Домашняя работа
Это случилось одним осенним днем, теперь затерявшемся в прошлом. Уже тогда Питер начал замечать, что паучье чутье переставало реагировать на действия Уэйда, окажись он в опасной для мальчишки близости. Осознание пришло внезапно, пригоняя кровь к щекам.
— Ты что, был ботаном, Питти-бой? — спросил неожиданно наемник, сидя на его кровати. Питер отвлекся от домашней работы и повернулся на стуле к Уэйду, который держал в руках его старые очки.
— До того, как меня укусил радиоактивный паук, — мальчишка поджал губу, наблюдая за наемником, надевающим черные очки с толстыми стеклами себе на нос.
— Ой! Где я? — Уэйд театрально поднял руки, словно ослеп. Питер с усмешкой покачал головой, и снова крутанулся на стуле, собираясь вернуться к домашке. Но Уэйд притянул стул обратно, и прежде чем Питер успел сообразить, надел на него очки. Он заворожённо посмотрел на Питера, ни в силах отвести глаз, а он, в свою очередь, не мигая смотрел на него. В этих очках парень выглядел моложе своих лет. — Ох, малыш, я умилен и возбужден одновременно, и даже не ебу как такое может быть!
— Это одна из твоих пошлых фантазий, да? — пошутил Паркер, поднявшись со стула. Уэйд тут же сел на его место и ухватил Питера в охапку, целуя в макушку и усаживая к себе на колени, как будто ему десять лет.
— А ты сечешь, Питти-бой.
Наемник посматривал на атлетическую, склонившуюся над столом, фигуру мальчишки, замечая большие карие глаза за стеклами очков, розовые губы, и животное чувство всё больше овладевало им. Паркер что-то быстро писал в толстой тетради, не обращая внимания на Уэйда. Некоторое время стояла тишина, прерываемая лишь шуршанием карандаша по бумаге. Парень что-то хотел спросить, но вдруг почувствовал прикосновение горячей крепкой ладони на груди, забравшейся под свитер. От неожиданности он подпрыгнул на коленях Уэйда. «Божечки-кошечки, пусть он сделает так ещё раз!» завопили голоса. Наемник поднялся и за долю секунды прижал мальчишку животом к поверхности стола, оттолкнув стул в сторону. Всё произошло так быстро, что Питер и охнуть не успел.
— Уэйд… — пробормотал он, глядя на наемника, чья ладонь коснулась спины, и напряжённое тело тут же накрыло тёплой волной. Покраснев, мальчишка отвернулся, проклиная себя за то, что при нём терял всю свою выдержку, сдаваясь на милость зверя, сидящего внутри наемника. И как ловко умел Уэйд получать то, чего хотел!
— Как думаешь, тётя Мэй сильно разозлится из-за небольшого бардака на твоем столе? —Уилсон по-прежнему пристально смотрел на него, хитро улыбаясь. «Ой, смотрите-ка, Питти-бой покраснел до кончиков ушей!».
— Мне нужно… алгебру… сделать, — но сказать еще хоть что-то у парня просто не хватило времени, потому что через мгновение он оказался придавленным к столу чужим телом. Тетрадь и карандаш полетели вниз, приземлившись на пол. Чужие пальцы на шее сжались сильнее, когда тот попытался высвободиться. Он паниковал, осознавая, что будет происходить дальше. Уилсону безумно хотелось съесть медовую кожу на боках Паркера, пока тот лишь жмурился и ёжился под его лаской, как котёнок. Его мышцы дрожали от перенапряжения. Он словно превратился в туго сжатую пружину. А Уэйд, в свою очередь, чувствуя это, наклонился к нему и заговорщицким тоном прошептал в самое ухо:
— Всё ещё думаешь о домашке, малыш?
Каждый шаг наемника заставлял мальчишку трепетать в его руках. Больше всего Уэйду нравилось целовать Питера в ложбинку на белой спине, слышать, как бешено стучит его сердце, вызывать мурашки своим дыханием, чувствуя, как в ответ по спине наемника пробирается знакомый озноб, пробегает по шее, отчего хочется только сильнее прижаться к Питеру. Он жадно вылизывал его рот, прикусывая нижнюю губу. Тело Паркера дрожало, но не от ужаса — от его тёплых прикосновений, словно обжигающих кожу. Когда губы Уэйда коснулись лопаток, пальцы Питера сжали его руку. Хороший знак. Он принялся старательно вылизывать спину парня, не пропуская ни одной родинки на белой коже. Ощущение скользящей по плечам ткани, и джинсов, спадающих с бедер, слегка отрезвили Питера, однако Уэйд так жадно начал целовать его шею, что он вновь расслабился.
