Глава 21
В лагере царила тревожная тишина — та, что пронизывает до костей, когда все понимают: что-то изменилось. Люди ходили тише, глаза были настороженными, руки чаще лежали на оружии, и даже дети инстинктивно сбивались ближе к взрослым. Все чувствовали: то, что произошло с Джесси и Дэрилом, было не просто нападением — это был сигнал. Кто-то нашёл их. Кто-то подошёл слишком близко к их дому.
Рик склонился над старой картой, разложенной на импровизированном столе из ящиков, рядом стоял Шейн, с перекрещёнными руками, с холодом в глазах. Карту заливали тусклым светом лампы, провод которой уходил к генератору за стеной. На карте были отмечены старые маршруты патрулирования, точки разведок, места, где раньше находили припасы.
— Дэрил сказал, что на них напали здесь, — сказал Шейн, и ткнул пальцем чуть в сторону от одной из разведывательных дуг.
— Это дальше, чем нужно было идти… — нахмурился Рик, прищурившись, просчитывая расстояние. — Гораздо дальше. Они не должны были туда заходить без согласования.
— Это спросишь у них потом, — бросил Шейн, не глядя на Рика. — Сейчас важнее другое — кто это был. Потому что если они нашли нас там, значит, знают, где искать дальше. И значит, могут прийти ночью. Могут прийти за остальными.
Рик стиснул кулаки, опуская взгляд на тонкие линии маршрутов. Мысли метались: "Почему они пошли туда, почему она пошла туда, почему он не остановил, почему не был рядом." Всё смешивалось, но среди этого было одно — действовать нужно сейчас.
— Мы должны собрать группу. — Голос его был глухим, но уверенным. — Дождаться утра. Взять всё необходимое. Пойти туда. Проверить следы. Если они там… либо переговорить, либо добить.
— Сомневаюсь, что они хотят разговаривать, — тихо, почти с усмешкой, ответил Шейн. — Но я с тобой. Глен тоже. Думаю, Мэгги не пустит, но он всё равно пойдёт. Ти-Дог — надёжный. Можем взять Дейла. Он стреляет лучше, чем кажется.
Рик кивнул. Он уже мысленно собирал рюкзак, проверял обоймы, продумывал маршрут. Он знал, как всё может пойти не так. Но он больше не собирался ждать. Не после того, как почти потерял её.
— Они подошли к нам. Это была их ошибка, — произнёс он, не поднимая головы. — Теперь мы идём к ним.
Группа уже почти была готова — рюкзаки стояли у выхода, оружие проверено, фонари заряжены, каждый знал свою задачу, свою позицию, свою зону покрытия. Шейн натягивал перчатки, Глен привязывал фонарик к лямке, Ти-Дог молча перебирал патроны, а на лестнице уже стоял Дэйл, как всегда на подстраховке, несмотря на возраст. Рик, задержавшись на секунду, вдруг почувствовал — ему нужно ещё кое-что. Или кто-то.
Он тихо, почти неслышно открыл дверь в комнату, где всё ещё лежали Джесси и Дэрил. Дэрил, несмотря на упрямство, спал — глубоким, тяжёлым сном, дыхание его было шумным, но ровным. А вот Джесси… она лежала с открытыми глазами, смотрела в потолок, будто сквозь него, будто куда-то за пределы, и, услышав шаги, медленно повернула голову.
Рик подошёл ближе, присел на край её матраса, стараясь не тревожить, не давить, не задавать вопросов. Просто быть рядом.
— Джесси… — тихо начал он, но не успел продолжить.
Она ничего не сказала. Лишь медленно, с усилием, сжав зубы от боли, подняла руку и взяла его ладонь, тёплую, чуть грубую, знакомую до мелочей, и переплела свои пальцы с его. Нежно. Сдержанно. Молча. Без объяснений.
Он слабо улыбнулся, губы чуть дрогнули, и, не в силах удержаться, наклонился и поцеловал её — в висок, осторожно, почти благоговейно.
— Отдыхай, — прошептал он, едва слышно, и мягко вытащил руку из её пальцев, чтобы не разбудить боль, не нарушить хрупкое спокойствие, которое, возможно, больше никогда не вернётся.
Он вышел. Закрыл за собой дверь.
Команда уже ждала. И без слов, без лишнего — они двинулись. За пределы города. Вновь. В неизвестность.
