Глава 12
Глава 12
Фрэнсин проснулась с головной болью, той же самой, с которой и легла спать. На ее животе по-прежнему лежали раскрытые «Хроники Туэйтов», хотя вечером она их почти не читала. У нее редко случались головные боли, и сейчас она лежала, чувствуя, что не может собраться с силами, чтобы что-то сделать. Ей надо было подумать, но тем для размышлений было столько, что она не знала, с чего начать.
Десять минут спустя Фрэнсин все еще продолжала лежать в кровати, дрожа от ужасного страха и глядя на потолок, кажущийся вогнутым по краям, как будто дом пытался ее проглотить.
Она ясно помнила то, что произошло вчера вечером, помнила каждую мелкую деталь - от злобного сгустка холода, пытавшегося столкнуть ее в колодец, до шепота в темноте. Крепко обхватив себя руками, попыталась выкинуть из головы все мысли. Ей надо было что-то предпринять, но она не знала, с чего начать, потому что не понимала, что именно проникло в ее дом.
Медленно перекинув ноги через край кровати, Фрэнсин встала, умылась, хотя сегодня это показалось ей трудным, и направилась к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж.
Выйдя на лестничную площадку, она остановилась, услышав доносящиеся снизу голоса. Это было похоже на какую-то ссору или спор. Фрэнсин досадливо вздохнула и, гадая, что могла сделать Мэдлин, чтобы вывести из себя кого-то из ее постояльцев, начала спускаться в вестибюль.
- Мэдлин! - позвала она.
Ответа на последовало. Фрэнсин, хмурясь, торопливо прошла в маленькую гостиную - и никого там не нашла. Она посмотрела в окно, но в саду тоже было пусто. Заглянула в столовую, потом в кухню. Везде было пусто. Фрэнсин быстро прошла по второму этажу, открывая и закрывая двери комнат. Подниматься на третий этаж не стала, поскольку туда никто никогда не ходил, к тому же она была уверена, что голоса, которые она слышала, доносились снизу.
Спустившись в вестибюль, Фрэнсин замедлила шаг, а затем остановилась совсем. Пустота дома давила на нее. Но она была уверена, что слышала повышенные голоса.
Покачав головой с мыслью о том, что это, быть может, все еще продолжается ее сон, Фрэнсин прошла на кухню и поставила чайник. И тут заметила на столе вазу с астильбой. Под ней лежали записка и небольшая пачка печатных страниц. Она взяла записку и нахмурилась.
Фрэнсин!
Я узнал у Мэдлин, как звали вашего отца, и вчера вечером попросил Кифа поискать в интернете то, что он сможет там найти. Но он ничего не нашел, кроме нескольких старых заметок об утоплении.
Увидимся вечером.
Ваш Тодд
Фрэнсин не знала, как понять это «Ваш Тодд». Всегда ли Констейбл подписывает так свои записки или в этом есть какой-то глубинный смысл? До сих пор ей неплохо удавалось не обращать внимания на мысли о том, что он пригласил ее на ужин, а сейчас она чувствовала облегчение от того, что никто не может видеть, как она краснеет.
Фрэнсин коснулась розовых цветков астильбы, похожих на пушистую сахарную вату, не зная, как их истолковать. Ее румянец сделался еще гуще, потому что, по ее мнению, именно астильба была тем цветком, который характеризовал Констейбла лучше всего. Но астильба означала нечто большее, чем терпение и преданность тем, кого любишь. Преподнесенная в дар, она сообщала: «Я буду ждать тебя».
Чайник засвистел, и его свист вторгнулся в ее недоуменные думы. Фрэнсин сделала себе чашку чая, затем села за стол и взяла печатные страницы. Как же он сумел распечатать их к утру - ведь в ее доме нет принтера? Она не слышала, как отъезжал его автофургон; правда, она спала как убитая...
Первая страница гласила:
29 июля 1969 года
ХОКСХЕД
ТРАГЕДИЯ В КОЛОДЦЕ
Семилетняя Бри Элизабет Туэйт и ее младший брат восьмимесячный Монтгомери Джордж Туэйт утонули вчера вечером в старом колодце во дворе их дома Туэйт-мэнор, находящегося в лесу Лоунхау близ Хоксхеда, Камбрия.
Эти дети, дочь и сын мистера и миссис Джордж Туэйт, были обнаружены сегодня рано утром. К моменту сдачи этого номера в печать обстоятельства произошедшего были неясны.
