Глава 5
В голове гудит, трещит, шипит, и какой-то противный высокочастотный звук настойчиво прорывается в сознание, искривляя и уничтожая отголоски воспоминаний.
– Просыпайся, Ник, пора уже, – совсем рядом раздается голос, отчего-то знакомый, но такой раздавленный, иссушенный и безжизненный, что мое тело вздрагивает от раздающихся в голове ударов сердца.
Я открываю глаза.
Вижу лишь ржавые прутья твердой, будто камень, кровати. Железное ограждение врезается в стену пепельно-серого оттенка, переходящего в черный, а вверху, под самым потолком расползаются вдоль трещин пятна мерзкой зеленоватой плесени.
Больше моему углу обзора нечем похвастаться. Я поворачиваю голову и по-прежнему не замечаю ничего нового, лишь какое-то едва уловимое движение. Отвожу взгляд еще на пару десятков градусов влево и замечаю девушку. Она стоит у окна, густо обросшего паутиной, упершись в ветхий деревянный подоконник руками.
Имя. Мне всего лишь нужно вспомнить имя.
– Кэсси, – хриплю я и сразу же чуть громче, ломающимся от кашля голосом: – Кассандра.
– Неужто ты очнулся! – Я все еще чувствую злобную ухмылку в ее голосе, – еще один труп за сегодня, и я бы окончательно слетела с катушек.
Она оборачивается и смотрит на меня. Внутри что-то начинает бурлить и подкатывает к горлу. Я не знаю, как это сдержать и чувствую, как округляются глаза и рот открывается от удивления.
Ее лицо. Лицо, которое должно быть идеально для черной мятежной души. Лицо, на котором должна находиться идеальная усмешка. Лицо... ее лицо... Оно разделилось на две половины. Оно отныне ассиметрично: левая часть сохранила свой прежний облик, но правую рассекает глубокая царапина, которая берет свое начало прямо под глазом, а заканчивается у подбородка.
– Осколок снаряда, – как бы нечаянно бросает Кассандра, – главное, что зрение не задето. На остальное я плевала с высокой колокольни.
А глаза горят ненавистью.
– Останется шрам, – я говорю это серьезно, но звучит так, как будто слетает с губ аутиста и настолько глупо, что Кассандра начинает смеяться.
Слишком отчаянно.
– Ты просто гениальный врач, что я могу сказать, – шикает она, протягивая руку за шприцем. Странно, что приступ до сих пор не начался.
– Может, попозже? – отстраняюсь я, вжимаясь в металлическую спинку кровати.
– Потом будет куда хуже, чем обычно. Так что лучше не нарушать график.
Мне в руку вонзается игла, и неприятный холод уже несется по венам, полностью расслабляя тело. Я закрываю глаза. Когда же открываю их снова, мир превращается в огромное кривое зеркало. Объекты утрачивают свои прежние размеры, растягиваются, увеличиваются и сжимаются в ничто.
– Закрой глаза и расслабься. Я скоро принесу поесть.
– Нет, – говорю на удивление честно, боясь снова вернуться в кошмары прошлого, – не уходи... пожалуйста.
Кассандра шумно выдыхает, выуживает откуда-то из-под кровати стул, придвигает его поближе и опускается на него. Не отрывает от меня взгляда. Он так изменился, что я тоже не могу перестать смотреть на ее изуродованное лицо. Жутко.
– Расскажи мне, что там произошло, – говорю я.
– Секретные правительственные организации. На сей раз «Бета-Поинт» и некоторые подразделения Альфы. Их люди атаковали наше убежище сегодня утром, – я не могу сдержать удивление, - ты весьма наивен, если полагаешь, что смерть Бэра как-либо на них повлияла. Да, создала некоторые трудности, но не позволила отойти от намеченного и детально разработанного плана.
Она смотрит на меня так, будто я понимаю, о каком плане идет речь. И я настойчиво верчу головой из стороны в сторону:
– Меня не посвящали в их планы. Только давали задания.
– Успокойся, Ник, я просто проверила. Я знаю, что власти не так тупы, как Хранители.
Меня передергивает с ее последнего слова.
– Что же, – Кассандра вздыхает, – что же касается сегодняшних происшествий, то многих убили, очень многих. Нас бомбили как чертову Хиросиму. В живых осталось лишь пара ребят, которые помогли мне притащить тебя сюда. И Джей, который увез Эгла в Штаб.
– Эгл? Кто это?
– Тот еще сукин сын.
Девушка прыснула, а мой взгляд стал более настороженным.
– Ваш главный?
– Едва ли. Он представляет собой мальчика на побегушках у нашего босса с самооценкой выше китайской стены. Считает, что ему все можно, можно распускать руки, можно посылать людей к черту на куличики. А я считаю, что мне можно будет нажать на курок пистолета, который окажется приставленным к его виску один замечательный солнечный денек.
