Глава 7
Остывший очаг
В том недалеком от них городе, стоящем рядом с проливом Па-де-Кале, и до которого оставалось по меньшей мере двадцать миль, в пору наступало солнечное позднее утро.
В нем так размеренно и точно также энергично бурлила жизнь. Достаточно привычно, для многих заунывно и серо, медленно тянулись будни. Что другим, находившимся на борту галеона, такое давно стало чуждо, и они все сильнее налегали на весла, чтобы наконец-то поскорее вернуться на сушу.
Недавно теплая, лелеющая горожан осенняя погода, сменилась резким сковывающим похолоданием. Стоявшее высоко в безоблачном небе солнце, будто как и люди внизу, постепенно замедляло свой ход. Но так лишь казалось - оно неслось быстрее, чем что-либо. Плавно двигаясь к полудню и ослепляя яркими лучами, но уже совсем не так согревая, как месяц тому назад. В необъятном, не имеющем ни одного облачка небе, дневное светило, как и прежде, давало с каждым днем столько света, сколько и раньше, а вот тепла теперь - ровно наполовину. Делая уже менее прелестными вечера и заставляя горожан побольше надевать на себя одежды. На смену недавнему, ласкающему лица людей южному ветру, пришел пронизывающий и ледяной, идущий со стороны севера. Теплых деньков становилось меньше, а это предвещало скорые проливные дожди, которые в конце дня срывались, и время от времени затягивались ночами, отчего утро казалось неимоверно влажным и морозным. В силу предшествующей погоде менялся город, постепенно готовясь к скорому снегу и морозам. Красочная осень оставалась уже позади, и подходила в меру мрачная холодная пора, не менее наделенная красками.
Вдали, если находиться в самой гавани, сквозь множество бликов солнечных лучей, отраженных водной гладью, еле заметно для человеческих глаз в воздухе появилось размытое темное пятно. Словно похожее на мираж, или как будто бы художник промахнулся кистью в своей картине. Но то явление для многих оставалось пока еще незаметно. Те, кто находился в гавани или на большом причале, обычно были заняты своими повседневными делами. Здесь, особенно утром, в меньшинстве можно встретить обычных горожан, любопытных юнцов или прогуливающихся и развевающих тоску милых дам. В это предполуденное время тут находились работяги, моряки и разного рода люди, сошедшие с кораблей или собирающиеся отплыть. Но сегодня, как и ближайшие месяцы, порт Кале пустовал, и оттого людей в нем находилось с небольшую горстку. Люди, работающие изо дня в день на этой гавани, которым многое нипочем, но именно это и есть их насущный хлеб. Однако они не подмечали даже краем глаза, что там, на горизонте, постепенно приближается пятно и растягивается в своих размерах.
Одни из немногих находившихся, как можно сказать, в пустующей гавани, именно снаружи, а не в портовых зданиях, было двое мужчин рослого телосложения, в данный момент выполняющие роль грузчиков. Они перетаскивали большие тюки с мехами и тканями, разных размеров ящики и мешки, набитые различным товаром. Все, что было оставлено недавно ушедшим торговым кораблем, и которого в свою очередь город ждал последние несколько месяцев. В Кале за немногим люди переживали череду ушедших болезней, вместе с утратами и горечью, поднятием цен и массовым волнением страны на почве политики. А тот торговый парусник как никак должен был пополнить их запасы не только для больших торговых лавок и светских заведений для высшего общества, но от мала до велика. В тот период в этом нуждался каждый. Всем что-то, да обязательно было необходимо. Но корабль запаздывал к обещанному сроку, и это еще сильней поднимало давление и каждодневную тревогу.
Один из тюков с тканями, переносимых от пристани в портовое хранилище, оказался крайне тяжелым. Выбившись из сил, мужчины остановились, присаживаясь прямо на него, чтобы отдышаться. Переводившие дух работяги между этим и разговором о разном подметили, что горизонт привычно потемнел. То пятно не было похоже на грозовую тучу или на водяной вихрь, который изредка можно увидеть у этих берегов, не походило на дым или большую стаю птиц. Они хмуро переглянулись меж собой, пожали плечами, но не стали заводить спор, как обычно сделали бы. Один громко присвистнул, другой, все еще глядя вдаль, невнятно крикнул, и все это адресовалось городскому управляющему, находившемуся в здании торговой конторы.
Одно из главных портовых помещений, в котором проводились торги и крупные сделки, различные совещания и прочие собрания. Где можно встретить много людей из разных стран, чаще относящиеся к высшему свету. Излюбленное место для капитанов, владельцев различных судов и, конечно же, торгашей. Городской управляющий как раз-таки находился там и был занят тем, что проводил одновременно несколько удачных сделок. Услышав голос с улицы в свой адрес и увлеченный процессом, он не торопился откликнуться, а тем более выходить, ведь сделки подходили к одному из щепетильных моментов, когда цена возрастает, а ценность все растет, делая чью-то сторону невыгодной в расположении других или самого качества обсуждаемого, в данном случае прибывшего товара.
Спустя несколько мгновений, мужчина, поправив темные короткие волосы на бок, без лишней суеты открыл окно, сердито поглядывая в сторону рабочих.
- Мсье, взгляните на горизонт. Там что-то есть!
- Господа, прошу меня простить.
Он бегло глянул вдаль, затем схватил темную широкополую шляпу со скамьи и направился наружу, оставив деловых знатных людей, которых в одной из больших комнат насчитывалось шестеро. Подойдя ближе к работягам, мужчина, достав небольшую подзорную трубу, приложил ее к правому глазу и не заставил тех томиться в ожидании.
- Не пятно, как кажется издалека, а корабль.
- То месяцами не видать никого, а то один за другим, - хлопая по тканям, отозвался рабочий.
- Не вздумайте испортить мне товар, - подмечая движения рабочего, резко высказался управляющий. - Чтобы к обеду причал был пуст, - он вновь всмотрелся в увеличительное стекло. - Мать честная... Да он огромен и почему-то кажется мне откуда-то знакомым. Осмеливаюсь предположить, тот парусник - давняя работа Люсьена.
- Ну тогда опасаться точно нечего, если то судно построил сам Люсьен, значит там французы, - довольно подхватил другой работяга.
- Это нам пока неизвестно. Начинайте бить в сигнальный колокол, парусник держит курс в Кале, не иначе.
Они не успели дойти до колокола, как с другой стороны гавани раздался крик ничем не занятого, недавно пришедшего горожанина:
- Корабль! Там на горизонте судно! – рукоплескав громче, чем когда-либо, чувственно воскликнул тот.
Давно уж к ним никто не жаловал, парусники приходили раз в пару месяцев, а то и больше. Так длилось порядка двух лет, и горожане то ли смирились, то ли все-таки к такому привыкли. Настороженное длительное затишье. Не следовало ни распрей, ни громких политических бурь, ни войны, власть оставалась прежней. Будто Кале перестал быть тем городом, который очаровывал и славился раньше.
Кроме управляющего, которого обуяли различного рода мысли, никто не догадывался, что за парусник на всех парах идет к ним. Да и он сам в свою теорию слабо верил, считая, что корабль просто похож и ему показалось. Ведь если это не так, тогда все столкнутся с невероятным.
На колокольные удары из разных уголков города постепенно стекались люди. Публика из разных слоев, те, кто услышал и поспешил как на зов, и кому стало любопытно, что же происходит в гавани. По тем лицам не ощущалось определенного восторга или смешанных радостных эмоций. Напротив, занятые своими мыслями и заботами, с чувствами недоразумения, ощущением тревоги, переплетаясь с интригой. Многие из них, суетливо направляясь в порт, ожидали не лучших вестей или того, кто принесет очередное разочарование и скорбь. Но всех, кто шел туда, захватывал интерес - кто же пожаловал к ним, да еще на таком огромном паруснике?
Издалека мало кто бы смог распознать тот потрепанный галеон, а времени, однако, значительно утекло с той поры, когда он торжественно под множественное ликование отплыл. Можно напрочь забыть, что происходило в прошлом году, не говоря уж о каком-то неизвестном корабле. В возне среди вспыхнувшего ажиотажа возникали спешные догадки, чей тот парусник и откуда он идет. Одно из предположений среди разрастающихся толп оказалось близко к правде. Судно возвращается из дальнего плавания. А судя по большим размерам, оно движется в порт с определенной целью. Шаткие помыслы едва касались правды, столпотворение становилось гуще, а интрига дымкой витала над ними, придавая еще больше таинственности приближающемуся кораблю.
Уже давно не происходило ничего подобного. Оттого происходящее походило на большое событие. А вот грандиозное или трагичное - решать уж им. Разношерстная шумная толпа состояла из заточных горожан, бедняков, по большей части людей среднего класса, детей и юношей, чье любопытство сгорало больше всего. Горожане знатного происхождения, аристократы и особо состоятельные люди, находившиеся верхом на лошадях или в каретах, напряженно держались в стороне, отделившись от общего столпотворения. Большинство из них предпочитало находиться в портовых зданиях, где, широко распахнув окна, наблюдать за всем этим на расстоянии, покуривая трубки и потребляя в малых дозах крепкую выпивку. Простой люд часто косился в их сторону с усмешками, особой неприязни у них это не вызывало, но они бы также хотели иметь то, что те почти не ценят.
