Лживая Истина

(А-т): И эта мразь, вот эта, блять, мразь, понимаешь че делает? Просто берет и стреляет, блять! Это белая блядь попадает каким-то сверхъестественным образом по этой пиздаристически мелкой кнопке и там весь механизм идет в пизду!
(А): Ох уж эти скелеты, дядь Лешь.
(А-т): А знаешь в чем прикол прикола?
(А): Ну?
(А-т):  Я то место освещал три блядских дня! Три, Альфедов! Да я этой вымершой нечисти столько в очко долбился!
(А): О как. Ну. Что сказать? Понарожают всяких.
(А-т): Да поназдыхают всякие.

Приглушенный бледный свет. Белые стены, перекрытые темным зеленым оттенком. Пара стеллажей с книгами. Альцест сидел за небольшим столом прописывая на листке список для постройки нового объекта на территории. Альфедовым сидел на кровати, держа кружку с горячим чаем.
Не сказать, что снеговик часто жил в общежитии или вообще жил там, но общага Альцеста была иной. Часто Альфедов слышал, как всегда такие места выставляют как самый настоящий дом наркоманов и алкашей. Вечные тараканы, меркающий мерзкий глазу свет, вонь, картонные стены.
У Альцеста все было иначе: хороший ремонт, бетонные стенки, ни одного насекомого и тем более ужасного запаха. Только аромат  шишек и ели.

(А-т): Слушай, Альфедов.
(А): Ау?
(А-т): А вот у тебя есть дзынь?
(А): Дзынь?
(А-т): Да.
(А): Ну.. У меня дома пара колоколов есть.
(А-т): Ну блять, нет. Дзынь!
(А): Я не понял.
(А-т): Вы че все, нахуй, мультфильмы не смотрите? Монстры на каникулах, ало-о.
(А): А-а. Я все равно не понял.
(А-т): Пиздец. Любовник есть, спрашиваю?

Альфедов подавился чаем. Теплые капли попали на белую кофту, которую одолжил мужчина. Альфедов пришел сюда без сменных вещей, без вещей вообще. Альцест отдал ему свою одежду: чистую белую кофту, что была очень свободна, удобна, и спортивные коричневые штаны. Они были на самого мужчину маловаты, зато на снеговику они были чуть ли не в  самый раз. От всей одежды пахло зерновым горьким кофе и травой. Запах сам ассоциируется с Альцестом. Комфортно.
Альфедов опешил от такого вопроса. Только что он слушал про жалобы на скелета, до этого на пропажу пирогов. А сейчас, из неоткуда, задался вопрос личного характера. Он всегда старался такого избежать, ибо его очень смущала подобная тема. Да и был бы у него человек сердца Альцест бы первый узнал об этом. Конечно Альфедов бы не сказал, но мужчина бы сам это заметил. Почувствовал бы, как с материнским чутьем.

(А-т): Блять, ну ты и свинья.
(А): Та похуй, высохнет. Постираю потом.
(А-т): Так а на вопрос отвечать?
(А): А.... Э-э... Так, Альцест. А с чего вообще такие темы?
(А-т): Ну я думал раз ваш орео распался, а с Санчезом вы там очень неплохо сдружились, то и на свадьбу можно рассчитывать.
(А): Дядь Леш, а ты не хочешь таблеток от маразма попить? Может бред нести не будешь.
(А-т): Ага, щас. Как другие допью, для сердца.
(А): А что с сердцем?
(А-т): Да ты же пугаешь как конченый, каждый раз чудом инфаркт не ловлю.
(А): Ебать, ты не шутишь?
(А-т): Шучу конечно. Жесть ты на слова цепляешься.
(А): Ну здоровье это важно.
(А-т): А на вопрос-
(А): С Санчезом мы только близкие друзья. Не больше.
(А-т): А если джф?
(А): Да нет никакого джф.
(А-т): Вот и правильно. Нехуй там с всякими подсосниками Они общаться. Каждый хуже прежнего.
(А): А ты в плече Пугода рыдал так-то.
(А-т): Пиздеж! Он предложил, я отказался. У меня вон тысячи манекенов, как не подойду слезами молю вернуть мне волка.
(А): Так и не вернули?

