Глава 1
╭───────ᘒ───────╮
"ⳅⲏⲁⲕⲟⲙⲥⲧⲃⲟ"
╰───────ᘒ───────╯
***
Я — Элизабет, и мне пятнадцать лет. Совсем скоро мне станет шестнадцать, но в этот момент это кажется вечно далёким. Каждое утро я вижу то же самое отражение в зеркале: веснушки, разбросанные по моим щекам, рыжие прямые волосы, свободно падающие на плечи, и карие глаза, которые, казалось, могут выразить целую гамму эмоций. На какой-то момент мне даже удаётся забыть о своей чёрной одежде в стиле 2007 года, но стереотипы крепки, и никто не оставляет шансов на лёгкость восприятия.
Моя мама постоянно повторяет, что я гиперактивная. Это слово стало для меня в какой-то мере проклятием. Что значит быть гиперактивной? Это значит жить с клеймом неугомонного ребенка, который не может усидеть на одном месте. Дни тянутся, как резинка, преступая границы терпения, а я, словно птица в клетке, чувствую себя угнетенной своей же энергией.
Каждый визит к школьному психологу стал для меня настоящим испытанием. Я не сразу смогла бы описать, как выглядит мой психолог. Вернее, могу, но это было бы слишком игриво, когда речь идет о человеке, которому я должна доверять. Он — архетип старого мудреца, пережившего десяток эпох. Я не уверена, сколько ему лет, но кажется, что это человек в возрасте между семью и восьмью десятками. Как он ещё не вышел на пенсию или не оставил этот мир — большой вопрос. Неужели ненависть к жизни способна продлить существование?
В нашем странном мире, где помощь, казалось бы, должна утешать, все сводится к его однообразному слушанию. Он сидит и слушает, время от времени записывая что-то в своей тетради. Мне становится не по себе от мысли, что вся эта рутинная работа осыпает его, как старое дерево, испускающее песок. Это не метафора — это реальность.
Вот я снова сижу в его кабинете, вонзаюсь глазами в стену, на которой висит распечатка с крылатой фразой о «силе мысли». Это такая же рутинная попытка помочь, как и все предыдущие.
— Элизабет, почему ты сегодня сорвала урок? — его голос врывается в моё сознание, разрушая тишину, словно удар молнии. Чувство дискомфорта охватывает меня, и мне хочется что-то в него кинуть, но я сдерживаюсь: всё же он старик.
— Я не срывала урок. Учительница просто не выпускала меня в туалет, — отвечаю я, скрестив руки на груди. Этот жест — мой защитный щит, но, похоже, он не вполне понимает его значение.
— Как написала она в докладной, сначала ты начала разговаривать, потом оскорбляла учительницу, а в итоге кинула в неё пеналом. Это правда? — спрашивает он, стараясь сохранить спокойствие, и, несмотря на свою возрастную мудрость, вновь пытается колоть меня своим сдержанным подходом.
— Да, правда, — ответила я, опуская руки. Стыд накрывает меня волной, но в глубине души я знаю: была права.
— Она не имела право не выпускать! — кричу я, как будто отпускаю это на автомате, ощущая в своём голосе недовольство и ярость.
— Я понимаю тебя, — повторяет он, как заезженная пластинка. Эта фраза стала для него спасительным кругом, но внутри меня очередной раз закралась мысль: никто не может меня понять!
— Вы не понимаете меня — произношу я, пододвигая стул ближе к его столу. Он напрягается, и этот миг, дарящий мне некоторую власть, мгновенно помогает понять: психолог здесь точно не он.
Но напряжение в комнате нарушает внезапный стук в дверь, и я, повернув голову, смотрю на нее. На пороге стоит завуч, и в этот момент в мою жизнь врывается что-то новое. Рядом с ней — молодой человек, скорее всего, двадцати-пяти лет в стильной одежде с папкой в руках.
— Я вижу, что приём у Элизабет уже подходит к концу, ведь так? — весело говорит она, пока я медленно отодвигаюсь от стола, фыркнув.
