Глава третья. Отчаянные
...
И охватил земли голод, сотни агнцев лишь оставив.
И велел Всевышний ждать. Коль не тронет стадо народ - дарует он людскому чреву манну небесную.
И гиб народ. И ноги старцев подкосились.
Но велел Всевышний ждать.
И плакали жены и мужья, землю ногами взрывая.
Но велел Всевышний жажду умерить, на осиротевшие земли взирая.
И приняла земля юную плоть. И обозлился народ, Божий совет проклянув. Лилась рекою кровь, и сотни агнцев как один полегли.
И разгневался Всевышний, народ в скот обратив.
«За терпение ваше и благодушие дарую каждому два рога. По два рога за ваши деяния...»
___________
Первые два дня Эстер являлась примером благочестивой ученицы. Первые два дня она совестливо посещала каждое занятие. А потом терпение, как и всякие надежды и интерес, исчерпало себя.
- Я дурно себя чувствую, - звучала отчасти правда, но многим надуманная.
За утренним кофе тётушка пребывала в состоянии вяло-задумчивом, оттого и более благосклонном.
- Хорошо, - левой рукой она перебирала страницы любовного романа, правой придерживала фарфоровую чашку. - Я предупрежу мисс Аду... Будь добра, подай сахарницу...
И всё же, истинные намерения Эстер были поняты. Было нечто во взгляде тётушки, именуемое тем чутким женским нутром, что чувствовало любое кривление души. Знало, но прощало.
У сахарницы, на краю сервиза покоился тот самый кулон с портретом матери Эстер. Агата редко упускала его из рук, то ли по привычке, то ли из соображений, стремилась всюду держать его при себе, словно было в иконке, что-то ценное.
Агата и Э́рина (милостивая матушка), обе в девичестве Вельзейские, с ранних лет жили порознь. Одной суждено было учиться в столице, другая же была отдана на попечение представительных господ; взращена близ семьи, но душою от неё далёкая. Часто случалось, Эстер заставала мать за сочинением писем, многие из которых так и не попали в руки сестры. Ещё чаще находила её в смущенных собственной боязнью чувствах. Эрина осуждала себя за излишнюю откровенность с некогда близким, но теперь уж далёким человеком; жалела упущенную близость, но восстановить её мешало и время, и расстояние. Вот тогда-то, Эстер впервые взялась писать таинственной тётушке. Не столько, как родственнице, сколько как к бывшей материнской подруге. Не из обязательств, убеждений и чужого влияния. Нет. Писала, жаждая найти близкую душу по ту сторону Медаллы. Нашла даже большее - возможность поймать мечту за хвост.
- Я вернусь поздно, - тётушка резко отставила чашку в сторону, потянулась к сумочке, лежащей у спинки дивана. - Надеюсь, ты проведёшь время с пользой.
... Если подумать, в четырёх стенах коротать время бессмысленно...
Когда входная дверь хлопнула, и Эстер осталась наедине с опустевшим домом, в голову закрались суетливые мысли. Пожалуй, самым правильным было бы подняться в свою комнату, и наконец сесть за чтение заданного романа. Того, где пастушка с помощью стада находит возлюбленного мёртвым в поле; она взывает к Богу, чтобы тот его воскресил. Бог же вселяет душу мужчины в тело овцы, а душу пастушки забирает в качестве расплаты за сотворенное чудо. Дальнейшее повествование построено на превращении возлюбленного из овцы в человека (учительница отмечала натуралистичность сия процесса) и влюблении несчастного в сестру пастушки. Конец. Овцы рыдают.
Но до чтения руки так и не дошли. Да и ноги отчаянно не желали идти вверх по лестнице. Эстер в задумчивости остановилась на ступени эдак пятой, переминалась с пятки на носок, прислушиваясь к протяжному скрипу. Глухому, будто внизу, под самыми ногами - пустота.
... Странно...
Под лестницей обнаружилась каморка. Тщательно замазанная белой краской, её дверь плотно прилегала к стене, на глаза попадалась далеко не сразу, да и по размеру оказалась мелковата.
... Или дело в самой Эстер?...
