Вальпургиево проклятие

Когда я проснулся, все мое тело было взмокшим от холодного пота, а глаза болезненно пощипывало от слез. Сознание еще буравили обрывки ужасающего сна, но я ощущал, как подробности привидевшейся мне какофонии постепенно стираются из памяти.

В комнате было невыносимо холодно, лишь несколько мгновений спустя я увидел, что створки окон были по-хозяйски распахнуты, хотя я отчетливо помнил, что окно не открывал. Порывы разбушевавшегося ветра врывались в комнату холодными струями и, как и во сне, вздевали кверху тяжелые габардиновые шторы. Быстро поднявшись с кровати, я ощутил острую боль в ступне. Сощурившись от неприятных ощущений, я взглянул на пол и увидел, что практически все пространство ковра усыпано осколками битого стекла, а из моей ступни выпирает жирный кусок чего-то твердого и режущего.

«КРОВЬ... КРОВЬ ГОРЯЧАЯ! – шепнуло мне чудовище откуда-то извне. – ГОРЯЧАЯ...»

Вняв смыслу услышанного, я растерянно пошатнулся, напрочь позабыв о выпирающем из стопы осколке. Находясь в состоянии апоплексического удушения, я хотел бежать.

Бежать подальше отсюда, бежать от этого проклятого дома.

Под кроватью я осторожно нащупал пару своих кожаных «оксфордов» и наскоро обулся.

Украдкой оглядевшись по сторонам, я принял решение как можно скорее собрать все вещи и покинуть это дьявольское пристанище. Стянув с тумбочки наручные часы, я взглянул на циферблат. Отягощающее чувство недоумения прошибло мою голову глухим ударом, потому что с того момента, как я вошел в комнату и съел свой ужин, прошел ровно час. Часовая стрелка практически не сдвинулась с того момента, когда я в последний раз на них смотрел.

Я не мог поверить своим глазам.

Заверенный тем, что часы просто сбились со времени, я тяжело вздохнул и продолжил поспешные сборы.

Пытаясь утешить свой разбушевавшийся страх, я в последний раз окинул комнату благоговейным взглядом и со скрипом повернул дверную ручку...

Переступив высокий порог спальни, я закрыл за собой дверь и очутился в кромешной темноте, почти такой же, какая окружала меня во сне. В витающей атмосфере зловещего дома теперь отчетливо чувствовался смердящий запах разложений и сырости. Это была вонь гниющего дерева, отсыревших стен и разлагающейся набивки. Меня осенило, что жуткий, разъедающий пазухи запах сопровождал меня и наяву, и во сне, словно желал привязаться ко мне навсегда. От этих мыслей по телу пробежал холодок, а к горлу подступил омерзительный комок, и я едва сдержался, чтобы не исторгнуть недавно съеденный ужин себе под ноги. Плотно закрыв нос рукавом пиджака, я двинулся вперед.

В коридоре, как, похоже, и во всем доме, не горела ни одна свеча.

Пробирался я на ощупь, предварительно отыскав в комнате небольшой канделябр со вставленной в него свечкой. Благо, что в кармане пиджака нашелся припасенный коробок спичек.

К сожалению, слабого освещения хватало лишь для того, чтобы хоть чуточку освещать себе путь.

На тот момент у меня созрел конкретный план побега: бесшумно добраться до лестницы, спуститься на первый этаж и забрать оставленный в прихожей чемодан, а уже после того, как я выполню три основных пункта, уберусь отсюда как можно дальше.

Тогда меня не волновало поручение мистера Кроули, потому что моей главной задачей было выбраться отсюда живым.

Я пробирался осторожной поступью, мне казалось, что коридору нет конца. Лестницы нигде не было видно, меня окружали лишь бесконечные дверные проемы и пустые стены. Зловещий лабиринт так и норовил загнать меня туда, откуда я уже никогда не смогу выбраться. Появилось ощущение, что за время моего недолгого отсутствия (если верить моим часам, то часового) в этом доме произошли значительные метаморфозы. Коридоры стали уже, в воздухе повис непереносимый запах ветхости, а отопления в доме будто и отродясь не было, потому что в своем утепленном костюме я продрог до самых костей. Температура в доме такая же промозглая, как и на улице, когда я шел сюда сквозь дремучий лес.