— К-конечно... Какими судьбами, Люсиль? — пробормотал психолог, растерянно вставая и направляясь к ней. Она смотрит на него с презрением, а затем, закатив глаза, дарит ему фальшивую улыбку.
— У нас произошло сокращение... — начинает она, и внутри меня загорается искорка надежды. Может быть, это будет тот самый судьбоносный момент.
— И кого сократили? — спрашивает он, и я не удерживаюсь от резкого фейспалма. Молодой человек рядом с ней лишь вздыхает.
— Вас — заявляет она с холодной ясностью.
Психолог открывает рот, словно хочет возразить, но нет, он не успевает.
— Н-но как же так? Я работаю здесь почти тридцать лет! — впервые в его голосе ощущается страх. Он выглядит испуганным и жалким.
— Так сложилось, что вам на замену пришёл стажёр. Ему тоже нужна работа, такова цепочка жизни, — продолжает завуч, собирая вещи старого психолога в коробку, скорее всего, желая избавиться от груза воспоминаний. Я наблюдаю за тем, как его лицо меняется, и вдруг испытываю какое-то странное удовольствие от его смятения.
— Я отлично работаю! — выпалив, он пытается говорить уверенно, но мне удается сдержаться от смеха.
— Да? Почему же дети жалуются, а порой даже пытаются покончить с собой, ведь их не понимают? — завуч задаёт вопрос, и он, указав на меня, словно на мишень, стал ещё более истеричным.
— Я помог этой девочке! — в отчаянии трясёт он рукой, а я, услышав это, замираю в шоке от его вранья.
— Да вы даже имя её не знаете! — вскрикивает завуч, и я наблюдаю, как он окончательно теряет свою непринужденность.
Это был мой шанс, и в этот момент я осознаю, как сильно мне хочется освободиться от всего этого.
— Это совершенно необязательно, если я понимаю ребенка, — произнес дедушка, вызывая у меня настоящую бурю эмоций. Шок, смешанный с каким-то ощутимым облегчением: раз его увольняют, то я могу говорить всё, что угодно, в пределах разумного, конечно.
— Понимаете? Я от вашего понимания, даже себя не понимаю, — вмешалась я, чувствуя, как на губах расползается усмешка. В этот момент рядом раздался тихий смешок нового стажера. Повернувшись к нему, я только вздохнула; он, словно стычкой в морском бою, сразу кашлянул, будто и не смеялся вовсе.
— Извините, — добавил он, но завучу, похоже, было все равно.
— Извини, Джо, — вдруг назвала завуч старого психолога по имени, словно делала свои последние шаги в этой запутанной игре. Она продолжила:
— Я знаю, как наши отцы дружили, но мой отец давно умер — значит, и ваша дружба канула в лету.
Ванесса протянула ему коробку с личными вещами. Он с недоумением взглянул в ее «добрые» глаза, фыркнул и покинул кабинет, оставляя за собой шлейф недоумения и разочарования.
— Комната в вашем распоряжении, — произнесла завуч, указав стажеру на диван. Тот послушно кивнул и зашёл в кабинет, словно попал в совершенно новый мир.
— Приём у Элизабет ещё не закончился, вы можете пока познакомиться, — произнесла Ванесса, закрывая за собой дверь. В комнате остались только мы вдвоём.
Вместо привычного скучного психолога, который только и умел бубнить мне о том, как важно следовать правилам, к нам прислали нового стажера. Я не могла не заметить, что он был совершенно другим. Его звали Лэнс. Лэнс Свитс — это я прочитала на его бейджике свисавшей с его пиджака.
— Я буду твоим новым психологом, — сказал он с дружелюбной улыбкой, параллельно усаживаясь на кожаный диван.
— Как мило! Ребёнок будет обучать ребёнка, — произнесла я, устраиваясь поудобнее на стуле, хотя и понимала, что это не совсем справедливо.
— Я старше тебя, как минимум на пять лет, — ответил он, усмехнувшись.
— Ещё лучше! — отрезала я, скрестив руки на груди и приподняв бровь.