Альцест в общении с Альфедов действительно проявляет себя как заботливый и мудрый отец. Его манера разговора в отличие от общения с другими — спокойна и обдуманна, он старается не только наставлять, но и поддерживать, показывая глубокую эмоциональную связь и искреннюю заботу. Его заразительный смех всегда поднимает настроение.
Мужчина говорит очень грубо. Но для Альфедова это наоборот — по родному мягко. Его честность и критика не ранят сердце, даже когда приходится указывать на ошибки. Он словно старается оберегать Альфедова от оступков.
Наставления Альцеста всегда наполнены жизненной мудростью и опытом. Он объясняет причины своих советов, чтобы Альфедов лучше понимал суть, а не просто выполнял их. В основном это были советы, которые в жизни снеговика вряд-ли будут использоваться. Но на такие ответы Альцест лишь говорил:

(А-т): Лучше знать дохуя, чем не знать нихуя.

Альцест иногда проявляет нежность и паузу, позволяя Альфедову открыться, что создает между ними атмосферу доверия и тепла. Это похоже на то, как отец поддерживает сына в трудные моменты. И в то же время он дает пространство для самостоятельных решений, не навязывает свою волю, показывает уважение к личности Альфедова.
В целом, эта модель общения характеризуется балансом строгой заботы и уважения. Делает их отношения глубоко искренними и сильными, как между отцом и сыном.
Альфедов перенял у него крепкое плече поддержки и важность слова. Мужчина был неким кумиром для него. На него хотелось ровняться.

***

Джаст сидел на бордовом диване в комнате, которая до сих пор подписана как "приемная". На столе перед ним все так же лежали бумажки с ивента, которые он так и не убрал в сторону.  В руках была лишь одна из них. И это была бумажка Альфедова.
Обычно вещи близких людей берегут всем сердцем, боятся даже притронуться к ним дабы никак не повредить. Джаст же был сторонником другого — он сжимал в ладони бумажку до дыр. Ногти царапали бумагу создавая новые вмятины, текст стал слабочитабельный. Он держал ее словно последнюю звезду на небе, что освещает путь. Впечатывает в собственную кожу.
Ему не по себе. Сердце гнитет в тысячи терзаниях.
Он поступил как хотел, все эти написанные ранее розыгрыши были продуманны до мелочей и казались ему очень занимательными. Он до сих пор не хочет от них отказываться, это будет очень большим опущением, если он не воплотит их в реальность и тем более не увидит реакцию снеговика.
Но сердце окутано лезкой, легкие сжимаются как вакууме. Почему-то ему не хочется делать подобного.

Е

го тело словно тяжелая капля, медленно тонущая в море безысходности. Казалось, весь мир сжался до этих четырех стен, где свет фонарей не мог рассеять тьму в его душе. Взгляд его был полон боли, словно отражение в мутной воде — он искал хоть что-то, что помогло бы ему прийти в себя. Но ничего не помогало.

Сердце билось тяжело и неровно, перебирая в памяти каждое мгновение с Альфедовым. Он чувствовал, как медленно падал в его глазах — теперь между ними росла пропасть недопонимания и обиды. Звонки оставались без ответа, сообщения брошены в бездну тишины. И чем дольше молчание тянулось, тем ярче становилась боль одиночества, пронизывающая насквозь.

Джаст жаждал услышать его голос, каждое слово, каждый вздох были ему сейчас дороже всего в мире. Но даже если они пересекутся, даже если Альфедов даст ему шанс что-то сказать каким образом оправдаться? Какими словами залечить ту рану, что сам невольно нанес?
Невольно?
Нет. Это было осознанное нанесение удара. Удара если не по телу, то по сломанной душе снеговика. Сам Джаст прекрасно знал, что Альфедову очень тяжело жить на острове, по его словам, с чужими для него людьми. А каждый розыгрыш был хуже предыдущего. Он только сейчас понимает, что мог нанести еще большую рану. Психологическую. А может и вовсе угрожающую его и без того шаткому восприятию мира. Он делал это осознанно. Он придумывал идеи понимая это. И его это не останавливало. Тошно. Тошно от собственного эгоизма.
Горечь и стыд сжимали его горло, не давая произнести даже малейшего слова.
Джаст хотел извиниться. Но не хотел простить прощения. Он знает, что не прав, он признает это. Но он не хочет отторжаться от своих идей.
Мерзкое чувство личного удовлетворения путем уничтожения чужой... Жизни.
Он словно стоял на краю бездны, не в силах сделать шаг — ничего не знал, кроме желания вернуть все назад.
Вернуть их мелочливые разговоры, случайные прикосновения, походы за продуктами. Хотел тысячи раз пережить один и тот же момент, где он смотрит на профиль Альфедова и восхищается им. Восхищается его чистой душой, красивым лицом, необычной внешностью. Восхищаться всем им.
Он сейчас видел Альфедова белымым голубем. Символом мира. Единственным, кто мог бы сейчас изменить эту гнетущую душу темень. В себе Джаст видел черного ворона. Символа отчаяния и скорби. Зла.

