Пари

Яна сидела за столом в просторной — даже слишком — кухне с большими пластиковыми окнами. Сквозь приоткрытую створку дул приятный вечерний ветерок, что колыхал занавески. Но Яне было совсем не до этого. Она крепко сжимала тонкую мужскую руку, перебирая пальцы её обладателя и крутя различные браслеты, что так красиво звенели, вместе с напульсником на его запястье. 

Девушка хмурит тонкие брови и поднимает угрюмый взгляд на собеседника. Парень, сидящий напротив неё, смотрит на девушку своими пронзительными зелёными глазами достаточно серьёзно, не улыбается даже, но взгляд такой тёплый. Он только на неё так смотрит. Яна задерживает взгляд на его тёмных волосах, несколько растрёпанных из-за затянувшегося дневного сна, и собранных в небольшой хвостик. Всматривается в такие родные черты лица, снова смотрит на пирсинг в губе и на множество поблёскивающих серёжек в ушах. 

— Мне сегодня о моём бывшем парне напомнили, — как-то виновато произносит Яна. — Я...думаю об этом с утра.

— Ты в порядке? — обеспокоено спрашивает парень. — Выглядишь бледной. И уставшей. Опять из-за Марго не выспалась? — и заботливо так ей чёлку поправляет.

— Ты не злишься? — растеряно спрашивает Яна. Она всегда так собрана, а с ним почему-то себя идиоткой иногда ощущает, а ещё — совершенно беззащитной. Но это такое приятное чувство, когда можно побыть девушкой, а не "ведьмой".

— Я должен? — парень насмешливо выгибает бровь и беззлобно усмехается.

— Юр, — Яна вздыхает. — Юра, я же тебе говорю, что о бывшем весь день думала.

— Нет ничего страшного в том, чтобы вспоминать о тех, кто давно покинул твою жизнь, — Юра со знанием дела покивал головой. — Я вот иногда того мужика вспоминаю. Хороший был мужик.

— Он тебя чуть не убил! — восклицает Яна, но на губах расцветает улыбка.

— Зато я с тобой познакомился, — пожимает плечами парень. 

— Это да, — кивает девушка, а затем так грустно добавляет. — Мы бы, может, и не встретились вовсе, если бы Катерина, будучи совершенно на другом факультете, каким-то образом узнавшая обо мне, не прибежала вся в слезах просить помощи, потому что с её "кузеном какая-то чертовщина происходит". 

— Встретились бы, — Юра сжал руку Яны в ответ. — Ты же сама говорила, что наши руки связаны, эм, как там? Ниткой какой-то?

— Красная нить судьбы. Она у каждого на руке есть, только ты никогда не знаешь, когда она свяжет тебя с другим человеком. Наши руки связались, как только я тебя увидела, — подсказала Яна. 

— И поэтому ты сказала, что я тухлый? — парень улыбнулся. — Потому что со своей судьбой как угодно говорить можно, не сбежит? 

— Я сказала так, потому что от тебя трупный запах исходил. Такое случается, когда неупокоеная душа, зацепившаяся за человека, крепчает. А ты меня шпалой просто так обозвал. Это не одно и то же, противный ты Юрец-подлец, — Яна фыркнула. — А ещё ты всё равно в это не веришь.

— Не верю. Но, ты знаешь, даже если бы наши руки не были, как ты говоришь, "связаны" я бы всё равно никуда тебя не отпустил. И не отпущу, — и улыбается так обезоруживающе, как только он один умеет.

— Ну ты романтик, Юрец, — Яна смеётся, чтобы скрыть смущение. Всё никак не привыкнет, что они встречаются. Друзьями же были. 

— Я музыкант, Янка, —смотрит на неё недолго, а потом как подскакивает на стуле. — Подожди! А ты, случайно, не спрашивала, потому что хотела, чтобы я приревновал? — парень щурит глаза и лукаво улыбается. — Кова-а-а-арная. 

— Что? Нет же! — вспыхивает негодованием Яна. — Я тут себя, значит, виноватой чувствую, а он из себя идиота строит, догадки свои извращённые озвучивает. Придурок. Спишь на диване. И вообще, я вот тебя ревную, почему ты нет?

