Глава 17
Гостеприимная графиня предложила нам остаться на ночь, тем самым спокойно переждать метель, и мы (естественно!) дружно согласились.
В тускло освещенной гостиной царило спокойствие: треск поленьев убаюкивал монотонной колыбельной, под которую красиво танцевали тени на расписных потолках. Мина сидела за столом и гадала на картах заинтригованной Леоре, Алек потягивал вино у камина, а Тео исчез под предлогом поправить свой туалет. Полагаю, он пошел осматривать дом.
На мои же плечи легла прямо-таки непосильная задача – разговорить Тамиана. Алек недвусмысленно намекнул на симпатию молодого графа ко мне (при этом чуть ли ни закатывал глаза и раздраженно водил плечами).
--Он глаз с тебя не сводит, пчелка, -- буркнул капитан. – Нам это только на руку. Воспользуйся ситуацией.
Изображать из себя святую невинность я, конечно, не собиралась, но ради приличия уточнила:
--Прости, что?
Алек тяжело вздохнул.
--Уведи Тамиана как можно дальше от той части дома, в которой располагаются покои хозяев. Дальше мы с Тео все сделаем сами.
Я совсем потерялась.
--Тамиан безумно красив, спору нет, но...
--Марджори, я не прошу тебя выходить за него замуж. Всего-навсего увести в дальнее крыло часа на два, желательно.
--На два!? Мне кажется, ты переоцениваешь способности Тамиана.
Алек цокнул языком, пытаясь подавить улыбку.
-- Зато уверен в твоих.
Таким образом я превратилась из адепта Королевской Академии в роковую женщину, увлекающую мужчин в темные пыльные чуланы на два часа. Клянусь, будь я героиней женского сентиментального романа, меня бы возненавидели все ярые блюстители морали.
Резиденция графа делилась на три части: правое крыло отводилось полностью покоям, в главном располагалась гостиная, кабинет, кухни и дальше по мелочи, а левое принадлежало огромной галерее изобразительного искусства. Алек ткнул пальцем влево, ясно указав мне дорогу, и поспешно ретировался, так и не ответив на главный вопрос: с чего он вдруг решил, что я увлекаюсь живописью?
Долг есть долг. Делать нечего – иду. Иду и мысленно перебираю всевозможные варианты моего появления в галерее.
Глупо. Да, я не агнец божий, но со всеми мужчинами, которые были в моей жизни, меня связывали исключительно потребительские отношения. Мы не тратили драгоценное время на заигрывания, а сразу, как говорится, приступали к делу, если осознавали явное влечение друг к другу. Меня учили драться, а не вести светские беседы, поэтому я владею оружием, но не тонкостями флирта.
Однако все оказалось куда проще. Тамиан самолично (я даже слова вымолвить не успела!) вызвался сопроводить меня в галерею. Большую часть пути мы преодолели в густой, тягучей тиши, пока не достигли огромных резных дверей, отворив которые, Тамиан галантно ввел меня в еле освещенное помещение, погруженное в величественное молчание.
--Сюда мало кто ходит, помимо слуг, труд которых сохранил экспонаты в первозданном виде, -- извиняющимся тоном произнес Тамиан.
--Редко бываете здесь?
Он неоднозначно пожал плечами.
--Это место целиком и полностью принадлежало моей маме – она была в восторге от искусства. После ее смерти отец сюда ни разу не заглянул... А я, увы, полный профан в вопросах творчества. Но, признаюсь, нет-нет захожу сюда и также, как вы, не могу оторвать глаз от этого пейзажа.
Вздрагиваю от неожиданности и только сейчас понимаю, что застыла прямо по середине прохода, глядя на одну из картин, написанную через год после Великой Смуты, то есть примерно за несколько месяцев до моего рождения.
--Это Жемчужное море? – интересуюсь тихо, боясь спугнуть некую таинственность.
--Да, но в год написания оно еще именовалось озером. Помню, как мама сидела летней ночью на холме, задумчиво смотрела вдаль и отрывистыми мазками писала озеро, в котором отражалась полная яркая луна.
--Ваша мать была очень талантливой женщиной. Достичь подобного результата в изобразительном искусстве практически невозможно!
--Благодарю, -- Тамиан смущенно отступил.
