Записи
Время никогда не стоит на месте. И, к счастью или к сожалению оно беспощадно.
Со временем сожительства Джаста и Альфедова прошло больше двух недель. Насыщенных двух недель. Казалось вернувшись обратно в совместное сожительство вернулись и бурные очаговые времена. Это не было плохо. Они оба скучали по тому, что было в прошлом. Но скучали по-разному.
Альфедов проникался в каждую секунду таких дней всем сердцем. Это чувство родного, неотъемлемого, безразборного времени вшитое в сердце. В голове мелькали обрывки прошлого, переплетая с тем, что происходит сейчас.
Поход за продуктами пару раз в неделю всегда был особым ритуалом. Этот момент, на пару часов, всегда растягивался на весь день и почти на всю ночь. Ссоры на одни и те же темы: какое ведро мороженого будут покупать, какой вид макарон на этот раз будет сварен, какого цвета салфетки будут на кухне. Вечные ссоры. Мелочные конфликты. Важные воспоминания. В настоящем времени они так же ссорятся по подобным пустякам.
И Альфедов вспоминает как это было раньше.
Почти с десяток грязных кружек на стороне стола Джаста стояли днями. Черт даже не думал их не то, что убрать, а попросту в раковину поставить. Иногда казалось, что это некий эксперимент. Но в итоге это просто пытка для Альфедова. Пришлось за соседом убирать самому, как и пятна от напитков, высохших на столе. Джаст наверняка даже не замечает, как на столе снова возвращалась чистота и порядок. Это повторялось круг за кругом. Чтож, теперь Альфедов уходит из кухни всегда после Джаста, дабы убрать за ним. Просьбы же черт всегда пропускал мимо ушей. То же касалось и тарелок, приборов, грязных салфеток, впрочем — всего.
И Альфедов вспоминал как это было раньше.
Он пользуется вещами и ресурсами Джаста, уже даже не спрашивая разрешения и их местонахождение. В основном одежду соседа он брал чисто для помощи в работе, на остальное же у него найдется свой наряд. Еду тоже они не делили: то банку газировки без угрызения совести последнюю допьет, то последний пакет чая заварит. Сейчас у них все было общее.
И Альфедов вспоминал как это было раньше.
Мысли и страхи об одиночестве никуда не ушли. Пусть и становилось легче рядом с человеком, что был как опора. И эта опора имела подозрительную сторону. Силуэт Джаста порой был обналиченный в ярко-зеленном свечение. Нет, не под эффектом. Нет, Альфедов этого свечения не видел. Нет, от Джаста не несло вонью. Это было словно что-то скрытое, травящее. Что-то сдержающее, что скоро выйдет из тени и заполнит все в округе.
Сложно объяснить это, когда вроде и заново учишься доверять, а сметений все больше.
Джаст часто пропадал. Пропадал на долго. Не то чтобы Альфедов контролировал или следил за ним, просто поведение соседа было очень нетипичным. И сам дом хозяина стал скрытым. Комнаты, что раньше были открыты, сейчас можно отворить лишь ключом, свежие записи на бумажках и чертежах явно давали намеки на суровые пранки и ощущение, что это не обойдет его стороной — усиливалось. СекБи так же приходил, а его попытки что-то сказать про их планы Джаст умело затыкал переводом темы. Черт в последнее время сам начал часто спрашивать у него про его остров: где находится то, есть ли у него это. И Альфедов спихивает в дальнюю коробко для ненужного внимания: "он просто там редко бывает". Может он и правильно делает.
Зачастую лишние сомнения только портят спокойную жизнь.
Но этих сомнений было очень много. Их разъедали беседы с другими людьми на острове.
Беседы по телефону с Альцестом всегда переводили его мысли в другое измерение: мужчина то жалуется на старые темы, то поднимает снова политические взгляды на острове, часто передает микро информацию по поводу табличек от Невидимки, как: "Дай пироги"/"Скоро проявятся"/Их псы уже здесь". Но самое приятное в этих разговорах была некая отцовская любовь.
(А-т): > Вот ты че жрешь в последнее время?
(А): Да суп хлебаю.
(А-т): > Нихуя себе, тебя и вправду кормят? Ты это блять, скажи тока если от голоду помираешь. У меня тут дохуя всякий снастей-хуястей.
