Вария Ажур

Глава 20.

Когда-то крыса стала молчать.

Отпрянув друг от друга, голые тела наконец опустились на белоснежную постель, ещё больше смяв скомканное одеяло. Бледная рука с тонкими, длинными пальцами легла на его грудь, провела снизу вверх к дрогнувшему кадыку. Артём нервно сглотнул, только сейчас придя в трезвое сознания, и, отчаянно застонав, сказал:

– Нозырска, ты шлюха.

– Правда, что ли? – промурлыкала девушка, уложив голову на грудную клетку Артёма. Запутанный волосы стали щекотать живот, и парень, подымаясь на логнях, со злостью скинул с себя Еву.

– Потащилась ко мне домой и... Тебе, блять, работы мало?! Фу! – сквозь зубы прорычал он, когда почувствовал неприятное отсутствие одежда на обоих.

Сложно было даже представить, как совместный поход домой закончился договорённостью о сексе без обязательств. Эта девушка создавала впечатление коварной ведьмы, которая была способна уложить в постель кого угодно по одному лишь щелчку пальца. Артём тоже оказался подвергнут её колдовству. Одурманенный рюмкой водки, которую Нозырской удалось стащить из кухни Своровых без капли стеснения, он раскололся, подобно скорлупке градского ореха. Какой-то неведомой силой Ева заставила его открыться ей. Артём был уверен, что, если кому и расскажет о буднях у верующей тётки, то это будет только Ажур и никто больше. Но все его ожидания были разбиты вдребезги руками невыносимо настойчивой Нозырской.

Он рассказал малейшую часть от тех событий, однако и этого было достаточно, чтобы Артём поневоле запустил рюмку водки в стену. Из-за толщины узорчатое стекло разбилось всего на три осколка. И это был второй раз за месяц, когда он разбивал что-то в порыве ярости. Первый случай был в кабинете у директора, где жертвой его эмоций стал стакан с водой, а целью – снова стена.

На это Ева не выдала никакой реакции. Она просто взялась за дело. Настойчиво впилась в его горящие от спирта губы и скользнула языком по внутренней стороны щёк, ещё больше обжигая рот. И всё. Продолжение стерлось из памяти. Артем запомнил лишь то, как Нозырская мямлила что-то про друзей с привилегиями. И что это, если не магия?

Только сейчас Артем осознал, что слышал лишь неопределённое шуршание и невыносимо болезненную для его слуха тишину. Слухового аппарата не было на месте. Видимо, взбесившись, он не только грубо толкнул с себя Нозырскую, но и, ударившись об спинку кровати, лишил себя единственной мало надёжной защиты от тех ужасных дней, полных затишья. Накинув на себя простыню, Артём резко подскочил с места, чтобы судорожно начать поиски прибора. Даже не одеваясь, он скользнул под кровать, в надежде отыскать потерянное. Потом полез к тумбе, к шкафу. Едва не напоролся на осколки. Поднял одеяло и попытался разбудить полусонную Еву, оставшуюся в постели, дабы убедиться, что аппарат не находится под ее хрупким телом.

– Твою мать! Нозырская, подъём! – собственный голос был слышен, а значит кричал он достаточно громко. Сонно хрипя, Ева поднялась на четвереньки и, мгновенно поняв, чем занят Артем, поднялась на ноги, тоже начав поиски.

Артём проводил дрожащими ладонями по полу, собирая на пальцах пыль. Всё тело начинало трясти и поиски затруднялись. В глазах темнело, а ноги подкашивались, даже когда он, роясь под рабочим столом, стоял на коленях. Торопясь, Артем начал одеваться. Трусы, штаны, толстовка. Руки не слушались, а потому, чтобы застигнуть пуговицу на джинсах понадобилось куда больше времени, чем ранее. Спина уже успела облиться холодным потом, а ногти возиться в мокрые ладони. Дышать становилось сложнее, но Артем, сжимая кулаки, стал делать медленные, но большие глотки воздуха, в надежде подавить паническую атаку и прекратить дрожь.

