XI часть.
Астрид Дэвис
Я планировала прошмыгнуть к себе, тем более соседки были заняты просмотром сериала в гостиной. Сэм и Джуди о чем-то болтали, но Моника заметила меня раньше, чем я ступила на лестницу. Чертова Моника поставила на паузу «Менталиста» и побежала ко мне с криками:
– Асти-и-и, ты вернулась! Я же говорила, она вернется! Она… Асти…
Моника осеклась на полуслове. Разумеется, ее заминка не осталась незамеченной. Сэм и Джуди обернулись. Соседки уставились на меня в оглушающей тишине, и я собрала всю силу воли, чтобы не разрыдаться. Я никогда не плакала из-за синяков – в Луксоне всем плевать, никто меня не жалел. Насилие в семьях – обычное дело. Но тут… в нормальном мире…
– Что с тобой? – выдохнула Моника. Я стояла в ступоре, и она успела подойти, а также разглядеть мое лицо. – Ты… в порядке?
– Ага. – Я почти рассмеялась над абсурдностью вопроса, но не злилась, а радовалась – люди не знают, как себя вести, значит, с подобным не сталкивались. – Неудачно упала на кулак отчима.
– Он бил тебя раньше? – серьезно спросила Джуди.
Я дернула плечами.
– Было дело.
– Но почему ты не рассказала? – выдохнула Моника почти возмущенно. – Он мог убить тебя!
– За столько лет не убил, – отрезала я. – Хватит так смотреть. Мне что, нужно табличку на грудь повесить: «Жертва домашнего насилия»? Представь себе, мы выглядим как обычные люди. Мы живем дальше.
Уголки глаз намокли, и я побежала вверх по ступеням. Бедро простреливала резкая боль при каждом шаге, но я не сбавляла темп. Лишь стиснула зубы, чтобы не застонать. Действие обезбола закончилось.
Когда я доковыляла до ванной и разделась, то едва сдержала крик. Все тело усыпано синяками, будто я попала в аварию.
От изучения отвратительной картины меня отвлек стук в дверь. Накинув халат, я открыла, и Моника тут же прошмыгнула в комнату, примирительно протянув пакет с чипсами.
– Асти, извини, я не знала, как реагировать… – Она села на край кровати, а я положила чипсы на стол и забралась к подушкам. Моника тихо продолжила: – Понимаю, мы мало знакомы, но ты производила впечатление спокойной, собранной…
– Нормальной? – подсказала я.
Моника коротко кивнула и поковыряла нитку на своих шортах.
– Эй! – Я подвинулась, взяла ее за руку. – Я не злюсь. Поверь, вокруг много таких, как я. Не все боятся чужих прикосновений, сходят с ума в психушке или выбирают судьбу отшельника. У всех разная реакция. Я… справилась. – Голос предательски дрогнул.
Шериф же не приедет в кампус? Не заставит сесть в полицейскую машину на глазах у студентов? Воображение нарисовало реалистичную картину, и меня замутило. Нет. Вне города он не имеет власти.
– Зачем ты рисковала? – не унималась Моника. Она всхлипнула, и я удивилась ее реакции – мы знакомы всего несколько недель. Возможно, у меня появилась подруга. – Это… – Моника замялась. – Стокгольмский синдром? Тебе его жаль?
– Нет, мне его не жаль. Но одно время я испытывала благодарность.
– О чем ты?
– Неважно. – Я быстро заморгала, чтобы картинки из прошлого стерлись: те воспоминания, когда Томас Дэвис был примерным семьянином.
– Почему ты поехала к этому ублюдку? – спросила Моника.
Или мой внутренний голос?
– Из-за мамы. Я поехала проведать маму.
И посмотреть, вдруг время в Луксоне обратилось вспять: Томас снова относится ко мне хорошо, а мама ждет дома, печет пироги, фотографирует природу и шьет платья. Мое место там.
– Твоя мама по-прежнему с ним, да?
Я встрепенулась, помотала головой.
– Не с ним, но рядом, на кладбище. Она умерла.
Наверное, главная цель моей поездки в Луксон – убедиться, что все изменилось. Навсегда и бесповоротно.
– Слушай, поможешь мне с этим? – Я указала на свое лицо. – Лучшая подруга творила чудеса, чтобы спрятать это безобразие, но я не ожидала, что мне снова понадобится столько косметики. А я планирую съездить в оптику, подобрать очки – не смогу завтра надеть линзы из-за отека.
