3
Увидеть чувства человека сложно в двух случаях – когда он не задумывается о них вовсе или изучает их слишком пристально и скрупулезно. То, что испытывают в первом, скорее похоже на остаточную реакцию, привычный импульс в ответ на происходящее вокруг. Таких людей Рунако видел каждую свою смену в баре – все, что они делали, походило на вялую имитацию жизни. Чрезмерно громкий смех, глупо выглядящая злость, мерзкое удовлетворение, расплывшееся по опухшим лицам и выходящее с потом, блестящим на гадких слипшихся волосах. Как картинка из учебника по биологии, демонстрирующая разные человеческие эмоции. Чувств нельзя было прочитать потому, что в таких людях нет ничего, кроме крови.
Сложность в том, что два случая почти неотличимы. Пустая голова может быть как у прожигающего жизнь пьяницы, так и у собранного, аккуратного джентельмена, читающего утреннюю газету за чашечкой кофе.
Для Рунако контроль над своими чувствами был вопросом выживания. Колдовство – тончайший процесс контакта с энергией, с тем, что над ней стоит, что связывает и рождает все эти необъяснимые химические реакции, движущие людьми и определяющие их жизнь. Чтобы быть способным на это, Рунако должен был смотреть на вещи выше своих глаз, выше субъективного восприятия, зависящего от биения его сердца и жизненного опыта. Поэтому он держал все вокруг себя в порядке и чистоте. Его комната выглядела так, будто в ней никто не жил – все вещи аккуратно были разложены в ящиках, для каждого предмета было свое место.
Многое приходилось забывать. Обо многом приходилось не думать.
За окном бушевала буря. Рунако был защищен от нее плотным двухслойным стеклом, однако дорожки, оставленные пронзительно холодными каплями, походили на трещины.
На импровизированном собрании Барон, видимо, все же пытаясь оправдаться перед Рунако за полу предательство, рассказал, что атака на корабль не была такой уж импульсивной, как могло показаться. Парни Барона ждали команды, заняв позиции в темных уголках доков, но судя по состоянию, в котором мужчина оставил кабинет, он все же до последнего медлил и сомневался. Если бы Рунако так и не вышел на пристань, трупы всех, кто находился там, сейчас бы раздирало на куски море.
На самом деле, это было торговое судно. Как известно, на такие корабли всегда то и дело проскакивают юркие мышки, желая добраться до другого берега с сомнительным комфортом. Фелан, как и обещал, сохранил в секрете мотив своего и Шанти прибытия на Остров, но вкратце рассказал о том, что происходило на палубе - пока Кросиль и его команда были заняты ножом у шеи Рунако, эти двое каким-то чудом, не поднимая паники, расправились с пиратами на корабле. Еще он тихим от злости и сожаления голосом прибавил, что до того, как им удалось выбраться из трюма, куда заточили всех нелегальных путешественников, бандиты начали стрелять по пленникам, зачитывая решение правительственного суда об их вине в посягательстве на суверенитет Острова. Если бы палачей не отвлек переполох, вызванный появлением Рунако, они бы сейчас здесь не стояли.
Фатиду и Нерей держали отдельно, как особо ценных. Барон направился прямиком к ним, вышибая мозги каждому встречному, и это закончилось тем, что его связали и посадили рядом со своей семьей. Что было дальше, Рунако видел своими глазами.
За Феланом и Арьей нужно наблюдать. Что-то с ними точно было не так.
Если очень постараться, лазейку всегда можно найти. Не существует места, откуда Рунако не смог бы сбежать. Как он понял, все торговые пути контролирует Кросиль чуть ли не с прямой поддержкой Касариаса. Официально выезжать с Острова было запрещено, а слово «депортация» за избежанием бюрократической мороки было заменено на «уничтожение на месте преступления». Пока это не задевало чувства дражайшего президента, внутри страны можно было творить что угодно, но правительство делало все, чтобы никто не вынес сор из избы.
