ЭПИЛОГ
В коридоре слышатся гулкие, ритмичные шаги. София знает, что сейчас в палату заглянет лечащий врач, и тяжко вздыхает. Он приходит в одно и то же время, всегда начиная свой обход с Софии и заканчивая ею же. За полтора месяца девушка смогла привыкнуть к определению времени по солнцу. Когда оно переваливало за горизонт, поднимаясь чуть выше верхушек деревьев, приходил врач. Часов в палате не было — по словам медсестер и медбратьев, которые заглядывали к Софии, звуки тикающих стрелок раздражают и доводят до истерики здешних пациентов.
Не поднимая веки, девушка молча переворачивается на другой бок и надеется, что ей удастся притвориться спящей, что получится избежать разговора. Скрипнули несмазанные дверные петли.
— Доброго дня, — бодро произнес мужчина.
Девушка вяло приоткрывает веки и косится в сторону двери. Прикрывая за собой дверцу палаты, мужчина поправляет халат и улыбается Софии. Но та отводит взгляд, продолжая угрюмо смотреть в светлые побеленные потолки.
Мужчина понятливо кивает, не ожидая от нее ответного приветствия, и проверяет лист, прикрепленный к планшетке. Проходится пальцем по результатам анализов, по результатам тестирования, по общим данным. И останавливается на своей пометке, написанной карандашом: «УТОЧНИ ПРО РЕКТОРА И ИЗНОС!»
Врач бегло проходится глазами по остальным пропечатанным словам, игнорируя давно заученные диагнозы и рекомендации по лечению. Вздохнув, он отложил планшетку с прикрепленными к ней листками. Натянул на лицо улыбку и спросил:
— Как началось твое утро?
— Как всегда.
— Что-нибудь вспомнила?
— Ничего особенного, о чем было бы интересно поговорить.
Мужчина покосился на пометку. «РЕКТОР И ИЗНОС» бросилось в глаза, а язык, не успев согласовать свою речь с мозгом, залепетал:
— Ты знаешь, что ректор твой Академии погиб?
Врач, хоть и имел зрение, уходящее в минус, но не заметить явный испуг на лице девушки не мог. София вздрогнула и покрылась холодным потом. Она помнила. Но врачебная этика гласит о том, что давить на своих пациентов, грубить им или слишком упорно пытаться вытащить признание из их уст, запрещается. И поэтому мужчина, поправив очки на переносице, бархатно спросил:
— Поделишься со мной?
София поначалу отрицательно замотала головой, отказываясь делиться огрызками воспоминаний с психотерапевтом. Но через пару секунд все-таки выдохнула тихое:
— Я знаю, что он погиб, — девушка зашуршала одеялом и привстала с кровати. — Я была в тот день в Академии. Просила восстановить меня на учебу.
Мужчина потянулся к планшетке и достал карандаш, чтобы приготовиться записывать на чистые поля листов слова Софии. Но та, вопреки ожиданиям, замолчала.
— Тебе тяжело об этом говорить?
— Нет, просто... — она замялась. — Я больше ничего не помню. Кроме того, что сказала — ничего.
Врач положил тонкую дощечку с листами на колени и неотчуждаемо поглядел на Софию. Она изменилась в лице с того дня, как впервые по определению судебной экспертизы ее зачислили в ряды невменяемых. Темные круги под глазами от недосыпа девушка оправдывала тем, что ночами ей приходят обрывки воспоминаний, а сон мешает восполнять ей утерянные частички памяти. Тогда ей прописали снотворное. Она заметно похудела — виной тому было нежелание девушки есть. Тогда ей начали ставить капельницы и колоть витамины. Но проблемы с памятью излечить таблетками не удавалось. Проблема была заложена глубже, чем предполагалось, и пока действенных методов для восполнения пустот в воспоминаниях не было.
Мужчина переворачивает лист и пишет карандашом на белой части: «Ректор — погиб; эмоциональный фон при разговоре стабилен, воспоминания частично нарушены». Оторвавшись от написания, он интересуется:
— Не помнишь, одна ли ты была?
И жмурит глаза, ожидая ответ на волнующий его вопрос. Полицейские, занимающиеся делом Софии, на суде предъявили ясные и правдивые показания студенток. Тех, которые видели Софию с каким-то странным парнем в тот самый день.