Услышать хоть что-нибудь. Хоть что-то. Закричать? Тогда соседи и родители посчитают его поехавшим. Но Артему был необходим слух. Не тишина. Ее он ненавидел. Ненавидел вспоминать, как в компании мрака и затишья сидел, поджив колени, и думал об отце и матери.

Внезапно Ева села перед ним на косточки и проговорила что-то одними губами. Звука до него не дошло, а беспорядочные мысли слишком быстро носились по сознанию, чтобы он сумел понять что-либо под движению сухих губ.

Потом девушка вложила ему в руку прибор, и Артем поторопился одеть его, чувствуя приятное облегчение. Не будь сегодняшнего разговора, объяснить причину панической атаки было бы куда сложнее. Теперь-то Нозырская всё знала. Нет, не всё, далеко не всё. Но то, что тётка забирала слуховой аппарат во время наказаний, отныне было ей известно. Анфиса считала, что конфискация прибора тоже считается для плохо-слышащего ребенка наказанием. Однако последствия от них появились уже далеко после.

«Спасибо за травму, тётушка», – вот что с улыбкой говорил ей Артем на семейных праздниках, когда они оставались наедине. На его сумасшедший взгляд она отвечала с наглядным отвращением на лице:

«Ты псих с рождения. Не я виновата в том, какой тварью ты стал». В ответ Артем снова улыбался. Если при этом вертеть в руке кухонный нож и подолгу не отвалить от женщины взгляда, можно разглядеть страх в её беспощадных серых как туман глазах.

– Артём, ты на ладони посмотри, – с сочувствием проговорила Ева и раскрыла сжатый кулак. От ногтей остался красно-синий след. Настолько сильно он сжимал кулаки.

– Ты же понимаешь, что осталась у меня в долгу за то, "что" слышала и видела, – Артём ещё не успокоился до конца, но выговорил слова достаточно внятно. В глазах Нозырской Артем перестал быть тем, кого строил из себя четыре года. Сейчас она могла видеть в нём лишь слабость. Ажур бы точно не стала на него так смотреть. Жалость – последнее, что он хотел получить взамен на правду.

– Либо ты говоришь какого черта носишься по подработкам как ненормальная, либо выметайся. Говори. Что-то с отцом? – Артём смотрел на неё сверху вниз, немного покачиваясь на пятках. Даже он прекрасно понимал, насколько же это тупая попытка скрыть всё ещё бушевавший внутри него страх.

– Только что было два варианта, – Вздохнула она. – Правда или действие.

– Че ты несешь?

– Правда – я вываливаю тебе на голову всё, что у меня на душе. Действие – я ухожу. Ты дал мне два варианта, но почему-то всё равно настаиваешь на первом. По правилам игры ты не имеешь права навязывать мне что-либо.

– Поиграть решила, Нозырская? Скажи, а давала ли ты мне право выбора? – Артем издевательски склонился над ней и вопросительно поднял одну бровь. – Не припомню. У меня его и вовсе не было.

– Игру начала не я. Ты сам мне всё выдал, – возмутилась Ева.

Он разболтал Еве всё как есть, даже не подавившись словами. Одна лишь судьба знает какие фокусы проворачивала Нозырская, чтобы развязать его язык. Как бы то ни было, дело уже сделано, и обратить сказанное ложью более не выйдет. Оставалось лишь надеяться, что от Евы он получить взаимные ответы на многие вопросы.

– Нозырская! Правда. Или. Действие. – Ева замолчала. Пауза длилась не меньше минуты, но никто из них не двигался с места. Было так же тихо, как и без аппарата, но Артём знал, что прибор на нем, а потому страха не возникало.

Ева сидела смирно, обозревая парня напротив со всех сторон, будто в надежде увидеть в глазах подвох. В конце концов Ева вздохнула и встала на ноги:

– Где мои вещи?

– Твою мать. За что мне всё это, – простонал Артём и, взяв одежду Нозырской с тумбочки, кинул ее прямо в девушку. Та, получив ими в лицо и недовольно проворчав что-то в груду вещей, принялась демонстрировать своё остроумие.

– Это... блин, забыла, как называется. Штука, о которой Вария постоянно говорит...

