10
На ежегодной летней ярмарке на городской площади всегда полно народу. Люди толкались и старались пробиться поближе к палаткам с овощами и фруктами, а у импровизированной сцены и было вовсе не протолкнуться — всем хотелось одним глазком взглянуть на труппу бродячих артистов.
Вот и Селеста, крепко сжимая в руках корзину с яблоками, встала на цыпочки и разглядывала, что происходит на сцене. Девушка в ярко-красном платье и маске кружилась, разводила руками и поворачивалась к зрителям, но никогда — к другому актеру в желтой маске. Ну же, пусть он ее догонит! Пусть скажет, что должен! Но девушка вновь и вновь ускользала от него, хотя на сцене и места-то толком не было.
— Вот ты где, пташка, — услышала она позади знакомый голос. — Матушка твоя чуть три шкуры с меня не спустила, когда я вернулся к ней один. А ты, оказывается, наслаждаешься представлением.
Обернуться Селеста не успела. Коротко вскрикнула, когда Себастьян подхватил ее на руки, и спешно подобрала юбки, с трудом удерживая в руках корзину. Господь, ну и кто привил ему такие манеры, откуда в нем эта порывистость — сын зажиточного купца, а шалопай тот еще.
С того дня, когда он опрометчиво сделал ей предложение, прошло уже несколько недель, и с тех пор Себастьян почти не поднимал эту тему. Разве что пару раз. И за это время они стали друг к другу ближе: что во снах, что наяву возлюбленный оставался самым дорогим Селесте человеком.
Но во сне Себастьян всегда держал себя в руках. Там он был мягче, ярче и будто бы старше. И вечно прятал от нее глаза.
Однако улыбка все равно расцвела на ее губах, Селеста буквально светилась изнутри и точно знала — все это Себастьян делал не со зла. В его огромном сердце теплилось чувство такое огромное, что запросто могло покрыть все королевство — от одного берега до другого. И все — от глупых шалостей до танцев на званых вечерах, куда он являлся вместе с Селестой, — он делал с удовольствием.
Потому что так велело ему сердце. И энтузиазм возлюбленного всегда передавался и ей.
— Боже, ты что творишь, отпусти меня сейчас же! — Она шлепнула его по руке, а сама спрятала взгляд за спадающими на лицо длинными волосами. — Иначе матушка и впрямь три шкуры с тебя спустит, а потом еще и отца попросит повторить. Неприлично же так на людях себя вести!
— Но так же лучше видно.
— А я вовсе и не смотрела!
— Ну мне-то ты можешь и не врать, пташка, — засмеялся Себастьян, но все-таки бережно опустил ее обратно на землю. — Думаешь, я не чувствую, как тебе хочется узнать, чем закончится представление? Ничего удивительного. Я слышал, они играют его на каждой ярмарке, но каждый раз по-разному — никогда сцена не заканчивается одинаково, вот и сейчас случиться может что угодно. Хочешь, досмотрим? Я придумаю какую-нибудь отговорку для леди Хагнифорд.
Конечно, все-то он знал и понимал.
Селеста сделала вид, что глубоко задумалась над предложением возлюбленного, а сама украдкой взглянула на сцену. Девушка в красном платье и молодой человек в маске уже скрылись за высокой ширмой, и сейчас на сцене выступал высокий мужчина в длинном, подбитом мехом плаще — обращался к зрителям, но за шумом толпы было не расслышать слов.
— Только немного, хорошо? — кивнула она и повыше подняла корзину. — Матушка просила не задерживаться, у нас сегодня еще много дел. С тех пор как Элизабет вышла замуж, все ее хлопоты легли на мои плечи. Подумать только, и отец до сих пор ждет, что и я пойду по ее стопам.
Мужчина в плаще прошелся по сцене, словно гордый павлин, и вывел из-за ширмы ту самую девушку в красном платье — на этот раз на ней не было маски, и даже с такого расстояния виднелись ее густо подведенные черным глаза. За ними поспешил молодой человек в маске, споткнулся и свалился прямо к ногам мужчины. У Селесты перехватило дыхание, но лишь на короткое мгновение. Удивительно, как легко переживать за тех, кого даже не знаешь — она ведь не видела, с чего началась эта история.
Но ей до жути хотелось, чтобы молодой человек добился своего. Только девушка в красном под одобрительные крики зрителей ушла под руку с похожим на павлина мужчиной, а молодой человек так и остался стоять на коленях на сцене, возвел руки к небу и выкрикнул проклятие.
