Глава 6
Как удержать на ногах тело, которое пронизывает острая невыносимая боль при каждом вдохе, не говоря уже о выдохах? Как оторвать это тело от жесткой кроватной спинки, к которой я был прикован последние несколько дней (за исключением некоторых вылазок на старом и невесть откуда взявшемся инвалидном кресле в известном направлении удовлетворения естественных потребностей). Как?
Окей, гугл, жаль, что теперь ты мертв для меня. Как и для многих. Жаль, что теперь ответы на заветные вопросы приходится искать самостоятельно.
Окей, Доминик, как сделать так, чтобы руки перестали дрожать, будто у старика с болезнью Паркинсона? Это начинает раздражать...
– Ты никогда не задавался вопросом, о чем думают другие люди? – Кассандра отправляет в рот кусок полузасохшего сэндвича, наблюдая за моими тщетными попытками подняться на ноги.
– Задумывался, конечно. Но почему эта мысль посетила твою светлую голову именно сейчас? – я указываю взглядом на свое беспомощное положение.
– Просто ты очень странный.
– Удивила.
Блондинка злобно хихикает.
– Я о том, что по твоему лицу сложно сказать, о чем ты сейчас думаешь. Ты хочешь казаться слабым, но я еще не заметила ни одной настоящей эмоции на твоем лице. Ни злости, ни отчаяния. Ни-че-го. Ты закрытая книга, Ник. Запертая на десять замков. – На внезапно посерьезневшее лицо возвращается усмешка. – Ты разбиваешь мои способности едкой стервы в пух и прах.
– Ты же тоже не та, какой хочешь казаться.
– Если на чистоту, то все люди такие.
– Почему же тогда одних людей проще уличить во лжи, чем других?
– Отнюдь, – лицо Кассандры внезапно становится серьезным, – давай, расскажи, какая я внутри по-твоему.
– Лучше, чем ты думаешь. Ты отчаянная и по-своему озлобленная на мир из-за старых секретов. Думаю, это как-то связано с твоей семьей. Ты мстишь за них.
– Верх проницательности.
Кассандра усмехается, подносит к губам железную кружку с остывающим растворимым кофе.
– Твой сарказм – лишь маска, чтобы скрыть эмоции.
– Браво, Шерлок.
– Ты опять злишься. Хотя сама попросила сказать, что я думаю.
– В любом случае, это был эксперимент, и ты его с треском провалил.
Я вскидываю брови: «О чем она?».
– Все гораздо хуже, Роджерс. Я не пытаюсь отомстить за смерть своих близких. Не пытаюсь оправдать себя в глазах смерти, Бога или человечества. А все потому, что гибелью моих родных мне уже отомстили. Я не так проста, как ты думаешь. Я не так наивна и сарказм – не маска, а лишь часть ее.
На лбу девушки проступает морщина. Кассандра снова делает глоток уже холодного кофе и ее лицо искажает гримаса боли, так, будто напиток обжигает ей язык или неба.
Это странно, потому что живой остается лишь половина ее лица, расположенная над шрамом.
– Ник, у тебя пальцев не хватит, чтобы сосчитать, скольких я убила. Убила ни за что, Роджерс, убила ни за что.
В комнате оседает молчание и ярое перешептывание биений сердца. Я скольжу взглядом по полу, стенам и потолку. Так, как в далеком-далеком детстве на экране мелькали фигуристы. Так, как в далекой юности с больничной палате скользила жужжащая муха по оконному стеклу. Скользила, надеясь выбраться, но так и погибала в ловушке.
И мой взгляд сейчас тоже умирает в бетонной клетке. А сердце, черт его побери, продолжает биться.
Ты муха, Ник. Ты по-прежнему муха.
Ты продолжаешь биться лбом о стены, окна и потолки, пытаясь выбраться, но тебе не пробить бетонные стены мироздания.
Потому что ты – муха. Твои дни сочтены.
– Ну так что? – Кассандра бодро вскакивает с места, бросая опустошенную кружку на прикроватный столик, – помнится мне, ты хотел встать на ноги?
– Да, но сегодня определенно не мой день.
Блондинка закатывает глаза. Я пытаюсь удержать себя от внезапного приступа смеха.
Что происходит?
Так быть не должно.
– Либо ты сейчас поднимаешься, Доминик-я-не-знаю-твоего-второго-имени-Роджерс, либо я раз и навсегда утверждаю, что ты трус, подкаблучник, и... и ничтожество, вот.
Я пытаюсь улыбнуться, но выходит лишь чокнутая усмешка.
– Я муха, Кэсси.
– Муха? – переспрашивает девушка. Я не отвечаю, а вместо этого упираюсь локтями в ручки инвалидного кресла, отталкиваюсь и внезапно оказываюсь в вертикальном положении.
– Ник, у тебя получи... – восторг Кассандры не затягивается надолго. В этот же момент я теряю пол под ногами. Девушка пытается меня удержать, но в итоге мы вместе врезаемся в стену, а затем валимся на пол.