(А): Верю, дядь Леш, Верю.
(А-т): > Вот был бы я бабой, то сосал бы, наверное, у какого-то Фарадея.
(А): О как. А-э, почему у него?
(А-т): >А у кого? У этих подсосников в ГНДР, которые на грибах как на наркоте сидят?
(А): Ну согласен, там наверняка будет привкус мухоморов всяких.
(А-т): >Вот, я про тоже! Про верстанцев молчу, прикинь: сосешь кому-нибудь оттуда, и ебать! В десна заноза залетает!
(А): Главное чтоб не по ебалу..
(А-т): > А вот как в дровосеках пиздато было.
(А): О-о, это да-а.
(А-т): > Бля, помню как я хотел Нео на палку натянуть и ебашить по полу, как швабру.
(А): Ебать, дядь Леш, это мы поэтому швабрами как мечами часами полы драили?
(А-т): > Не драили, а готовились!
Простые разговоры о том, о сем. То, что помогало Альфедову забыться. Так же и помогал Санчез.
В последние недели Санчез и Альфедов все чаще проводят время вместе. Это были простые запланированные встречи, разговоры по делу, но постепенно эти встречи становились длиннее и тише. Они садятся рядом, иногда просто молчат, наслаждаясь присутствием друг друга.
По ощущениям, между ними растет непонятная, но очень теплая связь — черта, которая постепенно притягивает их друг к другу. Иногда во взглядах мелькает что-то большее, чем просто взаимное внимание. Они словно друг для друга становятся опорой, переставая сомневаться и пряча свои эмоции.
Мелкие детали говорят больше, чем слова: когда они идут рядом, то случайно касаются локтями, и это легкое прикосновение вызывает покалывание, но никто из них не отводит руку первым. После Санчез ловко берет под локоть Альфедова показывая пальцем в спутник, кидая в него пару колких словечек.
Во время разговоров блондин невольно проводит пальцем по складке рукава Альфедова, убирая упавший лист или свой блондинистый волос. Альфедов даже не дергается от такой заботы, что не сказать на интересующие и намекающие взгляды других.
Санчез встает очень близко, когда что-то объясняет, и их голоса на мгновение сливаются, создавая чувство уединенности даже в людном месте.
При обмене какими-то предметами их пальцы на секунду пересекаются, и оба это замечают, но смотрят друг на друга с мягкой улыбкой, словно признавая эту маленькую близость. Даже когда Альфедов читает что-нибудь в книжке или на листке — Санчез облокачиваться локтем на плече друга и ложит на него голову.
Все эти моменты, неуловимые на первый взгляд, складываются в почти осязаемую атмосферу растущей привязанности и нежного взаимопроникновения. Они не говорят об этом вслух, но каждый почувствовал, что их связь начинает переходить на новый уровень.
Все это — встречи с Санчезом, обсуждения с Альцестом, консультации с Ники и иногда всплывающие мемы от Блса — как глоток свежего воздуха.
Но то, что помогает забыться на время никогда не помогает забыть.
Для Джаста эти дни были менее простыми. Он чувствовал, как в сердце что-то кололо. Это постепенная травля не хотела сходить. Из головы не выходит та случайность. Она была больше комедийной, шуточной. Не несла в себе какого-то важного посыла.
Джаст ощущал глубокое разочарование, словно тогда его надежды и ожидания рассыпались на мелкие осколки. Последнее время с Альфедовым было необычайно комфортно — как будто они нашли общий язык, как раньше, когда все было легко и просто.
Между Альфедовым и Джастом тоже складывается другая динамика. Джаст очень тонко ощущает малейшие знаки внимания и случайности, воспринимая их как проявления особой связи. Альфедов же, наоборот, практически не придает значения таким мелочам и воспринимает происходящее скорее как дружеское взаимодействие.
Черт часто случайно трепает Альфедова по голове, когда говорит что-то важное, пока тот витает в облаках. Для Джаста это особенно значимо, однако Альфедов воспринимает такие прикосновения просто как естественную часть общения.
Во время прогулок по главной улице Джаст невольно задерживает взгляд на Альфедове, а когда он это замечает — ощущает приятное волнение.
Джаст часто улыбается и старается быть рядом, находя повод обнять за плечо, но Альфедов воспринимает это скорее как дружеские жесты, не думая, что тут может быть что-то большее.