При виде узких бедер покрытых светлым пушком, Уэйд чуть не спустил прямо в штаны. Всё ещё напряженная грудь Питера вздымалась, а опухшие после поцелуя губы наемнику без конца хотелось целовать, кусать и прижиматься к ним своим ртом. Действия наемника были властными, собственническими, и под его руками парень больше напоминал глину, из которой тот лепил, что хотел. Уилсон продолжал нависать над ним. Поцелуи в лопатки позволяли ему постепенно переходить к таким желанным бедрам. «Трахни мальчишку, хватит этих блядских прелюдий», — не давали покоя голоса. Наемник оставлял влажную дорожку поцелуев от самых бёдер до широких плеч, отчего бедный Питер млел и краснел, не зная куда себя деть. Коснувшись языком чужого уха, Уэйд добрался до мочки, и обхватил её губами, кусая и после облизывая.
Уэйд любил Питера, а потому не мог просто взять и растерзать его прямо на этом столе. И уж раз на то пошло, он в душе не ебал, почему мальчишка продолжал зависать с ним, выполнять вместе миссии и ещё так послушно лежать под ним. Для наемника оставалось загадкой, как того не тянуло блевать от вида его обезображенного тела. «Если шрамы украшают мужчину, то ты, Уэйд, точно стал первым красавцем в этой стране» — сказал ему как-то Старк. Но Паркер перестал обращать внимание на внешний вид Уилсона — он давно к нему привык.
Приступив к более серьезным ласкам, наемник принялся покрывать свои пальцы слюнями, после чего аккуратно надавил на стенки мышц кончиком пальца, и тут же удивился, когда тот с легкостью прошёл внутрь.
— Ох, ебать… Ты что, растягивал себя, малыш? — как только наемник произнёс это, парень залился краской от вспыхнувшего чувства стыда и уперся лбом в деревянную поверхность стола. Ответить на вопрос Уэйда было просто нечего. Ведь он раскрыл его постыдную тайну, и деваться было уже некуда. Вводя внутрь второй палец, наемник прекрасно чувствовал, как мальчишка весь дрожал, напряженный новыми ощущениями, граничащими с болью. — Мне продолжать?
— Да, — тихо ответил Питер, с горящими щеками и, пряча глаза. Будучи прижатым к собственному столу, парень казался настолько беззащитным, а в глазах наемника он вообще был невинным и наивным ребёнком, которому открывался мир новых ощущений. И всё же, обрывисто дыша, под властью рук Уэйда, он был чем-то вроде трофея, который наемник никогда и ни за какие деньги (а Уэйд любит деньги) не променял бы. Уилсон навис над Паркером, и прошептал:
— Выкладывай, сладкий, где ты её прячешь? — ему не нужно было объяснять. Питер прекрасно понимал о чем шла речь.
— Нижний ящик… в столе, в коробке из-под карточек, — с румянцем на щеках признался он. Наемник наклонился и выдвинул ящик, где ютилась коробка из-под бейсбольных карточек. Открыв, он обнаружил там смазку.
— Какой же ты пошляк, Питти-бой. Тайно дрочил на Джоша Дональдсона*? — Уэйд выдавил прохладную смазку на пальцы, и принялся водить ими вокруг кольца мышц. Питер уткнулся лицом в локти, изредка охая. Уэйд дразнил его, специально продлевая момент, а потом резко, без предупреждений, проник двумя пальцами по обе фаланги. Мальчишка издал едва слышный стон.
— Боже…
— Это не мое, имя, малыш, — Уилсон снова навис над ним, продолжая пальцами имитировать толчки. Питер весь покраснел, не зная, куда себя деть. — Хочешь, чтобы я вошел в тебя? Просто попроси, — продолжал он нашептывать ему в ухо. — Скажи «Уэйд, хочу, чтобы ты трахал меня. Я хочу звать тебя папочкой и стонать от твоего здоровенного хера в моей узенькой заднице», — Питер покраснел, как никогда в жизни. А что ещё хуже — у него член стоял колом, а Уэйд ускорял темп. — Давай же, сладкий, скажи. Уэйд, я хочу…
— Уэйд, я… я хочу… — дрожащим голосом повторял за ним парень.
— …чтобы ты трахал меня.
— …чтобы… чтобы ты… — Питер зажмурился, и выпалил: — …трахал меня.
— Отлично, — наемник чмокнул его в висок и вынул пальцы. Он был доволен им, словно дрессировал щенка.