Я медленно прошлась вдоль стены, заставленной мраморными скульптурами в виде полуобнаженных языческих богов, прекрасных дев, ангелов и даже рогатых демонов из преисподней. У каждой своя необыкновенная история, пронзительно-живой, осмысленный взгляд, который притягивал к себе, туманил сознание и переносил в далекие времена, где не было боли и отчаяния.
Сердце кольнула неприятная мысль: искусство – это своеобразный вызов, брошенный неумолимо скоротечному времени. Мать Тамиана давно мертва, но ее наследие может пережить несколько последующих поколений...Смогу ли я оставить после себя нечто великое и памятное? А нужно ли вообще, чтобы тебя кто-то помнил?
--Адепт Лэйк?
--О, а, м... -- мой мозг дал осечку. – Доминас Монтей?
Молодой граф стоял прямо, похожий на того самого высеченного из мрамора языческого бога Солнца: в его золотых кудрях запутались огненные искры горящих свечей, а глаза цвета редкого для Монтея лазурного неба, казалось, скрывали за собой грозовые черные тучи с нескончаемыми ливнями. Он так по-мальчишески прекрасен в своей скорби, но прямая осанка и цепкий взгляд выдавали в нем взрослого сильного мужчину.
Запоздало осознаю, что бессовестно любуюсь им, разинув рот.
--Бросьте, адепт Лэйк, столь волшебная ночь не располагает к официозу. Прошу, зовите меня по имени.
--Хорошо, Тамиан, -- выдавливаю из себя подобие кокетливой улыбки. – Для вас я просто Марджори.
--Марджори... -- он мечтательно возвел глаза к потолку. - Необычное имя для лакладианки.
--Моя бабушка была рабыней, привезенной с восточных земель в Каталийскую Империю. Дедушка увидел ее на невольничьем рынке и без памяти влюбился. Выкупил, даровал свободу, у них завязались отношения...
--А потом они поженились?
--Нет, бабушка обчистила его и сбежала с деньгами в Лакладу.
Тамиан, склонив голову, глухо рассмеялся.
--Удивительная история. Надеюсь, с счастливым концом?
--У каждого свое понятие «счастливого конца». Если ориентироваться на сказки и сентиментальные романы, то да, конец этой истории неплох. Дедушка переехал в Лакладу, отыскал бабушку, женился на ней, а потом они жили долго и счастливо...
--Он простил ее после того, как она его обокрала?
Легкая улыбка тронула мои губы.
--Любовь зла, Тамиан.
Я поймала на себе его печальный взгляд. Так мы и застыли: два одиноких человека, от семей которых остались осколки мучительных воспоминаний. Одни, такие маленькие песчинки в этом огромном и жестоком мире.
--Как вы думаете, Марджори, мой отец жив?
--Я могла бы солгать, но не стану этого делать. Вы сами уже давно ответили на свой вопрос, -- сильно сжимаю челюсти, чтобы не ляпнуть лишнего. В конце концов я мысленно похоронила графа, ведь, очевидно, надежда отыскать его живым тает быстрее, чем льдинка под жарким летним солнцем.
Мне неловко находиться в столь интимной обстановке с Тамианом – по телу пробегает нервная дрожь всякий раз, когда он подходит ближе или бархатным голосом разрезает тишину галереи. Мысленно пытаюсь отсчитывать минуты, хотя уже несколько раз сбивалась и начинала заново.
Я привыкла к одиночеству, посему длительная светская беседа с совершенно посторонним человеком причиняет почти физическую боль. Рука без устали теребит жемчужный кулон, который, будь он живым существом, уже бы страдальчески поскрипывал, либо истошно выл. Но тут мои глаза выхватывают из «картинной» толпы работу неизвестного художника, который писал, вдохновляясь историями из священной каталианской книги – Санторума.
--«Легенда о Магдалене и Дионе», -- пояснил Тамиан, проследив за моим восхищенным взглядом. – Говорят, Дион предал Великого Катала не из-за жажды денег, а потому что мечтал жениться на Магдалене.
Я промолчала. С ветхого полотна на меня смотрел безутешный темноволосый мужчина, лицо которого исказилось в жуткой гримасе, а в горле застрял оглушительный крик. Дион сидит на сырой земле, прижимая к сердцу безжизненное тело прекрасной девы, облаченной в белоснежное подвенечное платье. Наряд Магдалены истрепался, измазался в глине и крови, намок, как и длинные каштановые волосы девушки. Ее руки безвольно висят, пока Дион сокрушенно рыдает, глядя в пустоту. Казалось, художник моргнул, запечатлев этот душераздирающий момент глубоко в человеческой памяти.
