Истинный облик

В Погорелом сегодня непогода: ветер выл, листья опадали. Оставалась какая-то неделя-две, и уже должен пойти снег, по крайней мере, именно на такое время приходили первые заморозки во все года – нынешний уже всех потрепал. Ведь здесь за год не только убийства потрясли жителей, но и иные беды: то прилив затопит дома, то скотина захворала невесть чем, да и на добивку – сократились работники отовсюду. И в монастыре Преподобной Аполлинарии уже давно не было тихо – здесь давно всё выпадает из строя и правил.

- И отчего же, сестра, ты так старательно намываешь полы? – Девона подошла из-за угла к девушке. Стефания выглянула через плечо, на мгновение остановившись. – Ведь для такого есть трудницы.

- А почему ж не намывать? Вон какие грязные. – и Стефания, одна из старших монахинь, усерднее принялась тереть чистые плитки, уже дребезжавшие от натиска. Она попачкала всю рясу, сидя на коленях.

Девона аккуратно обошла спереди.

- Последнее время ты совсем не своя, - присела на корточки, поправляя одежды. – Сестра, ты читаешь молитвы перед сном на день грядущий? О чём твои тревоги?

Стефания откинула тряпку в ведро и выпрямилась.

- Ничего не случилось, Девона! – она повысила голос, и девушка дёрнулась. Стеф постаралась вдохнуть глубже. – Прости, сестра, сейчас так много всего творится в Погорелом – никак не успокоюсь.

Девона невольно опечалилась и кивнула.

- Все мы беспокоимся за это несчастье, - она положила руку на плечо. – Особенно вы с сестрой Мэри, говорят, вы общались с покойными, храни их Господь, сыновьями Красс. Молись, сестра, - Бог тебя услышит и усмирит все невзгоды: и на душе твоей, и в городе нашем.

Стефания опустила голову. Если б всё было столь проще, как говорит Девона, жизнь оказалась бы светлее, да Стефании не позволяло собственное прошлое: привыкшая жить по суровым нравам, даже монастырь не побудил в ней ту беспрекословную веру. Может, оттого всё и сложилось так нелегко? Может, надо было верить свыше себя? Пересилить всё человеческое?

- К тому же, - продолжила Девона. – В Погорелом теперь детектив из столицы. Ты слышала?

- Детектив Грей Оделл! – вмешалась в разговор Ранана, одна из послушниц, скользнув по полу к девушкам. – О, такая прелесть. Такая душка! Я видела издалека, он хороший юноша. Галантный!

Сёстры посмотрели на Ранану и улыбнулись. А Стефания, наконец, поднялась и отряхнула рясу. Должно быть, по этой причине – собственному ребячеству – Ранана пока ещё не стала монахиней. Ну да и что уж, леди ещё не исполнилось и двадцати, всё впереди, пускай пока позабавится.

- Я бы за такого замуж и пошла... - Ранана качнула головой.

- О чём же ты, дорогая Ранана? - размахнула руками Девона. – Нам ведь нельзя – теперь никак. Хотя, так подумать, ведь ты ещё можешь отказаться, пока только год здесь, если память не подводит. Не уж то не собираешься принять рясу? Вернёшься домой? С такими мечтами не дело в послушницах ходить.

- Ты так беспокоишься обо мне, сестра Девона, мне на душе спокойнее, - приложила руку к груди. – Я обязательно покаюсь в собственных словах.

- Ах, если бы не обстоятельства, я бы посмотрела на Отца Рида, - подошла ещё одна из послушниц. – Силён и духом, и телом... Здоров, я имею ввиду.

- Так, может, поэтому настоятельница Делия тебя не берёт с собой в храм?

- Так ведь и тебя не берут, - на такой ответ в прищуренном взгляде Девоны проскочили все несказанные мысли.

Стефания подавила смешок за кулаком. Ведь, в самом деле, среди женского монастыря оказались единицы из тех, кто в самом деле следовал искренней воле жить послушную жизнь из побуждений выбора. Большинство, как ни погляди, или рабы прошлых бед, или бывшие сироты при церковных ученьях, после таковых, конечно, и жить-то было негде.

Стеф была одной из воспитанниц приюта соседнего города, который ныне уже полёг после воин и переселений. В отличие от некоторых её соседок по комнате, которые удачно женились или нашли работу при поместьях, у неё не было ни души за спиной. Впрочем, Стефания, как говорили воспитатели, оказалась у них сразу после рождения, а внешность и нрав были не столь приятны для хоть какого-то замужества, не говоря уже о выгодном. Так, в самом деле, она и оказалась в Погорелом и, к огромному счастью, не одна, но, к огромному сожалению, то была Мэри...