Я зависаю, отжавшись на руках, над Кассандрой, распластавшейся по полу в замысловатой позе. Боль в моем теле нарастает, я чувствую себя идиотом, но блондинка ни с того ни с сего закатывает глаза и начинает смеяться. Я не верю этому, но я тоже смеюсь.
В конце концов, Кассандра выползает из-под моего неустойчивого тела и помогает мне снова подняться на ноги. Мне становится тепло. Фигурально, конечно. Так тепло, как не было очень давно и очень-очень долго. И я хочу, чтобы это тепло длилось вечностью. Оно возвращает мне крылья.
И только я вновь взмываю к потолку, как внезапно Кассандра спрашивает:
– Ник, кто такая Софи?
Я оторопеваю. Ничего не могу сказать. Ничего не могу ответить, потому что слова зарождаются где-то в подсознании, но тут же теряются в бездне между мной и штаммом.
– Ты говорил во сне. Часто называл ее имя.
Я отворачиваюсь и смотрю в стену. Не представляю, как умудрился так оплошать.
– Если хочешь, то можем не говорить об этом.
Я и правда не хочу об этом говорить, но почему-то отвечаю что-то совершенно иное:
– Это девушка. Невероятная девушка.
Кассандра поворачивает голову чуть в бок и так странно смотрит на меня исподлобья. С сожалением и непониманием. Так, будто не ожидала услышать от меня что-то подобное.
– Ты... ты любил ее?
– Это было в прошлой жизни, – пауза. – А вообще, Софи – это лучшее, что случалось в ней.
Кассандра открывает рот и закрывает снова. Открывает и закрывает. Как рыба, выброшенная на берег.
Мы молчим: так лучше.
Я делаю несколько неустойчивых шагов вдоль стены. Пробую самовнушение: «Кровь циркулирует в ушибленной ноге. Ребро срастается правильно». Кажется, этот сомнительный аутотренинг работает, и мне удается делать шаг за шагом. Боль в ребрах на какое-то время становится вполне терпимой и даже едва заметной. Делаю еще несколько шагов. Мышцы и нервы оказываются напряжены до предела. Я упираюсь спиной в стены и позволяю себе отдохнуть.
Кассандра смотрит в пол, в одну несуществующую точку, – зависла в собственных мыслях. Может, воспоминаниях.
Я отталкиваюсь от стены, собираясь сделать шаг, и в этот момент пол под ногами вздрагивает. Я удивленно смотрю вперед и вижу, как качается маленький деревянный столик на неустойчивых ножках. И в ту же секунду сильный толчок отбрасывает меня вперед.
Падая, я вижу приближающиеся паркетные доски. Они вот-вот готовы встретиться с моим лицом, раздавив его в лепешку. Поэтому я успеваю вытянуть вперед руки и смягчить удар.
В момент столкновения все вокруг взрывается ослепляющим белым светом.
Меня выбрасывает из мира, и я снова лечу в пропасть.
***
– Доминик! – Вздрагиваю и оборачиваюсь, – поверить не могу, это и правда ты.
Я стою посреди опустевшего за последние дни эпидемии супермаркета перед огромной пустой полкой, которую увенчивает одна-единственная последняя коробка полуфабриката. Оборачиваюсь на голос и вижу перед собой мужчину лет сорока. Лысеющий. В очках. Жесткая недельная щетина. Потерянный взгляд. Он кажется мне знакомым.
И я вспоминаю. Это один из работников лаборатории, мы долгое время работали с ним бок о бок. Черт, никак не вспомню имя...
Глупо киваю головой, не зная, что сказать. Мужчина хлопает меня по плечу и старается казаться бодрым.
– Как ты, старина? Столько лет тебя не видел. А теперь, когда все так...
– Все нормально. Думаю, нам... просто нужно научиться выживать. Адаптироваться. Человек со всем может справиться.
– Да... я... я бы не переживал из-за всего этого, Ник. Умирал бы гордо, если б не близнецы. Мои девочки, им так тяжело без матери.
Мужчина меняется в лице и сжимает пальцами переносицу. Его лоб морщится, а глаза краснеют. Я чувствую, как быстро бьется мое сердце, пытаюсь не показать виду, но ком застревает в горле.
– Все... в порядке, – кивает мужчина, но не смотрит на меня.
Я бросаю взгляд на пакет полуфабриката. Беру с полки и протягиваю мужчине. По спине бегут мурашки от его благодарного взгляда. Выуживаю из магазинной тележки пару чуть подпорченных яблок и тоже протягиваю ему. Пусть хоть что-то я отдам миру кроме своей трусости.
– Спасибо, – говорит он, удивленно и восхищенно глядя на яблоки, будто на дар богов.
– Не за что, – бросаю я и быстро удаляюсь. Не могу больше видеть эти наполненные болью глаза. В них мое отражение.