Местная полиция была вызвана матерью погибших детей, двадцатишестилетней Элинор Туэйт, вчера вечером, когда дети пропали.
Жители близлежащей деревни Хоксхед вместе с полицией обыскали лес Лоунхау, но тела детей были обнаружены только сегодня утром в 6:15.
Полиция разыскивает Джорджа Туэйта, отца погибших детей, пропавшего ночью вместе с тремя из своих дочерей - Агнес Туэйт, 6 лет, Виолой Туэйт, 4 года, и Розиной Туэйт, 3 года, - и просит всех, кому что-то известно об их местонахождении, сообщить об этом.
Прощание с погибшими состоится в Церкви Святого Сердца в Конистоне.
Фрэнсин всхлипнула, потрясенная видом лица Бри, смотрящего на нее с фотографии, помещенной над заметкой. Ей казалось, что со временем образ сестры размылся, что от него осталось только то, что она могла видеть мельком лунными ночами. Но оказалось, что она помнит лицо Бри ясно; именно таким оно предстало перед ней, когда она вспомнила сестру в лабиринте из рододендронов, - энергичным, большеглазым, дерзким.
Черно-белая фотография была зернистой, и лица на ней получились мелковаты. Это было семейное групповое фото, которого она точно никогда не видела прежде. Мать казалась на нем крошечной рядом с огромной бородатой фигурой Джорджа Туэйта, отца. Девочки стояли впереди, только Монтгомери и Мэдлин сидели на коленях у мамы. Никто не улыбался, так что это был отнюдь не веселый семейный портрет.
Три лица были обведены кружками. Фрэнсин хотелось думать, что она узнает лица своих сестер, но, по правде сказать, могла только догадываться, что шестилетняя Агнес - это девочка с худым лицом, сердито глядящая в объектив и держащая в руках мягкую игрушку, более или менее похожую на собаку. У четырехлетней Виолы имелись две длинные аккуратные косы, свисающие на ее плечи, и она серьезно смотрела прямо перед собой. Маленькая Розина держала Бри за руку, и только у нее уголки губ были немного приподняты, как будто ей велели не улыбаться, но она ничего не могла с собой поделать. С другой стороны от Бри стояла маленькая Фрэнсин, самая серьезная из девочек, и смотрела прямо в объектив.
Устремив еще один долгий взгляд на лицо Бри, Фрэнсин сглотнула ком в горле и начала читать остальные заметки. Но во всех них говорилось одно и то же, хотя в одних материал подавался более сенсационно, в других - менее, в зависимости от характера газеты. Происшествие не попало на первые полосы национальных газет, поскольку они были заняты материалами о лунной миссии «Аполлона-11» и ее недавнем благополучном возвращении на Землю.
Фрэнсин так и не узнала ничего нового о том, что произошло в усадьбе в те вечер и ночь. Не было в заметках и упоминания о том, что она тоже была обнаружена в колодце, как рассказал ей Сэм Вудалл.
Вокруг стояло угрюмое молчание, похожее на потрепанную колючую шаль, от которой мало толку. Фрэнсин ощущала окружающий ее дом, ощущала явственно, как никогда, с его гулкими комнатами и длинными темными коридорами, лежащими за стенами этой кухни. Воздух здесь был спертым, душным, и казалось, что дом давит на нее, пока она сидит, склонившись над распечатками заметок, но почти не глядя на них, потому что от каждого шороха ее пробирает дрожь.
Внимание Фрэнсин привлекло движение за окном, и она тут же вскочила на ноги, обрадовавшись тому, что у нее появился предлог оставить душную кухню и выйти во двор, тем более день обещал быть солнечным - одним из тех чудесных февральских деньков, когда выглянувшее солнце немного согревает холодный воздух.
На зеленой траве лужайки проклюнулись ярко-фиолетовые крокусы, появившиеся за минувшую ночь. Фрэнсин остановилась на изрядном расстоянии от кладбища - хотя один раз она и зашла туда, у нее не было ни малейшего желания заглядывать туда опять.
- Мисс Кэвендиш? - сказала Фрэнсин, прищурившись на ярком солнечном свете.
- Все в порядке, Фрэн. Тебе нет нужды подходить ближе. Я зашла ненадолго, просто захотела поздороваться с Элинор.
Фрэнсин кивнула и стала ждать, немало изумленная тем, что старая дама смогла проделать весь путь от Колтхауса, несмотря на болезнь.
