Тэянг

Глава 8
Ханган


Пак вскинул брови.
– Может, еще разок подумаешь? Дам тебе вторую попытку, прежде чем окончательно решить, что ты тупой.
Я сжал руками виски. Мысли прыгали, как кузнечики. Если это не розыгрыш, Пак только что раскрыл мне какой-то секрет, и я должен срочно понять, в чем он состоит. Как же хочется выглядеть в его глазах умным! Но я настолько не ожидал разговора о Лисе, что в голову не приходило абсолютно ничего.
Пак захлопнул книгу и навис надо мной, упираясь руками в стол. Я слегка отодвинулся: вдруг у него окажется пасть с вампирскими зубами и он меня сожрет? Ничему уже не удивлюсь.
– Хён, – вкрадчиво начал он. – Давай подумаем вместе. Все видят меня красивым, а ты видишь мое обычное лицо. Все слышат твое потрясающее пение, а я слышу обычное. О чем это говорит?
Вот почему он так странно на меня смотрел во время вокальных репетиций…
Пак угрожающе нависал надо мной, перегнувшись через стол, но я что-то не улавливал суть его повествования.
– Бесполезно. – Он со стоном опустил голову, растрепав идеально ровную стрижку. – Спрошу прямо: ты заключал сделку с кумихо?
Я приоткрыл рот, на сто процентов уверенный, что предательски краснею: горячим обдало уши, щеки, даже шею.
Вариант 1, трусливый: «Нет, конечно!»
Вариант 2, нейтральный: «Откуда ты знаешь?»
Вариант 3, крутой: «Заключал, потому что хотел тебя увидеть, но ты что-то не впечатляешь».
Меня всегда тянуло выбрать самый трусливый вариант, но тут я откашлялся и проговорил:
– Откуда ты… знаешь… – На вопросительную интонацию решимости уже не хватило.
Пак притянул к себе стул от соседнего стола.
– Ты вчера увидел меня таким, как есть, и начал орать об этом на всех перекрестках. Потом запел – прямо скажем, так себе, а остальным крышу снесло. – Он оседлал стул и сложил руки на спинке. – Я сразу догадался.
Мы сидели, как шахматисты, разделенные столом, только тикающих часов не хватало. Я был в шоке, что меня раскрыли, но к шоку примешивалось кое-что еще. Знаете чувство, когда тот, кто вам нравится, вдруг делает что-то умное или классное? Сразу кажется: ты правильно выбрал, кем восхищаться, в сердце – умиление и гордость, которых никто снаружи не заметит и не поймет.
– Стоп, – очнулся я. – Что значит «увидел таким, как есть»? Получается, ты просто вот так выглядишь? Ты…. – Ох, наконец до меня дошло. – Ты заключил сделку с Лисом, и он дал тебе прекрасную внешность?!
Разочарования я скрыть не смог, и Пак тяжело вздохнул:
– Знаю. Ты вместе со всей Кореей думал, что я фантастически красивый. Сорри за облом.
Ну вот это было явное преуменьшение! Размах облома Пак оценить не мог, потому что не знал главного. Для меня он – не просто известный айдол, который рекламирует сотовую связь и зубную пасту, он – самый особенный человек на свете, вид которого заставлял меня улыбаться каждый день пять лет подряд. Я смеялся его мрачным шуткам в соцсетях «Тэянг», смотрел все интернет-шоу с его участием, даже то, где гостей заставляют есть всякую гадость. Я помнил имена его сестер, мечтал посетить его родной город и пройтись по тем же улицам, где он гулял в детстве.
И теперь он этого, клянусь, не узнает, потому что я уже понял, как звезды относятся к фанатам. Считают их тупыми и приставучими, какой-то серой массой, которая пускает по ним слюни и пишет дурацкие записки с сердечками. Но я точно знал одно. Если человек пишет: «Линхо, ты спас мне жизнь», вполне возможно, так оно и есть.
