Квартиры дома №5

В мутных утренних сумерках, загрязнённых вечным городским смогом, на кухне, за неясного цвета столиком, сидел человек.

Сразу надо заметить, что столик этот был не его, поскольку кухня была не его, а кухня была не его вследствие того, что вся квартира ему не принадлежала – ни единой дощечкой древнего тёмного паркета не принадлежала. В общем говоря, как вы понимаете, человек этот жил на съёмной квартире.

Съёмная квартира была тесна и плотно заставлена предметами различного рода мебели; дешевле всего мебель была на кухне, уже подороже - в спальне, а самый цвет роскоши можно было увидеть в гостиной. Делалось это с известным расчётом на то, что в гостиной будут привечать гостей, в спальне - отсыпаться на мягкой кровати, а кухня - лишь кухня, крошечное помещение, годное лишь для готовки, заточки ножей да мойки чашек. А про ванную комнату и говорить не приходится: обстановка там была бедна совершенно; посему мы о ней постыдно умолчим. Что же касается самого человека, мы не сообщим ни имени, ни прописки, ни фактов биографии и внешности его не опишем: важен не сам человек, а лишь квартира; а поскольку и та - не его, то рассказываем о ней лишь по большому секрету.

Человек давным-давно выучил расположение вещей в кухне наизусть, и мог описать точно даже рисунок пятен на желтушной плиточке, указав место каждого пятна; другое дело, что никто его об этом не спрашивал, а сам он делать этого бы не стал. Подобное знание обстановки было обусловлено колоссальным количеством времени, проведённого здесь, затраченного на созерцание стен, выложенных уже давно не беленькой плиткой в фиолетовый цветочек; плиточного пятнистого пола; двух пластмассовых мисок, красной и синей; растрескавшихся тумб из тёмного дерева, ручки которых нагло врали своим видом о своём происхождении из золотых шахт, и между которыми затесались паршивенький холодильник и раковина, в которой поселились известного рода грибы; клетчатых самодельных занавесок; лампы с жёлтым абажуром и с кладбищем мух внутри; поверхности стола.

Последний был самым дешёвым предметом обстановки здесь, но даже этим он не столь сильно отталкивал, как врущие, кричащие золотые ручки. Стол человек знал лучше всего - лучше, чем жёлтый пол и тёмные тумбы, поскольку и просиживал за ним всё время. Гладкая матовая поверхность столика была хорошо известна его пальцам, всегда сообщала, где и какого размера на ней липкое пятно, а имитирующий мрамор рисунок уже не казался столь беспорядочным и естественным, однако вызывал в памяти смутные приятные воспоминания и оттого казался родным. Хуже всего здесь человек знал стул: он сидел на нём и почти никогда не видел. Не подходящий к столику, тёмный, деревянный и грубый - но с мягким тканевым сидением красного узору, очень удобным; а больше о нём ничего и сказать нельзя.

Человек давно уже не покидал лихорадочного цвета кухню, не слезал с продавленного красного сидения, не бросал взгляда в сторону занавесок и окна, не видел себя и ставшегося с ним. Давно уже не слышно было лёгкого топотка лап и клацанья когтей по паркету; человек на границе сознания смутно догадывался, отчего так, но то было не интересующее его более.

Странные дела творились на столике: в треснувшей чашке с неразличимым под слоем времени узорчиком не было ни миллилитра чая, либо же кофе, либо же какого-то другого напитка или хотя бы воды - ни капли жидкости. В ней, отчего-то пугая и наводя жуть несоответственным местоположением своим, лежали и стояли жжёные спички. Именно это было воистину самым страшным в маленькой жёлтой кухне - не бедность обстановки, не горбатый человек, а мёртвые с п и ч к и в треснувшей чашке с невыясненным рисунком. Они не были в спичечном коробке, а были в чашке, и это пугало больше всего. И, казалось бы, вся кухня была как эта чашечка - чашечка со столь невинным цветочным рисунком, и как чашка призрела мёртвые спички, так и жёлтая кухня призрела человека.

Подле ужасной посуды лежали ножницы; лезвия тускло блестели в свете лампы. Сами ножницы были разворочены и похожи на переломанные ноги. Отчасти сравнение это верно, поскольку они действительно были не в силах более служить вследствие поломки. Отдавший Богу душу инструмент лежал на красноречивом свежем пятне, что, впрочем, уже засохло и побурело; пятно это устроил старший брат ножниц нож.

Человек не сидел без дела, вовсе нет. За долгие дни созерцания этой убогой кухоньки он извлёк наконец из извилин мозга п л а н, и вот уже несколько суток как этот план приводился к исполнению. По всему жёлтому помещению были разбросаны бумажные листы различного сорта и рода, а неповторимый рисунок пятен пищевых дополняли пятна краски. Он резал ножницами, но они предали его и сломались; тогда он взял взамен их нож, с которым обращался неаккуратно - но всё так же, как и несколько дней тому назад, резал листы на одинаковые прямоугольники. Прямоугольники он расписывал красками и складывал по стопочкам; хуже всего выходили оливковые, ибо их цвет не поддавался воспроизведению, сложно было рисовать сочетающие в себе телесный и зелёный цвета, а так же – голубоватые металлические. Больше всего человеку нравилось работать над сине-зелёными и насыщенно-розовыми, и они сами нравились ему более других.

Человек болел: оцарапанные его руки сводило судорогой, кашель истёр в кровь его лёгкие, глаза застлала муть; однако от этого он лишь отмахивался, поскольку видел в болезни лишь досадную помеху работе. Человек всегда терпеть не мог, когда ему мешали и всячески лезли под руку - а чем больше он не спал и не ел, тем сильней ему мешало собственное тело и тем хуже выходил рисунок на бумажных прямоугольничках. Но работа в скором времени должна была завершиться, и человек лишь терпел и злорадствовал. Он резал, хрустя бумагой, злился и радовался, и бежали часы.

Гнилой запах плыл по убогой, не стоящей денег, квартире.

***

- Вы за квартиру когда изволите платить? - впервые за долгое время блеснули глаза - блеснули радостно-измученно, ногам вернулась прежняя прыть, изрезанные кисти рук почти перестали дрожать; через миг в руки старухи-хозяйки сунули пачку криво вырезанных цветных бумажных прямоугольников, которые изображали собой различные номиналы купюр.