— К кому тебе меня ревновать, ей богу, Яна? — закатывает глаза парень. — У меня друзей-то нет. Я только с Катериной общаюсь да с тобой.

— Вот к ней.

— Катька-то? Да она же кузина моя, — Юра в недоумении вскидывает брови. — Нашла к кому. Заняться нечем. 

— Вы очень близки, — недовольно бурчит девушка и снова глупой себя чувствует, смотря, как плескаются смешинки в глазах парня.

— Люблю-то я тебя.

— Всё равно на диване спишь.

— Ну-ну, — смеётся Юра, а затем снова серьёзным становится. — Пошутили и хватит. Ты подавленная очень всё-таки. Не только из-за бывшего, я полагаю. Что-то с Маргаритой?

— Я очень надеюсь, что нет, — тяжело вздохнула Яна, ещё крепче сжав руку своего парня. Так сильно, что, кажется, ещё чуть-чуть и пальцы ему все переломает. Юра молчал. Понимал, как тяжело ей сейчас. — Небо горело, Юр. И они были там. На крыше. Вместе. Мне страшно. 

— Кто — "они"? — спросил парень.

— Маргарита и...Ах, я же не сказала. Я утром её опять до дома провожала, она мне как обычно про демонов рассказывала, про духов, говорила, что я дар свой напрасно растрачиваю, учась в медицинском. Ну, ты знаешь, она, когда напьётся, забывает, что я тоже с тонкой материей дела имею, вижу больше, чем должна, — Юра кивнул, когда Яна посмотрела на него, молчаливо спрашивая, должна ли она продолжить и действительно ли ему интересно. — Помнишь, я тебе про демона рассказывала, с которым четыре года назад столкнулась, когда кучке подростков помогала? Так вот его и повстречали. Он стоял с каким-то странным парнем с тростью. От него энергия такая исходила...зловещая. Не такой он, как другие демоны. Выше. Намного.

— И он как-то связан с Ритой?

— Они не знали друг друга. Но у него, кажется, дело к ней было. Они повздорили, серьёзно так повздорили, я думала, они убьют друг друга, молнии из глаз так и сверкали. А я не на молнии смотрела и не на битву их короткую, — плечи Яны дрогнули. 

— А на что? — Юра догадывался, но решил уточнить.

— На руки их. При чём, знаешь, нить эта красная у них была не свежая, как обычно бывает. А потёртая, обугленная местами, почерневшая. Старая. Как будто они лет двадцать уже в браке. 

— И что это значит?

— То, что они уже встречались. Что давно уже всё предрешено было, — девушка покачала головой. — Не хочу я этого для неё. Опасно слишком. Она когда ушла, то он за ней пошёл. И всё это вкупе с видением не даёт мне покоя. Ты знаешь, мне обычные сны не снятся. Тяжело это.

— Всё хорошо будет, Ян, — парень ободряюще улыбнулся, а Яна на него свой обычный серьёзный взгляд подняла. 

— Обещай, что не умрёшь, если моё видение сбудется. 

— После таких обещаний как раз умирают. 

— А ты не умри.

— Ты тоже.

И оба крепче сцепили руки.

***

Маргарита опускается на табуретку, не в силах более стоять на ногах, и не смотрит на Князя Ада, даже не дышит кажется, а только рукой хватается за голову, сжимает светлые волосы в руке с такой силой, что, дёрнись она сейчас, выдрала бы их с корнем, и взгляд у неё такой пустой-пустой, неверящий. 

— Налей мне выпить.

Асмодей вскидывает тонкие брови.

— Что, прости?

— Налей мне выпить, — повторяет Маргарита таким тихим голосом, что Асмодей почти её не слышит. 

— Сама себе налей, — равнодушно отвечает Князь Ада.

— Асмодей, блять, пожалуйста, — вскидывает голову и смотрит так отчаянно, но глаза совершенно сухие. Только губы дрожат. И руки. И Асмодей вдруг чётко видит в ней ту девочку с кладбища, которая вопила так громкой, что её отчаянный крик врезался в тишину его кабинета, разорвав на части. Сейчас так же. Только взглядом несуществующую душу разорвало.

