Блудный сын
«Папа помоги! Вот опять, каждый раз одно и то же, — думал по дороге в родительский дом Кирилл. — Сейчас начнется: а я же тебе говорил».
Кирилл очень нервничал, отец отказывался с ним общаться даже по телефону, на что он рассчитывает: на то, что явится, как всегда с покаянной головой, глаза в пол, и папино сердце оттаяло?
Нет, папа тебе не мама. Это мать простит, будь ты хоть трижды зверский убийца маленьких девочек, мать всегда примет тебя с распростертыми объятиями. На то она и мать, чтобы прощать. А отец это совсем другое. Он в тебя вложил свой ум, ну или по крайней мере на это надеялся, хотел гордиться, твоими руками сделать то, что сам когда-то не успел, ты должен был прославить фамилию отца. Именно прославить, а не ославить.
«А ты что? — сам к себе обратился с вопросом Кирилл. — Как побитая собака с поджатым хвостом бежишь к мамочке и папочке. Пожалейте! Тьфу! Самому от себя не противно?»
Пришлось ехать на поезде, одной рукой тяжело вести машину. Но скорый поезд мчится по рельсам со скоростью ветра, уже завтра Кирилл окажется у родительского порога.
Их дача находилась недалеко от озера, с северной стороны высился сосновый бор, поэтому вид из окна, откуда не глянь, — прекрасен. На встречу Кириллу вылетел лохматый отцовский пес Иосиф, он помнил его совсем маленьким щенком, теперь это была зверюга, настоящий породистый сенбернар. Сразу же за собакой вылетела мать, услышав шум во дворе. Женщина знала о приезде сына, она-то, в отличии от отца, с удовольствием общалась с единственным ребенком. Мать бросилась ему на шею, расцеловала, запричитала увидев гипс и впалые щеки сына.
— Сынок, ох! Наверное, не ешь ничего!
Отца нигде видно не было, Кирилл, уставший после дороги, отказывался обедать, хотел принять душ, передохнуть, подготовиться к драматичной встрече. Но куда там, с мамой не поспоришь.
— Сначала ты поешь! Сел за стол я сказала!
Пришлось подчиниться.
Мария Владимировна усадила сына, доверху наполнила тарелку горячим супом, подсовывала хлеб намазанный паштетом, колбасу, совала чуть ли не в рот свежие овощи, убежала за вторым. Кирилл ел через силу, аппетит отсутствовал давно, он уже не помнил, когда последний раз ощущал чувство голода.
С улицы зашел отец, Кирилл едва не поперхнулся. Но Максим Геннадьевич делал вид, будто не замечает сына. Снял мокрую куртку в коридоре, стряхнув капли дождя, стянул резиновые сапоги, пыхтел, прошел мимо столовой прямиком в ванную. Мать махнула рукой из кухни, мол, не бери в голову.
— Посмотрел я эти дрова соседские, — рассказывал из ванной мужчина, - пни трухлявые, и задаром не надо!
Кирилл вопросительно взглянул на мать: что за дрова, зачем им дрова? Она еще раз махнула рукой.
Максим Геннадьевич вышел с полотенцем, продолжая вытирать руки.
— Здравствуй, папа, — привстал Кирилл и потупил глаза в пол.
Максим Геннадьевич, словно лишь сейчас заметил присутствие сына, но не придавая значения, будто не родная кровинка сидит за столом, а соседка, кивнул и ответил:
— Ага, здравствуй.
Собственно, чего он ожидал? Конечно, отец смертельно обижен. Не забылся старый скандал, как Кирилл устроил новый. Прямо-таки везет ему на скандалы, где не ступит, там мина.
Отец сел обедать, продолжая игнорировать его присутствие. Мать, с недовольным видом, подавала на стол, ей было жалко дитя. Ну что если не везет? Отречься от ребенка? Как глупо, всё пройдет, а дети останутся, единственная радость в жизни. Зачем обижаться, ссориться, жизнь так коротка!
Закончив первое и второе, глава семейства перешел к чаю, но перед чаем позволял себе аперитив — сто пятьдесят грамм хорошего коньяка, для пищеварения. Не важно, что аперитив, обычно, слабый алкогольный напиток и употребляют его перед обедом, у Максима Геннадьевича свои правила.
Став добрее после коньяка, он удобно расселся в кресле и снизошел к беседе с блудным сыном.
— Как рука? — неожиданно спросил отец, попивая горячий чай с лимоном.
Кирилл спрятал улыбку: значит не все потеряно, папа поймет и простит.
— Да так себе, срастается кость понемногу.
— Ну и хорошо. Тебя так и держат под колпаком на расстоянии?
В этом он не был уверен, уезжал свободно, препятствий никто не чинил, полстраны проехал без происшествий. Возможно, его оставили в покое, разобравшись в ситуации, объявили в розыск негодяя, и поняли, что Кирилл здесь ни при чем.