В общем, круто, что у меня остались хоть какие-то секреты, а то я от неловкости провалился бы сквозь землю – или, точнее, сквозь выложенный плиткой библиотечный пол.
– Красивого Пака… Ну того, настоящего… Его что, вообще не существует? – жалко спросил я. – И никогда не было?
– Прости, – отрезал Пак, и я с удивлением понял, что он не валяет дурака, ему действительно больно об этом говорить. – Настоящий Пак – я, другого нет. Лис создал иллюзию, ее ты и видел.
Ну, это объясняло его феноменальную, заоблачную красоту, какой просто на свете не бывает. Я взгрустнул – так долго восхищался фальшивкой и восхищался бы, может, до конца жизни, если бы не встреча с Лисом.
– Остальные тебя по-прежнему видят красивым, – понял я. – А я перестал, когда…
– Когда сам заключил сделку, – кивнул Пак. – Я уже понял: на тех, кто под сделкой, иллюзии не действуют. Генеральный директор концерна видел меня обычным, еще когда нашу группу собирали. Ын Сок еле уговорил его меня взять. – Пак усмехнулся. – Видел бы ты эту свару: я стоял, как кукла, генеральный тыкал пальцем мне в лицо и с пеной у рта доказывал, что я некрасивый. А наш Ын Сок и остальные члены совета не понимали, о чем он, и твердили, что такого красавчика в жизни не видели.
Меня раздирали противоречивые чувства: прекрасного Пака я оплакать еще не успел, но в то же время приятно было, что со мной делятся такими личными воспоминаниями. Так, а кстати… С чего Пак вообще решил всем этим поделиться?
– Я тогда выкрутился, – задумчиво продолжал Пак, устроив голову на сложенных руках. – Генерального все считают очень высоким – прикинь, он заключил сделку ради роста, – а я вижу его коротышкой. Я нарочно следил за направлением взгляда остальных и смотрел туда же, сантиметров на двадцать выше его головы. Он не догадался, в чем со мной дело, плюнул и дал Ын Соку сделать, как тот хочет. И не прогадал: я им принес миллиарды на рекламных контрактах.
Мои подозрения это только укрепило. Зачем кому-то настолько хитрому выдавать свои тайны мне?
– Ты сегодня знал, что я за тобой иду? – как можно суровее спросил я. – Нарочно заманил меня?
– Честно, нет! Взял книгу, хотел почитать. Когда услышал, как ты поешь в холле, подумал, у меня глюки.
Наши позы были противоположностью друг друга: Пак облепил руками и ногами стул, как гималайский медведь – дерево, а я сидел прямо, как на школьном уроке. Если бы я сейчас видел его таким, как раньше, не сомневаюсь, что он смог бы повесить мне на уши любую лапшу, но меня больше не сбивала с мысли его умопомрачительная внешность, и я понимал: ему что-то от меня нужно, не даром он так внезапно ко мне потеплел. И все равно я решил запомнить этот момент навсегда, чем бы все ни закончилось.
– Зачем ты рассказал? – спросил я.
Пак скользнул по моему лицу непонятным взглядом – то ли оценил мою проницательность, то ли злился, что я не такой наивный, как он думал.
– Не представляешь, как тяжело, когда никто не видит тебя настоящего, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Я даже сам забыл, как выгляжу: в зеркале я отражаюсь таким, каким меня сделал Лис. Правды никто не знает, ты первый, кому я рассказал. Если бы ты попал в группу, мне стало бы не так одиноко.
Я длинно выдохнул. Все это звучало и логично, и трогательно.
– Главное вот что: генеральный на прослушивании услышит твой обычный голос. На моей стороне был Ын Сок, а на твоей никого не будет, ты его бесишь, но я знаю, как нам быть. Ты не так уж плохо поешь сам, натаскать человека на одну песню вполне реально. Если ты споешь не совсем ужасно – может, и обойдется. Хочешь, я тебе помогу?