В одной из таких знатных компаний разгорелась бурная дискуссия, начавшаяся темой общенародного образования относительно все кругов общества. Затем она перетекла на именитых людей с сравнениями их успеха, а после углубилась в политику. Вечный корень зол и надежд, где раздувают либо одно, либо другое. И нет там золотой середины - все, хотя или нехотя, принимают чью-то сторону, либо выгодную, или же напротив - разумную. Когда беседа стремительно перешла на спор, один из зачинщиков этого интеллектуального разговора невольно в меру громко прервал всех, указывая на пристань. Столпотворение стало теснее и приблизилось к краю большого причала. Все смолкли в ожидании неизвестного.
В своих размерах огромный парусник, потрепанный временем и опасным плаванием, протяжно скрипя, медленно причалил. Заинтригованная толпа замерла, никто раньше времени не ликовал, по лицам пробежало дуновение мрака и сострадания. Вглядываясь, они замечали измученных, еле стоявших на ногах моряков. Некоторые из горожан не просто недоумевали, ужасались, громко вслух спрашивая, что с теми людьми на борту приключилось.
После прозвучавшей команды сложить паруса, народ оживился и все же заликовал, ведь то были их сородичи французы.
Первый человек, который спустился по накинутому на борт корабля мостику, был мужчина в длинном темном плаще, сверху укрытый накидкой с капюшоном. Видимо, как горожане поняли, не желавший, чтобы все прямо лицезрели его и догадались, кто тот такой. Столпотворение перед ним шумело, а он вдыхал в себя все глубже и глубже. Будто бы в море не хватало воздуха, а здесь в изобилии. Плавно спустившись, он гордо осмотрел толпу, бегая своими зелеными глазами по лицам людей, а затем добродушно вслух усмехнулся. Мужчина повернул голову к галеону и махнул левой рукой. На жест среагировал Жан, громко говоря команде, что это длительное плавание подошло к концу, и что все могут спуститься на пристань, теперь же вольны идти куда захотят. Ведь отныне они после столького времени свободны. Человек в капюшоне, на которого смотрела вся стянувшаяся публика, сделал несколько осторожных шагов вперед, заранее предположив, что кто-то, да тут же подскочит к нему, затевая разговор из нужды или любопытства.
- Добро пожаловать в Кале! - весьма торжественно воскликнул городской управляющий, стоящий впереди большой толпы и, толкнув своего помощника правым локтем, направился к нему.
Мужчина пресёк шаг, остановившись. Будучи таким же задумчивым, он кивнул тому в ответ, но не переставал бегать взглядом по толпившейся публике, похожей на пчелиный рой, выискивая знакомых ему людей. Как назло, ему никто не попадался, как из памяти все вылетело. Это омрачало его в большей степени из-за того, что тех, кого тот помнил, не было здесь. Либо со всеми ними что-то произошло, либо просто они не соизволили сюда прийти. Да и не стоит судить так сразу - толпились люди из рабочего класса и выше, а знать и горожане из состоятельных семей, вырвавшиеся из среднего слоя общества, как правило в таких случаях располагались впереди или позади. Оправдав себя сомнительными выводами и напряженно выдохнув, он глянул на управляющего, который уже торопливо задавал ему вопрос:
- Вы капитан этого судна?
Человек, чья непосредственная власть следить за этим городом, глядя на того, засомневался, но все же спросил, сам ожидая, что из трюма выйдет кто-то другой в красочных одеждах и громогласно поприветствует всех.
- Но а кто же еще, если не он? - вопросом на вопрос ответил мужчина в капюшоне.
Управляющий поджал губы и сыграл скулами. Он явно был не доволен ответом, ну и, конечно же, не поверил в сказанные слова, внимательно осматривая того с головы до ног. Одно из того, что выделялось в нем - добротные сапоги, выдающие то за джентльмена, то за молчаливого путешественника или знатного очередного проходимца. Он медленно потянул недовольную улыбку, по толпе пробежалась одобрительная усмешка, ставящая знатного мужчину не в лучшее положение. Человек в накидке начал медленно двигаться к горожанам, а управляющий, хмуро глянув на своего помощника, вслед тому вновь продолжал:
- Мне нужно отметить ваше прибытие...
Он вместе с юношей шел по пятам за незнакомцем, и ему было важно узнать, кто тот таков и какова цель его визита в Кале. Мужчина бегло бросил несколько коротких фраз помощнику, тот открыл судовой журнал, и в спину идущего человека прозвучал следующий вопрос:
- Скажите, надолго ли вы к нам? И есть ли у вашего парусника имя?
- Леонзо! - гордо и громко ответил капитан галеона, теперь уже ускоряя свой шаг.
- О, нет... - тяжело на выдохе протянул управляющий, остановившись и повернувшись к помощнику. - Это невозможно! Немедленно скачи к мэру и оповести его, что в гавань зашел галеон под именем "Леонзо".
Знатный мужчина, которого в последние годы мало что могло удивить, смотрел тому вслед, сам выглядевший оторопевшим. Точно бы он увидел призрака и до последнего отрицал в голове происходившее. А капитан, плавно, не сбавляя темп, удалялся, растворяясь в столпотворении. Теперь его мало заботило, что станет с кораблем и моряками на борту. Они достаточно хлебнули горя и страданий, за что им это щедро вознаградиться золотом. В этом капитан не сомневался. Райли вернул команду домой, сам же заплатив непомерно много за свою идею. Многие из тех матросов будут его презирать и ненавидеть, но кто-то напротив, посчитает героем, спасшим их жизни.
Вот он момент, который, казалось, капитан ждал чуть ли не всю свою жизнь. Каждый божий день Райли мечтал ступить по земле своего родного города. И вот сегодня это наконец свершилось. Все то время, прожитое в море, сравнивалось в его голове с бесконечностью, а сейчас, невольно наблюдая за собственной тенью, он страшился того, что будет происходить дальше. Мужчина сильно потерял счет времени, ему казалось, что прошло каких-то пару лет. Об этом ему напоминали длинные волнистые, лежавшие ниже плеч волосы и густая косматая борода. Он предусмотрительно спрятал свое лицо, не желая, чтобы люди видели его таким. Не хотел, чтобы сегодня они с трудом узнавали этого, когда-то задорного знатного юношу, превратившегося из ветреного пылкого юнца в матерого морского волка. Того, кто раньше был безумен и непокорен. Пусть же его лицо пока что для всех останется тайной.
Мало сказать, что его переполняли эмоции, которые тот с трудом сдерживал, они выливались через край. Он захлебывался самыми настоящими чувствами, будто только что их обрел и не знал, как с ними совладать. Сначала мужчину обуяла злость, не желание кого-то слышать или видеть. Затем его пробрало до мурашек, и начали подступать слезы. После вспышкой зажглась радость, ему хотелось смеяться без остановки, даже по малейшим пустякам. Наверное, мы все переживали что-то отдаленно похожее, когда долго не бывали в родных краях. По меньшей мере, нечто волнительное и эмоциональное нас настигло так же, как пытающегося справиться с собой Райли.
Погрузившись в себя, в те давние воспоминания, капитан молчаливо зашел в портовую конюшню. Протянув пожилому мужчине несколько монет, не заводя с ним разговор, лишь приветственно кивнув, Райли не выбирая взял ближайшую лошадь. Вскочив на седло и слегка ударив щиколотками по бокам животного, мужчина понесся в сторону своего родного дома.
То, что занимало почти все его мысли, находилось на расстоянии пяти кварталов. Перед глазами мелькали суетливые прохожие, ухоженные дома и богатые особняки, груженные разной всячиной повозки и плавно проезжающие кареты состоятельных людей. Сложно поверить собственным глазам, привыкшим постоянно видеть бескрайнюю водную синеву. Внутри он ликовал, но одновременно чего-то опасался. Вздрагивал при мысли о том, что скоро его любимая жена окажется в крепких объятиях. Райли не замедлил ход, лихо пересекая оружейную площадь, бросая взгляд в сторону высокой башни, являющейся одним из символов города.
Здесь по-иному также бурлила жизнь. Для него теперь такое видеть отчасти дико, смешно, слегка умопомрачительно, моментами забавно, но как есть. Да, это все тот же Кале! Если сторожевая башня возвышается на одной из главных площадей именуемой - оружейной, а с другой стороны заметны темные тонкие пики собора Нотр-Дам, разрезающие солнечные лучи, то значит, он вернулся.
Сквозь бесчисленное количество тянувшихся дней, сотни бед и штормов, часто преследовавших болезней, плен и частое дыхание смерти перед лицом. Ради того, чтобы вновь вернуться к этому всему, к своей семье, почувствовать всю ценность человеческой жизни, наконец-то обретая покой.