- Девушки, побойтесь Бога! – перебила всех сестра Мэри. Вид у неё был недовольный и весьма хмурый. – Какие замужества? Одни уже дали обет, - взглянула направо. – Другим только предстоит, - кинула глаза на девушек слева. – И вы ещё смеете такое обсуждать? Здесь? В монастыре?

Сёстры попятились к стенам и опустили головы.

- Прости, Мэри...

- Передо мной-то зачем извиняться? На вечерней службе замолите!

Мэри – одна из тех, к слову, кто оказался здесь не от безвыходности. Стефания как-то слышала, что у девушки остался кто-то из родни или, по крайней мере, наследство – точно она не знала. Но Мэри всё же предпочла отправиться вместе со Стеф сюда, служить Богу и вести скромную жизнь. Она стала монахиней на несколько лет раньше, несмотря на старшинство Стефании, и, в каком-то смысле, она была правой рукой настоятельницы. Хотя те и менялись здесь чаще, чем им было положено.

Мэри за собой имела влияние в этих стенах. Должно быть, когда время придёт, именно она станет новой игуменьей, и тогда монастырь облачится строже приюта, в котором из них со Стеф пытались выдрессировать прилежных жён.

- Трудолюбие – лучшее явление против пустых разговоров, - взглянула с лёгкой улыбкой на девушку, и та послушно сложила руки вместе. Эта улыбка едва ли была чистой, и, в общем-то, больше сходила на тоскливую. – Всем бы брать пример с Сестры Стефании.

Стеф не любила, когда Мэри вот так указывала всем на неё. Конечно, при монастыре никто не рискнёт сделать что-то плохое, даже слова сказать или косо посмотреть, но вот за негласным часто таились осуждения, зависть и предвзятость. И в святом месте святых было мало. Наверное, на своей памяти Стефания могла вспомнить лишь с десяток, остальные просто жили и соблюдали правила. Тех, кто посягнул бы нарушить, она не встречала, но, вероятно, такие тоже обитали тут. И проблема больше в самом Погорелом, нежели в церковном деле – город маленький и потому именно в такие захудалые места отправляют, чаще всего, бывших воспитанников приюта, которые не то, чтоб не верили, скорее, относились ко всему прочему не так искренне, как иные последователи, либо сюда приходят добровольно. Что, собственно, было редкостью.

Сестра Мэри положила руку на плечо монахини и взглянула на остальных.

- Сегодня, девушки, как вы помните, у нас чаепитие выходного вечера, - голос стал тише прежнего. – Стефания уже приготовила на стол всем отвары, конечно, с травами – для здоровья. Когда заботишься о других, самим нужны силы. Чтобы помогать людям, следует в первую очередь помочь себе – своей душе, своему сердцу – и только потом, исцелившись, мы сможем скрасить этот мир перед Господом. – на эту речь девушки склонили головы. – И наступают холода, пора позаботиться о себе горячим чаем и лечебной омелой. Прошу за стол!

Тут же за тишиной последовали шаги, шуршание одежд и скрип полов – в отличие от основного помещения, через кухню шли обычные деревянные доски, ведь там куда чаще бывали трудницы, а не монахини. Но и теперь они собирались не здесь: с кухни был выход на террасу, где под навесом стоял большой стол, уже накрытый белой тканью и с двенадцатью посадочными местами – именно столько монахинь было при Погорелом. Остальные же девушки разбежались по комнатам.

- Сестра Сона, а ты чего стоишь? – Девона взглянула на девушку за углом, топчущуюся в дверях. Оставался последний стул, как раз для неё. Сёстры обернулись на голос. – Давай-давай, не стесняйся, - подтолкнула к столу и, наконец, уселась сама.

Сона не разговаривала. Она была одной из немногих, кто, облачившись в монахиню, помимо прочего принял обет молчания. При Погорелом были, конечно, в истории те сёстры, которые провели в безмолвии годы и даже десятилетия, но, как правило, то было по явным причинам: одна из таких хранила таинство минувших дней – в прошлом, будучи вдовой военачальника, она повидала множество корыстей, о которых, рассказав, можно было лишить жизни половину нации – та женщина унесла секреты с собой в могилу, не оставив ни записей, ни единого обрывка из воспоминаний. У Соны же причин не было. Или хотя бы об этом никто не знал.

И Сона, однако, была как раз из тех, кто сюда пришёл собственной волей, или, как принято говорить, по воле Божьей. Девушка стала одной из самых молодых монахинь, которая дала обет, едва ей стукнуло девятнадцать. Но и до этого другие послушницы узнали о Соне не так много: леди, вроде как слышали, не прям уж из бедной семьи, поговаривают, к ней даже сватались. Не оттого ли Сона сбежала в монастырь? И разве ж есть помыслы убегать от родительского дома? От всех человеческих благ?