— Одна, — говорит София.
Врач удивленно поднимает брови — лицо девушки спокойно и расслабленно. Она вряд ли лжет ему, ведь глаза не выражают переживаний, а пальцы смиренно лежат на коленях. Мужчина опускает взгляд в лист. Надавливает на карандаш и пишет: «Эмоциональный фон также стабилен; пациентка утверждает, что была одна».
Затем вновь выпрямляется и собирается задать ей еще один вопрос, но вовремя одумывается и снова берет в руки карандаш. «Уточнение диагноза — кататимная амнезия». Он внимательно осматривает сделанные пометки и вздыхает. Вечером ему придется обсудить этот случай с другими докторами. Пока он не способен поставить точный диагноз, он не может гарантировать Софии ни возвращения памяти, ни постепенного восстановления некоторых фрагментов, ни полного забвения.
— Еще что-нибудь удалось вспомнить? — мужчина вновь поправляет очки.
— Я помню... Помню, как на меня напали... — София хмурится. — Но... Не могу ничего вспомнить, кроме того, что было темно. И... И их было двое.
Врач нервно облизывает губы. В сведениях, приводимых медицинской экспертизой и осмотром, София не была изнасилована — она все еще оставалась девственницей. Если на нее действительно было совершено покушение, тем более двумя людьми, то кто-то смог ее спасти?
— Я должен спросить тебя, — вежливо произнес мужчина. — Можем ли мы продолжить разговор касаемо этой темы или тебе трудно морально?
София, подняв взгляд совершенно спокойных глаз орехового цвета на врача, равнодушно ответила:
— Я не могу вспомнить больше.
Тогда на оборотной части листа появилась еще одна запись: «Эмоциональный фон стабилен. Ректор и попытка изнасилования не вызывают в пациентке бурного отклика». Мужчина вздыхает, осознав, что большего София ему не расскажет. И умело переводит тему разговора, когда улыбается и начинает вести обычную беседу с девушкой.
— Медсестра сказала мне, что ты с утра успела уже наворотить дел, — заговорил он звучным голосом.
— Я попросила ее дать мне ножницы, — отвечает София. — Она отказалась и заявила, что не позволит сделать мне это снова, — девушка закатила глаза.
Врач аккуратно, стараясь не стеснять молодую пациентку, присаживается на стул напротив ее кровати. Утвердительно кивает и поднимает бровь, призывая рассказывать девушку дальше.
— А зачем тебе нужны были ножницы? — тактично осведомляется мужчина.
Его обеспокоенный взгляд падает на руки девушки, покрытые шрамами. И этот взгляд не остается незамеченным Софией. Она поднимает руку, показывая целостность кожи и разглаживающийся шрам, и уверенно говорит:
— Не для этого, не переживайте.
Под «этим» они подразумевали попытку самоубийства. Неоднократную попытку, как показали исследования шрамов на запястьях. И, стараясь не травмировать и без того пострадавшую психику девушки, всему персоналу клиники было запрещено упоминать о суициде прямым текстом. Иллюзорная забота оказалась для Софии совершенно ненужной вещью — она была больна, а не глупа. Но, чтобы не ухудшать свое положение, ей приходилось скрывать слово «самоубийство» словом «это».
— Я и не переживал, — он улыбнулся. — Так зачем тебе нужны были ножницы?
Он внимательно поглядел на девушку и сложил руки на груди, ожидая ответа. София, выдохнув, опустила голову и бесстрастно ответила:
— У меня волосы отрасли.
Врач вновь заискрился улыбкой.
— Ты хотела подстричься? — пробормотал он, разглядывая мягкие черты лица, обрамленные кудрявыми локонами. — Ты и так красивая, куда краше?
София подняла голову. Ничего не говоря, она посмотрела на мужчину холодным, пустым взглядом и резко поднялась с постели, шурша покрывалом. Босые ноги зашлепали по кафельной плитке. Девушка отвернулась от врача, подошла к окну и через решетку, установленную по ту сторону стекла, окинула взглядом лесные верхушки.
— Все в порядке? — озадаченно спросил мужчина, поднимаясь следом.
— Все в порядке.