После долгих и тщательных поисков нащупать скважину всё-таки удалось. Жаль никаких плодов это не принесло, как и само открытие двери. Есть и будет. И каморка тут же забылась.
Вязкое время полнилось приторной скукой. В конечном итоге, место нашлось и роману, и сну, и сожалениям о пропущенных уроках. Ведь, как не посмотри, всё лучше зря потраченного времени. Очнувшись ближе к вечеру, Эстер так и не обнаружила тётушки. Часы отмерили шесть с половиной вечера; на улице начинало смеркаться, тусклый свет фонарных столбов отражался в окнах, разливаясь вниз по улице, меж домов и ставень. Тугой вечерний воздух пахну́л речной водой, врываясь в комнату, струился и растекался, обволакивал и распадался. Всё затихло. Но сквозь общую умиротворенную картину, явно проступала... музыка.
... Да-да, музыка!...
Знакомая. Она звучала со стороны храма, явно и чётко, громко и звонко. Танцевальная. Под такую отплясывали на ярмарках. Столичное её звучание, конечно, во многом тоньше, лишённое той простоты и заурядности, но вовсе не чуждое слуху. Манящая. И Эстер не могла ей сопротивляться.
В прохладе весеннего вечера был свой особый шарм. Она развеивала всякую задумчивость и сомнения, вместе с холодом преподносила бодрость, вместо грусти - предчувствие веселья.
...Тётушка обещалась прийти поздно... Да-да, Эстер точно успеет вернуться раньше неё. Она всего лишь краем глаза глянет, что же происходит на площади, и тут же вернётся...
Городские улицы летели. Слава Всевышнему, пустые, и никто не мог видеть этой нелепой спешки. Усиливался свет и музыка, нарастал и темп шага, заплетался подол юбки, милостиво ослабился корсет, давая выход тяжёлому воздуху.
Площадь всплыла перед глазами ярким, словно в свете дня, пятном. Огромная толпа, столь пестрая, что рябило в глазах, стекалась к тыльной части городской библиотеки, к самому берегу одного из притоков Медаллы - Эри́йсу, разделявшему Мидорию и Ариэйтес. Там, у самой воды, на свежей траве, скрытой деревянным настилом, была разбита импровизированная танцевальная площадка. Виднелись несколько музыкальных трупп (каждая вторила другой), светили жёлтыми огнями ярмарочные ларьки, склонилось над землёй сумрачное небо.
... И чувствовалось в нём осуждение всего земного...
Пять унций за маску из мелких цветных перьев. Эстер старательно обыскивала карманы, с радостью обнаружила несколько монет.
Гомон.
Пришедшие разбивались на пары, выстраивались стройной чередой вдоль изгиба набережной. То была кадриль - любимый матушкин танец. И будь это что-то другое, Эстер усомнилась участвовать ли вообще.
Долговязый, чуть сутуловатый юноша робко пригласил её на танец; недолго думая согласилась, протянула ему руку, одновременно подтягивая перчатку по самый локоть. Пара, расположившаяся напротив - жители Ариэйтеса. Девушка изящна и миниатюрна, в лёгком, местами полупрозрачном платье с полностью голыми руками, без перчаток и рукавов. Вместо них тонкие, но пышные отрезы алой ткани, так и трепещущей на ветру. Среди роскошной копны каштановых волос, еле заметные, поступали вогнутые ребристые рога; лицо же частично скрывала маска, буквально оплетающая, тонкий острый нос, контур глаз и бровей, чуть касалась напудренных щёк. Девушка крепко сжимала руку своего спутника.
... В чьих жилах явно текла аристократическая кровь...
Рослый, с широко расправленными плечами и невольно склонённой набок головой, он то ли в задумчивости, то ли в усталости, с отрешенным видом взирал куда-то через толпу. Глаза тут же резанула асимметрия: правый рог тяжёлый, прорастающий от основания уха, второй же, срезанный чуть ли не по самый корень.
Судорожно сглотнула.
Музыка заставила сердце встрепенуться и забиться в такт движениям.
- Я Эстер, - присаживаясь в мягком реверансе, она поспешно представилась.
- Дариан, - партнёр отзывался шёпотом, протянул руку, притягивая девушку к себе.