– Стас? – поднял одну бровь тот.

– Карма! Вот причина наших мучений.

– Каким же подонком я был в прошлой жизни?

– Таким же, как и сейчас. Как и в следующей твоей жизни. Это замкнутый круг. Наши души созданы для того, чтобы страдать.

На это Артём ничего не ответил.

Вскоре Ева оделась и быстро удалилась из дома Своровых, выразив долю услужливости и вежливости в строку родителей парня. По её уходу у Артёма чуть вновь не сорвался на мать за её чрезмерная болтовню об отношениях сына с Евой в последнее время. Она, разумеется, как никто другой была рада их воссоединению, помнив те беззаботные дни, когда все три семьи были крайне дружны. Сейчас же многое поменялось у Нозырских. И отец девушки, и Ева совместно положили тому времени конец.

Вернувшись в комнату, Артём убрал осколки и привёл спальню в порядок, испорченный после активных поисков слухового аппарата. Дашать становилось легче с каждым часом, но неясный осадок продолжал копиться внутри него с невероятной скоростью уже много лет.

Ажур

В «батле» по интеллекту выявить победителя так и не удалось. Стас и Дима задавали друг другу вопросы и оба выдавали правильные ответы в то время, как Ажур не могла даже понять их смысла. В конце концов обоим парням это надоело, и они начали задавать вопросы, на которые сами не знали, как ответить. Их дискуссию прервала мать, которая всё-таки ворвалась в комнату для того, чтобы приказал дочери сходить в мини-маркет. Стаса в полутемноте она распознать не смогла, но зато перед выходом (Советский последовал вместе с Ажур), шепнула о том, что не ожидала застать дочь с парнем в комнате. Фыркнув, Ажур скрылась вместе с парнем за двором.

В общественном месте, к слову, для Агурзк-Йай не таком уж и общественным, Стас решил не проявляться, а потому, скрывшись за деревом перед входом, испарился. Ажур набрала несколько бутылок подсолнечного масла, две булки хлеба и пачку кукурузных палочек для брата.

Время было позднее, а значит шанс встретить кого-то из школы повышался в разы. Вероятнее всего, по вечерам, примерно в пять, по улицам гуляют любители отречься от родительских наказов и в очередной раз опробовать свободу с привкусом алкоголя и табачного дыма. Ажур частенько пересекалась на переулках с ребятами из Банды, несмотря на то, что большую часть времени они проводили в Клопчатом подвале. Но на этот раз удача была на её стороне. В магазине она встретилась не с кем-то из бандитов, одурманенных спиртом, куревом, а может чем-то посерьёзней; а с ярким оранжевым пятном, мелькнувшем среди стеллажей мини-маркета. У кого ещё в Агурзк-Йай могла быть такая копна кудрявых волос, кроме Антонина Имбировой? Недолго думая, Ажур последовала за ней. Появилась возможность не откладывать разговор насчёт Банды до следующей четверти, а потому упускать её Ажур не была намерена.

Тоня вела себя подозрительно. Дошла до молочного отдела, обогнула один стеллаж, затем другой. Лишь спустя время до Ажур дошло, что её избегают, а потому решила ускорить шаг. Схватив Тоню за плечо, она повернула её к себе лицом.

– Тоня! Привет, – поспешила изобразить дружелюбие Ажур. Глаза девушки выражали испуг. Дрожащими губами она вымолвила:

– Прости!

Ажур искренне не понимала за что стала извиняться одноклассница, пока в памяти не вспыхнула картина: Тоня сидит в кабине школьного туалета, в котором никто и никогда не бывал, кроме Ажур. По крайне мере, на её памяти – точно. Имбирова принимала участие в мести главному подонку – Артёму, и сподвигнул на это её никто иной, как Макс, который, как Ажур думала, вступил в Банду именно ради козней для Артёма.

