Очевидность
Подходил к концу апрель, а известий из Каменска никаких. Кирилл порывался в который раз покинуть родительский дом и вернуться в городишко. И каждый раз отец его останавливал.
— Ну почему так долго? — несдержанно выкрикивал Кирилл.
— Сынок, это еще недолго, — отвечал спокойно Максим Геннадьевич, он прекрасно знал, что подобные вопросы могут решаться годами.
Кирилл всё так же плохо спал и ел. Был бы рядом психолог, назначил бы антидепрессанты. Уж что-то совсем молодой мужчина пал духом. Одно радовало: гипс сняли, кость срослась. В дачном поселке тоже особо нечем заняться, так, по мелочам отцу помочь. Вскоре всё надоело, обесценилось, потеряло смысл. Ничего ему не надо, он понял, что и работать в полиции больше не желает, нигде работать не хочет, потому что устал от людей. Нигде оставаться не хочет, ни у родителей, ни возвращаться. Одним словом, пропало желание жить. А это самое страшное, когда уже ничего не хочется, тогда остается одно — умереть. Болезни сами тебя находят, в наказание, и после адских болей, лишь в яростной борьбе, начинаешь чувствовать, как возвращается желание жить вопреки. Кирилл много рассуждал на эту тему, вообще он много думал, благо времени было предостаточно.
— Вот, к примеру, почему так? Не хочется больше жить и все, а ведь понимаю, начнет болеть что-нибудь, терпеть нет мочи. Помучаешься, прокачаешься на кровати, пока не отпустит и всё, умирать уже не хочу. Не дело ли в инстинктах. Может притупились они с развитием эволюции. Раньше болеть нельзя было, надо еду добывать, огонь. А сейчас что? Всё есть, напрягаться не надо, столько времени свободного. Может много думать вредно?
— Кирилл, работать тебе надо, каждый должен заниматься своим делом. Почитал бы лучше что-нибудь, — отвечал ему Максим Геннадьевич, а сам потом отчитывал жену:
— Что ты вырастила из него хлюпика! Сколько можно потакать, а нас не станет, что с ним будет? Всему виной твое воспитание!
Мария Владимировна не спорила, начнешь доказывать обратное, себе дороже.
Прогремели майские грозы и салюты, отцветала сирень, а из Каменска ни письма, ни звонка, ни слуха. Кирилл места себе не находил, еще немного и сойдет с ума от безделья. В этот раз не послушал отца, собрался, взял дневник и поехал в город, на встречу к психиатру.
Вторая областная психиатрическая больница находилась в чертах города, но на самой окраине. Это был особый уголок, скрытый от людей. Больницу не так-то просто было отыскать, она словно затерялась в гуще парковой аллеи, спрятанная за высоким белым каменным забором, в тени высоких тополей. Но Кирилл бывал здесь не раз, поэтому без труда отыскал калитку, ее замыкали лишь на ночь, поэтому любой посторонний мог прогуляться по атмосферной территории загадочной больницы. Это был парадный вход, для посетителей и персонала, остальная часть была закрыта и неприступна для простых обывателей.
Кирилл, по специфике своей работы, наведывался к знакомому психиатру не единожды. Впервый раз он познакомился со Львом Устиновичем в далекие годы учебы, ему, практиканту, необходимо было получить справку о состоянии психического здоровья. Лев Устинович без лишних вопросов подписал документ, лишь мельком взглянув на парня.
Кирилл был дотошным, его удивил такой подход к работе психиатра. «Что же получается, — подумал практикант, — приходи любой и бери справку, а если маньяк?». Он спросил об этом у самого психиатра, на что тот спокойно ответил, едва улыбнувшись:
— Ах, юноша, поверьте мне. Я двадцать лет работаю с маньяками и не только, нездорового человека распознаю с первого взгляда. Тем более, иногда пользуюсь логическим мышлением. Вот вы, к примеру, студент четвертого курса, следовательно вы не глуп, чтобы очень, но и не дурак. Вид у вас вполне здоровый, вещи опрятные, молодежные, следовательно, вы за собой следите. И еще одно, я замечаю даже мелочи, вы подали бумажку, руки у вас чистые, ногти не искусаны, следовательно, вы не неврастеник. Очевидно, вы не флегматичны, внимательны и ответственны, раз вас так возмутил мой поступок, следовательно, из вас будет толк, так что идите, практикуйтесь.