Князь Ада поднимается со своей табуретки, достаёт из холодильника бутылку текилы, ставит перед ней, стучит тростью и на деревянном столе появляется рюмка, потому что он понятия не имеет, где она хранит у себя посуду, и наливает ей. До краёв. 

— Не шамань в моём доме, — бесцветно отвечает девушка. И выпивает залпом. А потом отодвигает рюмку в сторону и припадает к горлу бутылки. Пьёт прямо так. И даже не морщится.

— Неплохо держишься, — замечает Асмодей. — Но топить горе в алкоголе...

— Я не топлю. Я просто пью, — Рита отрывается от бутылки, чтобы сказать это, а затем снова припадает к горлу.

— Как скажешь.

— И я не сошла с ума окончательно, чтобы выставлять свою слабость напоказ. Перед тобой. Я даже не знаю, могу ли я верить тому, что ты показал. Это дико, — на самом деле, она верит. Потому что в памяти уже давно всплыли все воспоминания. Они не были навязаны и она это чувствует. Да и, чёрт возьми, реши демон навести на неё иллюзию — не подействовало бы. И Марго касается своей татуировки с защитными символами на затылке.

Асмодей молчит. Только чуть-чуть приподнимает уголки губ. Он знает, что она знает. Нет смысла ей что-то доказывать. Вот только упрямая она до ужаса. Раздражает. Раздражает. Раздражает. Скорей бы весь этот бред и фарс закончился, ему так сильно надоело притворяться добрым.

— Ты выполнил обещание? — спрашивает Маргарита после затянувшегося молчания.

— Он мёртв, — кивнул Асмодей и даже не соврал. Врать вообще было не в его стиле, но этот случай с пари — исключение. Хотя и тут он лжёт разве что в своей наигранной дружелюбности. — И я не забыл твоё имя, если тебе интересно.

— Не интересно.

— Я рад, что и ты моё не забыла, — и продолжает смотреть, как она опустошает бутылку. Такая противная. В ней едва ли нормальная женщина угадывается. И этот макияж её размазанный, волосы спутанные, одежда помятая. 

— Я просто не понимаю, почему в моей памяти осталось только твоё имя.

— Психологическая травма, — пожал плечами Князь. — Ты посещала психолога?

— Нет.

— Как ты жила вообще после этого? — это было ему действительно любопытно. Он ещё долго задавался этим вопросом после той встречи на кладбище. Даже думал, что она и руки на себя наложить могла, и всё высматривал светлую голову среди прибывших в Ад душ. Но её не было.

Маргарита молчит. И даже бутылку отставляет. Пустую уже, правда. А потом смотрит на него своими пронзительными карими глазами. И Асмодею даже не по себе становится. Ему вообще не по себе, когда она ему в глаза смотрит. У неё взгляд человека, который слишком многое повидал в своей жизни, такой устало-похуистичный, что совсем не литературно звучит, да какая, собственно, разница, это ведь не французский роман. Кто их вообще читает?

— Выпей со мной, — и она поднимается с табуретки, ловко достаёт две рюмки из верхнего шкафчика над раковиной, захватывает с собой несколько бутылок из холодильника и, не дожидаясь Асмодея, уходит в зал.

— Хорошо, — говорит Асмодей в пустоту маленькой кухни после продолжительного молчания, и идёт вслед за Марго. Почему-то и ему выпить хочется. 

Он знает, что подразумевает совместная выпивка. Это — задушевные разговоры. И это, возможно, секс. Но он почему-то сейчас не о своём пари думает, а о том, насколько паршиво сейчас Маргарите, и ему в частности. И он даже готов совершить такую глупость, как рассказать о себе, если она спросит, да и если не спросит — тоже.

Рита не зажигает свет в комнате, ведь света от уличных фонарей, фар машин и вывески продуктового магазина с улицы вполне достаточно, чтобы не видеть демона, но видеть, что она себе наливает, матерится, отбрасывая разбросанную одежду куда-то в угол и с лёгкостью тащит небольшой низкий столик на середину комнаты, садится, скрестив ноги, подставляет банку пива к углу стола, бьёт наотмашь ребром ладони и железная крышка отлетает куда-то в темноту.