Рунако полагал, что Остров был негласным пристанищем преступников, преследуемых Интерполом по всему миру. Хотя попасть сюда было довольно проблематично, людям удавалось это с самого установление диктатуры – Барон и Рунако тому живое доказательство. Кербер разрывает на куски лишь тех, кто пытается покинуть Аидово царство. Для того, чтобы все же оказаться под палящим островным солнцем, нужно было иметь особое удостоверение – доказательство того, что в остальном мире тебя считают отпетым ублюдком и желают заточить в тюрьме до конца жизни или отправить на электрический стул. За Рунако всего лишь охотилась кровожадная секта, пустившая корни в каждой стране, но этого оказалось достаточно. О том, что пустило сюда Барона, Рунако никогда не спрашивал, и сам в этом не копался. Эту тайну парень оставил боссу.
Еще раз – лазейка всегда существует. След, который он оставляет на Острове, наполнялся кровью. С ним нужно попрощаться.
Рунако спустился в закрытый из-за шторма бар, где налил себе воды со льдом. Его горло протестовало, но парень все равно опустошил стакан в два глотка, чтобы привести себя в порядок.
– Неудивительно, что главарь бандитов поверил, что ты убьешь себя, – сказал возникший из ниоткуда Фелан и запрыгнул на соседний стул. – Рунако, верно?
– Это – просто царапина, – отозвался он, все же наливая себе кофе, надеясь смягчить боль. Фелан водой не ограничивался – достал из внутреннего кармана флягу, которую с подозрением осмотрел Рунако. – Ты достаточно взрослый для такого?
– Мне девятнадцать, – с раздражением буркнул парень. Что ж, тогда ему не обязательно знать, что Дикеледи на два года младше. – Меня напрягает эта дыра в твоей шее. Я могу попросить Шанти ее зашить. А тебя – заставить сидеть смирно.
– Сомневаюсь насчет последнего, – усмехнулся Рунако и решил воспользоваться градусом напитка во фляге. – Так Шанти твоя сестра? Спутница жизни? Откуда у вас такие впечатляющие навыки?
– Благодарю. Вообще-то, если бы не взаимная необходимость попасть на Остров, мы бы не оказались ближе расстояния выстрела. Там, откуда мы родом, ситуация весьма... Неспокойная. Мы были по разные стороны.
– Вот как? И каковы гарантии, что я не найду завтра одного из вас с опустошенной артерией?
Фелан одарил его скептическим взглядом.
– На этот счет можешь не беспокоиться. Лучше о себе позаботься. Шанти-и!
– Да не ори ты так, – поморщился Рунако. Шея снова начала кровоточить.
Вскоре девушка спустилась с лестницы, и Ли сочувственно ей улыбнулся, показывая на соседний стул. Шанти неторопливо подошла к парням, вяло поправляя выбившиеся из косы пряди. Казалось, небольшой отдых вдохнул в нее жизнь - теперь девушка не выглядела столь отстраненной, и ее глаза лишились знакомой Рунако по себе кромки льда. Вместо нее в ее глазах было что-то величественное, что-то, чего парень еще не распознал. Шанти похлопала Фелана по спине и с ухмылкой посмотрела на флягу.
– Тяжелый день? – спросила она, устраиваясь на барной стойке вместо предложенного места. – Ты не виноват, мы ничего не могли сделать.
Ли тут же помрачнел и опустил глаза.
– Я не уверен. Не могу забыть того малыша с простреленной головой.
Шанти глубоко вздохнула и на несколько секунд в помещении воцарилась тишина. С верхних этажей были слышны голоса и скрип изношенных половиц.
Для бывших врагов ребята довольно тепло обходились друг с другом. Рунако подозревал, что они побывали в гораздо более серьезных неприятностях во время плавания, о которых умалчивали, и поэтому стали так дружны. К тому же, между молодыми людьми всегда появляется некая приятельская симпатия, Рунако и сам ловил себя на том, что где бы он ни оказался, все равно старался держаться поближе к людям своего возраста. Юность многое сглаживала, не позволяла усталости и отчаянию одержать верх. Несмотря на, вероятно, ужасы жизни, которые ребята оставили за пределами Острова, они выглядели и вели себя свойственно вчерашним подросткам – держались непринужденно и уверенно, словно румянец на их щеках будет играть вечно.