Мисс Кэвендиш долго стояла перед могилой Элинор, тяжело опираясь на палку. На ее лице не было ни печали, ни радости, а только смирение перед неизбежным. Мисс Кэвендиш пришла не затем, чтобы поздороваться, подумала Фрэнсин. Она явилась, чтобы попрощаться.
Медленно и скованно старая дама подошла к двум маленьким могилкам под старым кизиловым деревом и склонила голову. Фрэнсин была поражена, когда мисс Кэвендиш вытерла лицо, как будто плакала. Затем она открыла скрипучую калитку кладбища и, спустившись по невысокому пологому склону, подошла к Фрэнсин.
Две женщины стояли и смотрели в сторону кладбища. Даже при ярком свете солнца чувствовалось, что оттуда, из-под склонившихся деревьев, исходит угроза.
Мисс Кэвендиш повернулась к Фрэнсин и слегка нахмурила брови.
- Вчера ко мне приходила Мэдди. Она беспокоится о тебе. По ее словам, ты вбила себе в голову, что она привела в дом какой-то злой дух.
- Что-то и впрямь явилось вместе с ней, - ответила Фрэнсин, досадливо сжав губы.
- Горе странная штука, моя дорогая.
- Я бы не сказала, что в горе есть что-то странное. - Фрэнсин искоса посмотрела на мисс Кэвендиш, удивившись тому, что та вдруг сменила тему разговора.
- Оно действует на людей по-разному. - Старая дама улыбнулась. - Я смотрю на тебя - которая забыла все, что случилось с твоей семьей, - на нашу Элинор - которой было невыносимо, когда кто-то заговаривал о том, что она потеряла, - и на Мэдлин - которая всю свою жизнь не может ни на чем остановиться.
- Вряд ли это могло как-то подействовать на Мэдлин - ведь она была совсем малышкой, когда... - Фрэнсин прочистила горло, удивляясь тому, как тяжело ей произносить имена своих сестер вслух. - Когда произошла эта трагедия.
Мисс Кэвендиш повернулась к дому. Тот казался безмятежным в этот солнечный морозный день, как что-то, сошедшее со страниц какой-то старой книги. Он казался чем-то нереальным; он не вписывался в современный мир. Как и сама Фрэнсин.
- Может быть, и так, но она жила в доме, где произошла трагедия, - а это накладывает на человека отпечаток, хотя сам он может этого и не знать. И омрачает его душу. Это проникает под его кожу, как зуд, который невозможно облегчить чесанием, потому что непонятно, где надо чесать. Это не делает ее горе менее реальным. Будь с ней добра, моя дорогая. Ведь у нее нет твоей силы.
- Я вовсе не сильна.
- Ты унаследовала силу своей матери, а Элинор была самым сильным человеком, которого я когда-либо знала. - Мисс Кэвендиш, прищурясь, посмотрела на небо, затем сказала: - Сегодня чудесный денек; проводи меня до дороги, Фрэн. - И, не дожидаясь ответа, медленно двинулась по лужайке.
- Вы не хотите зайти и выпить чаю? - спросила Фрэнсин, догнав ее.
- Нет, дорогая, не сегодня.
У Фрэнсин сжалось горло, когда она подумала, что это, быть может, одна из ее последних встреч со старой дамой. Чтобы продлить то недолгое время, которое они еще смогут провести вместе, она отрывисто сказала:
- Я провожу вас домой.
Они шли молча; мисс Кэвендиш размахивала своей палкой, показывая на широкие обочины, отделяющие лес Лоунхау от подъездной дороги усадьбы.
- Эти крокусы выглядят просто чудесно. Теперь скоро уже расцветут и нарциссы. Хотя вряд ли я доживу до того времени, когда можно будет увидеть колокольчики.
Фрэнсин кивнула. Какой смысл отрицать очевидное?
Со странным выражением лица мисс Кэвендиш тихо добавила:
- Элинор говорила, что все маленькие дети остаются крокусами до тех пор, пока их индивидуальность не созреет настолько, чтобы можно было определить цветок, который соответствует ей.
- Счастливая детская пора, - отозвалась Фрэнсин, удивившись и вместе с тем обрадовавшись тому, что мисс Кэвендиш завела разговор о ее матери, потому что она как раз думала о том, как заговорить о ней самой. - Что ж, это логично.
- Наша Элинор придавала цветам большое значение.
Фрэнсин улыбнулась кривой улыбкой.
- Мне никогда не нравилось, что сама я лантана. Ведь этот цветок многие считают сорняком.
