• Глава 37.
Вечернее солнце золотило пустые трибуны, окрашивая пластиковые сиденья в медные оттенки. Джини сидела, поджав колени к груди, и ковыряла отслоившуюся краску на скамье. Каждый скол напоминал ей кусочки собственной брони - той самой, что годами клеила из шуток и громкого смеха. Свитер жалил кожу, как тысяча муравьёв, напоминая, что даже в одежде она отличается. Джинджер сжала складки ткани, ощущая предательскую мягкость живота. «Эй, Джин, ты там свитером скрываешь второй завтрак?» - эхо чужого голоса застряло в рёбрах, как заноза. Она вспомнила, как вчера Жак невольно задержал взгляд на её мокрой от пота футболке после физкультуры - этот миг жёг хуже любого оскорбления.
Она вдохнула глубже, пытаясь заполнить лёгкие тем самым воздухом, что когда-то пах лимонными леденцами и мальчишеским антиперспирантом. Восьмой класс. Спортивный зал. Смешки парней из-за расстегнутой пуговицы на юбке. Кулаки действовали машинально, но когда боль в содранных костяшках начала пульсировать, она вдруг поняла: можно разбить нос обидчику, но не его мысли.
Тогда её нашёл Жак. Не с глупыми утешениями, а с банкой газировки, конденсат которой капал на пол, как слёзы, которые она позволила себе. Он сел рядом, не спрашивая разрешения, его колено намеренно коснулось её дрожащего бедра, а плечо стало маяком в бушующем море стыда. «Ты торнадо, - сказал он, - сносишь всё на своём пути. Только ты умудряешься после бури разбрасывать не обломки, а надежду. И конфетные обёртки, конечно». Его смех в тот день прозвучал хрипло - он только что вырвался с тренировки, и запах геля для душа смешивался с железным привкусом крови на её губах.
Джинджер провела языком по выпуклости на внутренней стороне щеки, где заживала ранка от нервного прикусывания. Горький привкус напомнил о мочегонных таблетках, которые мама заставляла принимать во время еды. Сейчас она ответила бы иначе. Не съязвила бы про «нарцисса», а спросила: «А если торнадо устал? Если ему надоело быть стихией, которую все либо боятся, либо ждут, чтобы прибрать за ней мусор?».
Но тогда просто прижалась лбом к его ключице, украдкой вдыхая запах, который с тех пор изменился. Пальцы в её волосах не пытались пригладить непокорные кудри, а запутались в них, как в колючей проволоке. «Не привыкай», - буркнула Джинджер, чувствуя, как его смех вибрирует у неё в груди. И добавила про себя: «Потому что если привыкнешь, я могу поверить, что кто-то выдержит быть на пути моего урагана».
Щелчок затвора вырвал её из прошлого, заставив вздрогнуть. Джинджер обернулась и увидела Седрика, стоящего на ступеньках с фотоаппаратом в руках. Его карие глаза изучали её через объектив с холодноватым любопытством учёного.
-Ты что, следишь за мной? - Джини нахмурилась, застёгивая куртку, чтобы спрятать свитер.
-Нет. Просто... когда ты смеёшься, глаза у тебя всё равно грустные. Как будто смех - это дверь, а за ней пустая комната, - Седрик опустил камеру, резким движением поправив ремешок. - А я пытаюсь найти правду в людях.
Джинджер фыркнула, но уголки губ дрогнули. Седрик сел на два ряда ниже, держа дистанцию, словно понимал её недоверие. Его кроссовки были криво зашнурованы - деталь, которая неожиданно обезоружила.
-Дай угадаю: хочешь сфотографировать, как жирная девчонка ревёт на стадионе? - Она провела ладонью по щеке, стирая дорожки туши.
-Жирная? - он нахмурился, будто услышал абсурдный термин из чужого языка. - Знаешь, на каких фотографиях люди чаще всего задерживают взгляд? На тех, где есть противоречия. А ты как ёж - колючая, но настоящая.
Он переключил фотоаппарат в режим просмотра и протянул ей. Сквозь трещину на экране Джини увидела себя, залитую золотым светом, с растрёпанными волосами и следами слёз на щеках. Но вместо жалкой - она выглядела... живой. Как человек, разрешивший себе быть уязвимым, но не сломленным.