– Хочу, – выпалил я, не дав себе подумать ни секунды.
Я сказал это, чтобы еще хоть немного поболтать с ним, а сам понял: мои дни в группе сочтены. Генеральный директор музыкального концерна никогда не оставит в великой группе «Тэянг» того, кто поет так, как я. Как ни странно, ужас от этой мысли смешивался с облегчением. Я всю жизнь не ставил высоких целей, чтобы не разочароваться, а когда что-то не получалось, говорил себе: «Так и знал, что ничего не получится».
Пак улыбнулся знаменитой улыбкой Пак Ин Сона, и сердце у меня рухнуло в пятки со скоростью аттракциона «падающий лифт». Пак, которого я помнил, никогда не улыбался глазами, они оставались тревожными и печальными. Вживую это выглядело даже лучше, чем в экране телефона.
– Прогуляемся? – предложил Пак. – Я знаю, где делают отличный кимпаб.
Я медленно кивнул. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Простые парни из района Мапо-гу знают: ничего в жизни не дается просто так.
– А что забирает Лис? – спросил я, опять вспомнив о нем.
Пак заколебался:
– Ничего особенного. Ты же видишь, я жив-здоров.
Какое неприятное чувство, острое, как игла. Житейский ум, который вырабатывается от ударов судьбы и многократных встреч лба и граблей, развернул в моей голове транспарант с лозунгом: «Он тебя использует, ты пожалеешь». Но…
– Ладно, веди, – сказал я как можно равнодушнее.
Пак выключил лампу, забрал книгу и пошел на выход, я заторопился следом. Женщина c поклоном приняла у него книгу, и ее суровое лицо приняло нежное, девически-мечтательное выражение. Я ей даже позавидовал – она видит того, красивого Пака, а я…
– Благодарю, госпожа Кан, – сказал Пак. – Если мне снова понадобится зайти, я вам позвоню.
Женщина закивала с таким энтузиазмом, что сразу было ясно: задержаться на работе по просьбе Пак Ин Сона ей в радость.
– Часто сюда ходишь? – спросил я, когда мы вышли в летние сумерки.
– После сделки я изучал все, что связано с Лисом. Эта библиотека недалеко от учебного центра, тут большой фольклорный отдел.
– Вчера ты тоже сюда шел?
– Хён, – перебил Пак, широким шагом удаляясь от библиотеки. – Отстань, а?
Он вытащил из кармана вейп и с наслаждением втянул пар с арбузным запахом. Проследив за моим взглядом, Пак расслабленно протянул вейп мне. Я помотал головой.
– Да ладно, жить вообще вредно! Попробуй, ничего с тобой не будет.
– Мне это не нужно, чтобы хорошо себя чувствовать, – выдал я ответ, достойный какого-нибудь унылого заучки.
Пак оскалил зубы:
– Серьезно, ты случайно не католик?
Я промолчал, и брови Пака поползли вверх.
– Ты католик?! А вам можно на сцене выступать?
– Нам все можно.
– Что, у тебя и девушка есть?
– Нету.
– Почему? – искренне удивился Пак. – Сейчас тебя скорее всего заставили бы с ней расстаться, чтобы посвятить себя карьере, но до этого… Не верю, что никто не рвался носить одинаковые с тобой кепки и отмечать в парном приложении, сколько дней вы встречаетесь.
– А у тебя? – спросил я. – Я думал, ты сбегаешь из учебного центра, чтобы с девушкой увидеться.
Пак подавился паром:
– С чего ты взял?
Не мог же я сказать, что из фанфиков! К такой откровенности я был не готов – слишком настораживала его внезапная доброта. Видимо, нож мне в спину воткнет все-таки он.