Своров предполагал, что Руденко планировал накопать на него информацию ещё этим летом. И Тоня – была одной из тех, кто помогала ему в этом. Не ясно, по своей воле или же просто потому, что Руденко считался её молодым человеком. В любом случае, вышло, что вышло. Найти что-то секретное на самого Артёма не удалось, однако там, в туалете, Имбирова могла услышать достаточно много про Еву, чтобы сделать для себя некоторые выводы. В сентябре Ажур уделяла слишком много внимания постоянному отсутствию Нозырской на уроках. Это не могло не волновать, ведь до этого Ева больше всего боялась подозрений от учителей насчёт не благополучности её "семьи", а потому проступков себе не позволяла. Даже какое-то время уделяла много сил и времени учёбе, но продлилось это не долго.

– Не хочу тебя отвлекать, но мне нужно поговорить с тобой, – уже более серьёзно заявила Ажур. Тоня крепко сжала край своего свитера, да так сильно, что, возможно, оставила на ладони следы от обгрызенных, корявых ногтей.

– Я не собираюсь говорить с тобой о Хеллоуине. Я знаю, что учавствовал ты в этом не по своей инициативе. Так что... – она хотела сказать "давай забудем об этом", но тут же поняла, что, обсуждая Банду и Макса, не вспоминать о недавнем случае будет крайне сложно. – Так что на тебя я не злюсь, – не слишком честно договорила она. В действительности же Ажур плевать хотела на Имбирову ещё с самого начала. Как и на всех остальных посторонних ей людей.

Тоня отвела смущенный взгляд, изображая раздумья. Её поза расслабилась, а плечи опустились. Как же оказалось легко повлиять на неё, даже учитывая то, какая она пугливая мышь.

– Ну и... о чем мы будем говорить? – немного с опаской спросила та.

От мини маркета до «Василисы» было рукой подать, поэтому следующим их пунктом назначения было кафе. Тоня шла как под дулом пистолета. Ажур чувствовала себя работорговцем или же палачом, который ведёт виновную на казнь. Она даже невольно представила блеск металла и трек переломанного позвоночника, как в тех фильмах про средневековье.

Ажур не стала противоречить своим вкусом и заказала что обычно: оладьи с мёдом и капучино без сахара. Тоня заказала чай с лимоном и песочный бисквит. Выглядело это, будто она сделала заказ наобум, наобум тыкнув в любую точку меню, когда к ним подошёл официант. Вероятнее всего, так оно и было.

Ажур шумно выдохнула, устав смотреть на то, как Имбирова нервно перебирает пальцы, прижимая подушечки к подушечкам, и, решив не ходить вокруг до около, начала:

– Скажи, как Максим попал в Банду? – в ответ Тоня навела на неё озадаченный взгляд. Видимо, такого вопроса она ждала в последнюю очередь, что можно было судить по тому, как Имбирова хмурит лоб.

– Что такое? – спросила Ажур, глядя на складку между бровей напротив.

– Может, ты хотела спросить "зачем"?

– Это я и так знаю.

До недавнего времени Руденко не рвался к Яну. Очевидно, что попал он туда из-за Артёма, желая ещё больше унизить Подонков в глазах общества.

Тоня молчала. Всё не делая пересекаться с Ажур взглядом, она то и дело внимательно изучала панорамные окна, скатерть с узорами и собственные руки, замкнутые в замок на столе.

– Мне нужно знать как, – напомнила Ажур.

Как же тяжело вести диалог с такой же замкнутый личностью, как и я. – думала Ажур.

– Интересно, сколько ещё продлится этот монолог... – снова подумала она и поняла, что сказала это вслух. Опять её язык начал жить собственной независимой от хозяйки жизнью.

Однако Тоня только оживилась и без записки протараторила:

– Старая Банда решала всё драками. Тот, кто одолел бандита, занимает его место. Сейчас нет определённого правила. Всё решает Ян. А правила он не любит. Как говорил сам Ян: «Жизнь – синоним к слову свобода, а свобода – означает бесправильность».

Даже Ажур, не интересующаяся своими одноклассниками от слова совсем, не могла просто взять и пропустить мимо ушей постоянные вопли одноклассников и Банды про свободу.

