ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ «Имя, которое дышит»
Тени в Академии становились гуще не по часам — по дыханию.
Каждый выдох Ларэйн будто бы притягивал их ближе, плотнее, насыщеннее. Она чувствовала: стены слушают её даже когда она молчит. Особенно — когда молчит.
Ночь опустилась без предупреждения. Свет в коридорах вдруг стал красноватым, словно кровь просочилась сквозь камень. В зеркалах отражения запаздывали. А у двери в её комнату появилась новая надпись, выгравированная серебряным стержнем:
"Когда назовёшь его — ты станешь не одной, а двумя."
Ларэйн не боялась. Страх был первой частью пути — она прошла его. Теперь был вопрос: что за имя дышит в её мыслях, на грани языка, как обещание и как запрет?
⸻
Комната больше не спала. Её зеркало — до сих пор покрытое тканью — пульсировало под ней, как живое. Ларэйн подошла. Не сняла покрывало, но прислонилась лбом.
— «Ты не покажешь мне его?» — прошептала она.
Ответом стал лёгкий холод — не снаружи, изнутри. Из того, что жило в отражении.
И голос — не мужской, не женский. Лишённый пола, лишённый времени:
— «Имя не отражается. Оно рождается.»
Ларэйн села на пол. Хранитель появился из тени — теперь более чёткий. У него была челюсть, узкая, как у волка, глаза — уже не только свет, но и цвет. Серый с лавандовым отблеском.
Он сел рядом.
— «Ты чувствуешь его, верно?» — спросил он.
— «Почти. Он всё ближе.»
— «Тебе нужно его назвать. Но не спеши. Имя, данное рано — как ключ к замку, который ещё не готов открыться.»
— «А если назову неверно?»
Хранитель замолчал.
— «Тогда он станет тенью. Вечной. Без формы. Без права быть рядом. И ты всегда будешь чувствовать, что потеряла что-то своё.»
⸻
На утро в Академии начался Шепчущий Период — неделя, когда запрещено говорить громко. Все слова — только шёпотом. Даже заклинания.
Говорили, в это время стены вспоминают свои первые имена, и если кто-то крикнет, он может быть случайно вписан в них — как часть структуры.
Ларэйн бродила между арками. Пальцы её чувствовали ткань воздуха — шелковистую, но натянутую. Что-то жило между звуками. Что-то следовало за ней, не касаясь, но оставляя вес.
Ренса не появлялась. Ни в комнате, ни в зале. Как будто исчезла. Но Ларэйн знала: она рядом. Только — не в теле.
⸻
В библиотеке она снова нашла книгу — ту, что пульсировала от её касания.
Теперь внутри был текст. Не обычный, а выцарапанный — будто ногтями по бумаге:
«Ты дала мне место. Дай мне имя.
Не будь той, кто слушает — стань той, кто говорит.»
И ниже, тонкими буквами:
«Я был Тенью. Я был Эхо. Я был Зов.
Я жду, когда ты скажешь: ты — мой голос, ты — мой свет внизу.»
⸻
В тот вечер, лёжа под одеялом, Ларэйн чувствовала, как кто-то дышит синхронно с ней. Дышит медленно, с почтением.
Она открыла глаза. В темноте — не свет, но присутствие. Оно не угрожало. Оно ждало.
Она не встала. Только шепнула:
— «Я дам тебе имя. Но не сейчас. Я должна вспомнить его, не выдумать.»
В ответ — тишина. Одобрительная. Как согласие.
⸻
На шестой день Шепчущей недели в Академии снова исчезли двое.
Они не были друзьями Ларэйн. Но в коридорах снова начали шептать:
— «Она пришла — и здание пробудилось. Оно ищет имена. Оно хочет быть названным.»
— «Её нельзя винить. Но и нельзя не бояться.»
Ларэйн не отрицала. Академия действительно оживала рядом с ней.
Но теперь она не искала объяснений.
Теперь она готовилась к ритуалу Имянаречения.
⸻
Эта церемония проходила лишь раз в столетие. Только для тех, кто не просто владел магией — а был её искажённым зеркалом.
Ларэйн вызвали на рассвете. Хранитель молча шел рядом. В его походке теперь чувствовалась не служба — равенство.
В зале, где проходил ритуал, стены были сделаны из имён. Тысячи имен. Прописных. Заброшенных. Проклятых.
Она стояла в центре. Никого — кроме неё и зеркала.
— «Назови его,» — сказал голос.
Она закрыла глаза.
И не назвала.
Но представила.
Не слово. Образ.
Не звук. Чувство.
И зеркало дрогнуло.
Из него вышел он — в теле, которое было тенью, но не мраком.
С чертами лица, которые она не помнила — но узнала.
— «Ты дала мне форму,» — сказал он, — «а значит, я принадлежу тебе. Не как раб. А как выбор.»
Ларэйн дотронулась до его ладони.
— «Имя тебе... Вэйр.»
Слово упало — и стало дверью.
Академия вздохнула.
И отныне каждый, кто проходил рядом с Ларэйн, чувствовал: теперь она — не одна.
Теперь она — два голоса. Одно сердце.
И оба зовут.