Пак убрал вейп и нацепил черную медицинскую маску – чтобы прохожие не узнали. Мы молча дошли до конца улицы, свернули на другую, и в конце концов оказались на набережной. Я мысленно прикинул, где мы. Ханган пересекает город с востока на запад, район Тонджакку – это на южном берегу. Получается, если смотреть на воду, то к северу будет мой Мапо-гу. Я глянул туда, как моряки смотрят на горизонт, представляя дом родной.
В центре набережные Хангана выглядят классно, там куча дорогих ресторанов и крутая подсветка, а на окраинах пейзаж у воды становится попроще: жилые дома, вагончики с уличной едой, местами разбитые велосипедные дорожки. Здесь асфальт был целый, редкие велосипедисты энергично крутили педали, пролетая мимо нас. Скамейки были заняты парочками, которые вышли на вечернюю прогулку любоваться закатом и звездами.
Пак оперся о перила и уставился на отражение береговых огней в темной воде. Лица я не видел, только затылок и торчащие под майкой лопатки.
– Зачем ты заключил сделку? – спросил я. – Да, внешность у тебя не фонтан, но мог бы просто операцией исправить, как другие.
Пак испепелил меня взглядом через плечо:
– Ой, ты такой умный. Голос у тебя не фонтан, но мог просто музыке пойти учиться, как другие.
– Извини, – примирительно сказал я и облокотился на перила рядом с ним. – Но серьезно, зачем?
– Я с детства в шоу-бизе. Нормально выглядел, хорошо пел, меня даже продюсеры из Ульсана в Сеул забрали. Пахал как проклятый, а лет в тринадцать вырос быстро, но как-то тупо. Уши эти, лицо непропорциональное, прыщами покрылся, форма глаз так себе, еще и вес набрал. Сейчас похудел уже. Меня хотели из стажеров выгнать, и тут подходит ко мне на улице парень в ханбоке и… – Пак криво усмехнулся. – Уговорил он меня секунд за пять. Я же больше ничего делать не умею, только петь и танцевать.
– Как Иссумбоси, – улыбнулся я. – Это японская сказка, мне мама в детстве рассказывала.
– Ненавижу японцев. Проклятые колонизаторы, я даже аниме не смотрю. Ладно, чего там с ним было?
– Иссумбоси был страшненький мальчик-с-пальчик, зато любил петь и танцевать. Решил пойти на поиски приключений, из чашки сделал себе лодку, а из палочек для еды – весла. Устроился служить к министру и женился на его дочери.
– И как ему это удалось? – спросил Пак, совершенно не впечатленный историей.
– Он нашел молоток счастья, который желания исполняет.
– Ну конечно. Без этого страшненьким неудачникам ничего не светит. Все, я поверить не могу, что ты утешаешь меня японской сказкой! Идем поедим.
– Денег у меня нет, – виновато сказал я.
Пак вяло махнул рукой:
– У меня их столько, что за две жизни не потратить. Главное не назови кимпаб роллами, как япошки, а то я тебя прибью.
Мы дошли до вагончика, который примостился под огромными кленами на набережной. – Мне самый острый кимпаб, – сказал я. – Мама всегда говорила, острая еда помогает от стресса.
– Ты в стрессе? – делано удивился Пак. – С чего бы? Ладно, дайте нам два самых острых.
Мы молча ели, не зная, что друг другу сказать. После унылой кормежки в кафе учебного центра остренький кимпаб с говядиной и кунжутным маслом полностью захватил мое внимание и позволял хотя бы не смотреть на Пака каждую секунду.
– Ты знаешь других таких, как мы? – все-таки спросил я, когда мы закончили.
– Кроме генерального – нет. Ну, или не замечаю. Ладно, уже поздно, пора в общагу.
– Прикольно ты это место называешь.
– Официально это учебный центр, но мы с ребятами жили вместе, когда были стажерами. Не здесь, нам снимали крохотную квартирку, мы там в одной комнате на походных матрасах спали. Короче, с тех пор любое место, где мы вместе тусуемся, для нас «общага», хотя жить в учебном центре по двое в комнате, как другие группы, мы отказались наотрез. Мы все редкостные индивидуалисты – может, с этого наши проблемы и начались?