И вновь пары замерли друг напротив друга. На счёт кавалеры подступаются к напротив стоящим дамам, так и Дариан, подошёл к незнакомке, беря её под руку. Та двигалась плавно, буквально-таки плыла, легко переступая с пятки на носок.
Расступились.
Теперь очередь Эстер. Она медленно отвела взгляд от земли, искоса наблюдая за незнакомцем, который с надменностью в лице мерил землю шагами по направлению к ней.
... Раз-два-три... Раз...
Корсет врезался в рёбра с новой силой, стоило его рукам, опустится на талию. Его голова по-прежнему произвольно склонилась набок, холод ладоней проступал даже сквозь перчатки, в воздухе тут же завис резкий запах жженой плоти.
Он двигался как-то... неправильно. На выдохе. Оттого приходилось подстраиваться под новый ритм.
... Выдох... Раз... Выдох... Раз... Мышцы шеи вздувались в напряжении...
Вернулись на прежние позиции. Недолгая пауза сменилась скорым движением. Сменились местами пары - продолжился танец.
________________
Осуждение самой себя казалось обоснованным. Со стороны тётушки - неуместным.
- Да, знаю, была не права. Задержалась, - начала было говорить Эстер, предвидя упрёки со стороны старших.
... Если вспомнить, она всегда признавала свою вину и оплошности, но это нисколько не спасало её от ошибок в дальнейшем...
- Значит, ты осознанно уходила из дома в позднее время?! И уроки. Тоже осознанно пропускала?! - Агата не столько злилась, сколько диву давалась.
- Да, - и глаза опустила. Не от стыда, конечно. В тот момент чувствовала себя до крайности бесстыжей, и не даст Бог, кому-то это разглядеть.
- И где ты была?
- На танцах.
- Надеюсь, ты хорошо повеселилась, потому как следующая подобная выходка, и ты безвозвратно отправишься домой, - в свете одиночной керосиновой лампы лицо тёти выглядело особо угрожающим, мало того - остервенелым.
- Я поняла. Больше не повториться, - быть покорной и послушной. В лучшем случае эта неприятность забудется в ближайшие дни.
... Эстер надеялась...
Повисло то самое долгое молчание, говорившее само за себя - лучше скрыться с тетушкиных глаз, пока она в порыве благого гнева не сказала чего лишнего.
По пути в комнату, стоя у лестницы, глаза сами собой застыли на стене, где ранее была обнаружена запертая каморка.
- Можно вопрос? - Эстер бросила косой взгляд через плечо.
Агата, сидевшая на краю дивана, вырвалась из муторных раздумий.
- Раз уж начала, так спрашивай.
- Что в этой комнате?
- Какой? - она с демонстративной усталостью поднесла руку ко лбу.
- Под лестницей.
Тётушка ответила не сразу. Поморщилась. От раздражения или, подбирая слова, чтобы ответить - Эстер не разглядела.
- Так сразу и не вспомнишь, - голос упал на пару тонов. - Наверняка, всякий хлам...
_____________________
Грязь отходила с большим трудом. Отслаивалась, дробилась, размокала, в конечном итоге таяла, уступая место ржавому металлу. Сложнее всего дела обстояли с ножнами. Пыль и песок забились в плетение, в щели рельефного узора и каменных вставок. В ход, было, пошёл перочинный нож, но побоявшись испортить ручную работу, в последний момент Витней отдернул руку.
...Черт...
Вода в ведре быстро помутнела, почернел некогда белый отрез ткани. Жидкая грязь стекала по рукам на пол, влажными следами отпечатывалась на одежде, разводами застыла на коленях.
После очередной неудачной попытки, в порыве отчаяния, Витней пнул ножны в угол комнаты; те с визгом рассекли воздух, дребезжа, ударились о стену. Юноша нервозно стряхивал влагу с рук, растирая заледеневшие ладони, обтер их об оставшийся кусок мешковины. Кожа размякла и покраснела; грязь разъедала старые царапины, трещала под ногтями, зудом и пульсацией отзывалась в кончиках пальцев.
На прикроватной тумбе лежала нетронутая стопка газет. Погода за последние дни сильно испортилась, и с самого утра по крыше стучала холодная морось. Словно песок, она просачивалась внутрь помещения, пропитывала всё кругом тошнотворным речным запахом. Гнилью.