В этот момент, скованный своей бессильной тоской, Джаст остро ощущал, что потерял нечто куда более важное, чем просто общение — он потерял доверие и теплоту, которые, может быть, уже никогда не вернутся. Да, был СекБи, что так же рядом и так же поддерживал его. Но это не тот человек, который мог бы дарить то душевное спокойствие, что дарил Альфедов. Сердце плакало, а душа ломалась. Комната лишь больше давила на мозг своими воспоминаниями.
Да. Это тот же дизайн, который был у них в пещере изначально. Да, это придумал Альфедов. Ему больно быть здесь. Больно вспоминать его. Он и так не выходит из головы, а здесь у него развивается клаустрофобия.

Клаустрофобия в родных стенах собственного дома.

Но он не хотел уходить. Эта комната напоминает его.

Во второй руке был телефон. Полный бессилия он все же смог открыть чат с СекБи.

SecB

Мне нужна помощь. Придешь?

>

Ок, ща.

Ответ поступил сразу. Это значило, что это мерзкое состояние не продлится долго, ведь он поделиться им. Разделит это отвращение к самому себе. Хотелось конечно поговорить с самим Альфедовым, но он до сих пор не ответил на прошлые сообщения, что говорить про прошедшие звонки и недавние неудачные попытки связаться.

Джаст ощущал боль в сердце, как острый, неутихающий жгучий клин, вонзенный прямо в глубину груди. Каждое его сокращение давило на душу, словно камень, который невозможно сдвинуть. Эта тяжесть ранила сильнее любой внешней раны — внутри был огонь, который жег изнутри, заставляя кровь гореть, а разум ломаться от нелепой и необъяснимой боли.
С этой болью начинала пробуждаться ненависть к самому себе. Ее тихие шепоты превращались в рев внутри.
В голове лишь один вопрос:  "Почему я хотел

разбить

его?" Эти слова крутились в голове без конца, превращаясь в клеймо, которое душило сильнее, чем само отчуждение. Джаст ненавидел свою слабость и неспособность найти правильные слова, ненавидел свою гордость, что стала преградой между ним и Альфедовым. Внутренний голос избивал его, бессмысленно обвиняя в каждом промахе, открывая бездонную пропасть самобичевания.
Эта комбинация тяжелой боли и безжалостного самоосуждения заставляла его чувствовать себя словно в ловушке собственного сердца — мучительной, холодной и бесконечной.
Капля отвращения к себе увеличивается. С каждой лишней мыслью о своем омерзительном поступке перетекало в океан ненависти к самому себе.

Он сделал это с Альфедовым. С тем человеком, который был

невинен.

С тем, кто всегда понимал шутки. С тем, кто был вторым сердцем для него. С тем, с кем его связывает больше чем простая дружба.

Глаза, полные усталости от бессонной ночи, в мгновение просветляются. Губы дрогаются и сжимаются всей силой. Голос был сломанным. Слеза, на которую раньше не было сил, быстро струилась по щеке, оставляя след как от лезвия.
Он понял. Он осознал причину душевных терзаний.

(Д): Я люб-лю тебя..

Еще сдерживающая поток слез плотина непонимания — разрушена. Три слова, личное осознание и безмерная тишина способствовали уничтожению последних сомнений.

Он любил Альфедова.

Джаст только  сейчас  замечает, как часто думает о Альфедове, как ему важно его мнение и присутствие рядом.
Вместе с болью возникает смущение, страх признаться себе в этом, но на смену сомнениям приходит понимание, что чувства — это нечто большее, чем просто симпатия.
Джаст наконец честно признает: его чувства — это любовь, искренняя и глубокая.

По всему дому раздался звонок. Второй. Он не сразу осознал, что в дом кто-то долбится.

СекБи? Но не прошло и двух минут. Хотя для Джаста прошла вечность. Нет, это точно не ящер, он бы сам нашел Джаста. Фарадей? Но он ему вчера писал, что не готов будет сегодня отдать чертежи.
Значит... Альфедов.