Райли непроизвольно вздрогнул, лошадь свернула на улицу, где тот когда-то вырос. В порыве новых подкативших чувств он сильней подогнал коня и, достигнув середины улицы, считая от поворота, резко потянул на себя поводья, а затем соскочил на землю. Ему будто не хватало воздуха в легких, но это меньшее, что могло того волновать. Он подбежал к двери и сильно постучал. Последовала тишина. Мужчина быстро подошел к правому углу дома и заглянул за него, затем к левому. Ни там, ни там, никого не было и не доносилось ни одного звука издали. Никто не был увлечен палисадником с цветами или чем-то еще, насущным и бытовым. Даже ближайшие соседи словно затаились внутри, либо покинули дома, занимаясь прочими делами где-то в городе. Вокруг царила тишь.
Он огляделся и не понимал - темные мрачные мысли начали лезть в его голову. Те закипающие чувства так и норовили вырваться наружу, но тот их сдерживал, точно как тройку резвых лошадей. Выдохнув и стараясь не думать о дурном, мужчина еще раз постучал. Ответа так и не было. Как же так получается, он вернулся, поборов саму смерть, преодолев безумие и немыслимое расстояние, но его никто не встречает? А может, его вовсе никто не ждет? Нет, это только наваждение, множество мыслей мешали рассуждать здраво. Нервно потерев ладони, он тихонько толкнул дверь вперед и бесшумно скользнул внутрь.
В небольшом доме, в памяти насыщенном самыми яркими воспоминаниями, не просто присутствовала гробовая тишина, пустота захватила это место. Она сама по себе сковывала, мужчина не мог проронить и слова. Его отчий дом не был таким прежде мрачным, но так казалось из-за собственных навеивающих гнев мыслей.
Он помнил все до мельчайшей детали: небольшая комната, в которой он стоит, служит прихожей, за ней прямо идет гостиная, левее кухня, а через стенку родительская опочивальня. По правой стороне от главной, располагается его комната. С окнами, выходящими во внутренний двор, а противоположное небольшое помещение, отец превратил в свой кабинет, где до поздней ночи имел привычку пропадать, изобретая что-то новое, изящнее и лучше предыдущего. Но сейчас будто бы здесь время замерло, что, конечно, страшило оцепеневшего Райли.
Где же все они? Где вы?
Гнев плавной волной подступал, глаза становились влажными, а внутри головы создавались воображаемые варианты того, что за это время могло тут произойти.
Неужто трагедия со скорбью явилась в этот дом? Или его отплытие все же что-то изменило?
На неотвеченные вопросы в ответ скрипнула половица и послышались легкие медленные шаги. Мужчина встрепенулся, его сердце вновь стало биться сильнее. Кто-то здесь находится в одной из комнат, ему точно не послышалось. Прозвучал протяжный зев, похожий на юношеский, и хрустнули шейные позвонки. Человек в прихожей сдвинул брови, все больше недоумевая, но теперь сильнее прислушиваясь.
- Доброго дня, мсье. Что вам здесь нужно? - добродушный спокойный тон вначале резко сменился возмущенным.
Райли пуще прежнего нахмурился. Он точно находился в своем родном доме, который за это время мало чем изменился. Но кто же этот юноша? Или теперь это место не является очагом его семьи?
- Ты! Ты кто такой? Что мне здесь нужно?
Не желая учтиво отвечать, под натиском клохчущей внутри бури выпалил Райли, насмешливо того передразнивая.
- Ушам своим не верю, - мотая головой, в то же время злобно и недоуменно вырвалось у него вслух.
- А вы, мсье? Я вас тоже не узнаю. Сомневаюсь, что вы бывали здесь прежде и что мы вовсе знакомы.
Мужчина опешил. В тех словах несколько ощущалась самоуверенность, сколько наглость. Он мог прекрасно несколькими фразами заткнуть того за пояс. Но не торопился выкидывать нечто опрометчивое. Не сегодня, нужно держать все эмоции под контролем. Райли на выдохе бросил тому короткую усмешку, не желая отвечать, а тем более и представляться. Он напряженно вдохнул и, потерев ладонями, опять начал:
- Этот дом...
Его сильнее стала наполнять тревога, ведь во многом в силу времени тот мог ошибиться.
- Принадлежит Люсьену де Людо, - поспешно перебивая и этим подчеркивая, вставил юнец. - А я прислуживаю хозяину этого небольшого семейства и останавливаю людей вроде вас. Постоянно пытающихся сюда проникнуть и что-то выведать. Если на стук не ответили, то значит, нечего вам здесь делать! - он незаметно повысил тон, что в его положении было зря. - Он не продаст свои чертежи. Даже не смейте думать об этом.
Райли сначала облегченно выдохнул, а после вновь сдвинул брови. Видимо, он не первый человек, заходящий сюда без приглашения. Он смекнул о каких чертежах идет речь. И в его время куража и авантюр, купцов на такого рода изобретений было предостаточно. Вовсе не собираясь продолжать эту тему и будто нарочно прослушав резкие высказывания, капитан спросил:
- И где же уважаемый Люсьен де Людо сейчас может находиться?
Если бы тот сегодня работал в верфи или был по близости, то несомненно заметил корабль и встретил того на причале. Это вполне очевидно, значит он где-то в другом месте.
- Если вам так необходимо с ним встретиться, то мсье находится на воскресной службе в главном соборе.
- Воскресенье?
- Оно самое, - ничего не подозревая, ответил слуга.
- Тогда лови.
Райли потянулся к мешочку на поясе под плащом, достал оттуда монету и бросил юноше в руки.
- Это еще за что? - недоуменно спросил тот.
- За твои будущие извинения и расположенность ко мне. Откупишься, если повезет.
Он подмигнул ему левым глазом, затем приложил два пальца к виску и немного отвел их в сторону. Знак приветствия и прощания, часто используемый моряками и аристократами. Спешно выйдя из дома, он вскочил на коня и, коротко присвистнув, двинулся в сторону собора Нотр-Дам.
* * *
От самых маленьких, тонким звучанием переливающихся колокольчиков, до больших, глухо отдающих набатом, на весь город звучал перезвон. Недалеко от собора, звонко постукивая копытами и замедляя ход, остановилась лошадь.
Мужчина, судорожно вдохнув, закрыл глаза. За годы плавания он не слышал мелодии волнительней, еще больше обнажавшей его потаенные чувства. Его сердце не просто обливалось кровью, оно готово было разорваться на мелкие частицы и вновь стать одним целым. Глаза становились влажнее, хлынула забытая тоска. Внутри скребло и пронзало, словно что-то собиралось вырваться наружу. А страх с тревожными мыслями так и вились вокруг да около.
Почему юноша в доме его отца говорил только о Люсьене? Словно бы тот теперь один там живет. Это приводило того в ярость, он не верил тому, что так и лезло в его голову. Все должно было произойти иначе, и, несмотря на многое, тот благодарил высшие силы за то, что выжил и вернулся.
Богослужение в соборе Нотр-Дам подходило к концу. Колокола могли звучать либо в самом начале, либо в конце. Судя по обеденному времени, служба завершалась.
Человек в глубоком капюшоне спешился и, перехватив встречного гуляющего мальчишку, предложил монету в обмен на то, чтобы тот доставил лошадь в портовую конюшню. Его глаза начали разбегаться по площади, вымощенную в форме овала около собора. Люди по двое, по трое проходили мимо и вот-вот должно хлынуть столпотворение. Когда все разом будут стремительно выходить из собора, и недавняя пустующая площадь превратится в муравейник.
Поглощенные переполняющими чувствами зеленые глаза высматривали Люсьена де Людо. Главного корабельщика, в Кале и совсем не последнего человека для него. Город, который лишь казался таким же, каким тот его помнил, заметно изменился. Он многое не знал, а по пути ни у кого не пытался чем-нибудь интересоваться. Погруженный в самого себя и желающий только одного - наконец-то увидеть родных. Ведь отчасти, благодаря им он, несмотря ни на что смог вернуться. Сегодня, мужчина запросто мог чему-то удивиться, для него крайне дико было находиться здесь. Пробираясь сквозь волны забытых предрассудков и принципов, а также разных воспоминаний. Конечно же, он не мог точно знать, сколько минуло времени и какой идет год. Как и не помнил сколько ему лет, ведь давным-давно сбился со счета. И он не ведал, как был далек от предполагаемого, пытаясь на скорую руку высчитать время.
По его быстрым, не вдумчивым выводам примерно прошло около трех лет, может даже четыре, но в такое слабо верилось. Из головы не выходили слова того юноши о чертежах, и что некие люди якобы хотят заполучить их, конечно же, за щедрое вознаграждение, иной раз измеряемое целым состоянием. Значит, отец все еще одержим кораблестроением, но мелькнула мысль, что может быть тот болен. Видимо, тот пока еще не сжег свои наработки изобретений, оставаясь преданным тому, что олицетворяло весь смысл его жизни. Но чувство, что здесь что-то неладное так и не покидало его. А может еще меньше времени прошло, и тот до сих пор зол на него? Единственный сын, отправившийся по словам легенды, поглощенный величием собственного эго и безумием. Такое может любого не просто раззадорить и опечалить, а всякий раз будет приводить в гнев.
