ГРОМОВА

    В детстве люди говорили, что во мне цветёт актёрское мастерство. И действительно, я обманывала равнодушных и неумелых врачей, чтобы оставаться дома. Вскоре это, конечно, дало побочный эффект. Ведь по мере взросления, моё физическое тело начало изнывать от болезней. И тогда родители просто думали, что это очередная драма, я притворяюсь, снова лгу. И поэтому таблетки не нужны, врачи тоже. Приходилось всячески игнорировать боль, вместо лечения.
Будучи ребёнком, всякий видел во мне притворство и актёрскую игру. Но почему, став старше, окружение перестало это замечать? Моя игра стала лучше? Или я настолько вжилась в роль, настолько удачно? Хорошо, положим, я сыграла роль. Но она мне наскучила, я решила выйти из образа. Но как? Боюсь, повязав с игрою погибнуть. Все пиксели в моей матрице сделаются битыми. А та самая девушка, которая внутри, может оказаться обычной и скучной посредственностью. А может внутри пусто? Я не хочу открыть створки своей души и обнаружить на грязном, пыльном паркете труп. Ведь уже чувствую и предполагаю, что там лишь сквозняк и голодные мыши.
Мой характер соткан из кусочков других людей. Каждый человек, приходящий в мою жизнь, оставил след на душе. Будь то обычный прохожий или книжный персонаж, друг детства. Это глупо, но я помню некоторых уличных зевак. Видела я их всего раз в жизни, но могу с точностью описать одежду, в которой они были. Эмоции на их лице. Хотя прошло уже много лет, а я вспоминаю их от скуки.
Притворство – основная, главная черта моего характера. Я ничего с этим поделать не могу, ведь не знаю, какое из множества моих лиц настоящее. В школе, например, люди считают меня намного глупее, чем я есть. Но я подстраиваюсь под их ожидания, принимаю игру, делая вид, что не смыслю ничего. Словом, пытаюсь нарочито показать, какой легкомысленной являюсь.
Помню первую прогулку с Павлом. Мокрый асфальт блестел от жёлтых фонарей. И вдруг он, такой серьёзный и задумчивый. Взгляд, который пронзил меня. Он курил тем вечером. Услышав голос Павла более разборчиво, мне захотелось смеяться. Он не подходит к его лицу и сейчас, но со временем я привыкла.
Распрощавшись с ним тем дождливым вечером, я поняла, что с этим человеком мне не надо притворяться. Нет, он не особенный. Просто Павлу было всё равно на мою личность с первого дня, он вряд ли за человека меня считал. Посему я могла расслабиться, выдохнуть.
Однако извилистая тропа наших отношений привела нас в болото. Прогулки уже больше походили на свидание, метры между нами сокращались, ночи становились бессонными. Мы флиртовали таким образом, чтобы не порезаться о колкости партнёра. В любой момент можно было свести всё в язвительную шутку. Сказать, мол, померещилось.
И вот на моём лице уже маска глупой кокетки. Таковой меня считал Павел, потому что мы не могли почувствовать и понять друг друга. Я считала, что мы разные, а он считал меня недалёкой. Наверное, флиртовать начали тоже от скуки, потому что тем для разговора не было. Я разговаривала о космосе, а он о кинематографе. Павел ничего не смыслит в звёздах и ракетах. По его лицу и молчанию было понятно, что его это мало интересует. А я ничего не смыслю в кино. Годы пройдут, столетия. Известные фильмы забудут, а чёрные дыры продолжат затягивать в себя фотоны света. Однако всякий человек должен решить для себя, что приоритетнее в его жизни, чему он хочет посвятить своё время.
А для того, чтобы флиртовать, душа не нужна. Целовать можно и без чувств, без мыслей. Этот вариант, кажется, приглянулся нам. Не понимаю, почему мы вместе, испытывая такие трудности в общении. Неведомая сила не желает нас отпускать. Увлечены мы легкомысленной связью. Он не вспомнит меня спустя время, не будет слагать стихи.
Я не понимаю, как, общаясь с умным человеком, можно молчать и изнывать от скуки. Все люди разные, посему я смирилась, не ищу никакого смысла в отношениях, разве разбавляю утомительные дни. И вот моё лицо уже в чугунной маске. Павел видит теперь во мне лишь пустую девушку. И как бы я не говорила ему, что страдаю от одиночества и депрессий, Павел чтит меня весёлой и бестолковой.
Представьте, пожалуйста, как вы изливаете человеку чувства. Пускай, они самые незначительные. Или наоборот, вы живёте уже этим, положим, год. Смысла нет, ибо любые чувства должны быть восприняты человеком серьезно, если вы доверяете ему. Решили поделиться. Говорите на откровенные темы, желаете быть услышанным. Ведь о таком толпе не говорят, лишь небольшим компаниям и самым верным друзьям. А в ответ на вашу искренность, вы видите пустой взгляд и оскал. Неуместные шутки собеседника. Мою душу Павел словно топтал. И чтоб защитить себя, я стала избегать тем сердечных. Делала вид, что не понимаю слов его. Уходила от темы. Снова притворяюсь глупой.
Однако в парне с веснушками я видела личность всегда. Однажды я приехала ночью, потому что у него случился приступ панической атаки. Мы сидели в тёмном дворе на деревянных садовых качелях. Павел положил свою голову на мои колени. Я запустила тощую руку в его волосы. Помню, как его мышцы страдали от судорог. Он трясся. Всячески пыталась его успокоить, заглянуть в глаза. Шептала, что всё будет хорошо, хотя сама в это не верила. И мы оба смеялись над этим. Вёл себя как ребёнок, а я перепугалась в тот вечер за его психику. Разглядывал звезду в небе и спрашивал, мол, почему она сверкает разными цветами. Получая мой ответ, переспрашивал. И так несколько раз. Павел обнимал меня слишком нежно. Тем вечером мы страстно не целовались, разве что на прощанье я получила поцелуй в щеку. Слишком наивным было то движение, словно стеснялся. Забавно.