Они шли через поле, потом пересекли узкий мост через высохшую речку, потом пробирались через старую парковку, заросшую высокой травой и поломанными машинами, где каждый шаг отдавался в животе напряжением. Через два часа они добрались до места, указанного на карте — там, где Дэрил говорил, что всё началось. Лес расступался, открывая небольшую галерею между деревьями, старую, заброшенную, покрытую мхом, с ржавыми металлическими опорами, что некогда, возможно, были частью ограждений или конструкций.
Именно там они почувствовали запах.
Гнилой. Жуткий. Животный.
Они замерли, и потом — шаг за шагом — начали подходить.
Когда они вошли в галерею, то увидели их.
Людей.
Много.
Слишком много.
Некоторые были вооружены. Некоторые — в грязных балахонах. Некоторые — с голыми руками и пустыми глазами. А вокруг, по земле, валялись остатки человеческие — разорванные вещи, обглоданные кости, следы крови, свежей, запёкшейся, и животная тишина, словно сама земля впитала в себя крик, который уже не прозвучит.
Рик стоял в проходе. Смотрел. Понимал.
Здесь не будет диалога.
"Эти люди не ищут мира. Они — жрут."
Он обернулся к остальным, лицо каменное, челюсть сжата, в глазах ни капли сомнений, только холод, как сталь в кобуре.
— Убить всех, — тихо, но чётко произнёс он, и голос его прозвучал как приговор.
***
Рик шёл впереди, шаг за шагом, не оборачиваясь, не говоря ни слова, его сапоги вязли в глине, смешанной с пеплом и кровью, на одежде были бурые пятна — чужие, не его, чужая плоть, чужая смерть, растекавшаяся по ткани, как признание. Его рука всё ещё сжимала винтовку, пальцы были сведены судорогой от длительного напряжения, а ногти вбились в рукоять, будто он не просто держал оружие, а держался за него как за последнюю точку реальности, потому что всё остальное — исчезло.
Позади двигались остальные — Шейн с кровью на лице, Глен с порванной курткой, Ти-Дог, который шёл, как привидение, даже не стирая с шеи пятно чьей-то плоти. Они не говорили. Никто не кричал победу. Никто не улыбался. Никто даже не дышал по-настоящему — они просто шли, потому что не идти было страшнее.
Рик чувствовал, как в ноздрях всё ещё стоял запах — горелой плоти, металла, грязи, гнили. Он чувствовал, как кровь на его лице подсыхает, стягивая кожу. Как лоб горит от царапин. Как в голове гудит пустота, и ни одна мысль не держится. Всё было не так, как должно быть. Не было облегчения. Не было победы. Была только тишина. И пустота.
Он вспомнил, как они вошли в лагерь тех. Как один из них засмеялся — смеялся, как человек, что не боится умереть, потому что уже не считает себя живым. Как кто-то бросился на них с ножом, с голыми руками, с криками. Как пули рвали воздух. Как тела падали. Как он сам стрелял — один, два, три, восемь, двенадцать раз. Без эмоций. Только чтобы закончить.
И вот теперь… всё закончилось.
Но радости не было.
Не было ни капли света.
Только грязь.
Только кровь.
Только пустота, которая растекалась внутри, как чернила по воде. Он убил, чтобы защитить. Но внутри не было ни спасения, ни благодарности, ни даже чувства, что он сделал правильно. Было чувство, что он всё ещё теряет.
Шаг за шагом они приближались к лагерю. Огонь костра уже виднелся между деревьев.
Но Рик всё ещё не чувствовал, что возвращается.
Он чувствовал только одно:
"Если она не проснулась… если я не скажу… если я снова опоздал…"
И этот страх был сильнее любого выстрела.
Рик шёл по коридору лагеря, не замечая ни взглядов, ни слов, ни того, как люди расступались, глядя на него — весь в крови, с тенью в глазах, в пропитанной смертями одежде, шаг за шагом, как будто не нёс тело, а сам превратился в оружие. Его лицо было мрачным, будто высечено из камня, ни одна мышца не дрогнула, но каждый, кто встречался с ним взглядом, чувствовал холод — не от внешнего, а от того, что начиналось внутри.
Он открыл дверь комнаты, где лежала Джесси, медленно, не спеша, как будто боялся, что звук — это последнее живое, что осталось. Внутри было полутемно, пахло лекарствами, йодом, слабым перегаром спирта и чем-то еле уловимо домашним. Она лежала всё так же — полусидя, подложив под голову подушку, в чистой рубашке, с повязками на груди, с капельницей и одеялом до пояса.