-Почему ты всегда снимаешь всех без спроса? - Спросила Джини тише, прикрывая рукой дрожащий подбородок. - Стейси говорила, ты даже её подловил в момент... - она запнулась, заметив, как его руки сжали пластик сидения до побеления кожи.
-Потому что люди не умеют видеть себя настоящими, - он достал из рюкзака старый снимок: мальчик лет десяти в слишком нарядном костюме, с лицом, искажённым плачем. - В детстве меня дразнили «куклой» из-за тощей фигуры. Смеялись, что я похож на девочку. Мой дед когда-то сказал: «Если смеются над твоей странностью - значит, ты вырвался из стада. А это дороже тупых ярлыков».
Джини рассмеялась, и звук получился хриплым, как после долгого молчания. Седрик кивнул, будто принял это за благодарность. Тишина между ними стала мягче, но не исчезла.
-Мама говорит, что если я хочу кому-то понравится - нужно меняться, - сказала Джинджер, возвращая фотоаппарат. - Твой дед оказался мудрее.
-А ещё страшным ворчуном, - Седрик провёл ногтем по трещине на экране. - Однажды он заставил меня снять сотню кадров лужи, пока я не понял, что даже в грязи есть отражение неба...
-Ты уверен, что поступаешь правильно со Стейси? - Она внезапно перебила, впиваясь в него прищуренным взглядом. - Снимаешь, суёшься в её дела...
Седрик встал, дернув рюкзак на плечо. Его лицо оставалось спокойным, но пальцы перебирали ремешок камеры, выдавая нервозность.
-Я живу эту жизнь впервые, - он отвернулся, чтобы спрятать эмоции. - И не знаю, где грань между «правильно» и «больно»... - он сделал ещё один щелчок, запечатлев её руку, сжатую в кулак, готовую как к удару, так и к объятиям, и отступил к проходу. - Но иногда камера - единственный способ сказать то, что не получается словами.
Перед тем как исчезнуть, он обернулся, бросив напоследок:
-Передай Стейси... нет, не надо ничего передавать.
Джинджер осталась в одиночестве с внезапной лёгкостью в груди. Она перевела взгляд на закатное небо, где солнце почти скрылось за горизонтом. В кармане зажужжал телефон - Шани написала, что не придёт из-за «срочных дел».
Джини уже собиралась уходить, когда услышала знакомый свист. Тот самый, что когда-то выманивал её из дома под предлогом «подышать воздухом перед сном».
Жак шёл к ней, переступая через сидения, с закинутой за плечо спортивной сумкой. Кроссовки оставляли на пластике мутные следы грязи. Он замедлил шаг, словно давая ей время передумать, а его пальцы нервно перебирали застёжку кармана. Достал из него смятую упаковку мармеладок где не хватало жёлтых медвежат - её любимых, и протянул, не глядя в глаза.
-Держи. Ты же... - голос сорвался, будто он репетировал эту фразу несколько раз по дороге. - Любишь эту кислятину.
Джинджер взяла конфету, разминая её в пальцах. Сахарная пудра осыпалась на джинсы, оставляя белые пятна, похожие на звёзды в ночном небе. Жак плюхнулся рядом, намеренно оставив между ними расстояние в ладонь. От него пахло цитрусовым парфюмом и мокрой травой. Он прищурился на поле, где ветер гонял смятые бумажки, но уголком глаза следил, как Джини сжимает мармеладку.
-Как ты? - выпалила она, не выдержав паузы. Джинджер потянула капюшон на глаза, но Жак тут же дёрнул за шнурок, открывая её лицо. Пальцы задели щёку, и она вздрогнула, как от удара. - То есть... Ну, вы же расстались с Шани. Всё нормально?
Жак смотрел на неё, медленно пережёвывая конфету. В его взгляде не было привычной насмешки - только усталое понимание.
-Думал, ты спросишь про предстоящую игру или доклад по истории, - он снисходительно улыбнулся, но уголки губ против воли опустились. - А оказалось, переживаешь.
Джинджер шмыгнула носом, стряхивая несуществующую пыль с рукава.
-Просто... странно осознавать, что ты без Шани. Вы же всегда...
-Всегда притворялись, что нам весело? - Жак достал из пачки ещё одиного медвежонка, откусывая с чрезмерной агрессией. Сахар хрустнул на зубах. - Слушай, если я скажу, что скучаю по её разговорам про моду - поверишь?
Джини вздохнула. Она собиралась уйти - сбежать, как трусиха. Но ноги налились свинцом, отказываясь слушаться.