Ошеломленный Кирилл покинул кабинет, на всякий случай, запомнил фамилию. Говорят, каждый психиатр по своему псих, видимо доля правды в этом есть.
Во время службы в органах Кирилл обращался к нему за консультацией несколько раз. Тот всегда принимал его с радостью, помогал чем мог, и все его советы были дельными. Давно он не навещал интересного врача, профессора, доцента кафедры психологии Льва Устиновича Карпушина.
У стойки регистратуры Кирилл спросил, на месте ли Карпушин. Медсестра спросила: «вы по записи?».
— Я по личному вопросу.
— К сожалению, Лев Устинович сейчас на симпозиуме в Вене. Если хотите, вас примет Беляева, она на замене.
Кирилл с досадой, но все же согласился. Подумав, уточнил, когда Карпушин вернется.
— Примерно, после двадцатого.
Ага, подумал Кирилл, значит через неделю.
Подождав своей очереди, минут через двадцать его приняла психиатр Екатерина Семеновна. Женщина лет сорока, в круглых забавных очках, она с интересом выслушала просьбу Кирилла, нехотя, но взяла копию дневника и спросила:
— Вы знаете, я что-то не совсем понимаю, чего вы хотите в итоге? Психологический портрет пропавшей, или тех, кого она описывала? Или что? Не понимаю.
— Я хочу чтобы вы сказали, насколько правдива история этой женщины. Есть небольшие нестыковки в описании событий, особенно меня интересует последние записи.
— Ага, то есть, вы хотите, чтобы я сказала, правда это или вымысел?
Кирилл и сам запутался, не знал чего он хочет, в ответ мямлил:
— Ну, если вы сможете определить.
— Конечно, не смогу и никто не сможет. Я понимаю, есть физиогномисты, определяют по мимике и жестам, насколько человек искренен в словах. Но чтобы по записям, такого не слышала. Вы как хотите, чтобы я определила правда или ложь: по количеству грамматических ошибок или по стилю изложения?
— Нет-нет, вы не так поняли, в общем, я и сам не знаю зачем к вам пришел.
— Ну понятно, — психиатр согласно кивнула, — я взгляну, но ничего сверхъестественного.
Кирилл поблагодарил женщину и уже на выходе добавил:
— У меня к вам просьба, вы дневник никому не показывайте, это все-таки улика.
Психиатра обидела столь неуместная просьба, само собой, у нее и в мыслях не возникло подобного.
— Не беспокойтесь, я все-таки врач. И вы же сами знаете, что это не просто улика.
Кирилл удивился, он с серьезным видом уставился на женщину, что значат ее слова.
— Я имела в виду, — быстро исправилась психиатр, — что это не только улика, а еще и частная жизнь человека.
— А, ну да, — теперь понял Кирилл и быстро удалился.
Жаль, что Карпушин отсутствовал, подумал он, тот бы мигом разобрался.
Немного пробыв в городе, Кирилл развеял тоску. В итоге сделал вывод: правду говорят, человек без социума не может, как ни крути, а тянет к людям.
В самом центре города жила его бывшая жена и дочь. Последний раз он их видел полтора года назад, и то мельком. Кирилл купил огромного белого медведя и стал у подъезда. Дальше идти не решался. Все же надо позвонить, укорял он себя. Больше часа просидел в беседке, пожилые дамы уже подозрительно поглядывали в его сторону.
«Эх, была ни была!» — Кирилл позвонил в дверь.
— Кто там? — раздался женский голос.
У него подкосились колени от страха, вдруг понял, что не хочет именно сейчас, именно в этот сложнейший период жизни, видеть бывшую жену. Дочка маленькая, всё равно ничего не поймет, а жена добьет его своим надменным взглядом, мол, ну я же говорила, и ни черта ты не можешь, ничтожество.
Кирилл попятился назад, бросил под ноги медведя и убежал не оглядываясь.
Через несколько дней психиатр Беляева позвонила. Кирилл хотел приехать, на что она сказала: «это необязательно».
— Нет-нет, я приеду, — заверил Кирилл и взял машину отца.
Беляева не очень-то хотела видеть бывшего следователя, не горела желанием помочь в его странном деле, и вообще, сомневалась — законно ли читать улики. Но этот парень был неугомонным, видно сразу, неврастеник.
