Пепел Наших Грёз

"Друзья мои, ступайте с миром!

Я вас не ждал. Я вас отринул.

В моменты слабости моей

Вершили судьбы моих дней,

Но я восстал из пепла бездны -

Пучины памяти моей.

Мне слышать речи ваши лестно,

Ещё лестнее - правда в ней.

Разлуки горечь не страшна!

Меня душила жизни тьма,

В которой ваши силуэты,

Страданьем, горечью одеты.

Вы закопаете живьём

Среди могил. И мои лета

Растают тенью бытия...

Где вы? Не слышу...

Друзья мои, покойтесь с миром!

Я вас не ждал. Я вас покинул!" - Ванесса читала с приторной выразительностью в голосе, чётко очерчивала каждое слова, невпопад повышала тон, также резко затихала, чтобы с новым приливом воздуха "подняться". Но всем нравилось. Учительница и вовсе была в восторге, воспитанницы рассыпались в сухих похвалах.

... Может, они правы?...

Так или иначе, с высоты своего полёта, судить о чём-либо Эстер могла очень предвзято и обобщенно, высказываться, по причине собственной робости, не решалась.

... И всё же, интонации в корне не верные! - Чувство правоты сверлило душу, не желая оставаться незамеченным...

От строк разило безразличием. Отпущеньем всего земного, презрением к нему и лёгким торжеством. Гордостью, уж тем более злобой, здесь и не пахло.

- Можешь повторить, кто автор этого стихотворения? - Эстер вполголоса обратилась к Ванессе.

Та, будто прельщённая, потупилась.

- Он именует себя "Солнце". Всегда публикуется под этим псевдонимом, настоящую личность тщательно скрывает. По её поводу ходит множество слухов. Одни говорят, он выходец из консервативной аристократии, другие, что он и вовсе девушка, третьи, что за его именем скрывается целое поэтическое сообщество. Точно никто не знает. Впрочем, это и не столь важно.

- Солнце?! Солнце дарует свет, а от его строк несёт явным мраком.

- Не думала, что ты столь цинична, - Ванесса нахмурилась.

- Язва, что тут поделать, - ответила с долей сарказма. - Кто-то груб. Кто-то нарцисс... Солнце! Ей-Богу, если это не смешно, то в крайней степени самонадеянно!

- Думай, что хочешь, - собеседница отмахнулась. - Твоё дело.

- Скажи, а ты можешь одолжить мне его сборник? - Эстер вовремя спохватилась.

- С чего вдруг?!

- Просто. Заинтересовалась.

- Нет, прости, - Ванесса покачала головой. - Слишком много личных пометок... Не могу ими рисковать.

- Ясно, - и ничуть не отрадно.

- На днях будет новая поставка в пришкольную книжную лавку. Переиздание этого же сборника, только с парой новых стихотворений и иллюстраций. Вполне, можешь приобрести, если так хочется. Только приходи пораньше, а то их быстро скупают.

Поначалу Эстер и не думала тратиться на подобного рода ерунду. Слишком ценила потом и кровью вымоленные у тётушки деньги, слишком стыдилась просить больше обычно. Но любопытство и жажда приобретений взяли верх.

Дата выхода нового сборника удачно выпала на выходной.

... По крайней мере, так гласили вывески при книжной лавке...

Солнце. О нём говорили на каждом шагу: воспитанницы беспрестанно обсуждали его работы, его имя всплывало в заголовках газет, вязло в устах прохожих, вскользь упоминалось учителями, интересом отдавалось в собственной памяти. Кажется, он был известен и раньше, но стоило Эстер узнать о его существовании, как весь мир, одной сплошной цепочкой, охватил его неведомую личность, дышал и зиждился им.

Заветным утром, стоило ночному мраку чуть развеяться и осесть, как Эстер, бодрая и свежая после муторного сна, выскользнула в тишь пустынной улицы. Иллида-на-Медалле в лучах рассветного солнца была безлюдна, оттого и мертва. Холодный воздух забирался под самые рёбра, скрежетом отзывался в лёгких, хрупкой моросью окутал мятную зелень. Булыжник скрипел под каблуками туфель, шелестели складки выходного платья, леденели пальцы, сжимающие кружевные рукава.

Колокольчик на двери оповестил о собственном приходе. Эстер замерла на пороге, пролепетав невнятное:

"Доброе утро", - тщетно высматривала хоть кого-нибудь.

Владелец лавки появился неожиданно, держа в руках стопку книг. Водрузил их на кофейный столик у центрального стенда, удалился вглубь зала.

- Простите, - преодолевая неловкость, девушка окликнула его.

- Да, чем могу помочь? - кряхтя, он внёс ещё одну стопку, обернутую в папиросную бумагу. - Вы, случаем, не за "Пеплом"?