– Конечно! Тебя подвезти? В этот раз безвозмездно, – подмигнула Моника, и я засмеялась – кажется, впервые за эти выходные.
– Было бы неплохо.
– Договорились! – Она сбегала к себе за косметичкой. – Считаю, Астрид, тебе стоит сообщить кому-то о своем отце…
– Отчиме, – поправила я, зашипев от боли: Моника коснулась спонжем левой скулы. – Он шериф полиции. Мне некому сообщать.
Моника немного помолчала, колдуя над моим лицом.
– Дерьмо, – сказала она и добавила непривычно серьезным тоном: – Пообещай, что ты больше туда не поедешь. Ни под каким предлогом.
– Разумеется, нет!
Я посмотрела в зеркало и на секунду увидела вместо своего отражения лицо Маргарет.
Носить линзы в ближайшие дни не получится – я поняла это, когда опухший глаз заслезился, а линза, свернувшись пополам, свалилась в слив раковины. Да, мне надо заглянуть в магазин Джона Голдмана. Жаль, что при таких обстоятельствах.
Моника нанесла несколько слоев тонального крема и вручила мне солнечные очки – косметикой не скрыть отек. Надеюсь, владелец оптики воспитан и не станет задавать вопросы. По крайней мере, он произвел именно такое впечатление.
Моника предложила подождать у оптики, чтобы отвезти меня назад. Сначала я думала отказаться, но вспомнила, сколько времени провела на автобусной остановке.
– Спасибо, – искренне поблагодарила. – Я ненадолго.
Звякнул колокольчик. Шагнув за порог, я посмотрела под ноги – уже отвыкла от плохого зрения и надеялась не споткнуться, – но ковра или ступенек в оптике не было. Когда я подняла глаза, то вскрикнула от неожиданности – мистер Голдман стоял на другом конце зала.
– Юная леди! – поприветствовал он. – Почему вы в солнечных очках?
– Хм… – Я замялась. – Часть образа, – и неловко улыбнулась.
Джон подошел и галантно поцеловал мою руку. От смущения кожу обдало легкими мурашками – его губы мягкие, теплые. Но не идут ни в какое сравнение с холодными от дождя, чувственными губами Дерека Ричардсона.
– Вы работаете один? – спросила я, чтобы перевести разговор в безопасное русло. Рассмотрев Джона вблизи, я вновь восхитилась его острыми скулами, темно-карими глазами и рыжими локонами, аккуратно разбитыми на прямой пробор. Кашемировый свитер и черные брюки завершали образ аристократа, случайно забредшего в маленький неприметный город. – У вас нет помощников?
– А вы ищете работу? – прямо спросил Джон.
Я покраснела, и он поспешил добавить:
– Справляюсь. В Хейстингсе не так много клиентов, а я ценю уединение. Вдали от соблазнов мегаполиса хватает времени на диссертацию.
– Вы профессор?
Голдман усмехнулся.
– Можно и так сказать. Чем могу помочь? Или вы соскучились? – Он рассмеялся и сменил тон с веселого на деловой: – Помню, я рассчитал вашу упаковку линз на месяц. Что-то случилось?
– Да, я… – Слова застряли в горле. Объяснять, что на самом деле произошло, не представлялось возможным. За годы, когда меня не слушали, не воспринимали всерьез, не понимали, я разучилась говорить о своем отчиме все, кроме хорошего. – На всякий случай хочу приобрести очки.
– Магазины оптики никогда не обанкротятся, – пошутил Джон и направился к стенду с оправами. – Квадратные? Круглые? Треугольные?
– Квадратные. – Мне было все равно. Кожа под тональным кремом чесалась – отек становился больше.
– Сейчас подберем что-нибудь красивое и недорогое, – кивнул Джон.
При всей его нелюбви к очкам он работал быстро и профессионально. Через пару минут передо мной на столе лежали четыре оправы. Я указала на первую: черную, пластиковую, обычную.
Владелец оптики хохотнул.
– Что-то не так? – спросила я.
– Ни в коем случае! – Когда Джон улыбался, его веснушки будто сверкали. – У Дерека… у профессора Ричардсона была такая же оправа!
– О… – Этот факт словно подсвечивал фонариком нашу связь, и я робко потерла щеки, чтобы согнать с них краску.