Асмодей находит это очень даже невъебически охуенным. 

— Так ты расскажешь? — снова спрашивает он, садясь напротив Марго, которая протянула ему открытую бутылку и принялась избавляться от крышки своей.

— Нечего рассказывать, — пожимает плечами девушка. — Я проспала три дня, изредка просыпаясь, чтобы хотя бы попить воды и сходить в душ. Я не смотрелась на себя в зеркало и не убирала осколки разбитого зеркала из коридора, не протирала пыль и не выкидывала отрезанные волосы. Есть не хотелось и, ещё чуть-чуть, и у меня бы начали отказывать органы из-за продолжительной голодовки. Но какая разница, если моё сердце и так отказало. 

— А потом? — Асмодей делает глоток и морщится. Не любит он пить. Не любит.

— А потом пришёл тот экзорцист, насильно накормил меня и забрал в Орден. У нас там экзорцистская школа-пансион. Я посещала её и прежде, но в крыле общежития не была никогда, но вот меня поселили туда. Я жила в комнате, где помимо меня было ещё человек семь, и все старше меня. 

— Подружились? — язвительно осведомился Асмодей.

— Они отшатывались от меня, как от огня. Я выглядела действительно жутко. Смертельно худая и бледная, с осунувшимся лицом и каким-то жалким подобием волос. Они висели какими-то непонятными огрызками, прикрывая лицо, — Маргарита поморщилась, вспоминая один из самых неприятных периодов своей жизни. — Но с ними я впервые попробовала алкоголь и сигареты. А когда я получила звание самого юного и выдающегося экзорциста, они меня даже зауважали. Доброта моего старшего приятеля, его Никитой, кстати, звали, постепенно вернула меня к жизни. И я даже снова смогла улыбаться и смеяться.

— Волосы так и не отрасли? — поинтересовался Асмодей.

— Я срезала их до того, как они отрастали достаточно, чтобы напомнить мне о том времени, — Марго распустила свои волосы и тогда Князь заметил, что они слегка неровные. — Видишь, да? 

— Выглядит странно, — честно ответил демон. — Расскажи ещё что-нибудь.

— В пятнадцать лет я отхуярила банши лопатой. 

— И подалась в алкоголики?

— И подалась в алкоголики, — согласно кивнула Марго. — Невозможно быть экзорцистом и не пить. Мы набожные, но не святые. Мы молимся, но только для того, чтобы изгнать нечистый дух. Мы слишком многое повидали, чтобы не прибегнуть ко всем известным методам расслабления, — а потом, немного подумав, добавила: — Я подалась в отставку, потому что осточертело всё это. И груз вины не спадал с моих плеч с тех пор, как умерли родители. Мечтаю вот от цирроза печени лет через пять помереть. Устроишь мне тёплый приём в Аду? — алкоголь уже начал туманить разум и Рита совершенно не понимала, что несёт.

— С радостью, Марго, с радостью, — Асмодей, кстати, тоже.

Бутылка сменялась бутылкой, разговор ни о чём и одновременно обо всём на свете сменялся другим, таким же, в общем-то, но другим, потому что они так хотели и они так понимали. В комнате, тем временем, становилось всё жарче и жарче, алкоголь ударял в голову, а щёки покрывались пьяным румянцем. Марго подумала, что завтра будет блевать. И хорошо, если в туалете. 

— Я чувствую себя сумасшедшей, — Марго запрокинула голову и рассмеялась. Так просто и искренне, что Князь и сам не выдержал, подхватив этот странный, непонятный, но такой какой-то необходимый в данный момент смех. Она впервые слышала, чтобы он смеялся. — Я пью с демоном.

— Я Князь.

— Ты, блять, уебок некрещённый. Окно открой, Князь. Жарко, — вообще-то, Рита давно сняла свою рубашку, оставшись в одном лифчике, и тень красиво падала на её тонкие ключицы, а острые плечи казались такими хрупкими, что взгляд Асмодея то и дело останавливался на них, он подумал, что, сколько бы девушек у него до этого не было, ни у кого он не видел таких плеч. Впрочем, бред какой-то, это всё алкоголь и ему тоже нестерпимо жарко, а глаза мутная пелена застилает, и он давно скинул свой плащ и расстегнул несколько пуговиц на тёмно-красной рубашке.

