Хаузер и О'Брайен
Когда они пришли за мной тем утром, в восемь часов, я знал, что это мой последний шанс, мой единственный шанс. А они не знали. Да и откуда им было знать? Всего лишь обычный арест. И все же не совсем обычный.
Хаузер завтракал, когда позвонил лейтенант:
– Я хочу, чтобы вы с напарником по дороге в контору взяли парня по фамилии Ли, Уильям Ли. Он в отеле «Минога». Дом 103, возле транспортной развязки.
– Да, я знаю, где это. И его помню.
– Отлично. Номер 606. Арестуйте его, и все. Не тратьте время на обыск, не переворачивайте все вверх дном. Только принесите сюда все книги, письма, рукописи. Все, что написано или напечатано в типографии или на машинке. Ясно?
– Ясно. Но зачем все это... Книги...
– Просто выполняйте. – Лейтенант повесил трубку.
Хаузер и О'Брайен. Они двадцать лет прослужили в городском Отделе наркотиков. Ветераны, как и я. Я сижу на джанке шестнадцать лет. По здешним меркам они были не так уж и плохи. По крайней мере, О'Брайен. О'Брайен был мошенником, а Хаузер – непокладистым малым. Водевильная парочка. Для Хаузера было обычным делом как следует врезать вам, прежде чем что-то сказать – просто чтобы растопить лед. Потом О'Брайен угощает вас сигаретой «Оулд Гоулдз» – и как только копы могут курить эти «Оулд Гоулдз»?.. – и прибегает к мошенничеству чистейшего полицейского разлива. Парень неплохой, и я не хотел этого делать. Но у меня оставался единственный шанс.
Я как раз перетягивал руку для утреннего укола, когда они вошли, открыв дверь общим ключом. Это особый ключ, который подходит к любой двери, даже если она заперта изнутри и ключ оставлен в замке. Передо мной на столе были пакетик джанка, игла, машина – в Мексике я приобрел привычку пользоваться обычным шприцем и больше не возвращался к пипетке, – спирт, вата и стакан воды.
– Ну и ну! – говорит О'Брайен. – Давненько не видались, а?
– Надевай пиджак, Ли, – говорит Хаузер. Он уже достал револьвер. Он всегда его достает при аресте – для психологического эффекта и для того, чтобы у человека не возникло мысли скинуть улики в унитаз, раковину или в окно.
– Могу я сначала вмазаться, ребята? – спросил я... – Тут осталось полно улик...
Я соображал, как бы мне добраться до чемодана, если они откажут. Чемодан не был заперт, но в руке у Хаузера был револьвер.
– Он хочет уколоться, – сказал Хаузер.
– Ты же знаешь, Билл, что мы не можем этого позволить, – сказал О'Брайен своим ласковым мошенническим голосом, растягивая имя с елейной, вкрадчивой фамильярностью, отвратительной и непристойной.
Само собой, он говорил серьезно.
– А что ты можешь сделать для нас, Билл? – Он посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбка оставалась на лице слишком долго, мерзкая и голая, улыбка старого накрашенного извращенца, отражавшая все запретное зло двусмысленных обязанностей О'Брайена.
– Я мог бы сдать вам Марти Стила, – сказал я.
Я знал, что Марти Стил им страшно нужен. Он барыжничал уже пять лет, а они все никак не могли на нем повиснуть. Марти был ветераном, он очень осторожничал с теми, кого обслуживал. Прежде чем взять у человека деньги, он должен был его узнать, и узнать как следует. Никто не может сказать, что когда-либо мотал срок из-за меня. У меня превосходная репутация, но Марти не стал бы меня обслуживать, потому что познакомился со мной не так давно. Вот таким недоверчивым был Марти.
– Марти! – сказал О'Брайен. – Ты что, сможешь на него выйти?
– Ясное дело.
Они что-то заподозрили. Человек не может всю жизнь оставаться копом, не выработав интуиции особого покроя.
– Идет, – сказал наконец Хаузер. – Но лучше бы тебе сдержать слово, Ли.
– Сдержу как миленький. Поверьте, я такие вещи ценю.
Я перетянул руку для укола, пальцы мои дрожали от нетерпения – архетип наркомана.
– Всего лишь старый джанки, ребята, безобидная, дряхлая и трясущаяся джанковая развалина. – Так я это дело изобразил. Как я и рассчитывал, Хаузер отвернулся, когда я начал нащупывать вену. Зрелище не из приятных.
О'Брайен сидел на подлокотнике кресла, курил «Оулд Гоулдз» и мечтательно смотрел в окно – с таким видом только и думать о том, чем бы заняться на пенсии.
Я сразу попал в вену. В шприц ворвался столбик крови, на миг яркий и густой, похожий на красный шнур. Я надавил большим пальцем на поршень и почувствовал, как джанк с трудом продвигается по венам, питая миллионы жаждущих джанка клеток, чтобы придать каждому нерву и каждой мышце силу и расторопность. Они на меня не смотрели. Я наполнил шприц спиртом.