— Я не буду пить с тобой,— сказала я, когда Павел вернулся с бутылкой алкоголя.
Маленький дом, который стал нашим пристанищем, был деревянным, имел два этажа с мезонином. Мы здесь с утра, а домой вернёмся лишь вечером. И Павлу уже настолько сделалось скучно, что он взял гранёный стакан.
— Не предлагал,— съязвил он, скалясь.
Я смотрела пристальным взглядом, сощуренными глазами. И вот он уже пьёт огненную воду. У напитка малый процент этилового спирта, но, надеюсь посмеяться над нелепым и пьяным Павлом.
Вскоре мои планы изменились. Он говорил о вещах, столь низменных и нелепых, что мне стало противно. Захотелось поскорее сбежать от реальности, поэтому я опустошала очередной стакан с хмельным зельем.
Я прильнула к его тонким губам, пытаясь занять себя. Это уныло, целовать человека, к которому не питаешь и толики симпатии, чтобы развлечься. Но я ничего не могла с собою поделать. Не виновата, что душа моя погибла давно, осталось лишь физическое тело.
Первое время он не отвечает мне на поцелуй, словно пытается доказать себе, что я увлечена и заинтересована в этом больше. Но вскоре, не в силах устоять, прижал меня к себе. Я села к нему на колени, обхватив ногами. Запустила руку под футболку и... ничего не чувствовала. Совсем.
— Запах алкоголя от тебя возбуждает,— сказал, когда я отстранилась.
Жаль, что это не взаимно. Устремила пустой взгляд в стену, чувствовала сильную усталость. Но Павел взял инициативу на себя, целовал мою шею, пытаясь расстегнуть пуговицы белой рубашки. Я думала о всяких мелочах, вроде уборки своей комнаты. Обо всём, но не о парне, который оставляет следы от укусов на моей шее и ключицах. Радовалась, что он, увлечённый моей шеей, не видел поникшего лица.
— Почему ты не целуешь меня?— спросил он, заглянув в глаза.
Не в силах сказать правду, я, глупо и наивно, приблизилась к губам его без энтузиазма. Утомительно. Безуспешно внушала себе, что мне нравиться Павел, дабы почувствовать больше удовольствия. Ничего не выходило. Посему я резко схватила его за футболку, повалив нас с глухим стуком на паркет. Сев на Павла, я гордо глядела в его помутнённые страстью глаза. Испытывала отвращение, причем дикое. Он казался мне таким низменным в тот момент. Тает от нежности, хочет утонуть в поцелуе, истома. А я холодная скала. Запустив руку под мою рубашку, он резко поднялся, вновь пытаясь целоваться. Наскучил.
— Завтра иду к новой пассии,— нагло сказал он, вызвав во мне большее отвращение.
Ком в горле, непонимание и осуждение скрывались за моей маской холодности в тот момент. Эти слова, конечно, выбили меня из колеи. Нет, не ревность. Я просто чувствовала, словно мою игрушку отбирает другой человек.
— Вы будите целоваться?— спросила я холодно.
— Если выпьем.
Сощуренный взгляд, мои мышцы напряглись.
— Ты тоже собственница?
Он, так и не получив ответ на свой вопрос, откинулся на паркет. А я резко встала с Павла, отходя.
— Ладно, не будем,— проскулил он, делая одолжение.
— Она против этого? Или уже ты?— язвительно спрашивала.
Встав, он быстро нагнал меня, притянул моё истощенное тело.
— Если я буду говорить, что мне всё равно, с кем ты, что делаешь, то знай – это не так,— шептала я.
Прижала Павла к стене, начав целовать ключицы. Он запрокинул голову, а я трогала через одежду его сильные, широкие плечи. Дрожал. Дыхание становилось более неровным, обнимал меня всё сильнее.