Когда Питер ощутил присутствие Уэйда в прямом и переносном смысле, то зажмурил глаза. Он давно перестал замечать что-либо вокруг, утопая в море ощущений. Колени стали ватными, а грудь то и дело вздымалась вверх. В воздухе повисло напряжение, как перед раскатом грома. Уэйд впустил пальцы в волосы на его затылке, после чего крепко ухватился за них. Мальчишка чувствовал, как наемник толкался сзади, и как в ответ растягивались мышцы. Уилсон с каждым толчком словно старался найти удачный угол, а Паркер лишь хватал ртом воздух, пытаясь не вдумываться в смысл этих действий — он всё ещё привыкал к происходящему. С его губ сорвался непроизвольный стон, когда боль сменилась на другое, совершенно новое для парня чувство.
«Мы у него первые! Заставь его стонать, чтобы все услышали» — голова наемника гудела, но в этот раз голоса были совершенно правы. Питти должен получать удовольствие.
Входя резкими толчками, от которых Питер уже откровенно стонал, Уэйд смотрел на алые, искусанные губы как завороженный. Эти плечи, спина, узкие бедра — всё принадлежало ему. Мысль опьяняла сильнее любого алкоголя. Но в один момент быстрые толчки прекратились, и, как обычно, Питер не успел сообразить, как оказался перевернутым на спину. От такой откровенной и открытой позы, ему захотелось скорее спрятаться, что он и сделал, закрыв лицо ладонями. Наемник раздвинул его ноги («Ох, блять, какая же у него охуительная растяжка…») и увидел на внутренней стороне бедра небольшое родимое пятно.
— Знаешь, Питти, я слышал, что родимые пятна на внутренней части бедра говорят о горячем темпераменте мужчины… — он с усмешкой убрал руки с лица Питера.
— Боги, — парень охнул и посмотрел на него, смутившись. Ему было сейчас точно не до нелепой болтовни, которую обычно нёс наемник. Уилсон принялся целовать его в грудь, отчего тот вцепился пальцами ему в спину, постанывая от каждого влажного касания. Он и не догадывался, что мальчишка может издавать такие звуки, пока не принялся блуждать губами по его ключицам и животу. Уэйду хотелось видеть, как Питер краснеет, открывает искусанные губы в полустоне, и как дрожит от удовольствия. Видеть мальчика таким — лучшее в мире наслаждение. Оставив яркую бурую метку на ребрах, он вернулся к губам. И Питер, сам того не осознавая, попрощался со всем, что его прежде сдерживало, и притянул к себе Уэйда, прильнув к его губам. Парень простонал прямо ему в губы, когда наемник снова вошел в него, не думая останавливаться.
Парень посчитал, что до этого момента наемник сдерживался, так как сейчас он двигался резко и грубо, буквально втрахивая его в бедный стол. Толчки сменились на быстрые и короткие. Питер жмурил глаза от необъяснимого тянущего чувства внизу живота. Рукой притянув Паркера за загривок, Уилсон развязно поцеловал его, так, что тот едва мог дышать. Когда он прекратил поцелуй, от его подбородка потянулась длинная ниточка слюны. От такого зрелища у парня слегка закружилась голова. Пальцы Уэйда так сильно сжимали его бедра (о которых он так долго мечтал), что на них совершенно точно останутся синяки. Пошлые звуки шлепков одного тела о другое смущали и в тоже время возбуждали Питера.
— Уэйд, сильнее, — прошептал он ему на ухо. И наемник среагировал незамедлительно, ускоряя темп. От нехватки воздуха Питер запрокинул голову назад, и Уэйд поцеловал его прямо в адамово яблоко, заставив издать ещё один стон. Наемник, без всякого стыда, спустил накопившуюся во рту слюну на член мальчишки и обхватил его ладонью у основания, двигая в темп собственных толчков, заставляющих бедного Питера прикусить губу. Ему казалось, что время в его комнате замедлило бег, а сердце било в набат. Уэйд, несмотря на всю свою резкость, оставался предельно нежным в своих действиях. Парень уткнулся лицом в плечо Уилсона, ощутив, как подступает приятное напряжение в мышцах. Где-то глубоко внутри, в животе, будто развязали большой тугой узел. Через несколько рваных толчков мальчишка со стоном кончил себе на живот, запачкав себя и наемника. Уэйд же, нагло отказавшись сдерживаться, кончил внутрь Питера, вновь увлекая его в поцелуй. «Как же он хорош» — с этой мыслью наемник нехотя отстранился, не без удовольствия наблюдая за тем, как его сперма стекала по бедру мальчишки.
В этот день Питер так и не сделал домашку по алгебре. Более важные дела полностью заняли его воображение. Дела, о которых они с Уэйдом никогда и никому не расскажут.