Я так торопилась, что сняла солнечные очки и надела обычные. О. Черт. Как я могла забыть, что придется мерить оправу?!
Сглотнув, я посмотрела в зеркало. Благодаря очкам смогла разглядеть свое отражение – и, да, тот багровый синяк выступал на скуле. Завтра я буду выглядеть так, словно меня укусила оса. Дыхание участилось. Паника сжала горло. Я сняла очки и опустила голову, чтобы найти в сумке кошелек и быстрее расплатиться, но голос Джона заставил меня замереть.
– Это… – Он коснулся пальцами моего подбородка, и я подняла голову, позволяя рассмотреть в свете теплых ламп все лицо. В глазах Джона я боялась увидеть жалость или отвращение, но карие омуты блеснули интересом. – Горячая была сессия, – добавил он.
– Что? – выдохнула я.
– Это, – повторил Джон, слегка улыбаясь. – Дерек постарался. Не знал, что он способен.
– Постарался? – Я ничего не понимала. Осознание показалось пощечиной. – Нет, это сделал не мистер Ричардсон!
Джон нахмурился, позабыв про очки.
– Не Дерек? – В голосе сквозило сомнение. – Но вы же… – Голдман осекся. – Прошу меня простить, язык без костей.
Я отступила назад. Джон больше не казался веселым и неопасным. Он изучал мое лицо с нездоровым интересом.
Не с яростью, как смотрел отчим, но от взгляда Джона по спине бежал холод.
– Профессор не знает о произошедшем, – сказала я. – Почему вы сказали, что это сделал он?
Джон поник. Опустился на стул.
– Юная леди…
– Меня зовут Астрид.
– Астрид, – кивнул он, – извините. Я ошибся.
Непонимание сменилось раздражением.
– Не знаю, в чем вы пытаетесь обвинить профессора, но мой… несчастный случай не имеет никакого отношения к мистеру Ричардсону.
Джон поднялся, пробил чек, упаковал очки в пакет и отдал мне. Я так же молча достала кошелек, отсчитала деньги и положила на прилавок.
– Будьте аккуратнее, Астрид.
– С чем?
Он долго смотрел на мой синяк.
– Со своими желаниями.
Повисла неприятная пауза.
– Приходите еще, – добавил Голдман.
– Обязательно.
Всю дорогу до кампуса я пыталась болтать с Моникой, словно ничего не случилось, и размышляла над произошедшим в оптике. Кожа под левым глазом пульсировала. Я представила, что меня ударил профессор Ричардсон, и в моей голове начался хаос. Нет. Не все мужчины больные ублюдки.
Астрид, мне нужно понять. Нравится ли тебе бояться меня? Испытываешь ли ты… возбуждение?
Что он все-таки имел в виду?
Дерек Ричардсон
– Хотел бы я поиграть с твоей нижней. У всех, с кем я проводил время, а их, поверь, было немало, лицо – это табу. Но твоя позволила раскрасить ее миловидное личико. Расскажи секрет. Как ты уговорил юную леди?
Я покосился на Джона убийственным взглядом, и он замолчал. Взъерошил рыжие волосы, поерзал на обивке черного кожаного дивана, прищурился в неоне подсветки ВИП-комнаты.
– Ладно. Понимаю. Тоже не захотел бы делиться такой нижней.
– Ты нетрезвый? Пить запрещено, – напомнил я и отсалютовал Джону стаканом с колой: у Голдмана был тот же напиток. Алкоголь и наркотики перед сессиями были под строгим запретом, что известно всем. Я рявкнул: – У меня нет постоянной Сабы. – «Пока что», – добавил мысленно. – И ты знаешь, я не поклонник насилия.
– Это искусство…
– Шибари – искусство. Игры с воском – искусство. Гребаный петплей в правильных руках – искусство. Но избиение… это дерьмо. Вернее, практика не для меня. Из связки «насилие» и «власть», я выберу второе.
Я скрипнул зубами. Одно из правил Темы – не осуждать чужие кинки.
– Ты преподаешь это «дерьмо», – парировал друг, затевая наш типичный спор. – Не кусай руку, которая тебя кормит.
Я показал Джону средний палец.
Да, я как некурящий продавец табака. Мне нравилось объяснять и показывать, быть наставником и регулировать сессии. Но для себя я отказался от физических наказаний в сторону Нижней. Сегодня, например, планировал поиграть в «ванильное» связывание на кровати. С него же думал начать знакомство с Темой для Астрид. Внутри все напряглось при мыслях о ней. Завтра, если она даст положительный ответ на нашу связь, возьмусь за Астрид всерьез.