Мы провели весь день в утомительном огне страсти. Оба устали, но не в силах остановиться, продолжали. И вот, когда Павел уже собирал наши вещи, чтобы уехать, я бездумно слонялась по дому, в тщетных попытках отдохнуть. На втором этаже я наткнулась на маленький черный стол, на котором лежала открытая записная книга. Не в силах устоять с соблазном прочесть, я заглянула. Каллиграфическим почерком, чёрными чернилами было выцарапано: «Эгоистичная, напыщенная девушка. Любые мои отношения с ней – ошибка».
Выдохнув, я закрыла глаза, пытаясь совладеть с собою. Казалось, словно мои эмоции иссякли навсегда. Очевидно, что строки Павла обо мне. И он оставил свою записную книгу открытой, не в силах сказать об этих мыслях.
Хотелось начать крушить все предметы в этой маленькой комнате, закричать, биться о пол. Другая же часть моего сознания даже выдохнула, словно закончились давно тревожащие мучения.

Дома я лежала на полу, равнодушно уставившись в потолок. И думала. Люди в этом мире не настолько глупы, чтобы любить меня. Музыка, которая тихо играла, сделалась неразборчивой и навязчивой. Обычно я тонула в красивых мелодиях, воображая лучший мир, рассматривая космос под закрытыми веками. Сейчас же я видела лишь тени от деревьев на потолке, свет уличных фонарных столбов был не менее тошнотворным, чем музыка.

Этим вечером я поняла, что любовь отупляет всякого человека. Вы становитесь менее бдительным, заинтересованным в жизни, когда ждёте взгляда объекта симпатии. Растворяетесь, забывая о мире. Но спустя время, остынувшей головой, вы разуверитесь в действиях своих. Поймёте, сколь мелочны ваши проблемы были, сколько времени потеряли.

Мне надо искать цель. Мысль об этом, словно гроза, мелькнула в моём сознании. Я счастлива, только когда гонюсь за целью. Вовсе не нуждаюсь в любви, общество лишь страстно пропагандирует её. Она у всякого комом в горле, каждый делает любовь важнейшим чувством в жизни. Но это лишь нарушение химического баланса. Нет ничего высокого, важного или интересного. А вот в деле всей жизни, например, в науке или искусстве, раствориться можно сполна, не пожалев об этом.
Но я, право, не знаю, чем хочу заниматься, что принесёт удовольствия моей выжженной душе. Однако, я нашла выход из моей, казалось, обречённой ситуации. И это лучшее, что я поняла за многое время.