- Но она была права. Ты прямолинейна, негибка, сурова; но есть и позитивная сторона - ты преданна и постоянна.
Услышь Фрэнсин эту характеристику от кого-то другого, она обиделась бы. Проглотив горькую желчь, подступившую к горлу, спросила, надеясь, что, благодаря языку цветов, сможет понять, какими могли быть ее сестры:
- А вы не помните, какие цветы моя мать определила моим сестрам?
Мисс Кэвендиш подняла свои редкие брови.
- Помню, но не про всех, - ответила она. - Виола была пионом...
- Она была стеснительной?
- Да, и сердобольной. Виола была чудесной девчушкой. - Мисс Кэвендиш нахмурилась, но затем ее лицо снова прояснилось. - А вот Агнес была настоящей командиршей и немного ябедой; она была хризантемой.
- Какого цвета?
- Господи, да я уже не помню, ведь с тех пор прошло столько лет... Однако Элинор говорила, что она честна. Иногда даже слишком.
Фрэнсин кивнула.
- Тогда она была белой хризантемой.
Мисс Кэвендиш пожала плечами.
- Тебе лучше знать. Что касается Рози, то тогда она, кажется, все еще оставалась крокусом, а цветок Мэдди ты знаешь сама.
- Садовый лютик... А что насчет Бри? - тихо спросила Фрэнсин, ощутив стеснение в груди при мысли, что сейчас она что-то узнает о том, какой была при жизни ее сестра.
- По-моему, она была каким-то деревом. Но каким именно, я не помню.
Этот ответ пришел ей в голову непрошенно и сорвался с ее уст сам собой, Фрэнсин даже не успела его обдумать:
- Это был кизил.
Мисс Кэвендиш остановилась и тяжело оперлась на свою палку, стоя в тени леса.
- Да, думаю, это мог быть кизил.
- В моем саду растут два кизиловых дерева. - Фрэнсин закрыла глаза и ощутила еще большее стеснение в груди, как будто ее сердце стало слишком большим, чтобы помещаться в грудной клетке. - И одно из них растет над могилой Бри. - Она перебрала в уме значения кизила: надежность, стойкость, любовь, которую не могут сломить напасти. Но у этого дерева было еще одно значение - возрождение. Не об этом ли думала мать, когда посадила над могилой Бри кизил? Потому что та и впрямь пережила возрождение... после смерти.
- Но почему вы ничего не рассказали мне раньше? - вырвалось у Фрэнсин. - Вы знали, что я ничего не помнила о тех утоплениях, так почему бы вам было не рассказать мне обо всем? Вы были рядом, но так ничего и не сказали.
Мисс Кэвендиш опять медленно двинулась вперед, затем проговорила:
- Отношения между людьми - это сложная штука, а Элинор... - Она вздохнула. - Элинор была самым близким для меня человеком, ближе нее у меня не было никого. Я очень любила ее, любила как сестру. Но для того чтобы сохранять в дружбе такую близость, необходимо полное доверие; особенно это относится к вашим общим секретам и данным вами обещаниям.
Для Фрэнсин отношения между людьми всегда оставались тайной за семью печатями. Наиболее тесными отношениями, которые поддерживала она сама, были ее отношения с призраком, а такие отношения никак нельзя назвать сложными.
- Мама заставила вас пообещать, что вы не будете об этом распространяться, - бесцветным голосом сказала она.
Мисс Кэвендиш кивнула.
- Еще когда ты училась в школе, я сделала все, чтобы никакие слухи об этой истории не дошли до тебя или до Мэдди - на этом настаивала ваша мать. - Она искоса взглянула на Фрэнсин. - Не вини ее, дорогая. Она очень любила тебя и Мэдди. Даже если и ошибалась, все, что она делала, делалось для того, чтобы защитить вас. Никогда об этом не забывай - и также помни, что после той ночи Элинор так и не оправилась. Она была сломлена и оставалась такой до конца своих дней.
Они шли в молчании, пока не добрались до шоссе на Хоксхед. Только когда перешли на другую его сторону и очутились на пешеходной дорожке, мисс Кэвендиш заговорила опять:
- Не только Мэдди беспокоится о тебе, моя дорогая, но и я тоже.
Фрэнсин сердито нахмурилась.
- Мэдди ошибается. Что-то и впрямь проникло в дом, но я не знаю, что это такое. Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным.
Мисс Кэвендиш сердито затрясла головой.