Во время встреч снеговик иногда замечает, что их взгляды пересекаются на короткий миг, но — это как обычное совпадение в общении. Черт же видит в этом особый знак, который говорит ему о внимании и интересе.
Когда они оба готовят себе напиток, то случайно выбирают одинаковый — например кофе. Для Джаста это маленькое «соединение», напоминание о совместных вкусах.
Они могут одновременно начать говорить или смеяться, не заметив друг друга, что для Джаста становится связью. Намеком. Он часто замирает на этих моментах понимая, что будучь полностью разными они очень схожи.
Для него такие случайности имеют эмоциональный вес и значимость, создавая ощущение глубокой связи.
Издалека смотря на занятого снеговика в памяти всплывает тот момент в гостевой. После него между ними повис долгий немой разговор. Пустой. Бездушный.
Это молчание и отказ смотреть друг другу в глаза теперь казался предательством в этой тишине и доверительности, к которой он так стремился. И он понимал, что не может судить игнор со стороны снеговика. Он сам втайне от него сделала много неприятных вещей и назло хотел ему насолить. Альфедов же об этом пока не знает. Вот именно — пока. И не хочется чтобы узнавал. Старое желание увидеть на его лице сметения и шок испарилось, самоуничтожилось. Заменилось на страх, что это и вправду он увидит. Но мозг давал иные знаки: если он снова сделает подобное, может он вспомнит как это было раньше. Вспомнит его.
Это чувство словно возвращало его в начало — туда, где между ними царила враждебность, и, несмотря на это, тогда все было ясно: либо враги, либо никаких отношений. В эти пару дней молчанки между ними — пустота, неопределенность. Молчание, которое давит сильнее любой ссоры. Эта неизвестность и отстраненность разрывали сердце по частям.
Джаст больше не понимал, что именно чувствует к Альфедову. Он ощущал в глубине души что-то на подобие симпатии, но для самого себя это чувство оставалось загадкой и бурей эмоций. Он мешал в себе страх близости и желание быть рядом, нерешительность и разговоры с самим собой — «Что это вообще за чувство?» Этот внутренний конфликт рвал на части, делая каждую минуту вместе одновременно радостной и мучительной. За пару дней они сделали значительные шаги к дружелюбному общению. Не сказать, что эти шаги были уверенные, но они были.
Они шагали по тонкому льду. Очень медленно и плавно переходя на твердую почву. Эта враждебность, конечно, сходила на нет.
Только вот: это видел только Джаст.
Его разочарование было не только от ситуации, но и от того, что он не может понять себя и свои чувства, а значит — не сможет полностью наладить связь с Альфедовым. Это состояние словно тянуло их в никуда, где чувства переплетаются с непониманием и страхом повторения старых ошибок.
Все время, которое они проводили вместе для Джаста было словно иллюзия — масштабные ссоры перешли на мелочи, старые подколы друг к другу снова вернулись, прогулка за продуктами два раза в неделю стала путешествием по всей планете с веселыми событиями. Это все возвращало его обратно. Он забывал о том, где они сейчас. Какие они сейчас. Кто они друг друг сейчас.
А и вправду, кто?
Джаст был человеком, делающий выводы не на чувствах и догадках, а на четких фактох. А все факты складываются в одно: как только Альфедов вернется к себе вряд-ли они будут продолжать общаться.
Есть еще кое-что. Динамит. Сейчас у Альфедова нет кисточки, что может узнать кто ставил почти все тратило в его доме, да и сам снеговик считает, что это делал только СекБи. Но как только он снова придет к себе — есть риск, что он может разыскивать того, кто помогает ящеру. И первым подозреваемый — Джаст.
Джаст боялся.
Он в первый день, когда Санчез и Алфедов чисти остров, незаметно расставил пару динамита под ферму. Забыв про этом черт случайно ее активировал, взорвав половину. Он не стал ремонтировать, ферма была построена странным способом: браться за ремонт в чужом доме, не зная как что-то работает было рисково.
Джаст боялся, что Альфедов узнает.
Недавний дружеский поединок с СекБи перевернулся итогом, что одна из жаб Альфедова погибла.
Джаст боялся, что Альфедов узнает.
