ГЛАВА XIII. Маленький Тим. Шашки на смерть
Ноябрь, 1973 год.
— Ага! Съедаю твоего белого, ням-ням! — передвинул шашку 25-летний Таймон, поддразнивая меня, и ущипнул за нос.
Я сжал ладони, сделал приятельские «глазки» и вжался в стул, пытаясь выпросить ещё один ход. — Опять вы выигрываете, сэр Дарвин! Давайте ещё раз, в последний разочек и спать, клянусь! — выпалило из меня, голос дрожал от ожидания и азарта одновременно.
Он только улыбнулся и покачал головой. — Нет-нет, малец. Двенадцатилетние мальчики, такие как ты, должны ложиться спать, чтобы мускулы были видны.
— Я не смогу спать, пока не выиграю! — упрямо отозвался я и прижал к себе ладони так, будто это помогало удержать храбрость.
Тишина легла тяжёлая, и в ней я почувствовал, как мозг подмигивает тревожным знаком: что-то изменилось. Таймон замер, хмыкнул и, не отводя взгляда, сел на подушку напротив. Его пальцы медленно касались грани стола, затем он спокойно, почти лениво, достал револьвер с ремня и прислонил к виску.
— Смеешь ослушаться моего приказа, Тим? — голос у него был тихий, но холодный, будто вода в колодце.
Я попытался спрятать страх за кокетливым зевком. — С-сэр Дарвин... может, спать?.. Ой, как хочется спать.
— Пф... Не придумывай. Ты хотел поиграть снова, — он отодвинул пистолет ближе к себе, расположил шашки в прежние ряды и посмотрел на меня своей хищной ухмылкой.
— Ходи первым, — сказал он и откинулся назад.
Я сделал ход. Сердце колотилось, руки тряслись. С каждой новой фигурой на доске страх и напряжение нарастали, будто невидимая рука сжимала горло. Мне казалось, что я могу сделать ещё один шаг и вот-вот исчезну — пропаду в чёрной дыре, где решение другого человека станет последним словом. Я доверял Таймону; он кормил меня, защищал, иногда даже мягко шутил, но сейчас его глаза были чужими и холодными — и это резало сильнее любого удара.
Ходы шли, и с каждым ходом моё отношение к смерти менялось: от паники к онемению, от онемения — к какой-то странной готовности. Может, действительно, не стоило доверять так безоглядно? Травма врезалась в меня, словно выжигающий клеймо: память о том дне осталась на всю жизнь.
И вот — поражение. Последняя шашка ушла, доска опустела. Я уставился на Таймона, не понимая, как это случилось.
— Неужели я и вправду умру за то, что мне просто хорошо с вами и я хотел ещё играть? — голос сорвался у меня на жалкой ноте.
— Прости, малец... Мне так наплевать. Вечных снов тебе... — он прозвучал равнодушно, почти шутя, и я почувствовал, как в груди холодеет будто лёд.
Я закрыл глаза крепко, приготовившись к боли. Таймон нажал на курок — раздался один короткий щёлк, щелк-щелк. Хриплый, довольный смех разнесся по комнате.
— Ах, малец мой! — проговорил он, будто игра была всего лишь шуткой. — Настолько я нечеловечный в твоих глазах, что уже принял судьбу?
Я не выдержал и, не думая, бросился на него: схватил за талию, повалил на пол и закричал. — Сэр Дарвин! Я этот случай навсегда запомню! Я уже сто причин себе придумал, что я мог сделать, чтобы вы были готовы убить меня без сомнений!
Он расхохотался, ласково провёл ладонью по моей щеке и взъерошил тогда ещё тёмно-русые волосы. — Ох-ох, боец ты упрямый, — сказал он, тихо, по-отечески. — Горжусь, что ты такой смелый в свои двенадцать. Некоторые бы плакали — а ты... даже не испугался, когда оружие было у тебя над головой. Одобряю, Тимоти.
Мы смеялись, дрожа от адреналина и облегчения, и я помню это ощущение до сих пор: как если бы из меня вытекал страх и оставалась только благодарность за то, что он позволил мне жить в тот момент.
Сейчас — май 1980 года, я до сих пор молод, но от горя постарел ментально на 30 лет вперед. Ночное время. Я всё ещё не могу принять его смерть. Сижу в лазарете и плачу прямо на его чёрную футболку, которую держу, сжимаю будто последнюю ниточку связей с этим миром. Ткань пахнет потом, сыростью, землёй после дождя — запахами, что стали родными. Я не хочу никому отдавать эту вещь; теперь я жадный до памяти, берегу часть души, которую он носил дольше, чем многие жили.
Поиграйте со мной во сне в шашки, сэр Дарвин. Только если уж играть — убейте меня по-настоящему, чтобы я остался с вами в том свете. Пусть это будет моей вечной игрой. Я хочу спокойно уснуть и не проснуться.
Так прозвучали слова пожелания от горя в моих мыслях. Но вечных снов мне не дано. Вижу образ той женщины, о которой Таймон шептал Брайану — кто она такая? Убийца снов? Или призрак из его видений? Узнаем ли мы когда-нибудь? А может никто, а может не я. Но мысль грызёт меня, не даёт покоя, как заноза в плоти. Спокойной ночи мне, желательно вечного сна.