- Я всегда предупреждала Элинор, что из-за своих собственных страхов она заставит и тебя испытывать страх. Вся эта ее чепуха с травами, которые будто бы от чего-то защищают...
- Никакая это не чепуха! - перебила ее Фрэнсин. - Мама всегда ясно говорила, что они отпугивают зло. Особенно перед самой смертью. Она никогда не переставала это делать. И я тоже ни разу не пропустила ни одного вечера... - Она запнулась, осознав, что невольно сказала неправду.
- А о каком именно зле шла речь?
- Я... я не знаю, - призналась Фрэнсин. - Мама никогда об этом не говорила, а я, кажется, не спрашивала.
Мисс Кэвендиш снова остановилась, глядя на пустынные холмы вдалеке.
- Что ж, я не стану говорить, что не испугалась, когда Мэдди рассказала мне об этой буре. Это было похоже на... - Под вопросительным взглядом Фрэнсин она отвела глаза.
- Вы что-то видели, - торжествующе воскликнула Фрэнсин. - Вместе с мамой.
- Скажу только одно: иногда мое неверие подвергалось тем или иным испытаниям. Но тебе не будет толку, если ты станешь зацикливаться на таких вещах, - ответила мисс Кэвендиш и снова медленно двинулась вперед.
- Пожалуйста, мисс Си, расскажите мне, что это было, - попросила Фрэнсин после того, как они какое-то время прошли в молчании, которое старая дама, похоже, не желала прерывать. Фрэнсин казалось, что она так и не получит ответа, пока мисс Кэвендиш не вздохнула и не мотнула головой.
- Только имей в виду - это надо воспринимать в контексте, - предупредила она. - Мы с твоей мамой тогда крепко выпили, так что я не могла бы поклясться, что то, что я увидела, не объясняется хмелем. - Когда Фрэнсин кивнула, она опять испустила вздох. - Это случилось вскоре после того, как утонули Бри и Монти; после их гибели прошла, наверное, пара недель или около того. Я гостила у Элинор; я часто бывала у нее в те первые дни после трагедии. По правде говоря, я беспокоилась за состояние ее рассудка. Она уничтожала все, что принадлежало Джорджу. Хотя думаю, этого следовало ожидать. В доме везде было полно напоминаний... Но я отклонилась от темы, - добавила мисс Кэвендиш, улыбнувшись Фрэнсин. - Я помогала твоей маме жечь одежду Джорджа рядом с оранжереей. В тот вечер мы развели там большой костер. Элинор была задумчива, а я радовалась тому, что она не плачет, потому что, думаю, с той ночи она пролила океан слез, да это и понятно. В этом-то и заключается проблема, когда речь идет об остром горе - тут мало что можно сказать, и ты знаешь, что бы ты ни сказала, толку от этого не будет... И вдруг... - Мисс Кэвендиш покачала головой, вспоминая. - Это явилось из леса. Я всегда сравнивала это с чем-то вроде аномального ветра, но он действовал не так, как положено в природе. Он носился вокруг нас, будто атакуя. Носясь то прочь, то опять к нам. И он был так силен, что царапал кожу. Но наша Элинор справилась с ним. Я слышала, как твою маму называли ведьмой; правда, никто никогда не осмеливался сказать это ей в лицо. Мы с ней, бывало, хохотали над этим до упаду. Но в тот вечер я начала гадать, не правы ли те, кто так говорил. Потому что тогда вид у твоей мамы был... какой-то потусторонний. Когда нас начал обдувать этот призрачный ветер, она и бровью не повела, а просто зашла в оранжерею и вышла, неся разные травы; твоя мама придавала очень большое значение травам. Она начала что-то бормотать и разбрасывать их, и будь я проклята, если этот ветер не убрался туда, откуда пришел. Она вытолкала его прочь - мимо кладбища и в лес Лоунхау.
Они уже дошли до Колтхауса. Мисс Кэвендиш остановилась перед калиткой дома и повернулась к Фрэнсин.
- На следующее утро здравый смысл и логика взяли свое, и я попыталась объяснить произошедшее естественными причинами, в основном сливовой настойкой твоей мамы. Но тут посмотрела в зеркало и увидела, что кожа у меня содрана словно теркой. И, признаюсь тебе, я была потрясена. - Она покачала головой. - Вот и весь сказ, моя дорогая. Я ломала над этим голову много лет и до сих пор не могу постичь, в чем там было дело. Но знаю, что я тогда видела, и уверена в одном - в тот вечер в сад проник некий аномальный ветер и перепугал меня до полусмерти. И должна признаться, что после того, как Мэдди рассказала мне, что в ваш дом проникло нечто подобное, я так беспокоилась, что не спала всю ночь.