– Ясно, – только и ответила Ажур в пол голоса, пытаясь подавить отголоски отчаяния. Можно было догадаться, что такой борец за свободу как Клопчатый не станет устанавливать какие-либо принципы.

– Максим пообещал Яну веселье на Хеллоуине, если тот его примет. Вот и всё. Прости, больше ничем помочь не могу.

– Забей, – Ажур уже хотела схватить свое пальто и удалиться, как остановила саму себя. – А ты что-то знаешь про Старую Банду?

Имбирова вопрос снова удивил. Что уж говорить, сама Ажур наврядли бы поверила, что когда-нибудь станет интересоваться тем, что её никогда касалось. Хотя данный случай нельзя было назвать уж совсем посторонним, учитывая, что все они, включая Варию, уже давно находились под влиянием одного из них.

– Ну... что известно, то и знаю.

– Конкретнее.

– Я не знаю того, чего не знаешь ты.

– Тоня, я что про Старую Банду, что про нашу, не имею ни малейшего понятия! Я только недавно узнала о том, что до Яна она вообще существовала.

– Прости! Я... – Испуганный вскрик Тони перебил её. – Я расскажу. Да, прости. Я не знала. Но могла догадаться. Я виновата, – Имбирова тараторила и тараторила и это раздражало больше, чем её молчание.

– Тоня, – теперь-то девушка замолчала.

Что говорить дальше Ажур придумать не успела. Она могла бы сказать что-то по типу: «Прекрати мешкаться и отпрыгивать, я не держу на тебя зла», и так далее. Но чтобы кого-то уговаривать и выдавливать из человека каждое слово... До такого Ажур не могла докатиться. Ей плевать. Ей должно быть плевать. Тоня Имбирова – её одноклассница, так почему Ажур должна возиться с ней? Нужная информация была получена, а значит и задерживаться здесь больше не было смысла.

Залпом допив свой кофе, Ажур молча вышла из-за столика, ловко накинув на себя пальто со спинки дивана, и направилась к выходу вместе с покупками из мини маркета.

Она бы точно вышла, не став даже прислушиваться к словам Тони, которые та пыталась бросить вслед Ажур, если бы не Стас. Невидимое нечто потянуло её за ухо, заставляя остановится на пол пути к выходу из кафе. Прикосновение было почти не ощутимым, но было ясно, что толчок назад пришёлся от ушной раковины.

– Вария! Извини ещё раз! – теперь Ажур слышала вопли Тони из-за столика. Опять извинения, которые раздражали до трясучки.

Тоня побежала к ней и уже более уверенно, будто не своим голосом, произнесла:

– Мне очень жаль. Мне всё ещё стыдно за тот случай на Хеллоуине.

Ажур равнодушно пожала плечами:

– Тогда иди морочь голову своими пустыми извинениями Нозырской. – Всё.

Её язык окончательно развязался.

Тоня оторопела и, кажется, немного побледнела, поджав зубы. Однако Ажур продолжила:

– Если бы ты действительно так не хотела ввязываться во всё это, – она неопределённое повела пальцем, зная, что её и так поймут и договорилась мысль, выходя в двери: – То не ввязалась бы.

Ажур словно окотило морозом. Вероятно, так ощушался удар от невидимого Стаса.

– Что это было?! – появился Советский, когда они уже шли по их улице.

– Конец моего терпения.

– Почему он не мог настать чуть позже? – простонал он.

– Потому что мои нервы изначально были обречены! – Ребята шли быстрым шагом. Было уже темно, а донести покупки до дома всё-таки нужно было. Странно, что телефон ещё не разрывался от звонков и бесконечного количество возмущенных сообщений матери, желающей наконец получить купленные продукты. Ажур похлопала себя по карману. Достала телефон, включила. Он оказался разряжен. Воздержавшись от русского мата, Ажур стала сквозь зубы проговаривать все из возможных французские ругательства, которых, к слову, и ругательствами назвать кое-как поворачивается язык. Стас молча шёл рядом. Правда, его беспокойные взгляды и, до чего странно-человеческое прикусывание губы, немного давило.