- М-да, - тщетно пыталась вспомнить название сборника.

- Ранняя Вы, пташка. Почтовые лошади чуть задерживаются. Придётся обождать.

Эстер понимающе кивнула.

- Ну, Вы, проходите, проходите, - услужливо, вкрадчиво. - Может, ещё чего присмотрите. Не стесняйтесь. Проходите!

Бродить меж полок - на редкость скучное занятие.

... Если вспомнить, Эстер никогда не питала любви к чтению. В ранние годы забросила это дело после первых же строк, сейчас с тоской разглядывала цветные корешки...

Надпись "Солнце" поймала на себе взгляд. Небольшой, аккуратный стенд с множеством экземпляров книг ненадолго захватил внимание, ввёл в ступор, прежде чем Эстер двинулась к нему решительным "охотничьим" шагом. Как вдруг чей-то силуэт преградил путь.

Она определённо видела его раньше. Тогда. На танцах, у площади. Запах жженой плоти застывший несгладимым впечатлением, снова резанул ноздри, стопорился в горле, заставил тяжело и взволнованно сглотнуть. Массивный рог качнулся в правую сторону, как бы обличая чьё-то присутствие. Незнакомец поднял не неё усталые карие глаза, чуть отступился, давая пройти.

Учтиво.

Хотелось развернуться и уйти, но гордость встала поперёк всего святого и незыблемого, давила всякое сопротивление.

- Вы, как я понимаю, тоже за "Пеплом", - звучало, кажись, в качестве приветствия. - Чувствую, совсем немного, и эта халупа до отвала набьется такими же бездельниками, как мы, - продолжил с лёгкой нервозностью.

Эстер стеснённо улыбнулась.

- Не верю ни в опоздания, ни в задержки. Ей-Богу, этот старик просто набивает цену, - увидев замешательство в лице собеседницы, поспешно оборвал сам себя. - К слову, я Даймонд. А вы?

- Эстер, - коротко пробормотала та.

- Нарциссы. Элозианская Академия? Достойно - достойно, - в глазах блеснуло одобрение. - Мечтаете стать служительницей Тэлума?

... Нисколечко! - Так и хотелось выпалить, но воспитание (многим надуманное) не позволяло...

- Да, - оробела.

- Я бы пожелал Вам успехов, жаль, с моей стороны это будет не больше, чем лицемерие.

- И с чего же? - и действительно интересно.

- Бытую по ту сторону политического ореола, - картавость резала слух.

- Если Вы против власти, то Вас вполне можно понять. Если опровергаете религию, можно простить. Если против Тэлума, то... Как там говорят? То Вы Отчаянный. И мир Вам пухом.

... Отчаянные. Тетушка не раз говорила о них наряду с отборной бранью, что вскользь встречалась в её речи. Отчаянные. Эстер наслышана о них, увы, лишь дурно...

- А Вы на редкость проницательны для женщины, - рог качнулся в такт движению головы. - Не ожидал столь острой реакции. Неужто, Вы против свежих течений? Власти не помешает новизна. Как говорят, будущее за молодёжью.

- Всякое будущее небезосновательно. Не вам рушить, что возвели не вы, - сдернула с руки перчатку. - Доверять жизни миллионов в руки новаторов, значит, быть безголовой курицей в стаде баранов. Рано или поздно, но тебя втопчут в землю такие же идиоты, как ты сам.

... Строить из себя ханжу казалось забавным...

- Так, Вы ещё и консерватор?! - Даймонд пренебрежительно закатил глаза.

- Всего в меру.

Короткая пауза. Эстер, чуть помедлив, проговорила:

- Тэлум в цвету, разве не прелесть?!

- Иллида увядает, разве не жалость?! - а в глазах пустота.

- А так и не скажешь, - девушка пожала плечами. - Город как город. К тому же, столица. Вечная праздность. Пока Всевышний хранит Тэлум, жизнь не покинет эти земли.

- Откуда такая уверенность?

- Пока союз целостен, мы в миру.

- Бессмысленно из года в год хвататься за одну и ту же нить. Вы, должно быть, и сами это чувствуете, - Даймонд перебирал корешки книг.

- Не будь союза, мы не стояли бы с вами здесь, - устало покачала головой.

- Религиозный союз непрочен и дрябл. Уж тем более, для народов в корне чуждых. Пусть даже так, Мидория и Лазумия всегда были сёстрами по крови божьей. Но Ариэйтес. Ваш Всевышний ко мне - нем; мои Боги для вас - глухи.

- Нет ничего крепче братства веры и духа, - сквозь зубы и скрежет раздражения.

- Нет ничего крепче рабских уз.