--Всю жизнь считала, что ее растерзали волки, но судя по картине, Магдалена – утопленница.
--Верно. Непопулярная легенда среди каталианских монахов, так как самоубийство считается страшным грехом, -- Тамиан горько усмехнулся: -- Проще нашинковать бедную девушку, сделав ее жертвой войны, чем признать тот факт, что мужчина бывает безжалостен в своих желаниях.
Я попятилась к двери, одолеваемая жгучим желанием скорее покинуть галерею.
Алек уже восседал в гостиной и о чем-то переговаривал с Леорой, пока Мина тасовала гадальные карты, мило воркуя с Тео. Тамиан под руку ввел меня в гостиную, и все присутствующие разом подняли на нас искренне удивленные взгляды, словно мы не вошли в дверь, а возникли, как фокусники, из клубов дыма. Леора недовольной сморщила носик, но тут же взяла себя в руки и пролепетала:
--Тамиан провел вам маленький экскурс, адепт Лэйк?
--Верно, -- я вернула ей приторную улыбочку. – У вас чудесное поместье.
От напряженной улыбки щеки графини задрожали, как будто у нее свело мышцы лица. Не понимаю, с чего вдруг такая реакция, но мне безумно нравится действовать этой женщине на нервы, поэтому, перебирая в голове всевозможные причины ее поведения, я начинаю осторожно действовать.
--Благодарю вас, Тамиан, -- оборачиваюсь к молодому графу и нежно сжимаю его руку. – Вы потрясающий чичероне.
Леора шумно выдыхает, поражаясь фамильярности, с которой я обращаюсь к тому, кто выше меня по рангу в несколько раз. Краем глаза вижу недовольного капитана и, клянусь, слышу скрежет его зубов!
--Мне только в радость, Марджори, вы весьма любознательная спутница, -- губы графа дрогнули в полуулыбке. – Смею надеяться, это не последняя наша прогулка.
Вот теперь точно все! Тамиан лично добил самообладание своей мачехи, мне даже делать ничего не пришлось.
Леора, как ошпаренная, вскочила с места и, извинившись, порхнула к дверям балкона. Тамиан, кинув мне заговорщический лукавый взгляд, последовал за ней.
--Граф? Серьезно? – ехидно шепнул Тео. – Я, конечно, знал о твоих извращенных вкусах, но не подозревал, что все так запущенно.
--Запущенно стало уже тогда, когда мы сидели вдвоем под высохшим кленом, Тео, -- невинно хлопаю глазками, наблюдая за тем, как в лице меняется Мина. Ох, так она не знала!
--Так вы... -- Расмина запнулась, -- были парой?
--Нет.
--Да.
Одновременно ответили мы, причем, к моему удивлению, Тео дал положительный ответ.
--Нет, малышка Мина, мы не были парой, -- припечатываю я, с ехидством глядя на Тео. – Мы были заклятыми друзьями.
Теостан заиграл желваками и резко нашел что-то интересное в бокале вина. Великий Катал, сегодня воистину волшебная ночь! Мне удалось вывести из себя сразу двух человек! Ну, это я разогревалась, а теперь на очереди...
--Марджори, -- мои планы рушит дрогнувший голос Мины. – Давай погадаю?
Хуже все равно не будет. Пожимаю плечами и подсаживаюсь за столик к Мине. Та начинает тасовать карты, а затем вытягивать одну за другой, складывая их в причудливые узоры на столе. Алек, допив вино, сослался на позднее время и ушел спать, видимо не горя желанием выслушивать начавшуюся бредятину.
--У тебя был сложный период в жизни, я вижу много смерти, -- Мина подняла на меня полный сожаления взгляд.
--Хреновая ты гадалка, -- я махнула рукой. – Об этом даже глухой слышал.
--Я начала с прошлого, погоди немного. Кхм, -- Мина прочистила горло. – Вижу обман. Много обмана. Он буквально опутал тебя, как змея, и душит по сей день, не давая двигаться дальше.
--Ладно, Шарлатанка, верни-ка мои деньги, -- снисходительно улыбнувшись, тянусь к своему бокалу с вином.