Но голос дрожал. И врач, работающий в клинике с подобными пациентами уже седьмой год, забеспокоился. Он спросил еще раз, уведомляясь о состоянии девушки.
— Я в порядке, — повторила она, но уже более уверенно.
Мужчина не поверил, однако кивнул и вышел из палаты. Выйдя, он дойдет до стойки дежурящего медбрата и попросит приглядеть за Софией. И тщательнее наблюдать за ее сегодняшним поведением, вплоть до аппетита. Что-то гулко билось под сердцем, вызывало беспокойство, давящее предчувствие.
Но врач постарался откинуть навеваемые тяжелые мысли и открепил с планшетки листы. Подал их медбрату, который по душевной просьбе отложил бумаги в отдельную стопку. И взял документы и анализы остальных пациентов, отправляясь в ежедневный заход по палатам.
Проходя мимо комнаты Софии, он не удержался и из-за дикого переживания и заинтересованности заглянул в небольшое окошечко на двери. Девушка все также неподвижно стояла у окна. Мужчина вздохнул, поправив очки, сползающие с переносицы, и пошел дальше, вдоль по длинному коридору.
Но если бы он задержался, если бы остался ненадолго, если бы обратил внимание... Он бы увидел, как сухие губы Софии задумчиво, рефлекторно прошептали:
«Ему нравятся короткие волосы».
***
Костры Преисподней горят тем же пламенем, излучают тот же жар, что и прежде. Но теперь Спериус каждой частицей тела ощущает, что этот огонь, раздор и бедлам вокруг — это его прерогатива. Жизнь человеческих душ, томящихся за свои грехи, не изменилась; не изменился и уклад слуг Густы — Спериус позволил ей оставить за собой всю прислугу.
Изменилась лишь жизнь самого Спериуса и Фиде.
Больше они не были изгоями: на них не показывали пальцем, не косили взгляды и не стремились задеть фразами о незаконном рождении наследника. Их стали уважать и бояться. Страх плотно связался с жизненно необходимым желанием занять место под солнцем: и никто не брезговал опуститься до подчинения.
Спериус воздвигал себе пьедестал, который строился на множествах костей тех, кто отказывался подминаться на него. Его не поддержали некоторые слуги Густы, который все еще верили, что их Госпожа вернется. И что накажет за то, что они предали свою Хозяйку. Что убьет их. Страх смерти заставил отказаться от принятия нового правителя. Но тогда смерть им пришлось получить не от рук своей Госпожи, а от рук Спериуса.
Демон присел напротив медных прутьев, разгреб рукой подстеленную солому и занял место поудобнее. Повернув голову, он улыбнулся, увидев решетку, за которой сидела уставшая и измотанная сестра.
— Доброго дня, — произнес он.
Демонесса вздрогнула от звонкого голоса Спериуса и захлопала глазами, ориентируясь на звук. Сглотнуть ей удалось с трудом из-за пересохшего горла. Спериус увидел, как она облизнула полопавшиеся губы и оглядела руки вернувшегося брата, которые были пусты. Он спокойно сказал ей:
— Тебя покормят через час.
— Тогда зачем пришел? — хрипло спросила девушка.
Она с трудом отодвинулась от прохладной стены, к которой прижималась все время, что ей удалось поспать. Тело затекло.
— Поделиться успехами, — усмехается парень.
— Хвастаться больше некому?
Спериус проигнорировал и начал рассказывать:
— Я позволил Дэмиэнусу вернуться в мир людей.
Густа удивилась, подняв брови и едва слышно ахнув, но вскоре вернула себе холодное, равнодушное выражение лица. Возвращать свободу тому, кто заслужил лишь заточение, было нельзя. Она хмуро отвернулась. А Спериус продолжил:
— И позволил Клетесу, — он постарался выделить его имя. –Решать самому, где он будет со своими Гончими. Я дал ему свободу выбора. Теперь ему разрешено находиться и в нашем, и в человеческом мире.
Густа с силой прикусила нижнюю губу. Разгоряченный воздух сипло выходил через раздутые ноздри девушки. Тяжко выдохнув, она закрыла глаза. Мысленные ругательства посыпались на Клетеса, на весь его род, на всю семью — на то, чего у Клетеса не было. Густе было просто необходимо выговориться, выплеснуть скопившуюся желчь.