Человек укрытый капюшоном остановился, в голове перебегая от одной мысли к другой, положил левую руку на рукоять шпаги. Он иронично усмехнулся, вспоминая, как заслужил этот клинок. Совсем не тот, который принес в дом еще мальчишкой после первого плавания. А именно заслуженное оружие, сначала выигранное в карты у одного местного богача, который вскоре вызвал того на дуэль с особыми условиями. Если тот одержит верх, то получит право носить это оружие, как полагается истинному аристократу или дворянину. Что он играючи и сделал, чуть ли этим самым не выставив одно из главных семейств в Кале на посмешище. Хотя можно было пойти и другим путем, просто купив такое оружие. Стоящее огромных денег, и мало кто мог из состоятельных людей такое позволить. Благодаря храбрости и чести Райли заслужил такое право. Пусть даже путем аферы и ложью во благо, что якобы его мать некогда относилась к одному из сильнейших, а со временем потерявшим титул дворянских родов в Англии.
Ожидание недолго длилось, вскоре показался навстречу идущий знакомый силуэт. Он вздрогнул, чувства вновь превратились в ураган, но после хмурость сменила его тревожное, взволнованное лицо. Тот человек шел спокойным, размеренным шагом, но никто не находился рядом. Вот только почему? Прибавлялись скорбные мысли и толика гнева, а волнение все становилось сильнее. Но это никак не искажало того ликования, что наконец-то тот видит родного ему человека. Кому обязан всем, что у того есть, и которому безумно рад, словно бы это будет единственная встреча отца и сына.
- Религия сделала тебя на вид добродушнее и весьма благороднее. Нежели помнил другого человека, к тому же без этой поседевшей, но подчеркивающей статус знатной бороды.
Мужчина преклонного возраста, кого на первый взгляд можно смело было посчитать дворянином или обедневшим аристократом, оторвался от своих мыслей, навеявшие тому хмурость, и глянул вперед, где стоял человек, скрывающий себя под накидкой. Заметив у начала площади неизвестного, он в непонимании остановился, бросил взгляд назад и удостоверившись, что те слова исходили от впереди стоящего и адресовались ему, продолжил идти. Незнакомец, как мы с вами догадались, прекрасно того знал, и тот тоже это понимал. А говоривший на первый взгляд загадками, наблюдая за его действиями, пронизанные взглядом, подмечал, что он мало чем изменился. На нем был надет добротный камзол длиной до середины бедра, опоясанный тонким ремешком с серебристой ветвистой бляхой. Важный и основной элемент его гардероба. Не сильно яркий, приобщенный холодными тонами серого и синего цветов с ромбовидными вырезами белого по плечам и на краях рукавов. Достаточно строгий, но как раз подходящий для посещения собора, и наблюдательным глазом моряка подмеченный, что эта одежда одевается раз в неделю или в две. Его темные короткие волнистые волосы пробором разделяли малую часть головы слева и большую справа. Седина на висках прибавляла возраста, а вот неспешная твердая походка наоборот, статусности. Те же короткие сапоги темного цвета с острыми носами и, как обычно, ничем не покрытая голова. Головные уборы тот изредка носил, когда шляпа должна подчеркивать его гардероб, в зависимости от обстоятельств или особого случая.
Дойдя до расстояния, на котором удобно говорить, мужчина, теперь заметно выглядевший немного напряженно, остановился.
- Прошу прощения, мсье. Мы с вами знакомы?
Он с осторожностью вглядывался, но человек в накидке уклонялся, будто бы не желал, чтобы тот смог разглядеть его, а тот это подметив, с упреком то прищуривал глаза, то расширял, не совсем понимая, зачем незнакомец его окликнул.
- Сдается мне, что знаем мы друг друга, считай, всю мою жизнь. Где же мои утраченные манеры? Меня воспитал один из главных людей в этом городе. А я, как ни на есть, сплоховал.
На вид странный незнакомец, говорящий загадками, сделал шаг вперед, разводя руками, и плавно снял капюшон.
Пожилой мужчина, не без интереса наблюдавший за поведением неизвестного человека, сразу же недоуменно нахмурился. Словно бы то лицо ему ни о чем не говорило. Он впал в кратковременный легкий ступор. Незнакомец знал его, но вот откуда? Все еще не понимая, он поднял правую руку, этим жестом якобы говоря:
"К чему же все это было?"
Он будто не узнавал его, ведь тот и вправду казался незнакомцем, схожий за очередного ушлого проходимца или шарлатана, пытающийся разыграть того. Но вскоре тот ступор вновь сменился хмуростью, пронизывающий взгляд изучал черты лица, в которых тот, кажется, что-то находил. На миг дыхание перехватило, и он слабо закашлялся. Перед ним стоял родной человек, как бы там ни казалось. Его единственный сын.
- Райли! Сын мой! Это ты? Я узнаю эти глаза. Теперь мне стало ясно, откуда та шумиха в гавани. Это правда ты? - голос мужчины немного дрожал, он то и дело повторял слова, немного заикаясь. - Невероятно, - мужчина мотнул головой, не отводя взгляда. - С утра судачили о странном огромном корабле, идущем к нам на всех порах. Стоило догадаться, но время сыграло злую шутку, и я даже мысли такой не допустил. Даже сейчас мне слабо верится, что это именно ты стоишь напротив меня. Живой и задумчивый, с добротной бородой не хуже, чем у меня, - он слегка рассмеялся, затем вновь мотнул головой, все еще пребывая в неверии.
- Отец, это я, не иначе. Единственный сын из семьи ля Фонт де Людо. Когда-то еще мальчишкой, случайно отправившийся в море, после вернувшийся, немного хлебнув той жизни, о которой в том возрасте грезил. Понимаю, эти несколько лет многое изменили, но я вновь вернулся, сдержав свое слово.
Он в первую очередь поражался тому, что отец с трудом узнавал его. Райли не мог не заметить седину на его бороде, а также на голове. Но мало ли что могло произойти за это время. Словно бы сын для того казался не настоящим, и радость пожилого отца искажалась тенью прожитого без него. Он-то должен был сразу поверить, но не торопился, опасаясь, и в этом, они оба ощущали смешанную мрачность с удивлением.
- Несколько лет, говоришь? Прошли годы. Слишком много времени минуло. С того дня, когда ты отплыл с экспедицией, гордо веря в свое предприятие, пролетело десять лет. Я уже успел похоронить тебя.
Люсьен особо мрачно подчеркнул крайнюю фразу, и это было вполне объяснимо. В те времена людей могли запросто похоронить, если они исчезали на каких-то пару лет. А десять - слишком большой срок. Особенно для единственного сына, на кого были возложены огромные надежды двух семейств.
- Что? Сколько?
Райли провел правой рукой по волосам и задержал ладонь на затылке. Теперь он не мог поверить в услышанное. Ведь для него те слова казались невозможным. Он оглянулся вокруг. Сегодня эмоции взяли вверх над ним, и он от этого почти ничего не заметил.
Дома заметно стали выше и их было больше, а улицы теснее, появилось гораздо больше карет, их форма отличалась от тех, которые тот помнил. Одежда тоже бросалась в глаза: теперь выглядела еще ярче и элегантнее. Все окружающее превратилось в необычайную смесь красок, будто бы до этого момента он вовсе ничего не видел. Подмеченные им изменения и представление о тех годах еще больше будоражили мозг, сердце сжималось сильнее, откуда набатом била тревога, а зеленые глаза так и бегали от одного к другому в полном непонимании. Неужто он лишился всего? Золотые годы незаметно канули в море. Вместе с безумием, грезами, пиратами и ромом.
- Мне что, уже больше тридцати? - заметно тише ошеломленно спросил он.
- Ну, если точнее, тебе тридцать два года.
Райли, пребывая в спонтанном потрясении, обхватил руками голову. Целых десять лет, такое не просто на ходу переварить. Оставить свою молодость среди морских просторов. Когда-то, на первый взгляд лихая, полная безумства грандиозная идея, не оказалась достоянием страны или гордостью этого семейства, а отозвалась внутри гневом и ненавистью к самому себе. Та жизнь, похожая на потеху и калейдоскоп головокружительных развлечений, подобно туману покидала его. Но он так хотел все это вернуть. Зажить по-прежнему без мыслей наперед, без гнета и отчаяния.
Люсьен уже давным-давно простил его за многое, время сыграло свою роль, этим изменив одного и другого. Он не желал видеть сына пораженным и поглощенным собственным мраком. Теперь он видел совсем другого Райли, почти не имеющего ничего схожего с тем прежним, которого воспитал.
- Это же он? Леонзо? - мужчина рукой указал в сторону порта.
- Да, - протянул Райли, выходя из потока внутренних слов и омута негодования. - Покалечен, измотан, но в полной боевой готовности. Это лучший парусник из всех, что я видал. Не чета испанским. Твое дело вместе с изобретательностью превратилось в величие.
- Ну что же, тебе удалось стать мореплавателем. Походил по морям, мир повидал. Ты прочувствовал все это?
Интонация Люсьена больше говорила не об интересе, а стоило ли оно того. И сын это почувствовал, теперь понимая все куда яснее, чем когда-либо. Отчасти угрюмо он медленно кивнул, проникаясь в каждое былое воспоминание и наполняясь неистовым гневом. Безумен, самоуверен без конца и тщеславен - вот опоры его былой яркой жизни.
- Мне даже удалось стать капитаном, - также мрачно протянул Райли. – Наверно, спустя некоторое время, это стало моим долгом. Что именно я, смогу вернуть всех домой...