Вообще-то, это всё было так дико, если рассматривать их положение с точки зрения того, что они враги, но сейчас это не причиняло дискомфорта, какого-то особенного влечения не было и это казалось каким-то обыденным, единственно правильным. 

Асмодей с трудом нашарил свою трость в этом полумраке, вяло, насколько хватило сил, стукнул ей по полу и створки окна распахнулись, пожалуй, слишком сильно.

— Блять.

— Вот тебе и блять, — заплетающимся языком сказала Рита, поёжившись от внезапного порыва ветра. — Я просила не шаманить в моей квартире.

— Мне извиниться? — он бы всё равно этого не сделал, а между тем как-то сильно голова закружилась и он хорошенько так ей об стол приложился, а лента с волос слетела и они так грациозно-красиво прямыми локонами заструились по спине — это законно вообще такие волосы длинные иметь, он в них не путается? — и несколько прядей упало ему на лицо, но сил сдувать их не было. 

— В жопу себе извинения свои засунь, Рапунцель хуева, тебе удобно вообще? — она это, правда, всё как-то беззлобно говорила. По привычке скорее, чем из ненависти. Но это не значит, что она перестала испытывать к нему отвращения. Он сейчас пьёт с ней, слушает её и это очень даже приятно в некоторой степени, если откинуть мысль о том, что он Асмодей и он Князь Ада. — Кстати говоря, я всё спросить хотела. У тебя откуда эта гап...гапто...хуйня эта короче?

— Я трахал женщин. Много женщин. И мужчин тоже бывало. Разных возрастов. Разной внешности. Разного телосложения. Мне было без разницы, я демон похоти, я должен соблазнять людей, и с некоторыми я даже получал удовольствие, пока мне не стало мерзко, — он усмехнулся. Маргарита своим затуманенным взглядом смотрела даже несколько внимательно и, что удивительно, слушала. — Мне в один момент так противно стало. Так неприятно. Будто по коже мерзкие червяки ползали, будто пиявки к телу присосались, я чувствовал себя грязным и ничем эту грязь отмыть не мог. У меня температура, кажется, поднималась, хотя это невозможно, когда меня кто-то касался, дышать становилось невозможно, а потом это ушло и я начал чувствовать злобу.

— Ты поэтому так истеришь?

— Да. Я от всего мира в своём кабинете закрылся и не вылезал оттуда без надобности, только бы никто меня случайно не коснулся, — а потом он как-то тяжело вздохнул и, неожиданно даже для самого себя, сказал: — Это тяжело, знаешь. Демон похоти с гаптофобией. При мне никто не смеётся, но за спиной все шепчутся. Но меня не это задевает, а то, насколько сильно эта фобия мешает мне жить. Я не могу даже руку Люциферу пожать, потому что мне противно от одной мысли об этом. Не могу спокойно сидеть на собраниях, потому что стулья слишком близко расположены. Много чего сделать не могу. 

— Я не думала, что это причиняет тебе такой дискомфорт, — Маргарита покивала, а глаза уже слипаться начали. Неужели столько выпила? А бутылок тем временем становилось всё больше и больше.

— Причиняет только тогда, когда я об этом задумываюсь, — Асмодей пожал плечами, а потом, поняв, что сболтнул ей личного и слишком сокровенного, встал и завалился на диван Маргариты. — Я спать. Хватит с тебя откровений.

— Это мой диван! — и, не думая, завалилась сверху, носом уткнувшись в тёплую, мерно вздымающуюся грудь. Прямо так, в лифчике. Прижалась к нему всем телом и, понятия не имея, куда руки деть, закинула вверх, запутываясь в его чересчур длинных волосах. Пахло спиртным. Асмодей что-то вяло промычал, попытался её спихнуть, но сил не было и глаза сами собой закрывались.

— Я убью тебя завтра, — и зачем-то укрыл их одеялом, а рука каким-то образом у неё на талии оказалась, как-то слишком уж приятно обжигая кожу. А Маргарита даже вздрогнула, такой холодной была рука демона.

— Это мой дива-а-а-ан...

Так и уснули.