Кассандра как ни в чем не бывало жмет плечами и поднимается со стула:
– Пожалуй, я пойду и все же раздобуду поесть.
***
– У тебя когда-нибудь была семья? – этот вопрос, шепотом слетающий с губ Кассандры по большей части настораживает и пугает меня. Не то я ожидал услышать от ее бессмертной усмешки, – были люди, которым ты доверял?
–Нет. – Мои ладони становятся влажными, кажется, я разучиваюсь врать.
Взгляд девушки меняется, становится более пристальным. Я не выдерживаю и судорожно оглядываюсь по сторонам, останавливаясь, в конце концов, на окне, за которым опускается ночь
– Странно, – наконец выдыхает блондинка.
– Почему?
– Человек, не привязанный к другому человеку, зачастую обладает безграничной жестокостью и злобой, ибо ему нечем заполнить эту пустоту внутри себя.
В моем виске пульсирует жилка.
Черт, она ведь права.
– А ты, – продолжает Кассандра,– по-моему, не очень-то похож на тирана.
– Значит, ты плохо меня знаешь, – усмехаюсь я.
– Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, – она откидывается на спинку стула и смотрит на меня победным взглядом.
– Тогда к чему эти вопросы?
– Проверка. На то, могу ли я тебе доверять.
Я ничего не отвечаю, девушка отводит взгляд и теперь смотрит в окно.
Она не может знать всего, но почему-то знает. Я вижу это по ее глазам.
В комнате оседает молчание. Хлопьями, сугробами, каплями. Атомами и молекулами, оно обволакивает нас, забирая с собой те мысли и воспоминания, которые мы отчаянно хотим сберечь на чердаке собственного подсознания.
– А у тебя была семья? – спрашиваю я, пытаясь развеять безмолвие. Не хочу возвращаться к теме о доверии. Глупо.
– Была, – взгляд девушки кажется потерянным.
– Что с ними стало? С твоими родными?
– Ничего из того, о чем я молила всех треклятых богов, – сталь в голосе Кассандры начинает плавиться. Я боюсь того, что сейчас ее голос дрогнет. Я боюсь того, что сейчас она сломается.
Я боюсь быть ближе к ней.
Мне нельзя доверять.
– Любовь – она как война. Бессмысленна и беспощадна, – сталь в голосе девушки снова становится ледяным металлом.
Сильные должны оставаться сильными.
Кассандра резко поднимается на ноги, забирает поднос с пустой миской из-под супа быстрого приготовления и скрывается за дверью.
Я закрываю глаза.
О боже мой, пожалуйста, не надо этого.
Прошу.
Не сейчас.
Но воспоминания возвращаются снова.
***
– Знаешь, когда мир сжимается до размеров точки, каждый человек утрачивает свой единичный смысл. – Я не знаю, почему начинаю это говорить. Может оттого, что сижу на перилах моста, на грани жизни и смерти, может, оттого, что чувствую чье-то присутствие, но боюсь повернуться. Я представляю, что там, сзади, стоит какой-нибудь идеальный человек. Какой-нибудь идеальный друг, Бог или ангел, который выслушает меня, поймет и скажет, что делать дальше. Прыгать мне или нет. – Каждый атом, каждая молекула утрачивает свое значение, но если исчезают они, то исчезает и все вокруг, верно? – я радуюсь тому, что капюшон ограничивает мое поле зрения, – но если в мире умирает один человек, это же никак не влияет на человечество в целом?
– Почему ты так уверен?
Голос. О господи, мне что, послышалось?!
Я настороженно оборачиваюсь и вижу перед собой молодую девушку. Грустная полуулыбка, короткие растрепанные волосы, похожие на разноцветные перья, слезящиеся глаза. Она вся дрожит и яростно кутается в короткую кожаную куртку.
Заражена.
Я боюсь.
Боюсь за нее.
– Почему ты так уверен? – настойчиво повторяет она, видимо, я долго пробыл в молчаливом смятении, – я думаю, что никто еще не отменял эффект бабочки. Каждый наш шаг важен, и не сделай мы его, история бы направилась в совсем иное русло.
– Значит, спрыгни я сейчас с моста, это может спасти планету? – усмехаюсь я.
– Сомневаюсь. Хотя никто не может знать наверняка, – она перекидывает ноги через перила и садится рядом. Я чувствую себя спокойнее. – Мне кажется, что прыгать сейчас – очень глупая идея.
– Мир глупый.
– Не мир. Только люди.,
Я пытаюсь выдавить улыбку, и это выходит очень неуклюже.
Софи.
Я хочу, чтобы мы просидели так целую вечность. Вместе глупо философствуя о том, что неотвратимо близко или чертовски далеко. Я хочу, чтобы она всегда была рядом.
Но выбор следующего шага не всегда остается за нами.
Война – она как любовь. Бессмысленна и беспощадна.