Вечер я проводил с другом, соседом и владельцем оптики в Хейстингсе – Джоном Голдманом. Мы отдыхали в клубе «Догоревшая свеча». Название отчасти романтичное, и никто из непосвященных не догадывался, что за стенами ночного клуба скрывается элитный БДСМ-клуб. В самом сердце Миннесоты, в столице Сент-Пол. Забавно – внешне город консервативен благодаря викторианской архитектуре. Мне и Джону до Сент-Пола около часа на машине, и пока везло не встретить знакомых. Я хмыкнул, представив, что особый клуб откроется в Хейстингсе. Ну, если мы откроем и заинтересуем студентов Берроуза, то сможем обогатиться…
– Ричардсон, я жду подробностей.
– Каких, мать твою, подробностей?
О чем он? После знакомства с Астрид, как и после знакомства с Лорел, меня перестали интересовать другие женщины вне игровых сессий.
– Юная леди, – сказал Голдман. – Она пришла ко мне вчера с огромным фингалом под глазом.
– Юная леди? – Я стиснул стакан до боли в пальцах.
– Астрид. Та влюбленная в тебя студентка.
– Она в Теме?
Нет. Бред. Абсурд.
– Нет, – подтвердил Джон. – Она ни черта не поняла из того, что я сказал. Но ее явно избили, причем сильно. Очевидно, это либо сделал хреновый Верхний-садист, либо она фанатка эджплей.
Либо Астрид избил вне сессии какой-то ублюдок. Кто посмел ее тронуть?
Пальцы сомкнулись на стакане сильнее: сквозь биты от музыки из основного зала послышался звон, следом боль. Резкая, быстрая. Тепло потекло по моим пальцам. Я опустил глаза и увидел кровь. Темную, густую.
– Твою малышку, Дер! – Джон схватил с низкого столика тканевые салфетки и протянул мне. – Что с тобой?
– Уже возбудился? – припомнил я, что Джон любит физические наказания, игры с кровью и холодное оружие. – Куда ударишь?
Мы познакомились в армии: я был зеленым солдатом, Джон служил четвертый год. Однажды мы отмечали юбилей майора, и он позвал на праздник шлюх. Тогда-то я и заметил, что Джон иначе обращается с женщинами. Я, как один из младших, остался «в ожидании»: вдруг кто-то из девушек сжалится над смазливым солдатом и обслужит позже. От скуки я гулял вдоль коридоров, когда из одного кабинета послышались приказы: «на колени!», «считай!», «заново!». Заинтригованный, я приоткрыл дверь и едва не поперхнулся воздухом: Джон бил девушку ремнем, но она не кричала, не просила остановиться или отпустить ее, она… подчинялась. На ее бедрах блестели капли крови, и Джон собирал их пальцами, чтобы размазать по щекам девушки. Он поднял голову и встретился со мной глазами.
Я тут же захлопнул дверь и убежал: пристыженный, возбужденный. Больше всего меня впечатлило не само действие, а беспрекословное подчинение. Это был контроль, нужный женщинам, чтобы с ними не случилось ничего плохого.
Джон нашел меня на следующее утро и рассказал о Теме. Обучил многому, а когда мы ушли из армии, посоветовал отличных наставников. Я жадно поглощал знания, практиковал, пробовал. В БДСМ оказалось много ветвей, намного больше, чем видится вначале.
– Отвали или врежу для профилактики, – выдернул меня из воспоминаний Джон. – Перевяжи руку. Или вызвать врача, солдат?
– Нет, только не игры с бинтами и иглами.
– Ты все дурачишься! – рявкнул Джон. – Осуждаешь чужие вкусы и пытаешься сделать идеальную нижнюю из своей студентки!
Я поморщился.
– Дерек, ты же знаешь, что тематические сессии и любовные отношения редко сочетаются удачно. Лайфстайл с новенькими используют конченые… романтики.
– Кто-то только что говорил мне не осуждать чужие вкусы?
– О тебе волнуюсь, – закатил глаза Джон. – В клубе есть опытные сабы, зачем ты пытаешься вылепить нижнюю с нуля? Снова. – Друг замолчал, когда я предупреждающе сверкнул глазами. О Лорел мы не говорили – мое главное табу. – Дер, многие сессии не кончаются сексом!
