CHAPTER 1. Фейт
***
— Пап, со мной всё будет хорошо, — сказала я, схватив рюкзак с дивана в гостиной.
Первый день в академии должен пройти без происшествий, хотя разум твердит мне обратное.
После окончания старшей школы мне удалось получить место стипендиата в «Сейнте» с помощью усердных подготовок к олимпиадам, которые проводит академия перед каждым началом нового учебного года. Успех на экзаменах, казалось, стал для меня не просто результатом упорной работы, но и толчком к новым вершинам в сфере архитектуры.
Сотни тысяч учеников старших классов со всего мира мечтают о поступлении в элитную академию Англии. Это заведение стало символом исключительности, куда стремятся попасть не только богатые дети влиятельных родителей, но и те, кто прошел трудный путь и самостоятельно сдал экзамены на поступление. Для многих этот университет олицетворяет шанс изменить свою судьбу, получить качественное образование и открывает двери к высоким карьерным достижениям.
Каждый год тысячи молодых людей, от малознакомых до тех, кто уже успел заявить о себе на международной арене, заполняют анкеты, готовятся к вступительным испытаниям, проходят собеседования. В этой гонке за возможность учиться в стенах легендарной академии важно не только блестящее резюме, но и искренняя страсть к учебе, стремление к самосовершенствованию.
— Я не могу выразить словами, как горжусь тобой, — произнес мужчина сорока пяти лет, его голос дрожал от эмоций.
Я слегка улыбнулась в ответ, поправив очки для зрения.
— Ты снова надела линзы? — спросил отец, посмотрев в мои глаза.
Да.
— Не хочу отличаться от остальных, — коротко ответила я.
Гетерохромия — особенность человека, при котором у него отличается цвет глаз. С детства у меня были глаза разного цвета: один голубой, словно волны океана, а другой яркий карий, как золотистый песок.
В школе я была объектом насмешек. Дети называли меня «странной», «монстром», и это резало мою душу. Я пыталась быть как все, но мое отражение в зеркале напоминало мне, что я всегда буду отличаться. Чтобы скрыть свою уникальность, я начала носить цветные линзы, придавая своему взгляду однородность.
Сначала это было облегчением — мир стал проще, знакомые взгляды перестали бросаться в глаза. Но с каждым днем я задумывалась о том, кто я на самом деле, без этой маски.
— Мне нужно идти, автобус подъедет через пять минут, — сказала я папе и, поправив университетскую форму, направилась к выходу из дома, где удержала внимание на рамке с фотографией на комоде.
На снимке — мы втроем: я совсем маленькая, папа и мама, молодая, улыбающаяся во весь рот. Эта фотография стала моим талисманом, моим якорем.
Мама.
Её улыбка здесь такая живая и заразительная. Именно такой я её и помню. Она всегда смеялась так, что у нее в уголках глаз собирались маленькие морщинки, а смех был звонкий, как колокольчик.
Смотрю на ее руки на фотографии. Те самые руки, которые обнимали меня, когда я плакала, заплетали косы, учили готовить. И пекли...
Мама никогда не работала в офисе или на заводе. Она была домашней волшебницей, создающей чудеса из муки, масла и сахара. Наш дом всегда пах ванилью, корицей, свежим хлебом. Она пекла торты, пироги, печенье на заказ. Просто сарафанное радио — и вот уже весь Берфорд знал о «золотых руках» нашей мамы.
Помню, как я любила сидеть на кухне, наблюдая за ней. Мука летала, как снег, масло таяло, как солнце, а из маминых рук рождались настоящие произведения искусства. Свадебные торты с кремовыми розами, пироги с ягодами, похожими на драгоценные камни, печенье в форме зверушек, вызывающие улыбку.
Запах маминой выпечки — это запах моего детства, запах дома, запах любви. Когда я закрываю глаза, я снова чувствую этот аромат, снова слышу мамин смех, снова вижу ее руки, ловко раскатывающие тесто.
После ее ухода запахи немного потускнели, краски поблекли. Я пыталась повторять ее рецепты, но у меня никогда не получалось так, как у нее. То тесто не поднималось, то крем расплывался, то вкус был совсем не тот.
Наверное, секрет был не только в рецепте, но и в той любви, которую мама вкладывала в каждое свое творение. В той светлой энергии, которой она наполняла дом.
— Она всегда верила в твои способности. Я представляю, как бы она радовалась, видя тебя на пороге новой жизни, — мягкий голос отца, остановил мои накапливающиеся слезы.
Я почувствовала, как тепло памяти о маме окутывает меня, словно мягкий шарф.
Я найду Его.
Обещаю, мам.
Покинув дом, я направилась в сторону остановки.
Тридцать километров. Ровно столько меня отделяет от моей мечты. Двадцать километров разбитой дороги, проселочных пейзажей и гудящего двигателя автобуса. Двадцать километров, которые для кого-то могут показаться мелочью, для меня – целое испытание.
Академия «Сейнт». Я мечтала туда поступить с тех самых пор, как впервые увидела чертежи старинного замка в старой книжке. Линии, углы, перспектива — все это завораживало меня, манило в мир, где можно создавать красоту из ничего.
Мой дом находится в городке Берфорд, население которого не превышает пяти тысяч человек. Здесь живут мои близкие, здесь мой покой и мой уют. Но здесь нет архитектуры, здесь нет того, что зовет меня. И ради своей мечты я готова трястись в автобусе, слушая гул мотора и споры пассажиров. Готова к ранним подъемам и поздним возвращениям, к усталости и недосыпу.