Увлеченная, Селеста не сразу заметила, как изменилось настроение Себастьяна. Угас теплый и яркий, как летнее солнце, энтузиазм, потух взгляд. Когда она обернулась, он тоже смотрел на сцену — сосредоточенно и внимательно.
— А ты, получается, против? — спросил он наконец. Мрачно.
— Да мне лет-то всего ничего. Я думала, быть может, отец все-таки отправит меня учиться, но... — На мгновение она замолкла. — Но это не для меня. Скоро мне стукнет восемнадцать, а я ничего еще толком не видела. Наверное, если бы не ты, сидела бы я сейчас у нас на террасе и вежливо кивала всем тем лордам, которых привел бы ко мне отец. Его только наша связь и останавливает.
— И правда, кому понравится, если невеста каждый день видит в зеркале другого, — фыркнул Себастьян, но как-то слишком уж горько. — Но уж со мной ты запросто могла бы жизнь связать, разве не так, пташка?
Наверняка он ждал от нее ответа. Далеко не в первый раз они завели этот разговор — чего ждать, если они связаны? Их брак одобрил бы не только отец, любой преподобный — пусть даже не Март — сказал бы, что такой союз благословили на небесах, а Селеста все гнула и гнула свою линию.
Но Себастьян... Она подняла голову и поймала на себе его пронзительный взгляд, а потом спешно отвела глаза и сделала вид, будто корзина спелых яблок интересовала ее больше всего на ярмарке. Да что уж там — больше всего на свете. Селеста готова была провести с ним всю жизнь, но иногда страх брал над ней верх: накрывал собой все, даже их нерушимую связь. Пробирался в самые глубины ее сердца, оплетал и стягивал его так сильно, что становилось трудно дышать.
И ведь он знал об этом. Кто каждую ночь просил ее не соглашаться? Господь, да у него будто семь пятниц на неделе: сегодня он вновь говорил о браке, а завтра сам просит выбросить мысль об этом из головы!
— Да, — произнесла она спустя добрых несколько минут. — Ты же знаешь, Себастьян, мое сердце навеки отдано тебе одному. Ты же это чувствуешь!
Голос ее сорвался на фальцет, и к ним поспешно обернулись люди — оторвали любопытные взгляды от прилавков, будто только и ждали момента, когда на ярмарке начнется какая-нибудь возня. А будет это пьяная драка двух простолюдинов, не поделивших последний стакан эля, или разборки двух влюбленных, уже не так и важно. Селеста стыдливо прикрыла рот ладонью и бросилась прочь от толпы, подальше от сцены, где девушка в красном уже вовсю танцевала с мужчиной в плаще.
Все сегодня было против нее — даже ярмарочное представление. А ведь она весь год мечтала, когда вновь попадет на последнюю летнюю ярмарку, как полакомится жареными каштанами и попробует знаменитый тыквенный эль, который привозили аж с другого конца королевства, а вместо этого... Селеста пробралась поближе к прилавку, взяла несколько бутылок масла и тот самый эль.
Она не видела, но знала, что Себастьян шел за ней по пятам.
Они могли досмотреть представление до конца и гулять по ярмарке до самого вечера — матушка поджала бы губы, но не стала бы ничего говорить. Лишь бы Селеста принесла продукты. Сама ведь вызвалась купить кое-чего, отказалась брать с собой служанок. Но нет.
Селеста хотела почувствовать себя легкой и свободной, как в детстве, когда она переживала она лишь о том, что не увидит факира или не попробует тыкву в меду. Наверное, Элизабет чувствовала примерно то же самое в прошлом году, когда решила побродить по ярмарке в гордом одиночестве.
— И твои сомнения я тоже чувствую, пташка, в этом и вся загвоздка, — произнес Себастьян тихо, едва поравнявшись с ней. — Ты знаешь, что нам никуда не сбежать друг от друга, но все равно играешь с огнем. Быть может, твой отец и готов ждать, но мой далеко не так глубоко верит во все эти, как он выражается, религиозные глупости...
— Да как ты можешь так говорить?! — закричала Селеста и резко обернулась к нему. — Не приведи господь тебя кто-нибудь услышит!
— Вот об этом я и говорю. — Он усмехнулся. — Мой отец считает, что обществу давно пора отойти от всего этого и наконец довериться науке, но и от выгодной партии для сына он никогда не откажется. Только чем дольше мы тянем, тем чаще он посматривает на других девушек — мало ли у нас благородных девиц.