Его мысли с каждым вздохом тяжелели, переплетаясь не только с внутренней тьмой, но и злобой, затмевавшей разум. От которой почти не видно разницы между виной, сожалениями и самой реальностью, которая теперь будто вывернута наизнанку. Он постепенно начинал ощущать всю горечь этих последствий, от тех запущенных им событий десять лет назад. Внутри себя Райли не отпирался и даже не собирался оправдываться, все больше нагнетал, прибавляя ненависти ко всему возможному. Та вина всецело на нем. Он возложил ее только на себя, как невидимую, но неподъемную ношу. Это он задумал все, что и погубило их всех. Не имеют никакого смысла оправдания, этим не вернешь погубленные души. Удача повернула вспять, а излишняя самоуверенность вместе со временем сыграла злую шутку.
- Но тебе удалось выжить!
Люсьен будто бы обо всем знал, чуть ли не каждую деталь того плавания. Райли показалось, что тот словно залез к нему в голову, теперь прекрасно понимая каждое выражение его лица. И того от этих мыслей самого немного пугало. Как и тот фактор, что в любой миг он может сорваться, но ему нужно даже из последних сил совладать собой.
- Да, вопреки всему, что там творилось, я вернулся.
Райли на выдохе тяжело протянул, словно кроме этих слов ничего не мог сказать в ответ.
- Остальная экспедиция идет за тобой? Ты лихо обхитрил их всех и вырвался вперед, разве не так?
Любопытство Люсьена не было лицемерным, он не сильно выдавал свою безумную радость, что его сын все-таки жив. Внутри себя тот искренне радовался, но весьма осторожно, словно бы эта встреча вскоре понесет за собой нечто мрачное и череду горьких бесповоротных событий.
Райли, находящийся в привычном собственном мрачном состоянии, сильнее стиснул зубы, до предела напрягая скулы, затем коротко мотнул головой. Он хотел бы сказать, что ему все удалось, и что за ним вскоре последуют корабли с неимоверно богатой добычей. Что от этого сам Кале станет в дважды, а то и в трижды богаче. Желал бы, чтобы его отец узнал, что та, на слух невероятная легенда обернулась явью. Что после такого не только его имя, а целый род впишут в историю, где они теперь могут купаться в роскоши и величии. Но тогда бы это было наглой ложью. После всего произошедшего с ним, Райли не мог позволить себе так поступить. Да даже если бы и смог, мало кто поверил бы в те слова.
Теперь же он смотрел на все иначе. То иллюзорное юношеское мировоззрение, за годы плавания сильно изменилось. Осознанность не сделала мир как-то ярче, но шире, где тот обрел реальность, нашел предел своим возможностям, и во многом умерил свой пыл. Можно сказать, стал чище в собственных помыслах и желаниях, а также, в некотором смысле лучше, хоть не всегда разделял такие мысли.
- Тогда же, сколько кораблей еще сюда прибудет? - Люсьен понимал жест сына, и его лицо становилось более серьезным, преждевременно сочувственным к тем словам, которые вскоре прозвучат. - Мне помнится, их было пять...
- Увы, отец, из нашей экспедиции, жаждущей поскорее набить карманы и упиваться величием, вернулся лишь галеон, - медленно и мрачно ответил Райли, со скорбью вспоминая Леона.
Он перевел потупившийся озлобленный взгляд на отца, сам не желавший в ближайшее время говорить о чем-то подобном или упоминать истории плавания. Это закончилось, и с него хватит того безумия и мрака.
Пока Люсьен осознавал только что им услышанное, превращаясь в сердитого пожилого мужчину, Райли щелкнул пальцами, отвлекая его. Желая разрядить обстановку и переменить тему, поспешно и чуть ли не возмутительно задавая вопрос:
- Религия? В самом деле? Ты не был таким ранее. Думаю, тебе есть, что мне сказать.
- Так прежде ты не отплывал в далекую неизвестность на десять лет, - отец сдвинул к переносице брови, его сын зацепил того за живое и насущное. - Раньше самой большой проблемой были твои аферы, как и само бунтарство. Где ты постоянно причинял много хаоса, частенько устраивая самосуд с людьми из высшего общества. После тебя количество дуэлей заметно сократилось, и в Кале стало отчасти тише, на какое-то время словно воцарился порядок. Но если ради этого нужно пожертвовать своим единственным сыном, то знай, оно того не стоит. Спокойствие и городское умиротворение сменилось революцией, затем многочисленными бунтами с пожарами и новыми болезнями. Неволей предпочтешь былое время, чем страх, угнетение и гибель тех, кого знаешь всю свою жизнь. Сегодня город на редкость оживлен, и думаю, ты тому главная причина.
За эти годы Райли не утерял своего богатого воображения. Когда говорил Люсьен, перед ним всплывали целые картины до боли трагичные и невыносимые. Слова не просто баламутили и наводили жуть, а вызывали злость и мнимые упреки, что тот не мог хоть что-то из ранее перечисленного остановить. Противостоять беде и мраку, отчего Кале пропитался за последние четыре года.
Отец заканчивал говорить, Райли вновь провел правой рукой по своим волосам и, слабо мотая головой, в которой все это не укладывалось, старался изгнать самые темные мысли. Глаза немного стали влажными, он быстро потер лицо ладонью и сжал ее крепко в кулак.
- Десять лет... Не какие-то два года, - его тон охватывала злоба. - Слишком много... Это слишком много! Скажи, где она? Не смей меня обманывать!
Необузданный гнев капитана все же вырвался, обретая силу в голосе, ведь тот не знал и половины всего и судил лишь по интонации отца, поспешно предполагая. Те выводы опять упирались в религию. Прежде Люсьен не был так религиозен. Отец почти не посещал церковь, и тем более не ходил в собор Нотр-Дам, считая откровенно реальность выше, чем молитвы и упование на высшие силы. Он неохотно вел разговоры об этом, часто переводя тему, либо тут же заканчивая беседу, или напротив предлагал заняться чем-то более увлекательным и настоящим, чем говорить о том, где сокрыто много загадок и иных истин. А для человека, считающего, что рассуждает здраво и вполне логично, опираясь на чутье, разного рода предрассудки и не только свой жизненный опыт, такое было явно не по душе. Но время сделало свой ход, и этот человек переменился, да настолько, что его с трудом узнавал родной сын.
Мысли Райли лихо перебегали из крайности в крайность, картины в его воображении сгущали краски, становясь все мрачнее и темнее. Множество ассоциаций, шатких теорий и эмоциональных иллюзий сводились только к трагедии. К тому, что нечто потрясло семью де Людо. Но он не брал в расчет себя, хоть отчасти являлся одним из главных виновников, из-за чего его семейство, уже не было тем прежним, каким тот его помнил.
- Кто? - в ответ на повышенный тон, Люсьен черство задал вопрос. - Твоя жена или же мать?
Это было вполне очевидно, о ком тот спрашивает. Конечно не о знакомой или какой-то мимолетной встречной, а определенно о родном человеке.
- Мама, - голос Райли дрогнул и, заметив это, его глаза сильней становились влажными. - Ведь ты не мог допустить, чтобы она...
- Тише, Райли, остынь. Эмили жива, нет поводов для излишнего беспокойства. Она сейчас находится в Париже, и поверь, в прекрасном расположении духа. А вот твоя жена Клэр, еще в Кале.
Интонация прозвучавших слов заметно изменилась. Как тепло он говорил о своей супруге, и как черство отозвался о жене сына. Будто бы между ними что-то произошло, но это Райли сразу не уловил. Выдержав небольшую паузу, отец поспешно задал ему встречный вопрос:
- Как теперь поступишь с галеоном, капитан? - он гордо потянул улыбку, непривычно было так обращаться к своему родному сыну. - Тот немыслимый, затеянный вами спор, случившийся десять лет назад... - он запнулся, усмехаясь. - Можно сказать, ты выиграл это пари.
Лицо Райли приобрело озадаченный вид, затем искаженно вытянуло неприятную улыбку, противную ему, а после тот закивал в ответ. В голове мелькнули картины того юношеского спора, когда они с Леоном были скорее безумны и мечтательны, чем проявляли осознанность, смотря в меру расчетливо и серьезно на окружающую их реальность. Те заведенные, головокружительные бурные деньки, где каждый из них не мог усидеть на месте, лилось рекой вино и бренди, в круговороте неиссякаемых утех. Так казалось им, они не остановятся в своих желаниях, и то время полное прекрасного будет длиться вечно.
Райли готов был искренне рассмеяться, тешась воспоминаниями былого, но, увы, не мог. Сейчас бы ему, ту легкомысленность и ветреность, на пару с беспечностью. Где многое не кажется каким-то жутким или тягостным, и где он сам намного веселей, хоть непокорен и тщеславен.
Теперь Райли радовался нескольким вещам. Он вернулся в свой родной город живым, и его мать с отцом в полном здравии. Остается узнать, где его прекрасная жена с детьми. А то многое, по-разному терзающее, он откладывал на потом, вовсе не собираясь впадать в крайности.