- Аномальный ветер, - пробормотала Фрэнсин. - Он был там все время, этот... - Она покачала головой, потому что не знала, как назвать то, что проникло в ее дом. Оно вело себя не так, как привидения, обитающие в доме, не так, как те, что обитали в лесу или в Хоксхеде. Однако он всегда был там, в лесу, выжидая удобного момента после того, как мать выгнала его туда. А теперь он смог вернуться и проникнуть в дом. - Кто это был? Кем был этот дух?
Мисс Кэвендиш ответила не сразу.
- Хотя сама я не верю в подобные вещи, я уверена, что твоя мама считала, что это Джордж, хотя прямо она никогда об этом не говорила.
Фрэнсин побледнела.
- Отец? Но он же сбежал.
- Да, сбежал.
- Но... - Фрэнсин ошалело огляделась по сторонам; ее мысли разбежались и снова собрались в нечто логичное, но не имеющее смысла. - Есть только одно объяснение тому, что она могла это знать. Отец все-таки вернулся домой, но уже после смерти. - Смертельно побледнев и дрожа от ужаса, она проговорила: - Все это время он находился там, в лесу. Я защищала дом от отца.
Старая дама пожала плечами.
- Так считала Элинор. - Она открыла калитку и медленно пошла к своей парадной двери. - Я могу рассказать тебе об этом только потому, что мы с твоей мамой никогда не обсуждали то, что произошло в тот вечер, и она никогда...
- Никогда не просила вас пообещать никому не рассказывать об этом, - докончила Фрэнсин.
Мисс Кэвендиш улыбнулась.
- Она слишком хорошо меня знала. Знала, что я и так никому ничего не скажу, - ведь нельзя же допустить, чтобы директриса школы распускала всякие нелепые слухи о привидениях, которые будто бы используют ветер, не так ли?
- Но... погодите! Это значит, что он, должно быть, умер всего через пару недель после того, как пропал. А если он умер, то что же случилось с девочками?
- Скорее всего, они оказались на попечении социальной службы.
- Тогда я никогда не смогу их найти, - прошептала Фрэнсин, и у нее защемило сердце от мысли о маленьких сестрах, брошенных на произвол судьбы и оказавшихся в каком-то приюте из-за того, что отец хотел причинить Элинор боль. Они были бы окружены такой любовью, если б он не забрал их с собой.
Мисс Кэвендиш устремила на Фрэнсин долгий оценивающий взгляд.
- Это вовсе не значит, что ты должна сдаться, Фрэн.
Но всякая надежда в душе Фрэнсин погасла, потому что участь сестер была слишком ужасна. И, погруженная в эти отчаянные мысли, она молчала, пока устраивала старую даму в ее любимом кресле, где та сразу же закрыла глаза. В глубоком горе Фрэнсин повернулась, чтобы уйти, затем остановилась, когда мисс Кэвендиш что-то пробормотала. Фрэнсин торопливо подошла к ней и опустилась на корточки возле ее кресла.
- Я думала, что вы спите.
- Скорее всего, так оно и было. Это проклятие стариков - в самые неподходящие моменты нас одолевает сон. - Ее иссохшая рука легла на предплечье Фрэнсин, и она доброжелательно посмотрела на нее. - Чаще всего мы с тобой говорим о странных вещах.
Фрэнсин кивнула.
- Ты знаешь, что я любила Элинор, но, думаю, в отчаянии она сделала нечто такое, что заставило ее пойти по дороге, на которую никому не стоит ступать. И ты также знаешь, что я любила и люблю тебя как дочь, которой у меня никогда не было - не только ради Элинор, но и ради себя самой.
Фрэнсин недоуменно сдвинула брови.
- Что вы пытаетесь мне сказать?
- Не просто сказать, а предостеречь. Ты хочешь выяснить, что случилось в тот вечер, когда утонули твои брат и сестра, и я хотела бы рассказать тебе больше, но не могу, потому что и сама почти ничего не знаю. Однако если ты решила дознаться до правды, то вместо того, чтобы искать ответы у этих твоих призраков, попробуй опереться на логику. Не позволяй страхам твоей матери разрушить твою жизнь. - Она похлопала Фрэнсин по руке и закрыла глаза, откинувшись на спинку кресла. - А теперь иди, моя дорогая, и подумай об этом.