- В этом году урожайный сезон в Погорелом был не так скуден, как прошлые разы – на то благословение Господа, - сестра Мэри сложила руки и обратилась к девушкам за столом. – И в нашем саду все лекарственные травы и деревья порадовали сбором. – она переводила взгляд от одних к другим. – Мы должны помнить, что всё отплачивается за грехи и неравноценность. Наши мольбы были услышаны, но их оказалось недостаточно. – когда Мэри сказала это, то все опустили головы. Речь шла о несчастных погибших, как раз пришедших на сезон урожайности. В этих словах следовала уловимая связь, но прекратится ли всё первого ноября, считающегося последним тёплым днём? Или всё вновь повторится, только следующим годом? – Даны нам заслуги такого обилия лечебных средств, однако, неспроста. Теперь, сёстры, мы будем не только молиться за спокойствие Погорелого, но и приложим все возможные от нас усилия для этого: потребуется много терпения и трепетности к нынешним и грядущим больным; проявим старательность и не поробеем учиться новым знаниям, ведь ученье и светлая голова – ценный дар от Господа; конечно, оберегая одного человека – себя, – можно спасти десятки жизней, ведь никогда не знаешь, кто станет этим одним, посланным Богом, человеком.

Хоть Мэри не была сильно любима послушницами, она всегда говорила честно и в самую душу – её голос дозывался до остальных девушек, сразу замолкавших следом. Можно было даже сказать, что она несёт Божье слово. Достойно и верно. В выражениях не было сомнений, даже малейшего колебания, хотя, однако, её отличало от Отца Рида и отсутствие внутренней искренней любви. Иногда могло показаться, что, в первую очередь, она говорит то, что должны услышать, но не так, как чувствует. Или, в крайнем случае, так считала только Стефания. Но, увы, спросить у остальных она просто боялась: вдруг, на самом деле, Мэри все уважают, а эта негласная война лишь не её плечах.

Стефании следовало верить. Следовало не допускать в свои мысли подобную ересь. Если бы она рискнула озвучить собственные подозрения или хотя бы попытаться их доказать самой себе, с огромной вероятностью, не стала бы монахиней. Но теперь всё было так, как есть, и быть иначе не могло.

- Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им...

Когда молитва закончилась, девушки наконец стали пить чай и, хоть украдкой перед Мэри, беседовали между собой.

Стефания любила их чаепитие выходным днём, особенно сейчас – осенью, в разгар болезней. Отвары были горячие, пробирающие до самого нутра, когда ещё первые глотки согревают только душу и сердце, а на коже остаются мурашки. Как потом, немного озябшие, греются от крепко заваренных трав: и вот уже то обещанное тепло, напоминающее уют в детском приюте у камина. Правда, это никогда не случалось надолго. Да и было не каждый выходной, если так вовсе можно было назвать несколько свободных часов раз в неделю – дел в монастыре и при нём, как ни посмотри, всегда много. Особенно сейчас, когда такая шумиха, и недуги осенние настигли.

- Сестра Мэри, а ты правда видела детектива? – вдруг спрашивает Мириам.

В Погорелом последние годы были частые проблемы с богослужителями, и некоторым монахиням приходилось помогать в храме и появляться в общих зонах. Конечно, это всегда было при игуменье, но даже так иные уезды не поощряли такого подхода. Да и, как не посмотри, в этом городке многое спускают с рук – дальше только на совесть личную рассчитывать. Повезло, что храм находился на территории монастыря и позволял выход как со двора, так и с площади: это допускало меньше нежелательных пересечений.

По той причине настоятельница Делия брала с собой только Мэри и ещё двух женщин – эти сёстры самые послушные при ней, уж они точно не решат при себе сторонних и излишних дозволенностей. Они прошли свой путь к чистому и непорочному, ближе всего были ей дороги и ценны. Но Стефанию брали только когда людей в храме не было. Поэтому она даже и не могла предположить, что в Погорелом есть детектив и тем более как он выглядит, если бы не услышала новость от одной из тех трёх монахинь.

- Правда, Мириам. – держала спину ровно и поставила пустую чашку на блюдце. – Отец Рид приятно впечатлён присутствием господина Оделла в Погорелом.

- И как же идёт расследование? Скажи, ты ведь наверняка что-то слышала?

- Да, Мэри, мы все так переживаем за случившееся, успокой же наши тревоги.

Мэри улыбнулась, когда над ней скопилась толпа взолнованных сестёр.

- Ваша чрезмерная любознательность не создаёт о вас нужного впечатления. Проявите терпение и смиренность, тогда и вам многое откроется. - и только когда она сказала это, все тут же закопошились, отходя к своим местам. – Но... Однако, хоть в неведенье и счастье, сокрывать от вас истину я не смогу.

Стефания сидела поодаль от Мэри и наблюдала за другими сёстрами с беспечным выражением. И, к огромному счастью, этого никто не заметил.