Шанти поинтересовалась, зачем Фелан ее позвал, и тот указал на сочащуюся кровью рану Рунако. Девушка переместилась на стойке так, чтобы оказаться напротив парня и осмотреть ближе. Когда Рунако настороженно поднял глаза, ожидая увидеть то же нечитаемое лицо, он был самую малость удивлен – ее глаза, ранее словно подернутые корочкой льда, теперь смотрели очень живо и красочно, так, что Рунако вдруг вспомнил, что он человек, что ему нужно дышать.
– Да уж, – протянула Шанти, поднимая его подбородок, – Хорошо, Ли, что ты меня позвал. Он бы сам не догадался даже пластырем заклеить.
Рунако вспомнил, каково это ощущать наступление весны в северных широтах. Запах тепла в еще морозном, но таящем воздухе, солнечные лучи, чей ледяной свет наконец начинал меняться. Везде капает, бежит, движется.
Шанти не была такой, какой ее увидел Рунако при встрече. Тогда она, должно быть, была подавлена из-за случившегося на корабле, но довольно быстро с этим справилась, в сравнении с тем же Феланом, угрюмо опустошавшим свою флягу. Ее лицо выражало одухотворенную доброту, таким взглядом смотрят на прощенных и любимых, ее глаза почему-то звучали так, будто кто-то читал Евангелие. Рунако кожей ощущал исходящую от нее силу души, она словно наблюдала за самой же собой, накладывающей бинты на его шею. Вот почему он не мог прочитать ее. Шанти была третьим случаем.
– У тебя, что вместо лица – восковая маска? – замычал раскрасневшийся Фелан. Ему явно было пора отправиться в кровать – в таком состоянии человек похож на натянутую струну, что от малейшего колебания лопнет, да по пути еще и хлопнет тебя по щеке.
Рунако медленно повернулся в его сторону и поймал мерзенькую пьяную усмешку.
– Нет, правда, – продолжал Ли, теперь задумчиво прищурившись, – У тебя глаза, как у куклы. Жутковато даже.
Этот кукольный взгляд Рунако тренировал часами, пытаясь унять лихорадочно бившую его дрожь. Скрип половиц, голоса, теплые ладони.
– Знаешь, ты меня прости, конечно, но ты реально похож на засранца, – перейдя на сиплый шепот, сказал Фелан. – Правда, как камень. Как кусок льда. Шанти, у тебя пальцы еще не отмерзли?
Девушка снисходительно улыбнулась и прижала два пальца к сонной артерии Рунако, как и говорил Барон, на миллиметр в сторону от обработанной раны. Затем она нахмурилась и прислонила тыльную сторону ладони к его щеке.
– Скорее я их обожгла, – сказала Шанти, спрыгивая с барной стойки. – Рунако, действительно, как ты вообще на ногах стоишь? Не буду спрашивать, очевидно, что ты совсем себя не чувствуешь.
– Я говорю – кукла, – покачал головой Фелан и уткнулся лбом в сложенные локти.
Рунако наградил их своим коронным мрачным взглядом и, ничего больше не говоря, отправился в комнату. Связь земная – порок, черт тебя подери.
Благодаря своей простуде, утром Рунако проснулся раздраженным и невнимательным. Кросиль, к сожалению, больничных не выдавал, поэтому несмотря на плешь в своей броне, пришлось встать и заняться делами. Все валилось из рук – он надел рубашку задом наперед, врезался в дверной косяк и чуть не упал с лестницы. Все когда-то случается в первый раз. Он не мог заткнуть панику, назревающую внутри. Внимательно изучив все законы Острова, что заняло у него все утро, Рунако четко осознал, что единственный возможный способ для него покинуть страну – переплыть черт сколько знает метров как сумасшедший спортсмен, и не было никакой гарантии, что за сто метров от берега его не пристрелят пограничники или не сожрет акула.