Кирилл надеялся на чудо, а вдруг женщина психиатр заметила в дневнике, то что он упустил, и проанализировав данные, скажет: «я знаю где ваша Евгения».
Но чуда не произошло, Беляева на словах объяснила, что отчета не будет, она говорила и так очевидные вещи, то что Кирилл и без ее консультации понял. К примеру, Беляева назвала Ткачеву склонной к суициду, личностью с признаками глубокой и тяжелой депрессии, чувствительной и ранимой, неуверенной в себе, возможно, страдающей экзистенциальным кризисом, то есть не видит смысла в жизни; также Беляева предположила кризис среднего возраста, это нормальное явление для тридцатилетних, бездетных, незамужних, не сложившихся в профессиональном плане.
Всё это Кирилл и сам знал, он еще раз поблагодарил Беляеву, и снова пожалел об отсутствии Карпушина. И чем черт не шутит, в регистратуре спросил: «не на месте ли доктор?».
— Завтра будет.
Кирилл записался к нему под видом пациента.
Лев Устинович не сразу, но узнал знакомого и удивился, когда тот вошел, как пациент.
— Что же это вы? Приболели? — подшучивал психиатр над Кириллом.
— Тут не приболеешь, Лев Устинович.
— Ну садитесь, рассказывайте, что у вас стряслось?
— Да это не у меня.
— А у кого? — удивился психиатр.
И Кирилл всё рассказал: о исчезновении, о дневнике, о поисках, подозрениях, о самозванце Павле, о консультации Беляевой, в общем, обо всём и понемногу. Доктор слушал, не перебивал, лишь изредка на часы посматривал. Кирилл закончил, психиатр в заключении произнес:
— Итак, история весьма любопытна, я бы даже сказал интересная. Но, друг мой, вы пришли под видом пациента, в коридоре должно быть еще страждущие дожидаются. Давайте, приходите после трех, часы приема закончатся, и мы с вами непринужденно побеседуем.
— Хорошо, доктор, хорошо! Может пока просмотрите дневник?
— Не надо, он мне ни к чему.
После трех Кирилл стоял под кабинетом, он был уверен: Карпушин поможет.
Лев Устинович усадил его в кресло, заварил чай и повел беседу.
— Так а что же вы сами думаете об этом? Какая у вас версия?
— Думаю, не было никакого Павла. Вы знаете, мне всякое в голову лезло, чего только не придумывал: и якобы они сговорились, ну Ткачева с любовником, и этот парень не настоящий Павел, а его друг или брат, вернулся отомстить. Да и всякий бред тоже думал, — Кирилл понизил голос и добавил: — вы знаете, такое даже думал, якобы этот Павел, привидение, дух.
Карпушин слегка отклонился:
— А, — протянул он, — это как у Шекспира, только в вашем случае призрак любовника мстит?
— Да это я так, глупости, — во время опомнился Кирилл, поняв, кому это рассказывает.
Психиатр понимающе кивнул.
— А как же вы нашли этого Павла, или он вас сам нашел?
— Он меня нашел.
— Каким же образом?
— Наверное, это из-за моего сообщения в социальной сети.
Психиатр был весьма заинтригован, попросил найти сообщение.
— Вы знаете, — сказал с досадой Кирилл, — а я удалил его. Где-то через неделю после того, как разместил объявление.
— Почему?
— Мне показалось странным это сообщение. Дело в том, что я писал его от имени Евгении, как-то некрасиво, будто смошенничал.
— А что именно было в этом сообщении?
— Так, сейчас припомню, значит, я писал: летом такого-то года отдыхала на Средиземном море Сицилии, познакомилась с парнем по имени Павел, с татуировкой дракона на теле. Значит, что-то там про незабываемое лето, а потом: прошу помоги. А еще написал: нас разлучил мой жених тиран. И оставил свой номер телефона.
— А фотографию?
— Да и фотографию.
Кириллу показалось, как психиатр с сожалением выдохнул.
— И вы поверили ему?
— Так получилось, что я ему сам всё рассказал. Ему оставалось отвечать: да или нет, и врать дальше. А я слушал, были небольшие расхождения в его рассказах, но я не брал во внимание, ведь каждый видит одно и то же событие по разному. В целом всё сходилось, и я был рад, что смогу прижать Комиссарова и спасти Евгению.
Психиатр еще раз с сожалением выдохнул.