- Вы свободны, как и всякий народ. Наша власть вас ничем не притесняет! Ваша культура, ваша вера и порядки - всё в нетронутом и целостном виде, ничуть не гонимое нашей властью. Общей властью.

- Вы ошибаетесь...

Мелодичный звон колокольчика над дверью прервал беседу. И оба уставились на вошедших в лавку.

... Ничего занимательно...

- Ах да, точно, - Даймонд заговорил первым. - Даже позабыл, зачем пришёл сюда. Солнце. Точно.

- Думаю, - неуверенно протянула Эстер. - Вы согласитесь со мной. Весьма странный выбор псевдонима.

- Оригинальность в творчестве и разного рода искусстве никогда не будет лишней, - выдержал паузу. - Знаете, в какой раз прихожу за его книгами и каждый раз сталкиваюсь с сомнениями. Стоят ли они того, или пора остановиться, сделав очередное приобретение. Быть может, Вы поможете мне определиться?

- Жаль, и всё же нет. Сама впервые покупаю сборник этого автора. Быть может, Вы меня обнадежите?

- Здесь дело Ваших вкусов. Автор, пусть и признанный массами, в Ваших глазах может выглядеть сомнительным, - криво улыбнулся. - Допустим... Вы любите лирику?

- Отчасти. Но не женскую. Боюсь, с ней мой путь пересечется ни раз, и отнюдь не в лучшем свете.

- Приелось?

- Пожалуй, - повела плечами. - Слишком приторно.

- Ну, тогда, рекомендую к ознакомлению. У Солнца лирика иного рода.

Владелец лавки окликнул их, подозвал к себе, одновременно вспарывая слои папиросной бумаги. Эстер поспешно подошла к прилавку, расправляя подол юбки, с явной нервозностью небрежно одернула плетение нарциссов. Даймонд держался поодаль; вымерял землю короткими, рваными шагами, с хрустом распрямил затекшую шею.

- Вам повезло, - старик бережно изъял из упаковки два тяжелых тома, очищая их от налипшей пыли. - Везунчики. Кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Вот и вам, два первых сборника с авторской подписью.

Эстер довольно улыбнулась, в нетерпении скрещивая пальцы рук. Даймонд даже бровью не повёл.

________

Мелкая колючая морось сыпалась с косого обрыва крыши. Отголосок солнца виднелся меж её выступом и тенистым слоем дождевых облаков, расплывающихся и тут же тающих на кончиках пальцев.

- Примерно сорок... Кажись, сорок, - пересчитав стопку, Равен небрежно протянул листовки. - Раздай их. И получишь свои деньги. Проще некуда.

Увидев в глазах Витнея усмешку, в недовольстве нахмурился:

- Что?

- Примерно сорок? Ты, что... Считать не умеешь?! - с толикой язвительности.

- С чего бы?! Умею! - звучало возмущённо, даже разгневанно. Поймав во взгляде собеседника явное недоверие, с досадой промямлил. - Вот отложу денег. Поступлю в Северскую Академию. Тогда и доучусь.

Зажатая в зубах, тлела сигарета. Равен выдыхал дым через ноздри, жадно глотал холодный апрельский воздух, облизывая пересохшие, местами с запекшейся кровью, губы.

- С чем? - Витней поморщился, отстранился.

Дым разъедал слизистую, сладким, приторным запахом оседал глубоко в самой глотке.

- Гвоздичные, - наконец, распрямил ссутуленные плечи. - Хочешь попробовать?

Юноша лишь пожал плечами.

Сахар. Жженый сахар с лёгкой горечью. На вкус ничего большего, чем муторная сладостная тяжесть.

- Странно, - тут же отдернул сигарету от губ.

- Из ограниченной партии, - с нескрываемой самодовольностью хмыкнул. - Не будь я Отчаянным, вряд ли заполучил бы. Так что? Сделаешь?

Витней коротко кивнул.

- Ну, вот и отлично! А то я поручился за тебя, - развернулся на каблуках сапог. - В общем, - потянулся на носочках. - Мне пора. Всплыли старые дела, на этот раз, куда более весомого рода. Завтрашним вечером мы проводим первую лекцию у площади, в Айдамском саду. Будет время, обязательно приходи. Не сможешь, значит, пересечемся позже. Если буду очень нужен, спрашивай у ребят в приёмной. Удачи! - весело взбросил руку.

Широким, чуть расхлябанным шагом, направился к центральному входу; пару раз оглядывался, повторно махнул рукой; потом резко поник, спрятал руки в карманы, опустил голову, скрывшись в тени собственных волос.

__________

Демонические маски, режущие глаз цвета, громкие лозунги. Отчаянные обещали излечить страну от "чумы".

... Ими же и выдуманной...