В голову сразу закрался рассказ хозяйки о далеком предке Айоргу, который соорудил на этом самом месте ветхую хижину. От этой мысли я нервно хохотнул и в оный раз проглотил подступивший к горлу комок.

Время безустанно шло, а я все так же осторожно, маленькими шажками прокладывал себе путь сквозь непроглядную тьму. По прошествии очередной минуты я почувствовал, что каждый шаг дается мне все с большим и большим трудом. Свеча мерно догорала, а разглядеть близлежащие предметы и осветить себе путь – превращалось в весьма нелегкую задачу. Отныне я не имел возможности любоваться живописным интерьером этого дома, который еще несколько часов назад пробуждал во мне светлые эмоции и восторг, потому что сейчас обстановка жилища наводила на меня ужас и исступление.

Не знаю, сколько времени я прошагал в холоде и непроглядной темноте с тех пор, как вышел из спальни. У меня не было возможности осведомиться об этом: мои наручные часы окончательно сдали свои позиции.

Чтобы не пропустить свой поворот, я все время ощупывал правую стену, выжидая, что наконец смогу наткнуться на угол поворота или край перил.

Завернув в один из проемов, я вдруг решил, что оказался в проходном зале, который без затруднений выведет меня к лестнице, но стоило мне пройти несколько метров, как путь мой преградило что-то твердое и каменное. Не рассчитав габариты сего предмета, я стал вслепую огибать каменную преграду, как вдруг запнулся о выступающий край и здорово навернулся, уронив канделябр с горящей свечкой и неслабо раскурочив свою несчастную голову.

После моего падения последовали грохот и многочисленные проклятия, ежесекундно слетавшие с моих уст. Инстинктивно ощупав поврежденную голову, я ощутил, как по лбу заструился обильный ручеек чего-то обжигающего и липкого...

«КРОВЬ ГОРЯЧАЯ, ФРЭНКИ...» – прошипела тварь где-то в подкорках моего глубокого сознания.  Когда я ударился головой, то первой пришедшей в голову мыслью было отыскать свечу. Меня совершенно не волновало открывшееся кровотечение, поврежденная ступня или холод, я просто хотел убраться отсюда. Моя паника оказалась всепоглощающей, все мои мысли были сосредоточены на свече, от наличия которой зависели мои дальнейшие действия.

Спички, к счастью, я не обронил, потому что все это время они лежали в нагрудном кармане пиджака. Согнувшись в три погибели, я приложил все свои осязательные усилия, чтобы нащупать на полу теплый восковой черенок. В этот раз удача решила встать на мою сторону, и уже через пару мгновений свеча была надежно сжата в руке.

Черенок свечки я зажал зубами, в то время, пока руки были заняты добычей огня. С пятой попытки я смог зажечь свечу и разжать напряженные челюсти. Установив находку в массивный канделябр, я почувствовал, как сильно содрогается мое тело: ноги подкашиваются, кисти дрожат, а по спине, будто бы стая гоняющихся друг за другом мышей, разливалась парализующая слабость. Дрожащими руками я аккуратно поднес канделябр к преградившему мой путь объекту, и стоило мне это сделать, как всеобъемлющий ужас заставил попятиться назад.

Я уткнулся в гробницу. Нет, правильнее было сказать, что каменная громадина представляла собой массивный саркофаг. Вымощенное благородным камнем ложе было обрамлено тяжелой крышкой, которая по моим прикидкам весила не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Мой внутренний голос с тревогой сообщал мне, что мне не следовало открывать эту дверь.

Дверь...