- То пари прямо-таки оказалось безумным, как, впрочем, и сама идея целиком. Тогда давно она была подобием яркой неповторимой жемчужины средь белого песка. Но все обернулось мрачно и горестно - смертью невинных и бесчестием. Мы не должны были вернуться, но видимо судьба распорядилась в нашу пользу, - немного переведя дух, он снова продолжил. - Конечно, я сделаю визит мэру. Отказать первому человеку в городе или не оказать его честь визитом неприемлемо со стороны нашей семьи. Мне необходимо засвидетельствовать перед ним свое возвращение, - интонация его голоса переходила с мрачного на более обычную, размеренную и разговорную. - А кораблю, если быть честным, требуется значительный ремонт, - помолчав несколько мгновений и встрепенувшись от лишних мыслей, продолжил. - Если вдруг возьмешься за "Леонзо", то увидишь значительные пагубные изменения внутри, как и множество всего ценного. Различные богатства. Трюм забит разной роскошью и яркими побрякушками с самоцветами. Если, конечно, это можно назвать богатством, но тянет все это, эдак на недурное состояние.
- Что я слышу?! - после его долгой речи начал отец. - Некогда мой сын, которого я помню пылким и мечтательным юношей, превратился в мужчину, теперь говоря такие осмысленные слова. Мне не ведомо и крайне трудно понять, что с тобой произошло за эти десять лет, но видимо, море оставило свой след. Раз ты теперь не гонишься за богатствами и, вероятно, не желаешь быть тем, как раньше любил высказываться "одним из самых золотых людей в Кале". Я-то сам из-за ряда факторов и причин плохо тебя знал. Негодный из меня отец вышел, - Люсьен тяжело вздохнул, сожалея о тех потерянных годах. - А теперь передо мной стоит совсем другой человек.
Медленно закончив фразу, Люсьен замолчал. Жалел ли он о том времени, говоря такие слова? Отчасти, но также считал, что большинство тех действий, так или иначе, полностью оправданы. Ровно как и тогда, он полностью содержал все семейство, при этом не пытаясь наживаться на людях и имея всю ту же страсть к строительству кораблей. Дело, которое уже в разы больше приносило доход. Но оттого у него не появилось желания обводить вокруг пальца знать, и на этом дико разбогатеть. Напротив, ему всего хватало, кроме единственного сына, а все остальное - вполне устраивало. Когда-то уже кажется давно он поступал довольно резко, эгоистично и расчетливо, но в то же время оправдывал себя разумностью таких действий. Пожилой мужчина больше жалел, что тогда не узнал своего сына лучше, не сроднился с ним как должно быть, и как это замечал в других семьях. Что часто досаждало его, и отчего тот становился черствей к окружающим, нежели раньше.
- Там и впрямь богатства с далеких земель? - отвлекшись от мыслей, с долей любопытства спросил Люсьен.
- Ведь нужно же на что-то дальше жить.
Райли слабо рассмеялся, а его отец подхватил смех одобрительными усмешками, подмечая в той ноте юмора не только иронию, но и разумность.
- А как же ты? Все еще строишь парусники? Твой "Леонзо" поистине крепок и прекрасен в бою. В этом я уж убедился.
- В последние годы из нашей верфи все реже выходят парусники. Причины на то разные, даже не оттого, что Кале увяз во мраке и проблемах общества. Когда запретили и отвергли "Леонзо", на воду уже успело сойти несколько для меня значимых линейных кораблей. Тогда-то я неустанно работал над одним особым проектом. Решив затмить свой неоцененный галеон и принести что-то новое в кораблестроение. Ты тогда собирался в плавание, и вероятно мой замысел вряд ли дошел до твоих ушей. Ведь я держал это в строгой секретности.
Когда экспедиция отправилась по намеченному тобой курсу, я с другими известными французскими корабельщиками, опираясь на образ "Леонзо" и знаменитые предыдущие модели своих судов, вскоре создал по словам многих один из лучших линейных кораблей во Франции. "Солей Руайяль" - вторая моя гордость после "Леонзо", но знаю, что это еще не предел. Огромный парусник первого класса, на сто двадцать орудий общей численностью и вмещающий больше, чем восемьсот людей на борту. Громадная махина, таких построили дюжину, сделав наш флот по мощи равный испанскому. Как люди говорят, несмотря на то, что Люсьен де Людо похоронил своего единственного сына, он также остается изобретателем, верным своему делу и своей стране. С иронией скажу, лучшее, что от меня остается - это корабли. Я скверный отец и считаю, что ты будешь намного лучше. Даже несмотря на эти волнения внутри страны, политические распри и религиозные революции. Остается та же страсть, которая часто затмевает мой разум. Видишь ли, корабельное ремесло стало жизнью. То, без чего трудно дышать или даже что-то другое представить в совсем иной отрасли. Оно часто спасало меня, когда я лишился тебя. Сложно оставить это, хотя в приступах уныния и гнева были такие попытки. Но крайне тяжело уничтожить часть своей души, имея при этом гордость, - следом вырвалась короткая саркастичная усмешка. - Да и глупо отказываться, когда с разумной точки зрения, такое дело становится все прибыльней. Поэтому, так и не уничтожил чертежи, как когда-то грозился... - он запнулся, вспоминая свои давние угрозы.
- Но от желающих купить твои наработки, нет отбоя, - когда мужчина закончил, промолвил сын, подмечая очевидное.
- Откуда ты уже узнал?
- От твоего же слуги. И я, сказать, весьма удивлен. Человек, который презирает знать и богатеев, привыкший полагаться только на себя, нанимает в дом прислугу. Нахожу это довольно странным.
- Как я уже говорил тебе, крепко устоявшееся время, сменилось на смуту и разные болезни. Тот юноша Ноэль, не больше чем необходимость, облегчающая нашу с Эмили жизнь, и в этом нет ничего дурного.
Райли, слушая его, недоверчиво кивал, добавляя в своей голове горсть критики, а не осуждения. Люсьен тем временем перевел дух, словно сбросив с себя один из камней тяжелого бремени. Все, что тот немного ранее сказал, было не менее важным, и чем он хотел с ним поделиться в этот момент. Но его мысль еще не была завершена, и продолжая, тот вернулся к ней:
- Как видишь, за моими чертежами уже давно началась охота. Виной тому успех и слава, идущая по стране. Меня не пытаются убить, что, конечно, странно, но хорошо. Однако, выслеживают, устраивают назойливые спонтанные встречи, врываются в дом, в нелепых попытках уговорить меня продать им хотя бы одно небольшое изобретение. Но я не собираюсь этого делать. Это то, что по праву принадлежит семье де Людо, в случае моей смерти. В моих задумках не только отменные парусники, а многое разное и для мира, и для войны. Попади мои чертежи не в те руки, начнется хаос, который пламенем и гибелью опустошит всю Францию, - он резко замолчал, оборачиваясь по сторонам и понимая, что над своим ремеслом не властен, и что даже во имя высших и благих целей куется оружие.
- Твои изобретения, которые уже увидели свет, достойны множества похвал и величия. Я рад, что в этом деле все по-прежнему на своих местах. В то время как мне, теперь заново предстоит учиться жить. Скажи, отец, почему ты сказал, что Клэр пока еще в Кале?
Он вернулся к ранее сказанным словам, ведь они не зря его тревожили. Это второе, ради чего он преодолел все, вернувшись многим назло.
- Что за эти годы у вас произошло?
Люсьен, вдохнув заметно тяжелей, помрачнел. Он знал многое, но не ему говорить об этом, особенно сейчас.
- Тебе самому стоит это увидеть. Однако, поспеши. Сегодня она должна быть в новом театре, напротив здания городского совета за рынком.
* * *
Договорив с отцом, Райли спешно двинулся в сторону многолюдной части города. Туда, где располагался центр Кале. Рынок, разные светские заведения, театры, лавки ремесленников и таверны, куда стекались все кому не лень. Где за горячительными напитками можно неплохо развлечься, называя кураж, азарт и беседы о пустом и каждодневном жизненными моментами.
Спешивший мужчина в накидке словно скользил в толпе, растворяясь в одной ее части и появляясь в другой. Суетливые горожане, больше озабоченные своими делами, изредка косились на человека в капюшоне, некоторые наоборот, невольно сталкивались взглядами, другие же целенаправленно и пристально смотрели. Стараясь не привлекать особого внимания, он все же сильно выделялся, как бы ни хотел скрыть свою личность. Кто-то из огромной толпы узнавал его, ведь это тот человек, который первым сошел с "Леонзо", по крайней мере, был на него похож.
Райли снова начали переполнять эмоции. В нем теплилась надежда, что после долгожданной встречи все пойдет к лучшему, нежели сейчас. В глазах вспыхивала радость, но и закрадывалась тревога. Особенно когда тот вспоминал слова отца. Почему он помрачнел и замолчал? Мог ведь сразу выложить, что да к чему, но он хотел, чтобы Райли сам все увидел. Но для чего? Что такого могло произойти за эти годы?
Его дети, которых он помнил совсем маленькими, малец Франсуа и младенец Эмиль, а также его прелестная жена - одно из некоторых, ради чего тот жил в тех мрачных морях. Отчего лишний раз не лез в полымя и, несмотря на мучительный плен, вернулся. Ведь ему есть что терять. Пусть идет прахом та богатая экспедиция, и вновь посмеются над ним за ту идею. Главным для него являлось то, чтобы семья была жива и все еще по-прежнему его помнила и ждала.