И когда она увидела его, она сразу поняла.
Она не вскрикнула, не испугалась — нет, всё было тише, намного страшнее. Её взгляд дрогнул, дыхание стало чуть короче, рука инстинктивно сжала край простыни, потому что в дверях стоял не просто Рик — в дверях стоял тот самый человек, который в её воспоминаниях стал символом жестокости, бескомпромиссности, внутреннего распада — только он пришёл не по чужому сценарию, а по своему пути.
И она сразу поняла — всё, что она пыталась остановить, отдалить, отговорить… началось. Не с крика. Не с ярости. А с молчаливого взгляда, с того, как он держал оружие, даже не разоружившись. С того, как он вошёл, весь в крови, и не пытался её отмыть.
Рик подошёл ближе. Его тень легла на стену. Он не говорил ни слова. Просто сел рядом, положив оружие у ног, и опустил голову, глядя в пол, тяжело дыша. Джесси смотрела на него — в глаза, в лицо, и в ней что-то медленно ломалось. Она знала: он не стал чудовищем, нет… он стал тем, кто готов больше не останавливаться. Его доброта не исчезла. Она вытеснилась. Глубоко. Где-то там, под слоями крови, под болью, под виной, под тем, что он только что сделал ради неё.
— Рик… — прошептала она, почти беззвучно.
Он медленно поднял взгляд. В его глазах не было слёз. Только тишина. Опасная. Холодная.
— Я хотел защитить, — сказал он так тихо, что почти терялись слова. — Но мне пришлось убить. Не только их… что-то внутри.
Джесси протянула к нему руку, слабую, но настоящую. Пальцы дрожали. Он не сразу взял её. Сначала посмотрел. Долго. Будто сомневался, имеет ли он право прикасаться к жизни, когда сам пахнет смертью.
Но потом всё-таки коснулся. Осторожно. Тихо. И остался сидеть так, не отпуская её пальцы.
А она знала:
"Началось."
"Он начал меняться."
"И она уже не знала, сможет ли остановить."
Они сидели молча, рядом, руки переплетены, но всё будто разделяло их — кровь на его коже, тени в его взгляде, пустота, которая повисла в воздухе, густая, тягучая, давящая, как пара осколков между рёбрами. Рик долго молчал, не поднимая взгляда, будто собирался с силами, не чтобы говорить — а чтобы осмелиться говорить, потому что то, что жилo в нём, было не новостью, не признанием — это было то, что сжигало его изнутри давно, и теперь уже не осталось пути назад.
Он медленно, медленно повернулся к Джесси, посмотрел на неё — на её бледное лицо, на следы боли в глазах, на волосы, прилипшие к виску, на капельницу, что медленно капала, считывая время, как песок в обратную сторону.
— Джесси… — начал он, и голос дрогнул. Он говорил тихо, без пафоса, без силы — будто исповедовался, не ожидая прощения. — Я знаю, что был не рядом. Я знаю, что не услышал тебя тогда, не понял. Я всё время пытался тебя защитить, но, кажется, только больше ломал… всё. Тебя. Себя.
Она смотрела прямо на него. И не прерывала.
— Но я… — он выдохнул и сжал её пальцы чуть сильнее, но бережно. — Я чувствую к тебе не то, что можно назвать просто заботой. Не просто привязанность. Это не спасение. Не вина. Это больше. Глубже. Я... люблю тебя, Джесси.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые, настоящие, бескровные в том море крови, в котором они оба тонули.
А Джесси… молчала.
Она смотрела на него — всю его боль, всю его израненность, на запёкшиеся брызги чужой жизни на его шее, на след от крови под его глазом, и в этом взгляде не было ненависти.
Но не было и ответа.
Молчание между ними стало плотным, как стена, как стекло, через которое всё видно — но нельзя дотронуться. Рик ждал. Секунду. Две. Веки её дрогнули, дыхание стало чуть глубже.
И только потом, едва слышно, почти про себя, она прошептала:
— Мне жаль.
Не потому что не любила.
А потому что теперь… уже не знала, возможно ли всё исправить.
Рик молчал.
Он не отводил взгляда от Джесси, не дышал громче, чем нужно, не сжимал её руку сильнее, чем позволяла её боль, он просто ждал. Она не ответила на его признание, не сказала "да", не сказала "я тоже", но самое страшное — она не сказала "нет". И это было как крошечный огонь в темноте, который вроде бы не греет, но без него бы всё провалилось в бесконечный холод.