Лодка с двумя криперами пропала, хотя стояла там долго. Черт подорвал их. Специально. Наверняка снеговику они нужны были.
Джаст боялся, что Альфедов это узнает.
Он боялся: снеговик узнает, что Джаст прямо связан со всем этим.
Почему тогда он все это делает?Сложный вопрос.
С одной стороны Альфедов это заслужил: грубые высказывания в сторону его организации, до сих пор тлящяя сердце от обиды за взорванный магнит, недавнее покушение с помощью вагонеток. Альфедов заслужил это.
Заслужил же?
Сейчас он сильно в этом сомневается, но все же больше склоняется к этому.
(А): Ты не видел мой телефон?
Щелчки пальцами соседа вывели его из мыслей.
Сейчас все хорошо.
Альфедов рядом с ним и возится с новой порцией удобрения для почвы цветка, джаст в книжке подписывает детали для еще одного розыгрыша. И тоже для Альфедова.
(Д): Где бросил там и ищи.
Он только сейчас опомнился, смотря на кучу записей. Может, хотя бы пока что, с Альфедова хватит? Ручка в миллиметре от бумаги. Рука дрожит. Он хочет писать дальше, пока в голове интересные идеи, с желанием видеть шок на лице снеговика. Сердце медленно бьется. С каждым стуком напоминая, что у Альфедова и так на острове куча всего, чего он еще не знает. Он вообще там не появляется последние дни.
(А): Ебать, пиздец ты конечно, как мама говоришь.
(Д): Я хотя бы не сапожник.
(А): Ой-ой-ой, нашелся ангел слова.
(Д): Я и не ангел. Матерюсь редко.
(А): Да все, все. Я понял. Телефон на подоконнике, подай пожалуйста.
(Д): Ну вот подойди и сам возьми.
(А): Тебе ближе.
(Д): О-ох, ну Альфедов..
(А): Ну.. Ну Джа-аст!
Тяжело вздыхая, будто отдавая последние силы Джаст положил открытую книжку обложкой вверх и встал.
(Д): Жуть у тебя тут уведомленияй.
(А): А ты вот блять, в чужие телефоны не подглядывай!
Взяв телефон он вернулся обратно и плюхнулся на свое место. От внезапного наплыва веса на мебель книжка соскочила. Та и так слегка свисала на краю, из-за падения Джаста книжка лишь поддалась законам физики и свалилась на пол.
Развалившийся Джаст лишь недовольно промычал. Альфедов поднял книгу.
Черт напрягся. И так не в чистом белом списке доверительных людей, если Альфедов увидит и прочтет — будет сложно оправдаться. А даже если и придумает что-нибудь, то снеговик и вовсе не станет слушать. Шаткое доверие между ними. И не смотря на всю связь, что они плетут — она могла в любой момент расплестись.
Альфедов большим пальцем придержал открытые стринцы и повернул к своему лицу обложку книги.
(А): Планирование?
(Д): Так. Давай обмен.
(А): Часто таскаешься с ней, че это?
(Д): Держи телефон.
Джаст протянул телефон к снеговику. Тот раскрыл перед собой страницу, которую придерживал его палец.
Джаст сжимается и чуть ли не дрожит, наблюдая, как Альфедов бегло пробегает глазами его записную книжку. В ней расписаны неуверенные планы розыгрышей, которые он готовил именно для Альфедова. Только-только выстроив доверие, Джаст боится, что прочитанное может его разрушить и навредить их отношениям. Волнение сжимает его душу, ведь теперь все может пойти не так, как он задумал. Не так, как он хочет.
(Д): Эм-
(А): О, тут почти везде я?
(Д): Слушай, тебя не учили не читать чужие дневники?
(А): ...
(Д): Отдай пожалуйста.
(А): ...
(Д): Альфедов?
Он не читает. Джаст улавливает как глаза больше не бегают по строкам.
Сердце замерло.
Альфедов смотрит на него.
Для Джаста эти глаза полны глубочайшего разочарования и боли. В взгляде читается не просто обида — это чувство предательства, которое режет сильнее любых слов. Он видит перед собой человека, который уверял его в своей невиновности, но теперь перед ним раскрываются планы серьезных розыгрышей именно над ним. Этот момент словно опускает невидимый занавес доверия, и в его глазах тихо пылает огонь утраты веры. Те слова, что Джаста не встает в чужих личных проблемах — кажется жалким оправданием. Мерзкой ложью и тряпочкой правдой. Пустыми и далекими словами. Эта безысходность сдавливает сердце. Взгляд Альфедова — молчаливое обвинение.