Но при Спериусе показывать свой гнев она не собиралась. Образ гордой и властной демонессы был разрушен, когда он публично ее унизил, но все-таки она сумела сохранить в себе капли горделивости.
— А еще я понял, что сейчас все решают холодный расчет и злоба.
— Молодец, — коротко ответила девушка.
Между ними повисает недолгое молчание. Но Спериус вдруг усмехается и наклоняет голову, обращаясь к сестре:
— Ты уже думаешь о том, как сбежать?
— Да, — предельно честно.
— А месть планируешь?
— Да.
Густа поворачивает голову к Спериусу и не скрывает своей злобной улыбки. Время, которое ей отводилось на мысли, время, в которое ее брат отсутствовал... Любое время, в которое ей удавалось отыскать успокоение, она тратила на мысли о возмездии.
— Но ничего не делаешь? — ехидно спрашивает Спериус.
— Да.
Демонические семьи — это все равно, что разморенная волчья стая. Каждый считает себя вожаком, каждый хочет оторвать от общей добычи больший кусок, каждый жаждет истребить своего соперника. Но семья, какой бы она не была, связана кровными узами.
Поэтому Густа не смогла убить Спериуса. Поэтому Спериус не убьет Густу.
Он улыбается, поднимаясь с места и решая закончить разговор. Но перед тем, как уйти, говорит:
«Убивать тебя каждый день — это мой удел.
Умирать молча — это твой выбор».
Он оставляет ее снова одну, в раздражающей тишине и одиночестве. Спериус не убьет ее, не сможет сделать этого лишь по той причине, что обязан ей жизнью. Ведь Густа имела в своих руках невиданную власть — но не покушалась на жизнь брата. Любые ее действия имели границы дозволенного.
Спериус был благодарен за сохранение своей жизни. И решил отплатить той же монетой. Жизнь за жизнь.
В мыслях всплывает образ Софии, которая столь самоотверженно ставила собственную жизнь на кон. Свою хрупкую, чистую душу. Спериус поднимается по лестнице, звучно топая по ступеням. Выкинуть человеческую девицу, плотно засевшую в голове, выкинуть из мыслей никак не удавалось.
Он вздохнул. Фиделис, остававшися ждать наверху, радостно поднял уши и заулыбался вернувшемуся Господину. Спериус оставался хмурым.
— Какие-нибудь новости есть? — спросил он.
Забыться в работе, чтобы не думать о Софии, — единственный правильный выход, представляющийся сейчас.
— Да, Господин!
И Фиде начал бесперебойно вещать о происходящем в разных уголках земель, перешедших во владение Спериуса. Проблем с соседними Высшими Демонами, с собственным признанием как истинный наследник, с возобновлением прежнего престижа было много.
Спериус ухмыльнулся. Лишь борьба даст ему права. Ни человеческая девушка, ни трудности с сестрой не убавляли в нем энтузиазма. Волчий фарс и непревзойденная сила, сосредоточенная в одних руках — именно то, ради чего Спериус шел на риск.
И он достиг того, о чем так страстно желал.
Хотя на душе оставался неприятный осадок, о котором демон старался не вспоминать. Пагубные привязанности ломают судьбы: наркотики, алкоголь... Все это убивает людей, заставляет морально истязать свой дух — но они подписываются на свою смерть добровольно, заведомо зная о возможных опасностях.
Спериус мог бы продолжить этот список. Дополнить ряд пагубных привязанностей словом «влюбленность». От ее невозможно защититься, невозможно предугадать, невозможно исцелиться.
Демоны не умеют любить. Они умеют привязываться. Они умеют выбирать своих жертв и ждать, пока те сами не придут к ним в руки. А Спериус умеет ждать.
Он улыбнулся и потрепал весело трепещущего Фиделиса по пушистым ушам. Низший Демон радостно засмущался и продолжил рассказ о событиях в Преисподней с большим энтузиазмом.
Демонам нужна лишь власть и влияние.
Они станут легендами.
Кататимная амнезия - утрата памяти, являющаяся содержанием бурного эмоционального взрыва. Больной забывает только определённые лица и события, которые связаны с особыми переживаниями.