- Детектив Грей полагает, что случаи самоубиенных отнюдь не их рук дело. Сейчас всем ходом идёт расследование, - и лишь после этого сестра наконец взглянула на Стеф. – И, да, Стефания, на днях господин зайдёт в храм, чтобы расспросить нас с тобой. Скорее всего, это по поводу сыновей Красс.

- Что же он хочет узнать?

- Возможно, они говорили или делали что-то, что окажется полезной зацепкой в расследовании.

Стефания посмотрела от одних монахинь на других, когда все взгляды оказались направленные в её сторону.

- Только одному Господу известно, что случилось на самом деле. Разве могу я знать больше?

Мэри едва кивнула и поторопила девушек убрать со стола. Когда же многие ушли, оставались лишь трое из послушниц: Мэри, Сона и Стефания. Сона несла свечи, ведь этим вечером именно Мэри зажигала их у икон, Стефания же по взгляду понимала, что будет разговор.

- Неведенье... ослепляет, - сестра зажгла одну из них и поставила на кандило. – Никогда точно не знаешь, что станет в последний раз. Не знаешь, что выведет на путь истинный – будь то чудо или обычная случайность.

Сона протянула Мэри оставшиеся свечи, и от дыма девушка закашляла. Ладан наполнил всё помещение собой, пока послушницы неспешно бродили по одиноким и серым коридорам.

- Сестра Сона, как себя чувствуешь? – Мэри хоть и заботилась о жителях монастыря, в её вопросе не было особой трепетности. Удивительно, как она оставалась спокойной и непоколебимой в любой ситуации.

- У Соны хронический кашель – нет особых причин для переживаний. Она не хворает. – Стефания взяла девушку за плечо и посмотрела на Мэри. Мэри же взглянула на одну, потом на другую.

Сона всегда ходила с повязкой на шее. Никто точно не знал, чем она болеет, но за пять лет пребывания в монастыре Преподобной Аполлинарии болезнь не менялась, а ближние к ней не обзавелись схожим недугом. Вот и решилось – незаразное это. Мэри не знала о том, ведь её комната была дальше от комнат Соны и Стефании, а с первой она практически и не пересекалась где-то, кроме богослужения – у них были разные роли и задачи.

- Хорошо, что не хворает. - Мэри кивнула, признавая, что больше не затронет эту тему. Дальше любопытность не имела значения – она узнала всё, что было необходимым для безопасности сестёр. – Послушай, Стефания. До прихода детектива постарайся вспомнить всё, что видела и слышала, а я в свою очередь постараюсь вспомнить всё, что знаю сама. Отец Рид возлагает надежды на господина Оделла, должно быть, он действительно хорош в своём деле. - из коридора они уже выходили в общий холл. – Сама понимаешь, от наших констеблей ждать особых усилий не придётся – я говорю не от неверья в инспектора Уальда, а оттого, что видела сама. - Мэри остановилась и развернулась к девушкам. – А повидала я уж немало: как виновными признавали неповинных; как жертвовали всем для защиты семьи; как мстили... Но если появился шанс вершить по справедливости, то выложиться стоит свыше себя. И у тебя есть этот шанс – рассказать всё детективу.

Когда сестра закончила речь, то положила руку на плечо Стефании и даже похлопала. Она едва наклонилась, чтобы вровень заглянуть в её голубые глаза. Немного подрагивающие, но тем не менее наблюдающие. Смотрящие в душу. И взгляда было достаточно, чтобы девушка выдохнула носом, отчего грудь расслабилась – Мэри улыбнулась. И вот снова правда оказалась на её стороне.

Больше ничего не сказав, сестра отдалилась от послушниц. За топотом уходящего силуэта отдавалось эхо от стен, и Стефания не двигалась, пока звук совершенно не смолк. Ситуация полностью лишила дара речи, а Сона, всё это время слушающая их рядом, смотрела на монахиню со смешанными эмоциями: жалостью, сочувствием... И за что она только жалела её? Милосердное создание...

Только вот смотрела она недолго. Сону одолел кашель. Ноги подкосились. Стефания едва успела схватиться за руку. Она пала на колени прежде, чем бессознательная голова Соны ударилась бы о плитки. Прижимая к себе монахиню, она не успела понять, почему та потеряла сознание.

- Сестра Мэри! – раздался крик на весь холл. Кричать в монастыре нельзя, но, похоже, это было исключением.

К огромному счастью, она не ушла далеко. И вот на вопль сбежались уже все послушницы – повылазили из комнат и глазеют со стороны. Шёпот. Ужас на лицах. Страх и непонимание. И только Мэри, раздвигая толпу, проскользила к Стефании, упав рядом, не заботясь об одеждах.

- Ты же сказала, что она не хворает!