Он что-то обдумывал. Вероятно, их дальнейшие действия. Артёму всё ещё предстояло вступить в Банду, а остальным, включая Стаса, придумать способ к достижению цели. Так как же Своров попадёт в Банду со своей репутацией?...

«Когда-то тогда»

Морозный ветер бил в лицо. Крупинки песка кололи румяные от холода щеки и заставляли Ажур жмурить ещё сонные, красные от резкого воздуха глаза. Тишина, пустота. Конец осеннего сезона. Время, когда и так малое количество туристов покидает город и тем самым снова превращает его в загадочную деревушку, скрытую среди лесов и гор. Агурзк-Йай сложно увидеть на карте. Не только из-за его маленького размера, но и из-за банального неудачного расположения, когда среди леса человек даже и не подумает попытаться отыскать что-то живое. А если и подумаешь, то с большей вероятностью в глаза ему бросился ближайший, более большой город. Но не Агурзк-Йай – точно.

Осень кончалась, и оставалось лишь поймать тусклое мгновения, запечатлеть его в сердце и памяти. Таковым считала своё предназначение Ажур. Ведь осень подарила возможность увидеть прекрасное и неповторимое, оно стало для неё неизменным компаньоном в путешествии по времени и пространству.

Впитать в себя красоту осеннего неба, дать ей расцветать в глазах и сердце. Позволить влиться в душу и зажечь пламя вдохновения, ведь эта бескрайняя синева способна увести в мир мечтаний и волшебства, аромата осени и времени года, которое так многое говорит своими неповторимыми красками.

На перекрёстке, где обычно встречаются Подонки, чтобы вместе пойти в школу, Ева и Артём уже ждали подругу. Ажур жмурила глаза, но всё же смогла их распознать, когда увидела из-под ресниц мелькающее розовое пятно и услышала возмущенные крики разъярённого Сворова. Ева опять его чем-то доставала.

– Ты зачем эту хрень нацепила?!

– Красиво же!

– Нет.

– Вария, скажи ему! – захныкала подруга, подходя ближе. – Красивый же значок?

– Нет, – прошипела Ажур, наконец поворачиваясь к ветру спиной.

– Ну бли-и-ин! – Ева опустила голову, сначала для того, чтобы изобразить обиду, а потом, чтобы снять свою красоту с рубашки. Сильнее запахнув пальто, она махнула ребятам рукой, и тройка подонков наконец направилась в школу.

Ева всё таскала за собой эту побрякушку, и никакие слова Ажур не могли её образумить, заставив понять, что старшеклассники могут начать кидать в её сторону косые взгляды, заметив значок на ученице пятого класса. Благо, светить им в школе она и не планировала. Хоть это вызывало спокойствие.

Осыпающаяся штукатурка со стен, запах дождя, влажность, пыль. Духота в классе русского языка и холод от открытого окна в кабинете истории. Всё вышеперечисленное вызывало у Ажур только одну ассоциацию – школа.

Ажур ожидала звонок на перемену, запланированный на пять минут. Но этого вполне хватало, чтобы сбегать в туалет, отделенный от глаз большинства. Хватаясь за перила, Ажур быстро поднялась на второй этаж, а затем, повернув в крыло с кабинетами начальных классов, распахнула дверь женского туалета. Вперемешку с отвратительным туалетные запахом, которым пропитались все кабинки с прошествии стольких лет, в нос ударил запах дыма. Какого было её удивление, когда внутри оказались люди. И не первоклашки, что было бы вероятнее всего, а одноклассницы Ажур. Четверо девочек смотрели на неё испуганными глазами, держа по одной тлеющей сигарете в руке. Это были мартышка Зоя, зануда Тоня, жируха Аня и шепелявая Лена. Зоя только открыла рот, в надежде что-то произнести, но дверь перед их изумленными лицами тут же захлопнулась. Ажур и вовсе забыла о том, как сильно ещё секунду назад хотела облегчиться. С одной стороны, это было совсем не её дело. Но с другой, почему-то ситуации удалось её удивить. Мысль о девочках застряла в голове и отказывалась покидать укромное местечко в её подсознании. Увидеть в излюбленном месте кого-то, кроме ребят по младше или кого-то из Подонков, что на этот раз за ней не увязались, очевидно, стало для неё открытием. Они нашли укромное местечко, не зная, что оно давно занято их ненавистной троицей. Ажур могла бы поставить их перед этим фактом, причём грубо, и однозначно в её манере. Однако не стала, ибо была слишком потрясена увиденным и считала их не слишком значительной помехой.