— Вот видите, ответ лежит на поверхности. Вы ведь сами давно поняли, есть два варианта, либо это настоящий Павел, либо обманщик.
— А как вы думаете, доктор?
— Я думаю, что вам надо остановиться, вы одержимы, Кирилл, у вас навязчивые идеи. Вам надо было давно ко мне прийти. С последней нашей встречи вы очень изменились. Что произошло?
Кирилл едва не поперхнулся, называется приплыли.
— У меня много чего произошло, но я не одержим и нет у меня никаких навязчивых идей.
— Хорошо, нет так нет. Вас отстранили, верно?
— Куда вы клоните, доктор?
— К тому, мой друг, что вы психически нестабильны. Вам нужно срочно менять сферу деятельности, иначе всё, коллапс.
Кирилл не ожидал подобного совета, он был обижен и разочарован.
— Я думал вы поможете мне отыскать пропавшую женщину, понять, кто такой этот Павел, а вы ерунду какую-то советуете.
— Да я советую, а вы уже сами решайте, ерунда не ерунда. Вот только, вы зависли, стоите на месте и боитесь сами себе признаться. Сколько прошло времени? А уже май. Теперь пораскиньте мозгами, если ее не похищали, тогда где она?
— Вы говорите если! В этом всё и дело!
— Хорошо, давайте так: вы знаете, но боитесь признаться, ее не похищали. Следовательно (он перечислил на пальцах минувшие месяцы), шестой месяц пошел — ее нет, вероятнее всего, в живых. Так на кой черт вам сдался этот Павел?
Кирилл вскочил с места, приподнялся и сел обратно. Что-то держало его, не давало уйти, возможно здравый разум.
— Вот, доктор, если бы вы прочли дневник, то так бы не рассуждали! Вы бы тоже подумали на Комиссарова!
— Конечно, — безапелляционно заявил психиатр, — конечно, так бы и подумал. Но я не читал дневник и не буду, не вижу смысла. Вы прочли и что же? Нашли с его помощью? Нет. Кирилл, вы взрослый мужчина, перестаньте бояться. Вы думаете я чудовище, если говорю вам такие ужасные вещи. Но они не ужасны, они очевидны. Оставьте это дело, оставьте Комиссарова интерполу, не ищите Павла, не важно самозванец он или сумасшедший.
— А если... а если, — обрывалась фраза вначале. Кирилл понимал, что ведет себя глупо, но не мог скрыть вражды и злости во взгляде.
— Я вам не враг, Кирилл, — попытался возобновить дружелюбный настрой доктор. — На правах нашего знакомства, советую вам бросить всё и укатить на моря, пить до упаду, знакомиться с прелестными барышнями. Вы молоды, здоровы, красивы! А как врач заявляю: про совет мой забудьте, резкие перемены не всегда идут на пользу, а алкоголь лишь усугубит депрессию. Мой любимый метод: клин клином. Найдите себе женщину и влюбитесь, одна навязчивая идея вытеснит другую.
— Всего доброго, Лев Устинович.
Кирилл чувствовал себя глубоко оскорбленным, прямо-таки смертельно. Этот доктор перевернул всё с ног на голову и заставил ходить, будто пошатнул сложившееся мировоззрение, переиначил, обидел до глубины души, потом еще и плюнул туда же. Кирилл, про себя, ругал психиатра на чем свет стоит.
«Этот докторишка просто ничего не понимает, вот и несет всякую чушь! Лишь бы сказать, умным прикидывается! А сам дурак дураком! Это же надо такое предположить, будто она....Ну дурак! Спрашивает: на кой черт вам Павел? Да чтобы ты спросил, олух! Никому ничего не надо, все бессердечные, я один нормальный в этом мире! Мне одному что ли не все равно, что случилось с Евгенией?!»
В тяжких раздумьях он вернулся домой. Отец ждал его, из вежливости поинтересовался: «как прошло?».
Кирилл с досадой махнул рукой: «да ну!».
— Идем, поговорить надо, — Максим Геннадьевич пригласил сына в кабинет.
Сев в кресло спросил:
— Ты случайно к своей бывшей не приходил? Она звонила, говорит, кто-то няню испугал, под дверью игрушку оставил. Случайно не знаешь кто?
— Нет.
— Ну ладно. Со мной связался полковник знакомый, в общем, тебя ищут Кирилл. Отправляйся в столицу, они ждут.