Он отбросил смятение. Резко подскочил, оставляя бумажку и телефон на диване. Он срывается, бежит к лифту. Нет, к лестнице. Вытирает красные промокшие глаза.
Джаст не знает что сказать при встрече. Не знает, что делать, что сделает сам Альфедов. Он знал лишь одно — увидеть его сейчас будет лучшим моментом всей его жизни.
Он судорожно бежит по лестнице, упав  на последней. Он не чувствует этой боли, адреналин и цель заглушают ее.

Он подходит к двери. Выдыхает. Ни одного сомнения. Ни минуты раздумий. Он открывает дверь.

(?): Привет.

Джаст бежал к двери, сердце колотилось и в груди разливалась болезненная тревога — он был уверен, что к нему пришел Альфедов, отчаянно надеясь на эту встречу. В момент открытия двери перед ним оказался Санчез.

Внутри Джаста словно сжалось что-то острое — неожиданность и разочарование переплелись с глубокой болью. Он не подает виду, скрывая эту тяжесть, но при виде Санчеза на душе становится еще тяжелее. В памяти всплывают моменты, когда Альфедов часто проводил с ним время — эти воспоминания усиливают тоску и чувство потери. Вместо долгожданного Альфедова, который символизировал надежду и поддержку, Джаст сталкивается с чужим присутствием, и это причиняет ему невидимую рану, заставляя сердце болеть еще сильнее.
Хотя может блондин пришел попросить что-то. С чего сразу мысли в голову лезут, намекая на его связь с Альфедовым? Это же еще ничего не значит.

(Д): Привет, Санчез.
(С): Я пройду?

Не успев ответить Санчез пихает его в плечо и проходит в глубь дома.

(Д): Ладно. Тебе что-то надо?
(С): Где комната Альфедова?

Когда Санчез неожиданно заявил, что хочет зайти в комнату Альфедова, у Джаста словно все внутри замерло. В голове всплывают вопросы: "Зачем ему туда? Откуда он вообще знает, что Альфедов жил здесь?" Эта мысль режет Джаста глубже, чем просто слово — в ней скрыта связь, которой он не хотел видеть.

Сердце Джаста затягивает колкость и ревность.  Упоминание имени Альфедова вызывает у него раздражение и мелкую обиду, которая мгновенно перерастает в ненависть — не к самому Санчезу, а к тому, что их что-то связывает. Связывает Альфедова и его. В этом проявляется смешение чувств: желание защитить память Альфедова и горькое ощущение предательства от того, что кто-то еще связан с ним, кроме него самого.
Он не понимает почему злится. Наоборот, это же его не касается. Больше не касается. И не касалось. Но сердце требовало узнать больше.

(Д): Его в дом в другой стороне.

Он старался не подавать поникшего вида.

(С): Он у тебя жил. Не прикидывайся.
(Д): С чего ты взял?
(С): Это важно?
(Д): Да, важно.
(С): Блять, важно то, что его вещи здесь. И я пришел из забрать.
(Д): Зачем?
(С): Ну.. Альф попросил забрать.

"Альф".
Больно. Почему?

(Д): Он... Мог сам придти забрать.
(С): Ты думаешь он хочет вернуться сюда? К тебе?
(Д): Что за намеки?
(С): Никаких намеков, Джаст. Я прямо говорю: он не желает видеть тебя.

Он знает это. Сам понимает. Но слова блондина не убивают его слабую надежду. Эта надежда рухнет лишь тогода, когда Джаст сам это услышит из личных уст Альфедова.

(Д): Почему я должен верить твоим словам?
(С): Че за хуйню ты лепечешь?
(Д): Ты зашел в мой дом и ставишь свои условия? Не слишком ли?
(С): А ты в чужом доме ставил динамит, строил всякую хуйню и планировал еще больше пиздеца.

Молчат. Смотрят друг другу в глаза. У обоих во взгляде неприязнь и ненависть.

(Д): Я не доверяю тебе.
(С): А если я позвоню и спрошу его лично.
(Д): Зачем?
(С): Попрошу его сказать этаж и комнату.

Санчез достал телефон и демонстративно помахал им в стороны. Чехол был прозрачный, телефон черным. Между самим чехлом и стенкой телефона была бумажка.

(Д): Это..?

