Глава 14
Барда (так звали гостеприимную хозяйку) усадила нас за стол, заставленный самыми изысканными блюдами, которые только можно было найти в этом захолустье, то бишь передо мной стояла тарелка картофеля с овощами, плошка молочной рисовой каши, приправленной ягодами голубики и медом; рядом лежал кусок пшеничной лепешки, а в красивых серебряных кубках плескалось сладко пахнущее вино.
Убранство дома было изысканно-сдержанным, из чего я сделала вывод, что Барда довольно богата, но не расточительна. Скорее всего, в молодости она служила на хорошо оплачиваемой должности, поднявшись с низов, поэтому привыкла к качественным продуктам, комфортабельным апартаментам, однако у простых подданных привычка экономить часто остается до конца жизни.
На стенах столовой висят картины художников прошедших эпох (подозреваю, что большинство из них – отлично написанные репродукции), комнатные растения добавляют живости и приятной прохлады в доме, мебель из красного дерева, кресла с высокими подлокотниками и спинками, силуэтами напоминавшие скрипки, умело контрастировали с довольно дешевыми одеждами Барды, которые она любезно предоставила мне. Ее туалет напрочь лишен помпезности, блёсточек и рюшек, но был весьма удобен в ношении и нисколько не выглядел бедно. У меня новая пометка: Барда, видимо, бывший солдат. Пожалуй, только такие, как мы, отказываются от роскошных излишеств в пользу личного комфорта.
Брюки хозяйки, которые она носила в молодости, оказались мне маловаты, поэтому пришлось надеть одно из ее «старческих» платьев. С возрастом, как она сама объяснила, Барда сильно набрала, превратившись в сдобную булочку. Мне (опять-таки, по ее словам) в этом плане повезло больше, ведь мои формы мне достались по наследству. Не стану Барду переубеждать, унижаясь фразой «нет, я просто отъела бока», поэтому благодарно принимаю нежно-персиковое платье без дурацкой фижмы на шарнирах, состоявшее лишь из сорочки, двух юбок и корсета. Натягивать основной наряд из шелковой ткани я не стала, уж слишком сильно есть хочу, а эта процедура затянется еще минут на двадцать.
Наконец-то сажусь за стол. По правую руку от меня Алек пьет вино, а напротив тихо переговариваются Тео с Миной. Последняя подливает мне вино, улыбается, пытаясь втянуть в беседу. Похоже, она думает, что мы теперь подружки. Не знаю, почему, но эта догадка и пугает, и радует меня одновременно. Разберусь с этим позже.
Необычную семейную идиллию нарушает лишь моросящий по крыше дождик да тиканье напольных часов.
--Почему вы сразу не приехали ко мне, Алек? Таскаешь своих ребят по клоповникам зазря, -- мрачновато спросила Барда.
--Под ливень попали. Сюда ехать долго от главных ворот, я даже сейчас рисковал, пока вез к тебе Марджори, -- вкрадчиво ответил капитан, при этом бросив виноватый, полный сожаления взгляд, как будто это он меня приложил рапирой.
Я проглотила безвкусный картофель, вставший большим комом в горле. Аппетит резко убавился, стоило мне вспомнить запах крови, сломанные кости и выпущенные наружу кишки разбойников. Рука рефлекторно дернулась, расплескав по белой скатерти овощной бульон.
--Простите... -- бормочу, глядя прямо в свою тарелку. Если подниму глаза, то расплачусь. Что со мной происходит, черт возьми? Я же готовилась к этому целых пять лет, я училась, я хотела убивать. Так почему же мне так плохо?
Когда лекарю было необходимо зашить мою рану, он обработал ее жидким эфиром -- кожа на месте ранения онемела, тем самым достигнув обезболивающего эффекта, пока одурманенный парами пациент витал в облаках наслаждения. Зато после того, как закончилось действие анестезии, я выпью выла от разрывающей изнутри боли. Теперешняя ситуация напоминает мне эту операцию. Пока я пребывала в болевом шоке, ужас от содеянного черным мазутом стекал по стенкам желудка, и сейчас, после того, как схлынуло онемение, чувство вины рискует выйти наружу непереваренной пищей.
К жирным каплям бульона на скатерти упали еще две, бесцветные и соленые, растеклись серыми кляксами по белой ткани.