Пребывая в шоковом состоянии, я пытался вдуматься в смысл происходящего или хотя бы обналичить его. У меня было два предположения: либо я действительно сошел с ума, либо судьба повергла мою жизнь таким подлым образом, что я взаправду оказался в древней, заплесневелой гробнице. Я не мог детально осмотреть это помещение, потому что слабого мерцания свечки не хватало даже на то, чтобы увидеть, что находится в полуметре от меня.

Я видел только это массивное каменное ложе.

И прогнивший под ним пол, покрывшийся слоем вековой плесени и пыли.

Разглядывая поверхность саркофага, я снова и снова открывал для себя что-то новое: нацарапанные руны, богомерзкая ведовская символика, латинские тексты. Вся эта дьявольщина оказывала на меня гипнотическое воздействие, я был зачарован, утянут в другой мир... Притягательные магические чары ослабели, когда крышка гробницы начала издавать резонирующие звуки и сотрясаться так, будто в саркофаге существовал отдельный мир, который прямо сейчас переживал маленькое землетрясение. И очевидным представал тот факт, что внутри этой каменной темницы кто-то был. И этот кто-то или что-то испытывало нестерпимое желание выбраться наружу.

От тряски вековой громадины пыль разлеталась во все стороны, из-за чего воздух в комнате стал еще более спертым и мутным. Не ожидая, что при первом же толчке пыльные коросты полетят в мою сторону, я толком и не успел прикрыть лицо. Пропустив через свои легкие тысячелетнюю пыль, я в этот же миг согнулся пополам и зашелся в надрывном, удушающем кашле.

Пребывая в состоянии ужасной растерянности, я не сразу сообразил, что мне давно пора убираться отсюда. Хотя внутренний голос твердил мне об этом с самого начала, ко мне до сих пор не приходило осознание, что вся эта ужасная пытка происходит в действительности. Я был словно в тумане.

Когда в моей голове уже замаячили огоньки, сообщающие о бедственности ситуации, я все той же легкой поступью стал отступать назад, но, не пройдя и нескольких шагов в направлении выхода, я почувствовал, как неумолимая хватка чьей-то грубой руки сомкнулась на моем плече.

Это было механическое и холодное прикосновение, в котором не чувствовалось никакой жизни. Оно олицетворяло всю жестокость и безысходность сущего бытия: длинные и костлявые пальцы, мертво обхватившие мое плечо, отразились на моем теле вспышкой пронзающей боли. Я закричал.

С каждой секундой мертвецкий холод все глубже просачивался сквозь толщи моего фланелевого пиджака, говоря своим зверским упорством о том, что отныне моя ситуация становится фатальной и предопределенной в его пользу.

Невидимый враг взгромоздил на мое плечо вторую руку и с силой развернул к себе.

И каков был мой нарастающий шок, когда вместо ожидаемого монстра перед моими глазами предстал незнакомый силуэт девушки.

Девушка была ослепительна своей красотой, а ее свободное белоснежное платье только подчеркивало всю надлежащую нежность ее образа; рыжие, немножко взлохмаченные кудри переливающимися волнами обрамляли ее утонченное лицо, а зеленые лучезарные глаза обладали непростительной глубиной... В образе прекрасной девушки чувствовалась некая отрешенность, какая-то иная энергия, что не присуща обычному человеку. Многовековое одиночество, которое стало проклятием для этого падшего ангела; ее светлый лик был полон боли и страданий.

Не в силах оторваться от ангельской красоты, я был готов потонуть в ее бездонных глазах, сгинуть в прах ради ее улыбки или навсегда подарить ей свое сердце. Все продолжалось до тех пор, пока я не понял, что все это время меня обманывало чудовище: сияющая красота резко сменилась уже знакомой лукавой улыбкой, принадлежащей богомерзкой старухе Роуз.

Не в силах пошевелиться от тисков чудовищного смятения, я почему-то нашел это время подходящим для воспоминаний о своем скептицизме насчет потусторонних явлений. В фантастических сюжетах этих существ называют оборотнями; существа, способные временно видоизменять свой облик магическим путем, превращаясь из человека в другое существо.