Когда Рунако вышел из бара, полуденное солнце ударило его по вискам. Если бы Барон увидел его в таком состоянии, решил бы, что парня уже подменили бандиты Кросиля, а настоящий Дикеледи занимается их темными делишками в каком-нибудь подвале. Но, к счастью, мужчина был занят прибытием своей семьи и не попадался на глаза. Пришлось поднапрячься, чтобы поприветствовать Фелана и Арью сдержанным кивком, быстро проходя мимо них к выходу. Ли, кажется, пытался его окрикнуть, но Рунако сделал вид, что ничего не услышал.
Он направлялся в самую грязную, отвратительную часть города. В трущобы, иногда беспокоившие тех, кто сейчас беззаботно разлагается на частном пляже, напиваясь до вечного ежедневного беспамятства. Даже если кому-то бы было не плевать на этих людей, которым обрезали все дороги и оставили умирать от голода в нищете, ничего не было бы сделано. Все, что они могли получить – сочувственный взгляд с безопасного расстояния.
В этих обшарпанных, настроенных друг на друге домах жили в основном семьи обвиненных в государственной измене. Рождение здесь ставило клеймо на всю жизнь, это мрачное, безнадежное существование тянулось поколениями. Те, кто пытались найти работу за пределами трущоб, все равно возвращались, потому что никто не хотел брать на себя риск связываться с потенциальными арестантами. Не важно, насколько ты умен или верен отчизне – всем все равно.
Стояла страшная вонь. Грязь, размазанная по улице ливнем, засыхала на жаре, тут и там валялись обломки сгнившего дерева. Под одним из кусков крыш Рунако заметил двух мальчиков лет десяти в лохмотьях, оба держали ложки над зажженной свечой. Здесь были свои ритуалы и свои боги.
Почувствовав накатывающую тошноту, Рунако ускорил шаг и вскоре свернул в нужный переулок. Он был словно отрезан от остальных трущоб – люди, даже в совсем невменяемом состоянии, испуганно шарахались в другую сторону. Этот маленький закуток казался чище, чем улица, хотя бы потому, что даже в разгар дня его покрывала тень, но все же и она не спасала от утомительного зноя. Рунако нашел нужную дверь и позвонил в звонок, уставившись в расположенную над ним камеру. Такая система наверняка была единственной в районе.
Какое-то время ответа не следовало, Рунако уже думал развернуться и уйти, как услышал металлическое бряцанье замка. Открылась сначала первая, внутренняя дверь, затем вторая, и в проеме появился человек, полностью загораживающий собой вид на прихожую. Черты его лица размывались, словно это был мираж, а он всего лишь его призраком.
– Дикеледи, – хмуро сказал хозяин дома, не двигаясь с места, – Не важно выглядишь.
– Азоро. Спасибо, – слабо улыбнулся Рунако, осознавая, насколько сильно у него кружится голова. – Пустишь? Есть просьба.
Парень, немного подумав, неуверенно отошел от проема, и Рунако на трясущихся ногах прошел внутрь. Азоро медленно прошел вглубь дома, не отводя подозрительного взгляда. Рунако, последовав за ним, упал в первое попавшееся кресло.
– Я специально для тебя держу табуретку, – пробурчал парень и, после того как протянул стакан воды, сел напротив. – Никогда тебя таким не видел. Если ты сейчас под наркотой, вышвырну без разговоров.
– Нет, конечно, ты же меня знаешь, – сказал Рунако, плеснув немного на руки и проводя ими по лицу, – У меня... Проблемы.
– Вот именно, что я тебя знаю. Вижу. Ты мне сейчас все тут кровью зальешь.
Рунако слегка повернул голову в сторону зеркала, чтобы увидеть начинавшую чернеть повязку на шее. Даже сквозь загар кожа пугала бледностью, и парень отвернулся.
– Маро, в общем... – просипел он, – Мне нужно... Нужно свалить с Острова... Чертовы ублюдки...