Но это только половина правды. Вторая... она намного сложнее. Университет — это не только архитектура. Это место, где я, возможно, найду Его. Того самого человека, который перевернул мою жизнь.
Я не знаю, кто он, как его зовут, чем он занимается, но я верю, что в этом университете, среди сотен лиц, я найду Его. Я буду искать каждый день, в каждой аудитории, в каждой библиотеке, в каждой улыбке. Я буду всматриваться в каждое лицо, надеясь увидеть тот самый взгляд, тот самый силуэт.
Тридцать километров... Это не расстояние, это путь. Путь к моей мечте и надежде обрести справедливость. И я готова пройти его, каким бы трудным он ни был.
Сев на последний ряд общественного транспорта, я надела наушники и, закрыв глаза, услышала первые ноты «Secrets and Lies» — Ruelle.
Мелодия погрузила меня в воспоминания — в тот день, когда всё изменилось.
***
Четыре месяца назад.
Ночной майский воздух проникал в легкие сквозь открытое окно автомобиля.
Мама, что сидит на водительском сидение, сконцентрирована на дороге, в то время, пока я, задумавшись, смотрю вдаль лесной чащи, которую мы проезжаем.
Майская ночь обволакивает машину густым, темным покрывалом. Фары прорезают тьму, высвечивая лишь небольшой островок асфальта перед нами. Кажется, будто мы плывем в бесконечном океане, а луна — наш единственный маяк.
Мама молчит, устремив взгляд в дорогу, в то время, пока я, задумавшись, смотрю вдаль лесной чащи, которую мы проезжаем.
В салоне тихо, слышно лишь тихое мурлыканье радио. Обычно, в таких поездках она рассказывает мне смешные истории или поет песни. Сегодня — тишина. Она устала.
Мы возвращаемся домой из Лондона. Отвозили папу. Опять.
Я уже привыкла к этим ночным поездкам. Стало обыденностью, что ли. Хотя, наверное, это не совсем правильно. Все-таки, провожать папу — это всегда немного грустно. Он у нас такой... надежный, такой свой. А без него дом кажется каким-то пустым.
Он работает слесарем. Не каким-нибудь там супер-менеджером или программистом, а простым слесарем. Но он лучший в своем деле. В Лондоне его ценят. Говорит, там его опыт и знания востребованы. Здесь, в Берфорде, с хорошей работой негусто. А папа хочет, чтобы у нас с мамой все было хорошо.
Поэтому он и мотается туда-сюда. Две недели дома — четыре в Лондоне. И так уже несколько лет. Он скучает, конечно. По маме, по мне. Но он терпит. Потому что знает, что делает это ради нас.
Дорога длилась всего два часа, но в моих глазах это время стало символом ожидания и мечты жить в столице Англии, не думая о расстоянии.
Проезжая через мост, ведущий в сторону дома, сквозь лобовое стекло, я заметила две пары фар, что на скорости приближались в нашу сторону. Звук ревущих моторов привлек внимание мамы. Встречные автомобили, словно не видя нас, продолжали ехать с невероятной скоростью.
— Мам, — затаила я дыхание, сжавшись в сидение автомобиля.
На лице мамы появилось беспокойство.
— Боже, — прошептала женщина, сжала руки на руле и вжала педаль газа в пол, чтобы успеть выехать с моста и сместиться на обочину.
Всё произошло в мгновение ока. Какой-то резкий визг шин, мамин испуганный крик, и мир перевернулся. В буквальном смысле. Мы летели вниз.
Машина замерла. Вода хлынула внутрь, обжигая холодом. Сердце бешено колотилось, в ушах звенело. Я попыталась расстегнуть ремень, но руки не слушались, скользили по пластику.
— Мама, — прохрипела я, пытаясь разглядеть ее в полумраке.
— Я здесь, держись! — донесся приглушенный голос мамы.
Вода прибывала с каждой секундой. Холод сковывал тело, дышать становилось все труднее. Помню, как мама помогла мне отстегнуть ремень. Мы отчаянно пытались открыть двери, но их заклинило. Машина постепенно опускалась на дно.
Вспомнив о задней части, я кое-как перебралась на заднее сиденье. Оно, к счастью, было относительно свободно от воды. С трудом удалось опустить стекло. Ледяная вода хлынула в салон, оглушая и обжигая.
Вынырнув, я судорожно вдохнула воздух.
— Мама! Мама, давай! — я кричала, захлебываясь водой.
Мама попыталась перелезть через передние сиденья, но зацепилась за что-то. Я не видела, за что именно, но она отчаянно пыталась освободиться. Вода поднималась все выше, закрывая ей лицо.
— Плыви, доченька! — услышала я голос.
Я должна.
Я спасу.
Мы выберемся.
Я попыталась подплыть к машине, помочь ей, но мама оттолкнула меня.
— Нет, пожалуйста! Я помогу! Прошу!
Слезы смешивались с водой, жгли глаза. Я не хотела ее бросать.
Холод, страх, отчаяние — все смешалось в один ужасный ком. Я видела, как машина медленно уходит под воду. Видела, как угасает свет фар.
— Мамочка! Мама, нет! — кричала я, но в ответ была лишь тишина.
Прошу.
Пожалуйста.
Не оставляй нас.
Не оставляй меня.
Выбравшись на берег, я рухнула на землю, обессиленная и раздавленная горем. Холод пронизывал до костей, но боль в сердце была невыносимо сильнее. Я смотрела на темную гладь озера и знала — там, на дне, осталась часть меня. Навсегда.
♡