Ступив под мощные струи дождя, Витней впервые усомнился в верности своего решения. Впервые поймал себя на мысли о нежелании идти на поводу старых принципов. Впервые, и далеко не в последний раз, с крайней степенью осуждения и сомнения отнёсся к деяниям Отчаянных.

... Не его ума дела и не ему туда соваться...

Давало о себе знать и чувство опаски. Так или иначе, среди Отчаянных было полным-полно "демонов". Кажется, ещё издревле, в Мидории заложили правило сторониться приверженцев многобожья, считая его порождением прогнившего рассудка, великим грехом, символом упаднической души. И всё же ощущение отсечённого выхода не давало пути назад.

... Впрочем, пятиться всё равно было некуда...

Во всём читалось осуждение: в резких порывах ветра, в мимо пролетающих силуэтах, невзначай брошенных взглядах, в лицах гвардейцев. То ли чувство тревоги окончательно заслонило глаза, то ли они действительно всё ведали и знали. Их некогда блестящие, теперь уж, грязные доспехи отразили собственный бледный силуэт, заплывший грязью и мутной водой.

Мерещится.

Листовки летели. Струились меж пальцев, подхватываемые потоком воздуха и руками прихожан. Обмокали от мороси, провисали и таяли. Расплывались чумные маски, соскальзывали лозунги.

... И двадцать один фунт, если подумать, не такие большие деньги...

Стоило рукам опустеть, как Витней в спешке покинул площадь. Свернул с центральной дороги, сбивчивым шагом направился в сторону таверны. Продрогший и промокший по самые кости, он ввалился на порог съёмной комнаты, скрупулёзно сбрасывая мешок с вещами, сырой плащ, забрызганные грязью сапоги. Без сил распластался на кровати, уткнувшись носом в старые простыни, вздыхая их затхлый и нарочито ядреный запах.

Горячая кровь обволакивала расслабленные мышцы, теплом окутала ноги и руки, жаром пульсировала на щеках и висках. Но легче не стало. Усталость сопровождалась смутой и жаждой, и то и другое переборол сон, окончательно растопивший сознание.

Казалось, кратковременная тишина.

Лезвие меча опалило плоть своим мертвенным холодом, заставив мгновенно проснуться. Кромешная тьма глубокой ночи сковала глаза, и Витней не сразу разобрал, где находится.

... И вроде бы, не клал меч у изголовья. Даже близко к кровати не подносил, но тот мирно покоился в складках одеяла, блестел обнажённым лезвием...

Странное состояние. При полном умиротворении и лёгком полусне, сердце колотилось как бешенное, отдаваясь звонки гулом из-под рёбер и ткани затертой рубашки. Жар. Пот струился по лицу кипящей слизью. Дыхание вместе с тем холодное, затрудненное неясной тяготой. Ноги тряслись, когда Витней неуверенно поднялся с кровати.

... Нет. Сотрясался мир вокруг. Покачнулся своим громоздким массивом...

В коридор, соединяющий комнаты в одно, просочился прозрачный свет косообразной луны. Просочился и растаял, вылившись в тягучую дорожку.

Владелец таверны, рябой мужик в изгвазданной рубахе, милостиво отпоил Витнея ромашковым чаем. Проснулся от грохота на лестничной площадке, с ужасов обнаружил постояльца, распластавшимся на порожках, в полубессознательном состоянии и в насквозь вымокшей одежде. Денег за чай брать не стал, зато напомнил о не уплаченном счёте, и всё это с укором во взгляде.

Витней чувствовал себя разбито. Сидел, заслонив лицо руками, боролся с сонливостью и тошнотой. Отчаянно глотал чашку за чашкой горького напитка, холодного, оттого и терпимого.

- Ну-ну, пей-пей! - приговаривал содержатель.

... Было в его глазах нечто... Просто нечто... То, что Витнею так и не удалось разглядеть...

Отпустило.

Возвращаясь обратно в комнату, он ненадолго замер в полнейшей тишине, стараясь уловить хоть звук. Ничего. Распахнув дверь, услышал тошнотворный скрежет, писк и нескончаемую возню. Поморщился, представляя сотни крысиных лапок, чьи маленькие коготки-иглы скребли деревянные балки пола. Иссиня-черные силуэты шныряли в скудной обстановке интерьера; самое их скопище шуршало под трухлявой бревенчатой кроватью, источая гнилое зловонье.

Меч был скинут туда, без раздумий и сутолоки, с громким звоном ударился о древо, оставляя протяжную борозду. В сердцах Витней с силой ударил кулаком о стену, заглушив раздавшийся звук собственным всхлипом.

- И сдался ты мне! - часть внутреннего монолога нашла выход, сорвалась с языка вместе со жгучей болью у костяшек. - Чёрт!