Азоро уставился на Рунако так, будто у него в руках был заряженный пистолет.
– Дикеледи, – настороженно позвал он, медленно вставая на ноги, – Ты с какого перепугу ругаться начал? Давай, вырубайся уже, потом обсудим.
– Я... Мне нужно... – прошептал Рунако, понимая, что он засыпает, – Сквозь пламя, и лед, и боль...
– Приехали, совсем тронулся.
Это было последнее, что услышал Рунако.
Палитра сменилась так резко, что пришлось зажмуриться – так начали болеть глаза. От того, что все вдруг потеряло цвет.
Раньше он не замечал, что все, что его окружает, окутано в серый. Осознание этого отдавалось легким звоном в ушах или поскрипыванием виниловой пластинки, серый стен, пола, столов, лиц был неожиданно гладким и холодным. Спешащие куда-то люди создавали впечатление вечернего офиса, когда последние оставшиеся заканчивают свои дела, и по коридорам бродит особая шуршащая тишина. Но сейчас помещение было залито солнечным светом, и от того, как эти два состояния не вязались друг с другом, не находили между собой согласия и требовали полной власти момента, становилось неприятно и почти тошно.
Облачка пара клубились от каждого выдоха. На окнах была тонкая корочка инея. За ними улица сохраняла все краски, через слой льда смешивающиеся, как в стакане воды. Рунако не смог долго смотреть на них вскоре ему стало так удушливо страшно, что ему пришлось уйти туда, где окон нет совсем.
Кружилась голова, сердце захлестывалось. Страх перетекал в злость.
Сверху здание покрывал лед. Толстый и непроходимый, каким зарастают реки зимой. Над ним нависали расплывающиеся тени, силуэты человеческих фигур. Они почти не двигались, словно внимательно наблюдая за каждым действием Рунако. Тот проверил каждую комнату и оказалось, что настоящего потолка нет ни в одной, что значило невозможность скрыться от тяжелого давящего взгляда.
Прорываясь смутными подозрениями, к Рунако возвращалось свое собственное сознание. Чем больше он обретал самого себя, тем хрупче была картинка перед его глазами, она норовила исчезнуть и смениться привычной темнотой комнаты. Кажется, он даже начал понемногу открывать глаза, но всеми силами заставлял себя оставаться во сне. Если он победит, получит в подарок мир своего собственного разума.
Первое, что он сделал, когда стены перестали плыть, - поставил перед собой Кросиля и начал колотить его по лицу. Со всей силы. Однако же в конвульсиях колотилось его сознание, пытавшееся одновременно вернуться в реальность, уйти в образность и совсем отключиться.
Рунако резко отбросило в стену, из его легких болезненно выбило весь воздух. Пол под ним бурлил и искрился, как кипящее масло. Ноги вязли и горели в расплавившемся бетоне.
Рунако оказался в залитом обжигающем солнцем поле. Палило нещадно. Было заметно, как закипает кровь – от всего тела шел пар.
Земля была твердой и сухой, как бетон. Маленькие трещины в почве все время перемещались, собираясь в причудливые узоры. Каждый его шаг вмешивался в эту паутину. Трещины расползались, будто боясь его.
Руки были серые. Страшно серые, как у иссохшего мертвеца. Они все продолжали темнеть.
Клонило в сон. Он еле переставлял ноги, глаза закрывались, и он падал каждые пару шагов.
Наконец он пришел. Его комнату освещал только лишь узкий белый свет, как в операционной. Все было завалено коробками, строительным мусором и прочим хламом.
Рунако проходил по коридору снова и снова. Каждый раз он встречал людей – это были его знакомые, люди которых он знал и помнил только по именам, некоторых только слегка узнавал по внешности. Все было в заволакивающем черном тумане – Рунако падал, скользя по стенам, и все начиналось заново. Все, что ему хотелось – проснуться.
И вот он снова откидывает одеяло, ничего не меняется, он тащится куда-то по этому чертовому коридору.
А там так темно. Рунако тошнило от этой темноты.