– Я отлично это знаю, – ответил, занятый тем, что доставал осколки из пальцев. – Вспомни: кроме правила БДР есть правило… – Я выдернул последний осколок, вытер ладонь салфеткой и кинул окровавленную ткань в сторону Джона. – …не лезть в чужую постель!
Друг цокнул языком.
Мы часто спорили о моем отношении к физическим наказаниям, но лидировали споры о том, что я зря трачу время в поисках идеальной Сабы. Игры вне комнат – вот настоящее извращение, как считал Джон Голдман. Я понимал: полный лайфстал не для меня, но мне было бы приятно делить быт с той, кто меня понимает. Джон отрицал любые привязанности, а мне казалось, именно эмоциональная связь делает отношения Доминант/Сабмиссив уникальными.
Мы по очереди ходили на сессии или, так как жили далеко от клуба, в специально оборудованную комнату, там мы получали разрядку с «Нижними по вызову». Но, мое мнение, друг просто не нашел идеальную Сабу, которую захочет подчинить на всех уровнях. Она не будет принадлежать ему как вещь, она не будет безликой фигурой. Она станет его постоянной спутницей, поддержит все его желания. Черт возьми, разрешит бить себя по лицу, и ей это понравится. Я не знаю, назвал бы такие отношения любовью, но надеялся, что Джон найдет идеальную Нижнюю. И я найду. Уже нашел?
К нам заглянула официантка: забрала стекло и напомнила о забронированных комнатах. Но я думал только о том, что услышал от друга.
– Значит, ты считаешь, Астрид нравится пожестче?
Чушь. Я не мог в ней ошибиться.
– Она не произвела на меня такого впечатления, – добавил я, размышляя вслух. – Мне показалось, ей больше нравится психологический контроль.
Джон в два глотка допил колу и поставил бокал на стол.
– Все они не производят «такое впечатление», Дер. Многие мои нижние работают на руководящих должностях, а другие мечтают о пони. – Джон встал и одернул рубашку. – Мне пора. – Его глаза потемнели, он предвкушал сессию. Но сказал напоследок: – Поговори с ней. Выясни правду, или я приберу ее к рукам.
В стену полетел оставленный им бокал.
Ее ты не получишь.
Удар флоггера по нежной коже – звон в моих ушах. Саба застонала – звон усилился. Я стиснул зубы. Ненасытная. Строптивая. Нужно было взять паддл, тогда бы она замолчала быстрее. Разрядилась. Красные полосы на ее теле, экстаз на лице. Ударил снова. Звон смешался с криками. Эта Нижняя чересчур громкая, но я не беспокоился – стены обиты звукоизоляцией, а посетители клуба давно привыкли к чему-то похуже.
Как мои планы на «ванильное» связывание трансформировались в это?
Ударил снова. И снова. И снова. Я дернул воротник рубашки и ослабил галстук. Похоть девицы неистова. Она готова платить огромные деньги, чтобы ее били опытные Доминанты.
– Тебе нравится? – спросил я, схватив Нижнюю за волосы.
– Да, Господин… Учитель. – Ее губы задрожали. – Я ошиблась. Простите. Накажите меня, Учитель.
– Считай заново.
Я вновь ударил ее, по инерции. Все пытался понять – почему многим нравится боль? Пусть мне хорошо известно про сабспейс и в теории я мог понять выброс адреналина во время хорошей порки и эндорфинов после нее, я вспомнил, как меня, новобранца, били мешками с песком – тогда я едва ли хотел кончить. Или если бьют с твоего согласия, то относишься к ситуации иначе? Я знал, чем хороша сессия для Верхнего: подкрепить внутренний самоконтроль – рассчитать силу, вовремя остановиться. Но подобный опыт я мог получить, когда преподавал Тему, и не тянуть порку в сессии, а особенно в лайфстайл. Или ради Астрид смог бы поступиться принципами?
Комнату наполнили не только стоны Нижней, но и горячий воздух, будто кто-то включил печку. Жарко. Значит, и моя эмоциональная разрядка скоро. Я прикрыл глаза. Представил, что на Нижней сарафан с принтом: вишня, много вишни. Задрал ее юбку, коснулся плеткой упругих ягодиц… Больше жарко не было. Я горел в адском пламени.