Она смотрела в его лицо, будто пытаясь прочитать не слова, а подтекст, душу, намерение, и в этом взгляде было многое — усталость, тревога, привязанность, но что-то ещё — то, что нельзя сказать вслух. И всё же она молчала, будто боялась, что любое слово разрушит хрупкий мост, на который они только что ступили.
Рик немного отстранился, сел ровнее, провёл рукой по лбу, где осталась запекшаяся кровь, и, после долгой тишины, почти неуверенно, но очень спокойно, задал вопрос, который сидел в нём с самого момента, как она пришла в себя:
— Когда ты очнулась… ты звала Тома. Кто он?
Джесси вздрогнула.
Её пальцы на простыне слегка дрогнули, дыхание сбилось, и взгляд метнулся куда-то мимо Рика — в потолок, в угол комнаты, в прошлое, которое вдруг поднялось стеной. Сердце у неё заколотилось сильнее, и на мгновение она почувствовала, что воздух стал гуще, как будто снова проваливается туда, откуда только что вернулась.
"Том — это не просто имя."
"Это — память."
"Это была другая я."
Прошлая жизнь, там, где не было ходячих, не было крови, не было страха открыть глаза утром… и не было Рика.
Там он — просто персонаж. Сериал. Телевизор. А здесь — человек. Слишком настоящий.
— Том… — выдохнула она наконец, опуская глаза. — Это… коп.
Немного помолчала.
— Который когда-то… научил меня стрелять. Мы… были вместе. Давным-давно.
Сказано было просто. Без слёз. Без надлома. Но в голосе чувствовалась тень тепла, такая, какая остаётся только от того, кто действительно был важен. И Рик понял.
Он вспомнил — мельком, когда-то в разговоре она упоминала, что встречалась с копом, ещё до всего этого, до краха, до страха. Тогда он не придал значения. А теперь — понял. Том был тем, кого она любила в жизни, где он, Рик, был кем-то вроде фантома.
Но теперь всё иначе.
Он сидел рядом.
Он — реальный.
И у него в руках — её рука.
Свет падал косо, мягко, заливая лицо Джесси тонкой полосой. Она лежала, повернув голову к Рику, глаза усталые, но в них было что-то большее, чем просто физическая боль. Что-то, чего она боялась коснуться — и всё же теперь не могла молчать.
— Рик… — прошептала она хрипло, но ясно, и в этом звуке была дрожь, не от боли, а от того, что она собиралась сказать. Он повернулся к ней, поднял взгляд, и в ту же секунду увидел, как в её глазах что-то дрогнуло — не страх, не растерянность, а настоящая внутренняя тревога, как будто вопрос, который жил в ней, грыз её изнутри уже слишком давно.
— Почему… я тебе снилась? — произнесла она едва слышно, будто боялась сломать саму суть этих слов. — В коме… тогда. Когда ты был между… ты говорил мне… тогда, в машине, помнишь? Я сидела у тебя на коленях… ты сказал, что видел меня… среди всех… только меня…
Рик замер. Пальцы, лежавшие на её одеяле, чуть дрогнули. Он помнил ту ночь — полную тишины, покоя, и боли, когда она сидела у него на коленях, укрытая курткой, полуспала, а он просто держал её. Именно тогда он, почти случайно, поделился. Сказал ей то, что не говорил никому. Что во сне, в той глубокой, полной темноты коме, где всё было размытым и голосов не было, была она — В толстовке прямая, будто настоящая. И Рик не знал, почему.
А сейчас, когда она спросила — он не знал, что ответить.
Он смотрел на неё, открыв рот, но слова не шли. Потому что сам не понимал. Потому что видел её до. До встречи. До всего. В той грани между жизнью и смертью. В мире, где ничего не должно было быть. Ни лиц. Ни будущего. Ни любви.
И всё же — была она.
— Я… не знаю, — прошептал он наконец, и голос его сорвался. — Правда. Я… просто… когда было темно… совсем… ты была там. Одна.
Он опустил голову, его лоб коснулся её руки, и он выдохнул:
— Может, ты и есть… мой дом.
А Джесси смотрела в потолок. И не знала, что страшнее: то, что он видел её тогда… или то, что она больше не знает, кем была в тот момент.