Доверенный Клан: Первые Шаги к прошлому.

Март, 1980.

Коридор тянулся бесконечно. Тусклый свет ламп моргал, оставляя на стенах длинные тени, будто за каждым углом кто-то следил. Мои шаги и шаги Таймона отдавались гулким эхом. Я чувствовала его рядом — это странное, одновременно тревожное и успокаивающее присутствие. И вдруг слова благодарности сами сорвались с губ:
— Спасибо, Сэр Дарвин. Тот мужчина... он и вправду был зависим от н@кротиков. Даже пытался сорвать повязку с меня.
Таймон не замедлил шага, но его взгляд скользнул на меня. В этом взгляде было что-то вроде тепла, завуалированной заботы.
— Не за что, Инесса. — Его голос, глубокий и уверенный, прозвучал так, будто в нём не было и тени сомнения. — Красивым леди, как ты, стоит быть осторожнее.
Мы остановились у поворота. Он обернулся, и я впервые остро ощутила разницу в росте: он посмотрел на меня снизу вверх. Он был 190, я почти 180. Смешно, всего десять сантиметров, но этого хватило, чтобы кровь прилила к моим щекам, а на губах появилась нервная усмешка.
— Спасибо тебе, юнец... но не смотри так на меня, я смущаюсь.
Он усмехнулся уголком губ и провёл пальцами по моим волосам. Прикосновение лёгкое, мимолётное, но оно оставило за собой огненный след.
— Сколько тебе лет, Форсэйм?
— 9 января исполнилось 71.
Он расхохотался громко, искренне, так, что его смех отразился от каменных стен.
— Старушка ты наша!
Я в ответ ударила тыльной стороны ладони по его бицепсу, едва сдерживая возмущение:
— В моей семье я ещё юное дитя! Так что старый тут ты!
— Ха! А некоторые говорят, что я выгляжу на 20 лет, в свои 32 года!
— 32? — я даже замерла. Думала, двадцать пять, не больше. — Ладно... признаю. Молодо выглядишь. Да ещё и красиво сохранился...
Но его улыбка сменилась на серьёзность. Взгляд упал на мою повязку.
— Форсэйм... почему ты носишь её?
Я замолчала. В горле встал ком. Тайна, которую я оберегала всю жизнь, была слишком тяжела. Но в его глазах не было насмешки, только ожидание и спокойствие. И я решилась.
— Я не помню... — прошептала я. — Старшая сестра заставила меня носить её, уверяя, что я высасываю души. Но когда я открыла глаза перед девушкой с мечом, ничего не произошло. — Он вскинул брови.
— Девушка с мечом?
— Да. Высокая, волосы тёмно-русые, до самых бёдер. Она назвала своё имя... на «Э»... Эльдара?
— Может, Элида?
— Да! Элида. Японская принцесса. Молчаливая, чужая, но завораживающая. Она забрала силы моей сестры. Но силы перетекли в меня.
Таймон вслушивался так, будто каждое моё слово врезалось в его память. Я продолжала, чувствуя, как его внимание вытягивает из меня историю.
— Её мать, Шенси, была изгнана. Она носила под сердцем Элиду, но муж изменил ей, и после рождения ребёнка её выгнали из дворца. Элиду воспитала другая женщина — любовница короля, ставшая королевой. А больше всего на неё влияла бабушка — суровая, холодная. Она хотела видеть в девочке леди, хранительницу традиций. Но сама Элида мечтала о другом. Она хотела быть самураем, держать меч, а не шёлковый веер.
— И что было? — спросил Таймон, нахмурив брови.
— Бабушка отняла у неё меч деда. Запретила тренировки. Но Ясу — так звали Элиду при рождении — не сдалась. Она тайком отрабатывала удары, резала воздух руками, пока кожа не кровоточила. Её воля росла вместе с ненавистью.
Я сделала вдох и продолжила:
— Когда пришёл день свадьбы, всё было готово: гости, наряды, союз с соседним королевством. Но вместо невесты в сияющем кимоно в зал вошла она... Элида. В разодранном коричневом платье, с мечом в руках. Юбка спереди сорвана, лишь сзади тянулся длинный шлейф. Она шла медленно, величественно. А потом — началась резня. Никого не пожалела. Ни принца, ни мачеху, которая когда-то была ей добра.
Я видела, как Таймон моргнул, и его взгляд стал напряжённым, даже испуганным.
— Она убила всех? Даже тех, кто не был виновен?
— Да. Её меч должен был защищать королевство. Но вместо этого он стал орудием мести.
Я сжала ладони в кулак.
— И тогда... в сломанную крышу дворца вошёл свет. Она поднялась в небо. А внизу, на развалинах, её ждала мать. Шенси. Высокая, в белом одеянии, но за её спиной — тени. Три чёрных, слизистых создания, сросшиеся ногами, извивающиеся, будто живые. Шенси предложила дочери пойти с ней. Уничтожать мужчин, подавляющих женщин. И Элида согласилась. Они исчезли вместе. С тех пор её не видели.
Коридор погрузился в тишину. Я чувствовала, как дыхание Таймона стало глубже. Он пытался понять, осудить или оправдать — и не находил ответа.