— Я Лэнс... — начал он, но я его сразу перебила.
— Я прочитала на вашей бирке, кто вы. Не нужно лишней информации, — заметила я, снова ощутив дискомфорт в стуле.
— Тебе неудобно на стуле? Садись ко мне на диван, — предложил он, и я лишь удивилась.
— На диван? Но старый психолог не разрешал на него садиться. Он сказал, что если я сяду на диван, то испорчу его, а если диван испортится, то погибнет вся психология, — начала я, нервно теребя ткань своей кофты.
Лэнс рассмеялся, и эта искренность заставила меня почувствовать себя как-то иначе.
— Знаешь, по запаху этого дивана могу сказать одно: тот старик уже давно убил всю психологию, — ответил он с улыбкой, и мне стало как-то не по себе, но в то же время и приятно.
Я улыбнулась и наконец-то медленно присела на край дивана, но Лэнс не отставал.
— Сядь нормально, не напрягайся, — сказал он, медленно распластываясь на диване. Я последовала его примеру и впервые почувствовала этот тонкий поток комфорта на приеме у психолога.
— Я так понял, тебя зовут Элизабет, — начал он, и я лишь согласно кивнула. Он продолжил:
— Почему ты посещаешь психолога? Такая красивая девочка должна сейчас гулять, или делать уроки, но уж точно не сидеть у психолога.
— Всё это из-за мамы, — начала я, словно рассказывая своему лучшему другу. — Она думает, что я слишком активная для этого мира.
— Слишком активная? В каком смысле? — поинтересовался психолог. Я лишь усмехнулась, смеясь про себя.
— А сразу рассказывать неинтересно. — Я встала, чтобы немного размяться.
— Ладно, ходи пока по старому расписанию, а потом мы его подкорректируем, — быстро сказал Лэнс, вставая и подходя к двери. Он открыл её и с легкой улыбкой добавил:
— Было приятно познакомиться.
Пока я медленно шла по коридору, он всё ещё держал дверь открытой. Не хотя, я обернулась и крикнула:
— Взаимно!
На это он махнул рукой. А я, с лёгким волнением на душе, зашагала по коридору, направляясь домой.
Когда я вернулась домой, в голове всё ещё крутились слова Лэнса. В моей комнате, где тихо тянулись тени от заката, я почувствовала необходимость выплеснуть свои чувства на бумагу. Я уселась за свой старый стол с потертым покрытием, который помнил все мои секреты и переживания, и достала личный дневник.
Пока я писала, окружающий мир медленно исчезал. Я описывала всё: от урока биологии, где мы изучали экосистемы, до захватывающего момента, когда класс вдруг начал спорить о том, какое животное было бы лучшим другом. Как кто-то предложил завести в классе рептилию, а другой — кошку. Я засмеялась, вспомнив, как обсуждали, какое имя подойдёт для ящерицы.
Но вскоре моя рука скользнула на страницы в другую сторону, и я начала описывать встречу с новым психологом. Сложно было игнорировать то, как он был совершенно другим. Строчка за строчкой, я вела свой поток мыслей, погружаясь в детали непринужденного разговора, его умение слушать и шутить, как будто он действительно хотел втереться в доверие.
«Он не стал первым, кто спрашивал, что меня беспокоит, но его подход был настолько... живым», — написала я, снова и снова перечитывая свои слова, словно ожидая, что они изменятся на бумаге. Отбросив мысли о том, что было написано просто под первым впечатлением, я закрыла дневник и медленно встав изо стола, направилась к полке, куда благополучно спрятала свой личный дневник. Вальяжно направившись к кровати, я просто рухнула на неё, запутываясь в пучине мыслей и непонимания , словно это могли увидеть только мои звезды, я ощутила, как весенний вечер превращается в тихую прохладу. Укрывшись одеялом и обрывая последние нити своего дня, я легла на кровать.
Таким образом, с теми же внутренними противоречиями я погрузилась в сон, оставляя позади все переживания, сказать себе, что всё это — просто мимолётные мысли и ничего большего.