Теперь я орал что есть мочи, и с каждой тщетной попыткой вырваться из губительной хватки чудовище только сильнее вонзало в меня свои острые когти, все громче разражаясь скрипучим, дьявольским хохотом.

Это был последний эпизод, который я запомнил во всем его колорите благоговейного ужаса и невыносимого страха.

Позже я потерял сознание.

***

Очнулся я в своей спальне, из которой, как мне тогда показалось, я и не выходил.

Я распахнул сонные веки, в моей голове властвовали хаотичные измерения и неуловимые, сменяющие друг друга вихри. Но даже несмотря на это, я понимал, что оказался в совершенно другом месте. Об этом говорило полное отсутствие изящного колорита, который царствовал в этом доме еще несколько часов назад. Невзирая на то, что общие очертания знакомого мне помещения сохранились, отныне комната напоминала мне убогую хижину.

Отныне вся превосходная деревянная утварь стала прогнившей и пыльной, а по косым углам простиралась аккуратно вытканная, будто орнамент из белой шелковой нити, паутина, на которой гнездилось добротное семейство крупных пауков. Этот дом больше не украшали увитые изящным акантом обои, потому что теперь их вид напоминал дохлых змей, свисающих со стен неряшливыми клочьями. В доме также пребывал стойкий запах гнилости, отсыревшей штукатурки и крысиного помета. Что, несомненно, ставило яркий акцент на неоспоримом факте его безжизненности.

Согнув руки в локтях, мне удалось слегка приподняться и уже внимательнее вглядеться в окружающие меня детали. Несомненно, это была та самая комната, которую в качестве ночлега щедро выделила мне хозяйка. Обстановка оставалась точно такой же, какой я видел ее вчера, только было одно «но»: создавалось впечатление, что с момента, когда она в последний раз «сверкала», прошло больше столетия. Вдребезги разбитое зеркало, вонючий ковер и разломанная софа – все это еще вчера было первоклассной, изысканной мебелью. Не пробудь я здесь всю ночь, я бы и подумать не смог, что когда-то это жилище представляло собой подобие королевского дворца.

Было очевидно, что прямо сейчас я нахожусь в закоптелой, наполовину развалившейся лачуге. И с каждой минутой я все больше убеждался в том, что события этой ночи – не более чем приступ моего сумасшествия. Болезненный приступ слетевшего с катушек ума.

Выглянув в окно, я увидел ландшафты угрюмого майского пейзажа, который являл вид на старинный кладбищенский погост. Помимо разрушенных надгробий и древних мраморных изваяний, пейзаж имел внушительное заполнение в виде кривых и уродливых деревьев, которые лишь подчеркивали болезненность этих краев. Стояла пасмурная погода.

Серая печаль окутала эти бесплодные земли, забрав с собой последнюю надежду и радость.

За окном моросил дождь, отбивая по стеклу бессвязные ритмы. В тот день погода превзошла себя, достигнув апогея своей отвратности.

Я чувствовал, что мой мир изменился навсегда. Тусклые пастельные краски, притупленные мысли и расплывчатость в глазах... Тогда я еще не догадывался, что отныне все это станет частью моего сдвинувшегося мира. Случилось что-то непоправимое и печальное, и я всем своим сердцем понимал, что отныне никогда не смогу вернуться к прежней, нормальной жизни.

Я видел явную перемену в окружающей среде, но чувствовал и перемены в себе: я будто бы стал другим человеком. Мутная пелена легла на мои глаза, а тяжелое дыхание и легкие судороги не давали почувствовать себя хорошо. Погрузившись в туманные воспоминания о вчерашнем вечере, я стоял и, напоминая неподвижную каменную статую, созерцал мрачный румынский пейзаж, томно размышляя о том, что же мне делать дальше.

Глубокие размышления прервались тогда, когда мой взгляд упал на собственные руки.