- Пойти? Нет? - Витней огляделся.
В комнате никого. Лишь меч серебрился, скрытый полумраком.
- Продать бы тебя. И жить без мороки, - потупился. - Впрочем, быть того не может. Не может всё быть так гладко. Либо... я не могу стать хоть каплю удачливее, либо ты ничего не стоишь.
Пересёк комнату широким шагом, опустился на корточки, зажимая подмышкой всё ещё облезлые ножны, другой рукой ловко перехватил черенок меча.
- Видел на углу ломбард? Тебе там самое и место!
Блеклое лезвие отразило болезненную улыбку.
- На свалке. Среди хлама.
Собственные глаза мутные, словно подернутые туманом сомнения.
- Не хочешь?! Хочешь обратно? В могилу?
Тишина, лишь мерный стук звучал сквозь неё.
- Отсюда далековато будет... Дай мне время, и я придумаю участь получше. Для тебя... Того и гляди, и для себя.
Витней чувствовал себя разбитым. Днями напролёт корил за бездумность и никак не мог решить, что же делать дальше.
Работать.
Тогда в голову не приходило ничего лучшего. Стоят счёта за комнату в таверне, пустует желудок и карманы, даже возможность вернуться в Междуречье отпала, стоило закончиться последним сбережениям.
Морщинистые перчатки с болью стиснули кожу, плащ просел на плечах, газеты с лёгкостью опустились на дно сумки.
Зябко.
Под подошвой обуви хлюпала серо-желтая вода. Струящаяся вниз по улице, она то и дело выбилась из каменных траншей, захлёстывала улицу мутным потоком. Чавкала.
Что странно, на площади куда многолюднее, чем обычно. Посредине возвели деревянное сооружение, некое подобие сцены, вокруг которого плотными рядами выстроились прохожие.
В лицах - смута. Витней отметил это, стоило подступиться чуть ближе. Некоторые откровенно негодовали, стремились ускользнуть, сталкиваясь с общим сопротивлением толпы; другие смотрели с заинтересованностью, обменивались еле слышными фразами; третьи же выражали полное безразличие. Объединяло всех одно - ожидание. Чего? Витней никак не мог понять.
- Простите... Не подскажите, - он обратился к рядом стоящему мужчине. - Что здесь будет? Какой-то перфоманс?
Поначалу мужчина ничего не ответил; последовала усмешка, а потом и вовсе, он отмахнулся.
... Не воспринял всерьёз?...
Но настойчивость Витнея, читаемая как и в глазах, так и намерениях, отыскала должную реакцию.
- Очередная проповедь от Отчаянных, - в напряжении поморщился.
- Отчаянные?
- Разве не слышал?!
- Ни разу.
- Новаторы в политических кругах. Революционеры, если быть точнее. И, не дай Боже, им очутиться у власти!
- Они идут в разрез правительству?
- В разрез Тэлуму. Дай им возможность, и от храма останется лишь пепел.
- Против союза, значит, - пробормотал Витней.
- Дело не столько в союзе. Их, видите ли, душат старые порядки. Ни с того ни с сего, кого-то всколыхнуло неравенство и низшие слои! - саркастически усмехнулся. - Озаботило "лживое" правительство, абсолютистские козни... Тэлум здесь дело вторичное. Он символичен, оттого Отчаянные и винят его в безбожии. Другое дело союз больше ничего не скрепляет, кроме храма... Никто и представить себе не может, сколько денег было вложено в его строительство... Рухни Тэлум - рухнет и троевластие. И кому-кому, а Отчаянным будет проще взять всё в свои руки. Смута в их интересах.
- Неужто, правительство ничего не может предпринять?
... В голове не укладывалось...
- Отчаянные - сплошь одна молодёжь. Аристократическая, к тому же. Для них политика - сущее развлечение, - ненадолго замолчал. - Конечно, вякни они лишнее - тут же повяжут. В очередной раз. Все эти временные меры своего рода бездействие...
Гвардия тем днём сменила свои обычные позиции. Некоторые подступились вплотную к сцене, другие держались по близости, стараясь утихомирить толпу.