Я монстр.
Я враг.
Почему они не понимают этого?
Подхожу к кассе и плачу за последние в этом супермаркете продукты: большая пачка брокколи, тушенка и банка консервированных персиков.
Больше не вижу в городе ни одного человека.
Чисто механически преодолеваю путь от магазина до дома. Как только переступаю порог, сразу же спускаюсь в подвал, держа в руках два огромных пакета.
Собираю всю провизию в одну кучу и делю пополам. Одну половину раскладываю в пакеты, другую оставляю нетронутой. Выхожу из дома, закрываю его на все замки.
Асфальт расползается мелкими трещинами под моими ногами. Иду вдоль знакомой улицы, пытаясь найти среди всей этой разрухи еще хоть один живой дом.
Вот он.
Заколоченные окна и запертая входная дверь. Не понимаю, почему они не хотят уезжать отсюда, из этого ада.
Протискиваюсь через щель в заборе и подхожу к черному входу. Отстукиваю три удара костяшками пальцев, железо неохотно звенит. Пауза. Отстукиваю еще два. Это наш знак.
Слышу копошение в замке, и вскоре дверь отворяется. Прохожу внутрь и вижу меняющееся изо дня в день лицо. Сначала она смотрит на меня удивленно и напугано – совсем как ребенок. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка, – кажется, стоит дунуть ветру, она тут же упадет и разобьется.
Но холод ее лишь закаляет. Уже спустя секунду в ее взгляде лишь скорбная благодарность. Я протягиваю пакеты, но она берет их очень неохотно. Мы молчим. Не знаем, что сказать.
– Спасибо, – шепчет она наконец, и мне хочется влить в себя этот шепот. Поглотить до последней капли.
– Как ты? – выдавливаю я.
– Все хорошо. Таблетки, которые принес Алекс, очень помогают.
Меня выворачивает наизнанку от мыслей о Скае. О том, что он был здесь.
«Ты убил его мать», – возникает голос в голове, и я непроизвольно сжимаю кулаки, готовясь к битве с этой мыслью.
– Софи, кто пришел? – из коридора выглядывает мисс Ли, и я едва ли выдавливаю из себя улыбку. – Здравствуй, Доминик. Проходи в гостиную, я сейчас поставлю чайник.
Я киваю и иду по коридору. Оказываюсь в просторной комнате и оборачиваюсь: Софи тоже здесь. Она опускается на краешек дивана, обхватывая руками плечи и устремляя полный необъяснимой боли взгляд в пол. Подхожу ближе: она бледна, словно сама смерть. Удары сердца гремят в моей голове. Не могу оторвать взгляда от этого лица, на которое беспорядочно падают короткие красные пряди. И внезапно на совершенно белой щеке появляется дорожка от скатившейся слезы.
Я опускаюсь на колени перед ней, Софи вздрагивает и смотрит на меня все так же испуганно. Такой вид, будто ее застали врасплох. Я не осознаю своих действий и не понимаю, что делаю. Беру ее ладони в свои, крепко сжимаю их. Чувствую тепло.
Вижу, что она хочет что-то сказать, но не может. Высохший след от слезы на ее щеке снова становится влажным.
– Софи, – шепчу я, не в силах понять боль в ее глазах. – Прошу тебя...
Она яро вертит головой из стороны в сторону, вырывает свои руки из моих ладоней и закрывает ими лицо. Меня бьет чудовищный озноб.
– Пожалуйста, Софи, прошу тебя, давай уедем отсюда? – я делаю паузу и вижу, что она тоже замерла. Софи отнимает руки от лица и я провожу пальцами по ее щекам, смахивая слезы. – Я заберу тебя отсюда, слышишь? Я обещаю.
– Но где гарантии, что там все будет иначе? – отчаянно шепчет она. – Что ты за человек, Ник? Я ничего о тебе не знаю. Расскажи хоть что-нибудь. Заставь меня поверить тебе.
Я молчу, потому что знаю, что это напрасно. Она не должна мне верить. Я разобью это маленькое хрупкое сердце.
– Я не могу, – наконец выдыхаю я, упираясь лбом в ее колени, – не могу... прошу тебя, пообещай, что никогда не прыгнешь. Что бы ни произошло.
Она прерывисто дышит. Я застываю на несколько секунд, теряясь в ее покрасневших глазах. Наконец, чувствую колющую боль в ногах, отодвигаюсь, собираясь подняться в тот момент, когда Софи соскальзывает с дивана и оказывается на коленях рядом со мной. Я чувствую ее горячее дыхание совсем рядом и замираю. Слышу собственный участившийся пульс. Подаюсь вперед и прижимаю ее к себе. Так отчаянно, будто от этого зависит наша жизнь.
– Пожалуйста, позволь мне тебя защитить, – шепчу я.
Она долго молчит, но цепляется за меня в ответ.
– Я не прыгну, – говорит она наконец, и меня снова выбрасывает из воспоминания.