Санчез посмотрел на заднюю часть телефона. Не бумажка, а фотография Альфедова. Очень старая фотография. На ней снеговик показывает фак, смотря в камеру. На его голове найден венок, который ему вешает Кэтрин. Рядом Душенька и Обсидиан, наклонившись попадая в кадр, так же показывают разные жесты руками и улыбаются в камеру.
В тот момент фотостудия, не успевшая полностью распечатать фотографию для всех, была подвержена падению метеорита.
Эта фотография есть только у троих: Альфедова, которую он видел весящий при входе в сарай, Душеньки и самого фотографа.

(С): Че? Ну фотка и фотка. Так что, я звоню?
(Д): Где ты ее нашел?
(С): Летала по улицам середины острова. Нашел и забрал. А что?

Фотографом тогда был Джаст. И он искал это фото. Долго искал.

(Д): Отдай, пожалуйста.
(С): А ты не ахуел ли часом?
(Д): Санчез, отдай. Это моя фотография. Я ее делал.
(С): А я тебе не доверяю.

Кулаки сжались, зубы стиснуты. Он перекривлял Джаста.

(С): Джаст, какой этаж?
(Д): Что вас связывает с ним?
(С): С Альфедовым?
(Д): Да. С ним.
(С): Тебя это не касается.
(Д): Ответь.
(С): ...
(Д): ...
(С): Пока только дружба. Но мне кажется, что я испытываю к нему больше, чем дружбу. Я, как погляжу, ты понимаешь про что я.

Да понимает. К сожалению понимает. И понимает, что у Санчеза больше шансов, чем у Джаста. Мерзко.

(Д): Я верну вещи только ему лично.
(С): Вот как. Чтож, хуево. Сам тогда побегаю по дому.

Санчез повернулся спиной к черту и прошел к лифту, почти нажимая на его вызов.

(Д): Ты оглох?

Джаст быстрым шагом подскакивает к блондину и перехватывает его запястье. Тот не успел нажать на кнопку.

(С): Хочешь драки?
(Д): Ты в чужом доме. Соблюдай моральные нормы.
(С): Ты их не соблюдай, с хуя ли я должен?

Санчез пытался выдернуть свою руку. Тщетно. Джаст все так же ее крепко держал.

В момент, когда напряжение достигло предела, Санчез резко сделал шаг вперед, глаза сверкали решимостью и болью одновременно. Джаст, чувствуя нарастающую агрессию, в ответ напрягся, готовясь к столкновению. Их тела слились в бурной схватке — удары летели быстро и жестко, каждый пытался взять верх.
Джаст ощущал, как силы постепенно покидают его, но не сдавался. Санчез был сильнее, его удары били точнее, а гнев подливала особая личная обида. И опыта в драках у блондина было больше. Не тот противник.
В какой-то момент Джаст потерял равновесие и рухнул на пол, тяжело дыша, чувствуя пульсирующую боль в боку и голове.
Санчез не замедлил, влез сверху, нависая над упавшим врагом. Его рука, сжимающая кулак, медленно поднималась, готовая нанести последний удар. Решающий удар. Но в глазах Санчеза мелькнула тень сомнения.
И в этот момент Санчез остановился. Его кулак застыл в воздухе, а сердце чуть ослабило хватку гнева. Медленно он отпрянул и встал, оставляя Джаста на земле, давая ему шанс встать самому. В этой паузе прорывалась не только физическая, но и внутренняя борьба — смесь боли, колкости, ревности и затихшей еще ненависти.

(С): Он сам тебе по ебалу последний раз даст. Так будет лучше.

Даст поднялся на локти, перевернулся на бок. Из одной ноздри текла кровь. Тело ломило от боли.
Он проиграл. Сейчас он проиграл и больше не сможет выстоять. Лучше отступить.

(Д): Третий этаж.. Крайняя справа.
(С): Спасибо.

Сейчас ему удалось нажать на кнопку. Пара секунд и лифт на этаже. Он зашел в него, ничего не говоря. Джаст так же облокачиваясь о пол смотрел в след закрывающейся двери.

Время летит быстро. Боль уходит медленно.
Джаст сидел на кухне, поправляя свой внешний вид. Рядом стоит СекБи наливая себе чая. Что-то бормочет. Не слышно. Скорее всего отчитывает его или наоборот шутит, пытается разбавить обстановку.
Ящер еще ничего не знает. Видимо придется получать еще одну оплеуху только уже от него.

(Д): Блять..