— И ты что же, готов пойти у него на поводу и взять в жены одну из таких девиц? И тогда уже она будет возмущаться, что жених у нее каждый день видит в зеркале другую? Ты на это намекаешь, Себастьян? Да и ты, подумать только, до сих пор не представил меня своему отцу!
Остановиться бы прямо у ярмарочных ворот, разразиться криком и залепить возлюбленному звонкую пощечину. Только воспитывали Селесту не так, и она лишь опустила печальный взгляд в пол. Увидела, как колышется длинная пышная юбка, как шагают по вымощенной камнем дорожке лакированные туфли.
— Рано или поздно у меня не останется выбора.
Сердце отозвалось болью — острой, как десятки осколков стекла. Не такие глупости они должны говорить друг другу. Не о том переживать. Разве она не понимала, что ничего не изменится, пусть даже их свяжут узы брака? Яркий, взбалмошный и готовый на все Себастьян все равно останется собой. А маленькая, но всегда уверенная в себе Селеста не изменится, если наденет на палец кольцо или возьмет другое имя.
Ну и дурочка, подумать только!
— Прошу, прости меня, — сказала она едва слышно, остановившись в паре домов от главной городской площади.
Здесь, у небольшого переулка, никто не станет их слушать, разве что любопытные владельцы кожевенной лавки выглянут из окна. Да только для чего?
— Мне просто страшно, вот и все. Элизабет превратилась в бледную тень своего супруга, а я... Я знаю, что у нас такого никогда не будет, мы просто не сможем так жить, но страх сильнее меня, Себастьян.
Тяжелая корзина неприятно давила своим весом, но Селеста не выпускала ее из рук ни на мгновение. Наоборот, цеплялась за плетеную ручку все крепче, словно надеялась, что корзина удержит ее на месте, как якорь удерживает корабль в бескрайнем море. Но куда яблокам да бутылкам до якоря.
Настоящий якорь Селесты — это Себастьян, и он положил теплые ладони поверх ее, сжал их так крепко, что на бледной коже теперь останутся красные пятна. И вот он-то точно никуда ее не отпустит. Ни на ярмарке, ни в переулке, ни даже в бескрайнем и бушующем море.
— Я знаю, пташка. И ты тоже знаешь, что я никогда не откажусь от своих слов. Я буду предлагать тебе выйти за меня, пока ты наконец не согласишься. Рано или поздно я разорву путы страха. Так ведь ты его себе представляешь? Как обвившийся вокруг твоего сердце плющ? Наверняка ядовитый.
«Как бы я ни уговаривал тебя, не соглашайся».
И все-то он знал, все понимал. Селеста не сумела сдержать блеклой улыбки и наконец подняла на Себастьяна взгляд. Возлюбленный больше не светился изнутри, не казался таким уверенным, как всего-то полчаса назад, но в глазах его читалась решимость.
Сколько бы она ни отказывалась, он не отступится.
И никакую другую невесту искать себе не станет, что бы ни говорил его отец.
— Спасибо. Но давай все-таки повременим до следующего раза, а? Я так не люблю, когда мы ссоримся по пустякам. Вот ничегошеньки же не изменилось, пришли мы все к тому же, а спектакль так и не досмотрели, по ярмарке толком не погуляли.
— Вечно тебя всякие мелочи волнуют, пташка. Знаешь, сколько еще в нашей жизни будет таких ярмарок? Море!
Но взгляд его потускнел еще сильнее, и в душу Селесты закрался холод. Пробрался глубже и поселился рядом с жутким ползучим страхом. Только она отогнала это ощущение в сторону, уверенная, что все у них с Себастьяном будет в порядке. Они созданы друг для друга.
Селеста ведь каждую ночь видела его во сне. Каждое утро — в зеркале. И Господь не посмеет их разлучить, как бы она ни упрямилась. Рано или поздно их связь изменится, превратится в пару колец и общее имя. Но лучше уж поздно, чем рано.
В конце концов, уже ночью он вновь выбросит из головы мысль о браке. Вновь станет к ней мягче и позволит вдохнуть сладкий воздух свободы.
Они оба улыбались, когда передали корзину с продуктами леди Хагнифорд, но улыбка Себастьяна была тусклая и натянутая, а Селесты — вымученная и мрачная.
Говорить сегодня они будут только во сне, и голос Себастьяна снова будет звучать на несколько тонов ниже, чем наяву.