Напряжение зависло в воздухе, пылью забилось в лёгкие, песком скрежетало на зубах. Витней сухо сглотнул, крепче стиснул ручку вещевой сумки.
...Глухой стук...
На сцену поднялся стройный незнакомец, облаченный в длинный плащ из тёмной кожи, и что куда более значимо, лицо его скрывала омерзительнейшая маска. Маска чумного доктора. Но толпу это ничуть не поразило.
- Боже... - невольно сорвалось с губ.
Как оказалось, слишком громко.
Незнакомец развернулся на каблуках идеально отшлифованных сапог, сделал два плавных шага к краю сцены, параллельно снимая маску.
- Бога здесь нет, и, увы, не будет. Вы обознались, - столь приятный голос привёл к ещё большему удивлению.
Из-под клюва тут же проглянули ранее скрытые черты. Светлая кожа, контрастные чёрные волосы, чуть заостренные по краям ромбообразного лица; насыщенные карие глаза, в напряжении изогнутые брови.
- Вы многое на себя берёте, - Витней скривился. - Кого-кого, а Вас с Всевышним путать - слепотой страдать...
- Рад, что Вы не слепы, - не дослушав, отвернулся.
Гвардейцы обменялись напряжёнными взглядами. Толпа окончательно стихла.
- Добрый день, - брюнет расплылся в улыбке. - Рад видеть сегодня столь широкую на представителей публику. Рад знать, что, несмотря на пренеприятнейшую погоду, вы всё же здесь. С нами. И пусть солнце не сопутствует нам сегодня, благой путь всегда тернист и сложен, ведь только сквозь препятствия можно добраться к свету, - поднеся руки к груди, скрестил пальцы. - Отступление для тех, кто на нашей встречи впервые. Меня зовут Равен. Я являюсь представителем движения Отчаянных, и пусть не смущает, вас толика мрачности. Мы боремся за преобладание либералистических порядков, просвещение, ну и... конечно... - глаза Равена сверкнули в сторону гвардейцев. - Передачу бразд правления в грамотные руки.
Реакция пошла практически моментально. Одни из стражей метнулся к сцене, угрожающе занеся меч. Равен чуть пошатнулся, отступился к противоположному краю.
- Я ничего не нарушаю, - в лице возражение, в движениях полное спокойствие и покорность.
... Вид холодного оружия умиротворял...
- Ещё одно неверное слово, - гвардеец, крепкий мужчина средних лет (явно высшего чина), сипел чрез сжатые зубы. - И ты больше и на шаг не приблизишься к Тэлуму! Понял?! НИ НА ШАГ! Я ясно выразился?! Будешь ошиваться по подворотням и тавернам. Там и будешь язык распускать!... Чёртов щенок...
Равен нахмурился.
- Уже обещали.
Новая пауза. Гвардеец вопросительно вскинул брови.
- Вышвырнуть отсюда. Обещали. Но я ведь не один, нас много... - звучало с толикой задумчивости. - Уйдут одни - придут другие. Чем с большим сопротивлением мы сталкиваемся, тем серьёзнее относится к нашей деятельности правительство. Так? Вы можете заткнуть меня здесь, но на политической арене проявление грубой силы более чем не уместно. Дайте мне закончить выступление, - теперь во взгляде Равена зиял вызов.
- У тебя есть пять минут, чтобы свернуть этот балаган. Праздник косноязычия отменяется!- гвардеец отступился.
Равен с прежней театральностью скрестил пальцы, лучезарно улыбнулся.
- Как видите, - с наигранной грустью заключил. - Нам здесь не рады. Вместе с тем, хотелось бы сообщить, что приближаются дни весенних ярмарок. Традиционно, от имени нашего коллектива, приглашаю вас на серию лекций, посвящённых художественной культуре, философии, публицистической литературе. Устроим небольшой аукцион. В общем, - потянулся, разминая ноги. - проведём время в приятной, тёплой, радушной, - чётко выделял каждое слово, - во многом куда более лучшей обстановке, нежели сегодня. Извиняюсь за причинённые неудобства. Мы закончили, даже не начав... До новых встреч! Надеюсь...