Никто не ведал, да и он сам, что идет на беду, а не спешит к воссоединению своего счастья. Немного похожие мысли мелькали, но Райли быстро отбрасывал их, торопясь скорее к любимой и своим сыновьям.
Конечно же, в театр его не пустили. Уже полным ходом шла пьеса, и двери изнутри были заперты. Так делают и по сей день, чтобы не разрушать само таинство представления, антураж и великолепие картин. Иначе бы выглядело вовсе не так захватывающе, и сам эффект театрального таинства испарился. Ему стоило приодеться, в те времена было совсем не просто попасть в такое заведение. Требовалась добротная одежда, иными словами праздничная, пусть даже выглядеть она будет по-простому. Как некий пропуск на развлекательное шоу, на которое будет неподобающим явиться в лохмотьях. Строгий установленный регламент, отлично игравший на руку богачам и состоятельным людям, оттого около таких зданий часто скапливались бедняки, чтобы если не попасть, то послушать и представить, что же там внутри происходит.
- Давно ли началась пьеса? - спросил Райли у двух охранников, стоявших рядом с большими дверями.
- Уже подходит к концу, - отозвался один из них, насмешливо смеривая того взглядом, будто какого-то очередного бродягу.
Осмотревшись вокруг, мужчина поймал себя на том, что отвык от этой головокружительной суеты, шума и ажиотажа, то и дело раздающихся детских криков и чьих-то невнятных воплей, которые волей-неволей будоражили. В этой части города жизнь как река била ключом, а вот для него, напротив, все словно в первый раз - выглядело довольно странно и необыкновенно. Моментами тот вздрагивал, когда рядом стремительно проносилась карета или когда крикливый мужичок медленно тянулся на своей груженой повозке, обдавая людей руганью налево и направо, чтобы они дали ему проехать.
В удручающем ожидании окончания пьесы Райли хмуро стоял, потерянный от всего происходящего. Совсем не зная, что дальше думать и тем более как теперь представлять свою жену. Какая она сейчас? Также любит роскошные наряды с шляпками и сумочками, или наоборот, стала скромней и милей оттого, что часто выглядит грустно? А дети? Ему сложно было представить своих сыновей, в голове крепко остались те детские и невинные образы. Одно сбивало другое с толку, и мужчина выглядел весьма растерянным, но также переполненным тем самым волнением. Чувства смешивались воедино: тоска и необъяснимая ревность, восторг и вина. Райли на редкость был сам не свой, мысленно бегая из крайности в крайность.
Он до последнего не мог смириться с тем, что минуло целых десять лет. Слишком большой срок для того, чтобы быть вдали и не видеть родных. За эти годы можно было прожить именно так, как угодно собственной душе, многое совершить и достичь, между этим воспитывая двух сыновей. Ему казалось, что за то упущенное время можно с легкостью сделать все и к тому же успеть, свершив задуманные грандиозные планы со всевозможными идеями. Разбогатеть, получить титул и особую должность в высшем свете, хоть даже заново отстроить Кале, при этом наслаждаясь всеми прелестями молодой жизни, а не скитаться во мраке по бескрайним морям. Неистовая злость к нему плавно возвращалась, ведь он столько всего упустил.
Окружающий его мир словно на определенную пору замедлился, уже не был таким огромным и таинственным, а вот время, напротив, все больше ускоряло свой темп. Череду событий, запущенных им когда-то давно, точно не остановить и не изменить ход грядущих последствий. Ранее недосягаемое превратилось в осознанное, такое реальное и ясное. Без иллюзорности и предрассудков, тщеславия и тех опрометчивых юношеских порывов. Его мысли уже заметно отличались от тех ранних, сопровождающих в той начинающей горячей молодости. Где тот часто блуждал в фантазиях, примеряя на себя различные вымышленные образы с тайными постоянными желаниями и страстями к чему-либо. Что раньше казалось насыщенными и яркими событиями в его жизни, теперь расценивалось как глупость, излишняя вера в себя и заносчивость, смешанная с высокомерием. Чуть ли не до умопомрачения все было таким нелепым, весьма дурным и отталкивающим, и какой образ жизни он вел до моря, отчасти сожалел. Ведь там были и прекрасные моменты. Время потехи и улыбок, бурных эмоций, когда взгляд еще не поддавался томной ненависти. О чем мужчина, немного тешась, с теплотой вспоминал.
Внутри театра начался подниматься шум, и через некоторое время широко распахнулись двери. Райли отвлекся от своих весьма нелегких раздумий. Им вновь неподвластно овладела тревога. Ведь она точно здесь и совсем скоро, спустя столько времени вдали друг от друга, они все-таки встретятся.
Ждать особо не пришлось, наружу разом хлынули целые толпы горожан. Мало кто из них принадлежал состоятельным семьям, точнее, на этом фоне публики, человек, имеющий скромное состояние и хороший достаток, мог легко считаться бедняком. Здесь же присутствовала некоторая часть сливок общества: аристократы, военные занимающие высокие посты, известные крупные торговцы, знаменитые художники и поэты; люди, имеющие дело с мэром и входящие в его окружение, виконты и графы, а также прочие джентльмены. Почти все из них разделялись на пары, смеясь и бурно делясь эмоциями меж собой, ликуя и громко обсуждая пьесу. Те люди торопясь покидали здание театра, почти не обращая внимания на стоящего неподалеку человека в накидке.
Райли заглядывал в лицо чуть ли не каждому, вскоре мелькнула пара знакомых лиц, однако было трудно вспомнить, где и при каких обстоятельствах тот мог раньше их видеть. Чуть ли не вся верхушка общества находилась здесь, и он бы так же мог находиться совсем по иную сторону, чем сейчас. Райли натянул злую усмешку, откидывая очередную ядовитую мысль. Помимо юношеских и мужских лиц попадались и женские, такие молодые и приветливые, но среди них ее не было.
- Где же ты? - прошептал Райли, с чувством новой тревоги и некого опасения.
Тот суетливый взгляд, бегающий по толпе, вскоре в недоумении замер. Вмиг стали неподвластны ни руки, ни ноги. Он оцепенел, глаза наполнялись радостью, а сердце сжималось все сильнее. Среди большого движущегося скопления горожан Райли заметил и узнал свою жену. Ту самую, им горячо любимую. Эту встречу он всегда по-разному представлял, и сегодня это наконец-то свершится.
Клэр выглядела еще прекраснее и милее, гораздо лучше, чем какой тот ее помнил. Светлые волосы, закрученные в длинные локоны рассыпались по ее груди, задумчивый взгляд и ей присущая неторопливость. Сама непринужденность и изящество в легкой походке чувствовались статус и гордость. Пышное бежевое платье с белыми ажурными узорами на рукавах, декольте и на подоле такого же цвета, только на тон темнее; маленькая шляпка, перевязанная лиловой лентой, а в руках держала синий веер. Подчеркивающий аксессуар, который, независимо от времени года она любила носить с собой, пользуясь им только в помещениях.
Почему Райли тогда беспамятно влюбился в нее? В первую очередь их глаза были схожи, оттого и началась та ранняя притягательность. Ее светло-зеленые и его точно такие же, но в разы темнее. Овальное личико, указывающее на внимательность к мелочам и нежность, однако Райли подметил почти сразу, что Клэр до сих пор любит роскошные наряды, и принимает многое как должное. Подарками она была засыпана с самого детства, но всегда метила положением выше, в отличие от того, в котором находится. Из избалованной девчушки, чей отец торговец, вышла привлекательная, манерная леди, смотрящая на все вокруг чуть ли не свысока, и которую должны слушать точно по щелчку ее тонких пальчиков. Тогда, уже давно его все устраивало, перед юношеским взором многое отметалось прочь или вовсе не замечалось, ведь они были словно одно целое, которое, казалось, ничто и никто не мог разрушить. Но все же Клэр до сих пор выглядела прелестно и притягательно. Увидев ее вновь, многое тут же переставало иметь значение. Что нужно было нашему одинокому Райли? Именно это.
Она шла так плавно, словно струилась и своим видом будто относилась происхождением к королевским кровям, а не к зажиточной семье торговца. Хватило следующих нескольких мгновений, Райли омрачился, становясь хмурым, а его дыхание стало учащаться, но вовсе не от трепета и радости или десятилетней тоски по любимой, как нам на первый взгляд могло показаться. Ревность со злостью обуяли его. Клэр шла не одна, а в компании мужчины схожего ей возраста и двух юношей. Юнцы, которым немного времени остается до того, чтобы те стали мужчинами, выглядели весьма статно и знакомо. Он словно откуда-то знал их, и это вводило в небольшое замешательство. Ведь те парни еще слишком молоды для того, чтобы тот мог успеть впутать их в свои ранние авантюры или даже просто быть знакомыми.