— Меня к работе не допускают. Да я и не вернусь, наверное.
Сказав это, он пристально следил за выражением лица Максима Геннадьевича. Но лицо мужчины оставалось равнодушным, он давно расслабился и просто отдыхал, лишь мимолетно проскочила хмурая складка на переносице.
— И чего ты вылез? — все-таки не удержался отец от укоров. — Тебе всего лишь надо было год-два отсидеться в глуши, не высовываясь, потом бы вернули тебя на место. Чего ты вылез?
— Женщина пропала, я ее искал, — оправдывался Кирилл.
Максим Геннадьевич тяжело поднялся и налил себе еще сто грамм, недовольно пробурчал:
— Женщину он искал.
Мария Владимировна недовольно наблюдала за супругом, ей не нравилось сегодняшнее пьянство.
— Максим, — обратилась она к мужу с претензией, — может тебе хватит?
Он не любил назойливых наставлений, сам знал когда хватит.
— Двести грамм можно, доктор бы одобрил, — ответил Максим жене и осушил рюмку.
Мария Владимировна унесла подальше графин с коньяком, мужчина лишь проводил жадным взглядом волшебный напиток. Хотя по факту глава в доме он, перечить жене не рисковал.
Мать вернулась в столовую с планшетом.
— Кирюш, мы же забирали на Рождество Полиночку! — женщина села рядом и принялась показывать фотографии своей любимой, единственной внучки, дочери Кирилла.
Стыдно было, он ведь даже не поздравил дочь, не помнил, когда последний раз ее видел. На него смотрела прехорошенькая девочка, лет четырех, со светлыми тонкими волосами и глазами синими, как море. Вся в мать, подумал Кирилл, ничего от него в девочке.
Стыдно, но нет его вины. Люди расходятся, сходятся, что поделаешь. Вырастет Полина — поймет. Да, но только не Кирилл ее растить будет. А когда он станет старым, постучится в двери дочери, скажет: «прости меня, виноват». Она с презрением окинет взглядом потрепанного жизнью старика, и ответит: «извините, дядя, вы ошиблись».
Кирилл посмотрел все фотографии, резко поднялся и вышел на улицу. В глазах что-то пощипывало, наверное, устал.
И Мария Владимировна, и Максим Геннадьевич всё поняли.
— Куда ты со своими фотографиями? — ругал жену муж.
Она лишь смахнула слезу и загремела посудой на кухне.
Жалко было сына, и отцу жалко, не только матери. Что же, не понимает разве Максим Геннадьевич, запутался человек, с кем не бывает, попробуй, не запутайся в жизненных перипетиях, так бывает крепко скрутит и не выдохнешь.
Он нашел Кирилла во дворе, тот трепал за уши собаку. Хотел обнять, но передумал.
— Ну рассказывай, с чем приехал, — окончательно растаял отец и приготовился внимательно слушать.
Отец и сын заперлись до позднего вечера в кабинете. Мария Владимировна всё проходила мимо и прислушивалась, но ничего не понимала из разговора. Значит о работе говорят, спокойно вздыхала женщина, значит ничего страшного.
В девять часов она тихонько постучала и заглянула в кабинет.
— Идите ужинать, — позвала она робко мужчин.
Максим Геннадьевич поднялся с кресла и спокойно выставил женщину за дверь.
— Мы позже поужинаем, сейчас заняты. Принеси нам лучше кофе.
«Вот так все сорок лет», — обиженно подумала Мария Владимировна и оставила мужчин наедине со своими делами.
Кирилл всё подробно пересказывал отцу, начиная с первого декабря прошлого года и заканчивая последними событиями. Максим Геннадьевич периодически прохаживался по кабинету, бросал укоры и садился в кресло.
— Ясно же дали понять, когда отказ прислали сверху — не трогать Комиссарова. Как ты не догадался? Все главное догадались, а ты нет!
Кирилл лишь печально вздыхал, пожимал плечами и продолжал пересказ. Он сам не мог понять, почему так слепо поверил в то, что женщину похитил этот негодяй.
— Годяй или негодяй, а думать надо головой, — вставлял поучительные ремарки папа.
— Всё это из-за дневника, — оправдывался «глупый мальчишка», — если бы не нашли вторую часть, я бы не бросился, как дурак в погоню за Комиссаровым.
— Да, ищи, сынок, виноватых. Легче станет.
Не поймет его отец, никто не поймет. Сложно всё, запутанно.
— Дневник этот у тебя?
Кирилл замялся.
— Взглянуть хочу, хотя бы пробежать глазами, — прохаживаясь от стены к стене сказал задумчиво отец.
— У меня есть копия.
«Да, странно носить с собой улику», — хотел сказать Максим Геннадьевич, но промолчал, а вслух добавил:
— Так чего же ты сидишь, неси сюда!