До звонка оставалось меньше минуты, а одноклассниц, тоже наверняка спешивших на урок, всё не было поблизости. Поднявшись на свой этаж, Ажур вошла в класс, опустилась на стул. После начала урока она, приняв недовольный вид, стала изображать заинтересованность в речах учителя, всё больше утопая в своих мыслях с каждой отсчитанной секундой.

Уже после звонка, когда лекция подошла к концу, математик стал отмечать отсутствующих, и староста Алеся, помогающая ему в этом, запнулась на фамилиях той самой четвёрки из туалета. На урок они так и не пришли. Выходит, мало того, что решили попробовать взрослую жизнь на вкус, так ещё и прогуляли урок. По крайней мере, для учителя, последнее было очевидным.

– На че смотришь? – появилась Ева за спиной Ажур. – Кого-то потеряли?

Застряв в дверном проёме, Ажур с трудом оторвалась от начатой дискуссии у стола учителя. Мужчина принимал строгий вид, взирая на изумленную ситуацией старосту, но продолжал молчать, наверняка намереваясь предупредить о прогулке классного руководителя.

Ажур хмыкнула:

– Не важно, идём. – Она потянула Нозырскую за собой, положив ладонь на плечо Евы.

Отвлекаясь от шума школьного коридора, она с непринуждённым видом ступала к лестнице. За девочками последовал Артём. Чуть не влетев в кого-то, ведя оживленный спор с одноклассником, он с оглушительным стуком рухнул со ступенек вниз.

Он-то, лёжа на спине и с кривясь от боли, возможно, ничего не замечал, но Ажур и Ева хорошо видели, как Елена Павловна, их классный руководитель, с грозным видом появляется на горизонте.

– Своров! – крикнула она, но тут же утихомирилась с опаской, вспоминая статус его семьи. Подонки совсем недавно стати пятиклассниками, и новый учитель, отвечающий за них, всё ещё не привык сдерживать себя с детьми, подобных Артёму. – Уйми своё буйство и ответь мне на вопрос. Кто-то из вас знает, где Платонова, Имбирова, Блоневская и Гладина? – перечислила она фамилии пропавших одноклассниц. Артём к тому времени, потеря спину, уже поднялся на ноги.

– Это кто? – в шутку спросил он, и Ева уже прикрывала рот рукой, дабы не выдать своего смеха.

– В туалете. Наверное, они так там и сидят.

– Всё-таки прогулять решили... – Елена Павловна глабоко вздохнула, закатив глаза. – И что они там делали?

– Курили, – легко и коротко ответила Ажур, от чего чуть не упала ни только учительница, но и двое Подонков позади. Вария же с каменным и невозмутимым лицом шагнула к лестнице, огибая толстобокую учительницу.

На тот момент не было ни мыслей, ни сомнений, ни переживаний. От жизни веяло какой-то лёгкостью. Теснота и духота школы растворялась в пространстве, в ее реальности была только Ажур, Подонки и семья. Не существовало никого больше. Казалось, она всегда делала всё правильно, не было никаких правил или обсуждений, ведь все здесь такие же, как она: никто друг от друга не отличается. Их она пропускала мимо ушей и просто... наслаждалась?

Ажур считала, что раз ей плевать на окружающих, их мнение и поступки, то точно также этот принцип распространяется и на других. Но как же она ошибалась. Эта лёгкость была иллюзий. Если, где она и была, то лишь в пределах её сознания и за границы никогда не выходила. Общество другое. Оно отличается от Ажур. Скажи им слово поперёк, скажи правду, что в итоге окажется не желанной, и они уже твои враги на всю проклятую жизнь.