Но вернемся к его жене. Клэр неспроста находилась рядом и держалась вовсе не на расстоянии, что указало бы того на друга ее семьи по отцу, напротив, она шла с ним под руку. Горячо им любимая женщина выглядела под стать этому высокому мужчине с короткими темными волнистыми волосами, за которыми сложно не заметить тщательный уход. Богато одетый, будто только что вышел от портного, даже можно сказать холеный, и уделяет этому достаточно времени. В его образе чувствовалось, что тот человек из чистокровной французской семьи. Если со стороны сделать резкое сравнение, тот мужчина - лучший вариант в отношении выглядевшего Райли. Но если только судить строго по происхождению и по тому, как они сегодня одеты, тот же выглядел излишне приветливо, много улыбался и в данный момент что-то ей говорил, почти не умолкая. А Клэр словно растворялась в нем, как когда-то в своем молодом муже, едва заметно краснея, улыбаясь, и на его шутки, в основе сложенные из остроумия, по забавному, но не наигранно, а честно звонко смеялась.
Как только к нему вернулось самообладание, мужчина быстро затерялся в толпе, и стал двигаться в том же направлении, находясь в то же время неподалеку и беспрерывно наблюдая за ними. Он гневно прожигал их глазами и немного скрипел зубами. Такого капитан точно ожидать не мог. Тот мужчина подле нее несомненно относится к слою аристократов, явно ни в чем не нуждается, и его мир гораздо светлее, спокойнее и ярче, чем у только что прибывшего на сушу моряка. К тому же, вероятнее всего, не просто коренной приезжий француз, а уроженец Кале. Его лицо слишком выразительное и запоминающееся, внушает некую доброжелательность, чем поспешное отвращение, которое, однако, испытывал Райли. Гладко выбрит, с карими глазами и приятным голосом, которому девушки уделяют особое внимание, не говоря про то, что своим видом он намекает на хорошую самодостаточность и совсем немалую состоятельность. Любая могла бы находиться рядом с ним, и от такой шикарной жизни, в которой присутствует гламур и различные развлечения, легко потеряв голову, называла это любовью. Но почему рядом именно Клэр?
По левой стороне от этой знатной пары шли двое юношей, тихо меж собой переговариваясь, успевали в чем-то упрекнуть или даже задирать. Один заметно старше другого, оттого не удивительны частые споры с перепалками. Гордая походка, телом хорошо слажены и элегантно выглядят, приметные со стороны и кого-то ему напоминающие. Они не похожи на того богача, который рассыпался остроумием и саркастичными шутками, в первую очередь, чтобы не казаться занудным в определенной степени. Может, это и есть его сыновья? Если же так, то гордость тут же воспылает в нем. Они поистине красавцы и чем-то своим особенны и, вероятно, воспитаны как настоящие джентльмены.
Некоторые горожане успевали подметить, что человек в накидке среди них пристально следит за той парой, но не смели мешать и не выдавали его. Вероятно, кто-то из них уже догадался, кто он на самом деле и для чего находится здесь. К тому времени, когда столпотворение начало немного рассеиваться, Райли успел обогнуть Клэр и ее спутников, уже находясь впереди них, но также неприметно. Настал момент его истины. Может быть, все совсем не так, как он видит и надумывает в своей голове? Недавнее выражение лица Люсьена говорило об обратном, и тот собрал все свое достоинство в кулак, ради того чтобы не сорваться и опрометчиво в мимолетном помешательстве не убить того мужчину, который вполне неплохо потешает ее, да еще и публично.
Между ними оставались каких-то несколько метров, но они вокруг себя почти ничего не замечали, увлеченные обсуждением прошедшей пьесы. В то время как Райли был преисполнен яростью, ревностью и теми далекими живыми чувствами, однако все-таки надеялся на лучший исход.
Клэр, увлеченная обсуждением, мимолетно отвлеклась и достаточно приветливо глянула вперед. В тот момент чего-то другого, а тем более непредсказуемого та не могла ожидать. Лучшее время застать врасплох, чем Райли, конечно, воспользовался, отделившись от небольшой толпы горожан и остановившись перед ними, все также скрывая лицо. Она сначала не могла ничего понять, лишь перевела недоуменный взгляд на своего богатого спутника. Тот же, обратив внимание, замолк, и в легком недоразумении также смотрел на появившегося из ниоткуда на их пути незнакомца, скрывающего себя под походной накидкой.
- А это случайно не твой друг, про кого ты мне недавно рассказывал? Который собирается нас посетить в ближайшее время и полон забавных историй с тайнами, не особо любящий выделяться на людях? Если же это он, то представь нам его скорее!
Все четверо остановились, находясь в неком замешательстве. Аристократ лицом стал серьезней и сам не мог понять, кто тот такой. А она, ничего не подозревая, думала, что это дело рук ее спутника, который собирается в очередной раз ее потешить, добавляя ко всему интригу и таинственность.
Нет, то было не появление его друга. Он бы представился куда изящней, к тому же тогда выглядел представительней. Хотя в некотором смысле, если взять этих двоих в сравнение, то они могли бы походить друг другу.
Такие эффектные появления и ошеломляющие сюрпризы были в духе совсем другого человека. Где раньше, он из такого частенько делал легкие представления, драматично сгущая краски и превращая нелепость в потеху. Но то, что перед ними в этот момент находился Райли де Людо, никто, конечно, и подумать не мог.
- Я не совсем понимаю, - заинтригованно и немного растерянно промолвила она.
- Думаю, этому человеку не требуется особое представление.
Знакомым для нее голосом, подхватив ее слова, ответил мужчина, стоявший напротив, и плавно снял капюшон.
Клэр, стоя на месте, с интересом смотрела на лицо Райли. Ее взгляд проходил насквозь, а сковывающий ступор еще не сменился хмуростью. Непонимание не только охватило ее, а их всех, ведь тот вовсе не казался для них знакомым.
Но вскоре внутри нее что-то дрогнуло, глаза расширились, и губы замерли на вдохе. Она узнала его, но не по внешности и этой одежде, которые немного старили того, а по тем родственным зеленым глазам и не изменившимся чертам лица.
- Ты? - оторопело вырвалось из ее уст.
- Но а кто же еще, если не я?
Райли изящно взмахнул руками, при этом стараясь не моргать. Его глаза начинали блестеть, словно не годы прошли между ними, а всего лишь месяца. Вот она, долгожданная встреча! Сейчас должно все измениться. Смотря на нее, он улыбался, словно завороженный, а сиял точно так же, когда на свет появился первенец Франсуа. Почему-то сегодня ему казалось, что тогда он чувствовал то же самое.
У нее ж не хватало ни слов, ни эмоций. В оцепенении внутри все полыхало и смешивалось. Ее сильно начало трясти и не хватало воздуха. Тревожно глянув на мужчину рядом, затем на Райли, она, еле слышно ахнув, плавно упала в обморок.
Юноша, стоявший рядом и выглядевший старше, молниеносно среагировал, успев подхватить женщину. Для Райли странным стало не то, что Клэр лишилась чувств, а что этот молодой человек, подхвативший ее, не хуже был ошарашен от увиденного. А вот второй юноша, который помладше, совсем напротив, не мог понять всего происходящего так же, как и аристократ. Они оба стояли в ступоре, так и не осознавая, кто находится перед ними. Ее реакция для него была вполне предсказуема - спустя столько времени, тот не хуже, чем призрак. Он сделал вперед рывок, собираясь подлететь к своей жене, но тут же между ними встал ее богатый спутник. Повернувшись к парням, он быстро командным тоном проговорил:
- Мальчики, сопроводите маму до кареты. И не медлите.
Райли злобно нахмурился. Он угадал, скорее всего, то были его сыновья, по крайней мере, они похожи. Но вот почему один был поражен ему, а другой нет? И что это за богатей, который тут всем распоряжается?
Знатный мужчина повернулся к незнакомцу, сделав шаг вперед и придерживая шпагу, резко и сердито высказался:
- Не знаю, кто ты таков и откуда, но советую идти прочь по добру, по здорову. И впредь не смей приближаться к моей семье!
Он тыкал в него указательным пальцем правой руки, сам не понимая, кто перед ним стоит, и что тот с легкостью может оборвать его жизнь. По внешнему виду его легко принять за очередного проходимца или за неприятеля Клэр. Он напрочь позабыл о своих манерах и не осведомился спросить, кто же он и зачем находится здесь. В нем взыграли совсем другие чувства: гордость и резкая неприязнь, и в этом же лице высокомерность.
А Райли так и не мог поверить сначала тому, что увидел, а после этим прозвучавшим в гневе словам. Он сам не хуже них был поражен, и в тот же миг будто уничтожен. Не так капитан представлял их встречу. Не сдвинувшись с места, мужчина так и продолжал стоять в ошеломлении, в голове пытаясь уложить произошедшее.
И вот теперь Райли вернулся к тому, с чего когда-то начинал, если выкинуть из жизни почти двадцать добрых лет. У него казалось было все и ровным счетом ничего. Как тогда в его шестнадцать лет. Но только сейчас он многому знал ценность, ощущая большую ответственность, нежели раньше. Он точно знал, как именно распоряжаться своей жизнью во благо, не тратя время попусту. Не размениваясь за медяк, ради тщеславности и дешевых представлений. Получая от того ничего, кроме дурной славы и обманчивых чувств, что тот якобы славный человек.