Хаузер жонглировал своим курносым полицейским кольтом и оглядывал комнату. Он мог почуять опасность, как зверь. Левой рукой он толкнул дверь стенного шкафа и заглянул внутрь. У меня засосало под ложечкой. Я подумал: «Если он еще и в чемодан заглянет, мне крышка».
Хаузер резко повернулся ко мне.
– Все, что ли? – проворчал он. – И не вздумай засрать нам мозги насчет Марти.
Слова прозвучали так угрожающе, что это удивило и потрясло его самого.
Я взял шприц, наполненный спиртом, и, повращав иглу, убедился, что она насажена прочно.
– Еще пару секунд, – сказал я.
Я выпустил тонкую струйку спирта и хлестнул ею по его глазам, проведя шприцем из стороны в сторону. Он взревел от боли. Упав на одно колено и пытаясь дотянуться до чемодана, я успел увидеть, как он трет левой рукой глаза, словно срывая невидимую повязку. Я резко открыл чемодан, и моя левая рука сомкнулась на рукоятке пистолета – я правша, но стреляю левой. Сотрясение от выстрела Хаузера я почувствовал раньше, чем услышал выстрел. Пуля вонзилась в стену у меня за спиной. Не вставая, я дважды быстро выстрелил Хаузеру в живот, туда, где жилет задрался, обнажив дюймовую полоску белой рубахи. Мне показалось, он хрюкнул, после чего наклонился вперед и согнулся пополам. Одеревеневшей в панике рукой О'Брайен потянулся к пистолету в наплечной кобуре. Чтобы хорошенько прицелиться, я одной рукой обхватил запястье другой, той, в которой держал пистолет – у этого самовзводного пистолета подпиленный закругленный боек, и потому он рассчитан только на двойное действие, – и выстрелил ему прямо в середину багрового лба, дюйма на два ниже линии серебристых волос. Когда я видел его в последний раз, он уже был седым. Лет пятнадцать назад. Мой первый арест. Его глаза погасли. Он упал с кресла ничком. Мои руки уже сами хватали то, что мне нужно, сметая записные книжки в портфель с текстами, джанком и коробкой патронов. Я сунул пистолет за пояс и, надев на ходу пиджак, вышел в коридор.
Я услышал, как, пыхтя, бегут вверх по лестнице портье с коридорным. Спустившись на лифте самообслуживания, я вышел на улицу через пустой вестибюль.
Был прекрасный день бабьего лета. Я знал, что шансов у меня немного, но любой шанс лучше никакого, лучше, чем стать объектом экспериментов с СТ (6), что бы там эти буквы ни значили.
Надо было как можно скорее запастись джанком. Вместе с аэропортами, вокзалами и автобусными станциями они наверняка собирались перекрыть все джанковые районы и каналы. Я доехал на такси до Вашингтон-сквер, вышел, прошелся пешком по Четвертой улице и на углу засек Ника. Отыскать барыгу не составляет труда. Ваша потребность вызывает его, как духа.
– Слушай, Ник, – сказал я, – я уезжаю из города. Нужна унция героина. Можешь сделать прямо сейчас?
Мы шли по Четвертой улице. Казалось, голос Ника дрейфует в мое сознание из какого-то неопределенного места. Жутковатый бестелесный голос.
– Да, кажется, могу. Придется слетать на окраину.
– Можно взять такси.
– Ладно, но к этому малому я тебя привести не могу, ты же понимаешь.
– Понимаю. Поехали.
Мы ехали в такси на север. Ник говорил своим монотонным безжизненным голосом.
– Берем тут на днях какую-то странную наркоту. Не то чтобы слабую... Даже не знаю... Какую-то не такую. Может, они фуфлят каким-то синтетическим говном... Карамельками «Долли» или чем-то в этом роде...
– Что?!!! Неужто?
– А?.. Но там, куда я тебя везу, все в лучшем виде. Товар что надо, лучший в городе, насколько я знаю... Останови здесь.
– Быстрее, пожалуйста, – сказал я.
– Минут десять, не больше, если только товар не кончился, а тогда ему придется слетать... лучше посиди вон там и выпей чашку кофе... Район стремный.
Я сел у стойки, заказал кофе и ткнул пальцем в сдобное пирожное в пластиковой упаковке. Обмакнув черствое резиновое пирожное в кофе, я принялся молиться, чтобы хоть на этот раз, пожалуйста, Господи, пусть он принесет сейчас, пусть не скажет, вернувшись, что у человека кончился товар и ему придется слетать в ИстОрандж или Гринпойнт.