--Много лжи за спиной, ты не видишь того, что у тебя под носом, -- Мина показала на карту, изображавшую девушку, которая сама закрывала себе глаза руками, стоя перед тропой, усыпанной битыми стеклами, в то время как справа от девушки пролегала брусчатая дорожка. – Ты выбираешь трудный путь, хотя все, что нужно сделать, чтобы значительно облегчить себе жизнь – это открыть глаза.
Ржавая иголка больно кольнула в сердце. Меня на миг передернуло, и по телу прошла неприятная волна дрожи.
--Вижу любовь, -- Мина не смогла скрыть победоносную ухмылку. – Это взрослый мужчина, немногим старше тебя. Он подарит защиту, уверенность в завтрашнем дне. Рядом с ним ты будешь чувствовать под ногами твердую почву. Вы связаны друг с другом уже очень давно, с самого детства... -- голос Мины медленно стих, и она разочарованно покосилась на Тео.
Он мой друг детства.
--Бред. Какой-то. – грубо и отрывисто бросила я, поднявшись с места. – С меня хватит ваших гаданий.
Быстро поднимаюсь по лестнице и буквально бегом несусь к дверям своих покоев, но кто-то резко разворачивает меня и припечатывает к стене поцелуем. Мои глаза закрыты, но я узнаю этого мужчину по терпкому цитрусовому запаху и мягким чувственным губам. Тео отступил также внезапно, как и поцеловал, оставив разгоряченную меня на жутком холоде.
--Я ненавижу тебя, Марджори.
Моя дрожащая рука потянулась к кулону. Сгусток разъедающей желчи поднялся к горлу, перекрыв доступ к кислороду.
--Странные у тебя способы выражение ненависти.
--Почему? – Тео пропустил мой неуместный сарказм мимо ушей. – Почему ты тогда ушла? Почему хлопнула дверью перед самым носом? Все из-за чертовой лошади!?
Я вздрогнула. Много времени, перед сном, раз за разом я прокручивала этот разговор в голове, прописывала самые разные сценарии, свои обвинения и укоры, но никогда... Никогда не думала о том, что оправдываться придется мне.
--Хочешь знать, почему я отказалась выходить за тебя? – взревела я, грозно тыча в него пальцем. – Потому что ты предал меня, Тео, и дело не только в лошади, проигранных скачках, розгах и попытке меня прикончить на учениях!
Густые брови Теостана сомкнулись на переносице.
--О чем ты вообще говоришь, Марджори? Я никогда не...
--Ты спас меня тогда, чтобы самому убить, да? Ты не дал мне покончить с собой, потому что уже тогда хотел лично вонзить мне нож в спину? За что, Тео?
--Я бы никогда не причинил тебе вреда, Марджори! Все твои обвинения – не более чем детский лепет, рассуждения, построенные на догадках воспаленного мозга.
--Ах, вот оно что! Именно поэтому я бросила тебе в лицо обручальное колечко. Ты трус, Тео.
Он тяжело дышал, неотрывно глядя в мои глаза. Мы стояли в тускло освещенном коридоре друг напротив друга и кожей чувствовали, как накалился воздух вокруг.
--Мне жаль тебя, Марджори, -- треснувшим голосом шепнул Тео. -- Ты сама себя вгоняешь в могилу своим отвратительным отношением к людям. Я хотел объясниться с тобой, желал зарыть топор войны, потому что я все еще... -- Он с грустной улыбкой качнул головой. – Нет. Уже нет. Если предстоит выбор: спасти тебя или Расмину, я теперь не задумываясь выберу ее.
Что-то горячее, мокрое скатилось по моей щеке к пересохшим губам.
-- Плевать на тебя, и уж тем более на твою благоверную, Тео. Мне никто не нужен. И не надо меня спасать. После этого дела я уйду служить в Белую гвардию, и мы больше никогда не увидимся.
Голос предательски задрожал, подгоняя груду тяжелых, как булыжники, слез. Нельзя. Не плакать. Только не плакать!
--Так отчаянно ищешь смерти, что готова убить себя чужими руками, раз своими однажды не получилось. Поэтому ты оборвала все связи? Чтобы некому было тебя оплакивать? Чтобы твой труп кинули в общую могилу, к которой не придет ни один человек? Ты подвергаешь себя опасности, испытывая Смерть, но делай это так, чтобы не утянуть других за собой, Марджори.
Не дав мне слова вставить, он круто развернулся и кинулся прочь, оставив меня устало сползать по холодной шершавой стене.