Я искоса глянул на него, не сказав, что помню, как выглядела их комнатенка с матрасами, из документалки про восхождение «Тэянг» к славе. Все участники начинали как талантливые дети, которых выбрали продюсерские центры. Потом они несколько лет были стажерами, смиренно работали до седьмого пота, учились петь и танцевать, и наконец из стажеров собрали группу. В той документалке все четверо были юными и счастливыми: попасть в настоящую группу было их мечтой, они постоянно кланялись оператору, смущенно смеялись, благодарили продюсера и говорили о своей дружбе.
– Почему ты злишься на Кибома? – спросил я. – Он ведь с самого начала был с вами.
– Еще одно слово про Кибома, и я тебе не помощник. Ясно?
– Ты сам вчера про него говорил, – осмелел я, вспомнив, как Бао снимала наше фальшивое знакомство.
– Я наши задницы спасал вообще-то, – прохладно сказал Пак. – Фанаты грустят по Кибому, сразу они тебя не примут. Надо было изобразить, что мы переживаем. Столбом ты стоял очень натурально, не выглядел слишком наглым. Если тебя не выпрут, эта запись будет отлично смотреться.
Мир группы казался таким ярким и теплым, пока смотришь на него со стороны, – а вблизи парни на ножах и друг с другом, и даже с беднягой Кибомом, которого тут вообще нет! Я-то думал, когда ты знаменитость, у тебя все круто, а вот поди ж ты…
В общагу – мне хотелось называть вещи так, как называл их Пак, – мы вернулись уже в темноте. Никаких задушевных разговоров по дороге не вели: перебросились парой реплик о музыке, о собаке, которая прошла мимо, о том, какое жаркое выдалось лето. Я думал, мы разойдемся спать, но Пак направился в репетиционную студию – ту самую, где я утром мучился от скуки с преподом по вокалу.
– Петь ты не учился, это ясно. – Он сел на большой черный ящик усилителя. – В музыкальную школу не ходил, второй голос держать не умеешь. Но ты обаятельный, у тебя запоминающийся тембр и энергичная, напористая подача. Короче, ты как страшненький, но киногеничный актер: вроде и отстой, и оторваться невозможно. Мне даже не каждую минуту хотелось тебя убить, когда мы пели вместе.
– Ну спасибо, – пробормотал я, не зная, радоваться или обижаться.
Мы опять затянули «Не влюбляйся» – без микрофонов, просто так. Пак на каждой строчке прерывал меня и показывал, как надо. Мешало то, что сам я по-прежнему слышал свой голос идеальным, но Пак оказался терпеливым учителем. Это было неожиданно: в обычной жизни он был вечно раздраженным, а в студии – неутомим и сосредоточен, как герои фильмов про легендарных музыкантов. Даже вейп ни разу не достал! А я пытался расслышать сквозь иллюзию свой настоящий голос и остро чувствовал уходящее время. Завтра к ночи меня тут уже не будет. Конечно, хорошо вернуться в безопасную, знакомую жизнь, но…
– Ты должен справиться, – сурово сказал Пак, когда мы окончательно выбились из сил. – Не сдавайся заранее, так делают только слабаки.
И пошел на выход: ни «до завтра», ни «спокойной ночи». Я растерянно смотрел ему вслед: неужели он правда верит, что я могу впечатлить генерального директора своим слабым голосом? А главное – танцы, это уж вообще безнадега.
Свои шансы пройти прослушивание я оценивал как ноль из ста, но как бы хотелось уйти с высоко поднятой головой! Показать Паку, что он не зря потратил на меня время. Но для этого придется… Я бережно выключил в студии свет – электричество дорого стоит, нельзя его разбазаривать – и помчался в жилое крыло.