Он сложил два плюс два. Он понял, что его опасения и подозрения были не пустыми. Зато взгляд Альфедова был пустой.
Ему врали. Ощущение словно холодная волна мерзости стекает по всему телу. Внутри появляется горькое чувство обмана, которое жестко сжимает грудь и заставляет сердце биться быстрее от смеси злобы и растерянности. Это словно тебя подло ударили со спины — неожиданно. Больно. Оставляя ощущение полной уязвимости. Мозг пытается избавиться от обмана, но ложь остается, словно грязный налет, испортивший чистоту доверия. Возникает мерзкая смесь разочарования, унижения и потери почвы под ногами — слова превращаются в пустой шум, а перед глазами рушится иллюзия безопасности. Это не просто обида, это болезненное отторжение, тянущее на почве бесконечной внутренней тревоги и недоверия к окружающим. Джаст считал, что у Альфедова все эти чувства бушуют в груди.
Как же он ошибся.
Альфедов молча закрыл книгу и положил на диван перед Джастом. Черт не собирался поднимать ее, даже не обратил внимания. Смотрел на снеговика. Он протянул руку, Джаст отдал телефон.
(Д): Альф-
(А): Выйди из комнаты.
(Д): Слушай, я-
(А): Джаст. Я хочу спать.
Он не перечит. Нет. Он просто встает и уходит.
Альфедов подошел к кровати и лег в нее. Укутался двумя пледами.
Ему было холодно.
Выйдя за дверь Джаст облокотился о нее спиной. Он молча стоял смотря в пол до сих пор круглыми глазами от шока. Услышав, как человек за дверью шуршит пледами Джаст медленно сполз на пол.
Страх потерять доверие — это как острые иглы, впивающиеся глубоко в душу. Он окружает его сознание ощущением постоянного напряжения и тревоги, где каждое слово и действие начинают гнить на его глазах. Внутри возникает жгучее ощущение уязвимости — словно тебе вот-вот вырвут что-то самое ценное и хрупкое. Эта колючая боль режет надежду, оставляя ощущение пустоты и одиночества, потому что доверие — фундамент любых отношений, и его потеря разрушает ощущение безопасности. И он создал то, что разрушает.
Он не может расслабиться, тело все напряжено.
Альфедов и так с проблемами в доверии, он ему только накинул больше сомнений и внутренней борьбы. Напряженное дыханием. Он воссоздал еще один барьер между ними.
Сердце чернело. Воротило от всего. В глазах до сих пор лицо Альфедова: спокойное, ни разу не дернувшиеся. Он раз за разом видит, как улыбка медленно спадает с белого лица. Он снова чувствует, как рядом с Альфедовым снова все холодеет. Черные глаза теряют блики, делающие их не живыми. В ушах он слышит лишь выдох.
Он был спокойным. Это было страшно.
На секунду показалось, как уголки губ снеговика приподнялись в слабой улыбке. Улыбке полной огорчения.
Джаст понял. Альфедов знал, что Джаст так поступит.
Знал, что предаст снова. Знал, что за спиной провернет кучу отвратных поступков. Знал, что будет насмехаться и ждать шокированного лица.
Альфедов это ожидал.
Он не знает что было бы страшнее: видеть его слезы, видеть напуганное лицо или то спокойствие, что сейчас видел.
Капли холодного пота вступили по всему телу. Мурашки. Бессилие. Слабость. Душе Джаста было холодно от собственных чувств. Но тело потело от волнения. Тело душилось в жаре.
На улице было за тридцать градусов.
Книжка лежит перед ним. Закрытая. Открывать не хочется. Он прожигает ее взглядом. Хочет счежь, утопить, задушить, изрезать. А книжку ли?
Все, что теперь он слышал это полную тишину. В тишине был писк. Писк усиливался с каждой попыткой Джаста придти в себя.
Он произнес бесшумно открывая рот, но кричал в своей голове.
(Д): Мне так жаль, что мы снова на краю ножа..
У ромашки опал третий лепесток.