— А что случилось с твоей сестрой? — спросил он, наконец. — Я грустно улыбнулась и похлопала ему по плечу.
— Дорогой, узнаешь не сейчас... Потом как-нибудь.
В моём голосе звучала тень, которую я не могла скрыть. Но я не знала, что он этого ответа уже никогда не дождётся. Его услышит лишь одна... Меган.
Сейчас май, 1980 год. В лазарете стояла гробовая тишина. Слабый свет фонаря под потолком освещал стол, на котором лежало тело Таймона, укрытое тонким чёрным покрывалом. Я сидела рядом, прислушиваясь к собственному дыханию, вспоминая, каким же красавцем он был — высоким, сильным, с тем взглядом, что умел одновременно тревожить и успокаивать. Я, глупая, успела влюбиться в него, даже если это было всего лишь за его вежливость. А теперь он лежал здесь, холодный, недвижимый, и казалось, что весь особняк стал темнее. Тяжело вздохнув, я поднялась со стула. У дверного проёма стоял Брайан, в зубах у него тлела сигарета.
— Я же говорила, Даскбейн, — произнесла я сухо. — В моём лазарете курить запрещено.
— Какая ты душная, Мисс Форсэйм, — ухмыльнулся он, выпуская струю дыма. — Прошлой медсестре хоть бы что было. Даже сама сигареты просила.
Он всё же погасил её о край ведра, и запах гари заполнил помещение, осев на ткани, словно пытался вцепиться в мои лёгкие. Брайан медленно подошёл к телу и положил ладонь туда, где был лоб покойного. Наклонился, коснулся собственной головой своей же ладони, будто отдавал прощания.
— Ты знаешь, — я посмотрела в сторону, морщась от запаха, — твой организм привыкает к никотину. Если не сможешь купить сигареты снова, тебя ждёт ломка.
Он раздражённо зарычал, обернувшись ко мне:
— Ну кто тут не будет курить, если мы живём в этом аду? Я и так не злоупотребляю часто. Нотации свои лучше читай Тимоти, а не мне, nurse young one.
Его голос стих, когда он снова посмотрел на покрытое тело.
— Давай, — сказал он тихо, — пора вынести его, как ты просила.
Я кивнула. Мы вместе опустили Таймона в простую деревянную коробку — не гроб, но другого выбора не было. В каждом движении Брайана чувствовалась сдержанная ярость и боль.
— Похороним его без лишней шумихи, — прошептал он. — Ему нужен покой, а не церемонии. 13 лет служил нашему Назяину. Для людей он был странным, не вписывающимся в нормы. Но для нас — настоящим героем.
Слёзы обожгли мне глаза, и я с трудом сдержала их. Каким бы мрачным ни был этот мир, Таймон казался в нём самым человечным.
В ночном лесу земля дышала прохладой. Луна освещала ветви, когда я вызвала силу — чёрную, пыльную, как сама смерть. Деревья ожили, их ветки схватили коробку и аккуратно опустили в яму, которую Брайан копал ровно тридцать две минуты. Столько, сколько лет прожил Таймон. Символично, думала я, смотря, как ветви возвращаются на свои места.
Я повернулась к Брайану. Его глаза блестели от слёз. Он не скрывал боль.
— Милый, он теперь в лучшем месте, — сказала я тихо.
— Я буду скучать, — его голос сорвался. — Никогда не забуду, как он накормил меня, когда я прибыл сюда в 17. — Он вытер слёзы тыльной стороной ладони и вдруг схватил меня за руку. — Инесса... будь моим лекарством. Через неделю получу жалование... поужинаешь со мной?
Я замерла. Моё сердце забилось быстрее, а губы сами дрогнули в улыбке. Я думала, ему надоели мои нравоучения, что я всего лишь «занудная медсестра». Но в его словах слышалась искренность, и это грело. Я осторожно погладила его по голове.
— Не здесь и не сейчас... Но да, я согласна. Буду ждать приглашения.
Мы оба улыбнулись и в последний раз взглянули на Таймона. Я вновь направила силу в землю, и она сама закрыла яму, скрыв деревянную коробку от глаз. На поверхности я вырастила чёрную розу и положила её у доски с вырезанными словами:

«Другой и плохой для простых людей, для нас — ближний друг и лидер навсегда».

Мы уходили из леса, рука в руке. Брайан переплёл свои пальцы с моими, и моё тело охватило странное тепло. Я не могла смотреть ему в глаза — щеки горели, словно под пламенем. Он заметил и, хитро улыбнувшись, ткнул меня пальцем в рёбра.
— Ах! Ах ты!.. — я вскрикнула и замахнулась на него.
Он смеялся, убегая, а я, едва сдерживая улыбку, кинулась за ним:
— Уверяю, поймаю тебя, дьявольская преисподняя!
— Тогда попробуй, темнышка!
Наш смех отозвался эхом в лесу, вплетаясь в шелест листвы. Всё вокруг будто запомнило наши голоса и игру. Но в моём сердце оставалась тень. Я смеялась вместе с ним, обменивалась колкими словами, но где-то внутри звучала одна-единственная мысль:
«Меган... как же ты там?»