-Разве у тебя не тренировка? - Включила телефон, показывая время, но тут же спрятала рукав в карман, чтобы не выдать трепет в пальцах.
-Сегодня прогуляю, - Жак откинулся на спинку, закинув руки за голову. Его толстовка задралась, обнажив полоску живота. Джини быстро отвела взгляд, но успела заметить шрам над бедром - след от операции по удалению аппендицита. - Тренер уже рвёт волосы на себе, наверное.
-А ты не боишься... - она замолчала, решив не затрагивать больную тему.
-Что выкинут из команды? - Он закинул ноги на переднее сидение - жест выглядел наигранно-беззаботным, но ладонь непроизвольно сжалась, как будто Жак мысленно бился с невидимым противником. - Может и выкинут. Но сегодня я почему-то уверен - даже если так, найду что-то... настоящее.
Жак вдруг ухмыльнулся, и Джини узнала в этой улыбке четырнадцатилетнего мальчишку, который когда-то учил её правилам футбола на заброшенной площадке. Тогда он шутил, что высокомерным принцессам не место на поле, но его глаза горели. Сердце сдавило щемящей болью, а в носу защипало. Она прижала ладонь к груди, пытаясь унять бешеный пульс, но потом резко поднялась. Схватив рюкзак, Джинджер молча направилась прочь, но на последней ступени, почувствовала его пальцы, обхватившие запястье. Ноги подкосились, и Джинджер едва не упала, сумев ухватиться за ограждение.
-Давай сбежим? - Жак отпустил её руку и обошёл, перекрывая путь. Предложение прозвучало сдавленно, словно он боролся с самим собой. - Купим чего-то вредного. Как в старые времена.
Он не стал дожидаться ответа, спрыгнул на землю, но замедлил шаг, предоставляя ей выбор. Джинджер колебалась, сжимая пустую обёртку. Взгляд лихорадочно метался по пространству, но ноги, будто помня старые рефлексы, сами понеслись следом.
-Только если ты платишь, - буркнула Джинджер, догоняя его.
Она незаметно сравнивала шаг - его широкий, размашистый, её - короткий, семенящий. Но когда он намеренно замедлился, подстраиваясь под её ритм, Джинджер позволила себе улыбнуться. А потом они сорвались, смеясь и толкаясь, пока не оказались на парковке у машины Жака.
-Куда мы поедем? - Джинджер задыхалась от эмоций и бега, пристёгивая ремень безопасности. Пальцы онемели, и пряжка трижды выскальзывала из рук.
Жак не ответил, но губы дрогнули. Он выезжал с места, слишком резко нажимая на газ, словно убегал от чего-то. Джини сжимала кулаки всю дорогу, впиваясь ногтями в ладони. Когда машина остановилась у входа в парк, Жак не сразу выключил двигатель. Пальцы его впивались в руль так, что белели костяшки. В салоне пахло морским ароматизатором и старой кожей сидений - запах, который Джини всегда ассоциировала с ночными побегами за хот-догами в девятом классе.
-Арчи говорит, что нам нужно следить за питанием, - он щелкнул её ремень, но не откинулся назад, а замер, глядя на колени. - Помнишь, как мы с тобой воровали пончики у миссис Ванпель?
Джинджер не сдержала смешка, проводя пальцем по потёртой обивке двери. Там всё ещё виднелась царапина от ключей - след «аварии», когда Жак учил её парковаться, а она в панике дёрнула ручник.
-Ты тогда клялся, что отмоешь пятно от глазури, - она намерено ткнула в коричневый след на потолке.
Жак повернулся, и в его улыбке мелькнули новые морщинки - те, что возникали только в моменты настоящей, не сыгранной, радости.
-А ты обещала никогда не напоминать.
Они вышли одновременно, дверные ручки щёлкнули в унисон. Воздух обжёг лёгкие влагой и запахом вялых листьев. Джини задержалась у капота, наблюдая, как Жак бьёт по камешку. Он отскочил к её ногам, и она пнула его обратно, попадая точно в задник его кроссовка.
-Предлагаю отметить воспоминания мороженым, - торжественно провозгласил Жак.
Джини кивнула, и лишь когда тепло его руки просочилось под её кожу, она осознала, что их ладони сплелись - неловко, но неотвратимо, как корни деревьев. Шершавая подушечка его большого пальца легла на её запястье, и она сглотнула, боясь, что он почувствует бешеный пульс.