Я резко вскакиваю и несусь на улицу, совершенно позабыв, что на дворе конец осени. В свои жесткие объятья меня хватает пронизывающий ветер, а редкие, но тяжелые капли дождя без продыху бьют по голове и мокрыми волосами тянут вниз. Скручиваюсь под старой ивой, одиноко возвышавшейся над ручейком.
Внутренности прыгают вверх-вниз, яростно выдавливая изнутри события прошедших дней. Едкий ядовитый вкус желчи разъедает язык. В попытках вдохнуть свежего воздуха в нос бьет резкий запах рвоты, отчего меня начинает полоскать с новой силой.
Падаю на колени и, обессиленно опустив голову, тяжело дышу. Сердце бешено колотится в горле, а в ушах стоит оглушительный свист, сквозь который я все же слышу, как открывается входная дверь, чьи-то уверенные тяжелые шаги в мою сторону... Но все это где-то далеко, не здесь. Я снова в лошадиной поилке глотаю застоявшуюся воду вперемешку с соломой. Я снова кричу и прошу отпустить меня, но слышу лишь как на крышку гроба падает земля. Я снова глотаю галлюциногенные грибы. Я снова падаю с лошади, ломая ногу. Я снова избитая до полусмерти лежу на заднем дворе Академии. Я снова даю профессору Иллиа ударить себя по лицу.
Но я не здесь. Я там, где на моих руках еще не было крови.
Из дремоты выдергивает Алек, накинувший мне на плечи теплую шерстяную накидку.
--Пойдем в дом, а то простынешь.
Он нежно помогает мне подняться на ноги, но на большее я пока не способна. Качаю головой и опираюсь спиной на шершавый ствол ивы, втянув носом морозный воздух. Наконец-то я чувствую свежесть чистого родника, мокрой земли и приближающейся зимы.
--Выпей, пожалуйста. Барда сказала, что это уберет тошноту, -- Алек протягивает мне флакон с красной жидкостью.
--Поздновато, -- залпом выпиваю горький эликсир, который начал жечь и без того выжженное горло. --Какая низость, -- неохотно прохрипела я. –Не планировала оплакивать убитых мной разбойников. А еще воином быть собираюсь. Буду убивать противников тошнотой, пока те не признают свою полную капитуляцию.
--Ничего страшного в этом нет, Марджори. Ты отреагировала, как любой хороший человек.
--Хороший человек... -- скептично поджимаю губы. – Мои враги поспорили бы с тобой.
--Пчела жалит, когда дает сдачи, -- Алек протягивает к моим волосам руку и легким, почти невесомым движением убирает выбившуюся прядь за ухо.
Он задевает мою щеку мимолетным касанием, которое тут же отпечаталось на ней как яркий румяный ожог. Смущенно отворачиваюсь от черного омута глаз, стараясь сфокусироваться на смысле слов капитана. А ведь он прав. Я никогда не нападала первая – лишь защищалась или мстила за уже нанесенные обиды. Хорошо это или плохо? Не знаю. Вообще ни черта не соображаю сейчас, но четко вижу перед собой искренне сопереживающего Алека, и слезы текут сами по себе; их мало, но они есть – жгучие, крупные капли запутанных мыслей. Я никогда не позволяла себе плакать перед Лурдом, хотела, чтобы он гордился мной, знал, что я сильная и со всем справлюсь. Но как же порой хочется сидеть перед человеком, утирая сопли, и знать, что ты для него все равно самый крепкий и бесстрашный воин.
--Ты вета, обладающий исчезнувшим Даром Тени, -- спрашиваю вполголоса, словно боюсь спугнуть необъяснимое спокойствие, царившее в эту секунду: –Почему скрывал?
--Об этом не принято кричать на каждом углу. Ветой быть опасно: использование магии отнимает слишком много жизненных сил, ты под прицелом Инквизиции, да и всегда найдется тот, кто мечтает использовать твой дар в корыстных целях. Чем меньше людей знают о том, что ты вета, тем лучше для всех.
Алек набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить, но тут же шумно выдохнул, обратив внимание на мою руку, которая уже по инерции нервно цеплялась за жемчужный кулон.
Я бы осталась здесь навсегда: под плакучей ивой, вдвоем с капитаном смотреть на уходящие вдаль речные прозрачные воды, каждой клеточкой тела ощущать приближение суровой зимы с ее шипастыми морозами и облаком пара отпускать в небо внутреннее тепло. Но всему приходит конец.