Наверное, Ажур поняла это только тогда, когда оказалась в тесном кругу одноклассников на следующий же день. Она одна сидела за партой в кабинете истории, когда неожиданно оказалась в окружении той курящей четвёрки и нескольких парней. Ажур видела эти взгляды. Полные ненависти и обиды, отвращения и лютого гнева. Они окружили её парту, разом грозно ударив ладонью по гладкому дереву.

– Крыса, ты не хочешь объясниться? – выпали Арсений. На тот момент – парень Лены Гладиной, что конечно же стоял за любимую горой. Но Ажур этого не понимала. Не знала, что сделала не так. Что их злит. Почему одноклассники стоят толпой вокруг её обгрызенной и изрисованной партой третьего ряда. Почему Аня посмела схватить Ажур за волосы, а тихоня Тоня, даже слова поперёк не сказав, продолжила спокойно смотреть на это. Да весь класс, вашу мать, смотрел. Даже Артём, держащий Еву, которая рвалась к подруге, уже готовая дать сдачи всей компашке. Сворову Ажур была крайне благодарна, ведь понимала, что, заступись за неё кто-то тогда, и ей бы оставалось лишь увязнуть в темноте стыда и позора.

– Так и знала, что не нужно было давать тебе улизнуть. Прыщавая, мерзкая, волосатая французская крыса, – с отвращением говорила Аня.

В ответ Вария лишь сморщилась от боли и грубо оторвала руку девочки от своей головы, оставляя в её ладони клочок кудрявых волос.

– Благо, не такая жирная и лысая, как ты, – ровно ответила Ажур, изображая безразличие. Блоневская действительно была полной и с редкими волосами на голове. Однако, с её смазливым личиком, это мало делало её уродливой. И всё же Ажур сумела зацепить натянутую проволоку и задеть девочку за живое.

– Что? – Аня продолжала хмурит брови, не подавая признаков обиды.

– Я не понимаю, как можно столько есть? Мы только в пятом классе, а на проверках в медпунктах под тобой уже весы трескаются. Ты ешь на переменах, съедаешь по четыре порции в столовой. В рюкзаке у тебя не обходится без жирных и вонючих пирожков с капустой, а карманы куртки – без батончиков или булочек. Мало твоего убитого желудка, так ты ещё и лёгкие свои травишь.

От первых слов брови Ани хмурились всё больше, но на "жирных пирожках" лицо её делалось испуганнее, а глаза – влажными с каждым новым словом. Неподалёку маячил Ян, брови которого ползли вверх от удивления, как и у большинства, находящихся в классе. Кто-то уныло зевал, глядя в сторону скопления, кто-то шептался и испуганно ахал, всё переглядываясь с парты на парту.

Что это вообще было? Ажур говорила всё это осознанно, подбирал правильные слова, думала, каким бы будет проще задеть или обидеть. Ажур защищалась? Впервые она захотела дать сдачи, впервые ей было обидно. Потому что она осознала, «что» делает не так. И это сильно злило. Злило, что на самом деле не существует никакой лёгкости и свободы. Общество давит, общество презирает. И все, кто в нем состоит должны подстраиваться друг под друга, игнорируя собственные принципы, понимать «что» можно говорить, а про что лучше промолчать. Кому нужна правда, а кому стоит солгать.

Гнев бушевал внутри, но Ажур не давала ему выйти наружу. Успокаивало то, что тогда, перед ней, на грани слез стоял тот, кого она смогла обидеть по собственной воле. Она понимала, как можно это сделать. И в тоже время осознавала, что это, возможно, единичный случай. Не всех людей так легко расколоть и добраться до их истины. И Ажур приняла, наверное, самое правильное решение из всех. Молчать. Заткнуться. Не говорить ни с кем, кроме Подонков и семьи. А если и говорит, то следить за своим проклятым языком.

И если на тот момент, когда Блоневская пускала перед ней слезы, она чувствовала облегчение, то после, желание набрать в рот воды только усилилось. Ажур радовалась не чужим слезам, а тому, что смогла себя проконтролировать. Потому, когда она узнала о том, что Аня переезжает, чувство собственный неполноценности дало о себе знать.