У киоска Жак замер, разглядывая ассортимент, а Джинджер заметила, как он перебирает монеты в кармане с тревожным звоном. Странно было вдеть его неуверенным - того самого Жака, что побеждал в футболе под рёв болельщиков. В витрине отражались их силуэты: её округлые щёки рядом с его точёным профилем. «Мы как персонажи из мультфильма», - подумала она, вспоминая, как Шани когда-то назвала их «Тимон и Пумба».
-Ты будешь клубничное? - Жак обернулся, и Джинджер кивнула, стиснув зубы. Ванильное бы подошло. Или шоколадное. Но клубничное...
Он протянул рожок, и Джини сжала его так, что вафля затрещала. Первый укус ударил в нёбо химической сладостью. Розовый шарик напомнил о ночи, когда она давилась слезами и клубничными конфетами в ванной, прячась от родителей.
-Что с тобой? - Жак наклонился, и его чёлка упала на лоб, делая взгляд мягче. - Выглядишь бледной.
Его палец коснулся щеки, и Джинджер дёрнулась, будто обожжённая. Где-то глубоко внутри заныло знакомое чувство - словно тысячи иголок впивались в рёбра, напоминая: «Он увидит. Увидит всё».
-Почему ты сидела на стадионе одна? - Его шёпот вернул её в тот день, когда она, стыдясь, призналась, что до сих пор ест шоколадки тайком, потому что дома они запрещены. Тогда он молча развернул фантик, отломил кусочек и сунул ей в рот: «Держи, преступница». Ни осуждения, ни вопросов - только тепло его плеча, к которому она прижалась, пряча болезненную благодарность.
Джини прикусила язык, пока не почувствовала медный привкус. «Скажи ему. Скажи про мамины таблетки для похудения в её тумбочке. Про весы, которые врут «ради твоего же блага». Про то, как ненавидишь смотреть в зеркало...». Но вместо этого губы сами собой растянулись в улыбку:
-Хотела посмотреть, как ты десятый круг почёта пробегаешь.
Она рванула вперёд, давясь смехом. Слёзы жгли горло, как проглоченные угли, но она убеждала, что это от ветра. Позади раздались шаги - медленные, нарочито громкие, будто Жак давал ей фору. Джини считала трещины на асфальте, пытаясь заглушить голос в голове: «Трусиха. Ты всегда будешь прятаться за шутками».
На повороте к выходу она врезалась в его грудь. Жак схватил её за плечи, слегка встряхнув.
-Джин, хватит убегать! - От близости пахло родным парфюмом и чем-то глубже - страхом, который он всегда так мастерски маскировал за шутками, но пальцы впивались в ткань куртки крепче. - Я... не хочу быть очередным твоим поводом прятаться.
Её дыхание перехватило. В зрачках напротив она увидела отражение девочки - нелепой, напуганной, но... настоящей. Возможно, впервые за четыре года дружбы. Джини зажмурилась, роняя мороженое, и слёзы прорвались сквозь ресницы.
-Жак, я, - она проглотила слова, сделав шаг вперед. Их губы едва коснулись - мимолётно, случайно.
Он отшатнулся, округлив глаза. Но помимо шока, в них мелькнуло что-то новое - нежность, которую он прятал. Щёки Джини запылали, она попятилась, но спина упёрлась в ствол дерева, кора впилась в ладони, удерживая на месте. Джинджер ждала насмешки, шутки, чего угодно... но не этого тихого «не уходи», прозвучавшего как мольба.
Прежде, чем Джинджер успела убежать, его руки скользнули к её талии. Их губы встретились неловко - она потянулась вверх, он наклонился слишком стремительно, и в этом движении было что-то от падения. Верхняя губа Джини зажалась между его зубами, смешав солёный привкус слёз со сладостью клубники. Она попыталась отстраниться, но руки предательски потянулись к его толстовке, цепляясь за складки ткани, как за якорь.
Жак глубже вжал её в кору, и шершавость ствола напомнила Джини, что мир вокруг всё ещё реален. Их дыхание сплелось в неровном ритме, а между ними билось одно на двоих сердце - то ли её, то ли его. Когда он прикоснулся лбом к её виску, она поняла: они оба дрожали. Не от страха - от того, что годами притворялись, будто не замечают пропасти, которая манила их прыгнуть.