Ну вот он вернулся и встал у меня за спиной. Я посмотрел на него, боясь спросить. Странно, подумал я, вот сижу я тут, и у меня, наверно, один шанс из ста прожить ближайшие двадцать четыре часа – я решил не сдаваться и не проводить ближайшие три-четыре месяца в зале ожидания смерти. И все-таки я беспокоился насчет покупки джанка. Но у меня оставалось всего доз на пять, а без джанка я был бы парализован... Ник кивнул.
– Здесь не отдавай, – сказал я. – Возьмем такси.
Мы сели в такси и поехали центр. Я протянул руку, схватил пакет и сунул Нику в ладонь пятидесятидолларовую банкноту. Он взглянул на нее и обнажил десны в беззубой улыбке:
– Благодарю... Я не внакладе...
Я откинулся на спинку сиденья, предоставив голове возможность поработать без напряга. Напрягите свои мозги слишком сильно, и они заебутся, как перегруженный коммутатор, а то и устроят вам диверсию... А у меня был нулевой предел допустимой погрешности. Американцы больше всего боятся потери контроля, того, что происходит независимо от них, без их вмешательства. Они были бы не прочь вскочить в собственные желудки, чтобы самим переваривать пищу и выгребать дерьмо.
Ваш разум ответит на большинство вопросов, если вы научитесь расслабляться и ждать ответа. Вот в электронный мозг вы вводите, к примеру, вопрос, а потом сидите себе и ждете...
Я подбирал имя. Мой разум сортировал имена, сразу отбросив Л. Л. – Любовник Легавых, Р. Г. – Рожденный Гнилым, С. М. Н. П. – Славный Малый Но Педик; откладывал их в строну для пересмотра, сокращал, просеивал, нащупывал имя, ответ.
– Знаешь, иногда он заставляет меня ждать три часа. А бывает, получается сразу, как сегодня. – Ник издал неодобрительный смешок, употребляемый для пунктуации. Своего рода извинение за то, что вообще разговаривает в телепатическом мире наркоманов, где лишь количественный фактор – «Сколько долларов? Сколько джанка?» – требует словесного выражения. Он знал, и я знал об ожидании все. Торговля наркотиками на всех уровнях происходит без расписания. Никто не приносит товар вовремя, разве что случайно. Наркоман работает на джанковом времени. Его тело – это его часы, и джанк в его теле – все равно что песок в песочных часах. Время имеет для него значение только в связи с его потребностью. Тогда он резко вторгается в чужое время и, подобно всем Чужакам, всем Просителям, вынужден ждать, если только случайно не угодит в сети неджанкового времени.
– А что я ему скажу? Он же знает, что я буду ждать. – Ник хохотнул.
Ночь я провел в «Неостывающих Банях» (гомосексуализм – лучшая из легенд, которыми может воспользоваться агент), где злобный служитель-итальянец создает нервозную обстановку, окидывая взглядом общую спальню в полевой бинокль с инфракрасным прибором ночного видения.
(«Эй вы, в северо-восточном углу! Я вас вижу!» – включает прожектора, заглядывает в люки в полу и в отдельные номера, стольких гомиков вывели уже в смирительных рубашках...)
Я лежал там, в своей не перекрытой кабинке, уставившись в потолок... слушал хрюканье, визг и ворчание в кошмарной полутьме беспорядочной, то и дело прерываемой похоти...
– Да отъебись ты!
– Возьми пару биноклей – может, хоть что-то увидишь!
Рано утром я вышел на улицу и купил газету... Ничего... Я позвонил из аптечного телефона-автомата... и попросил Отдел наркотиков:
– Лейтенант Гонсалес... Кто говорит?
– Позовите О'Брайена. – Мгновение помех, висящих проводов, прерванных связей.
– В Отделе человека с такой фамилией нет. А вы кто?
– Тогда позвольте мне поговорить с Хаузером.
– Послушайте, мистер, ни О'Брайена, ни Хаузера в нашем управлении нет. Так чего вы хотите?
– Слушайте, это очень важно... У меня есть информация о крупной партии героина... Я хочу говорить с Хаузером или О'Брайеном... Больше ни с кем я дела не имею...
– Не вешайте трубку... Соединяю вас с Алсибиадесом.
Мне стало интересно, осталась ли в Отделе хоть одна англосаксонская фамилия...
– Я хочу говорить с Хаузером или О'Брайеном.
– Ну сколько можно повторять: ни Хаузера, ни О'Брайена в нашем отделе нет... так кто это говорит?
Я повесил трубку и взял такси, чтобы выбраться из этого района... В машине я понял, что произошло... Меня отключили от пространства-времени, проход закрылся так же, как закрывается жопа угря, когда он перестает есть на пути к Саргассову морю... Вытолкали вон и заперлись изнутри... Больше никогда у меня не будет Ключа, Точки Пересечения... Отныне Копы обо мне больше не вспомнят... я предан забвению вместе с Хаузером и О'Брайеном, отправлен в недоступное джанковое прошлое, где героин всегда по двадцать восемь долларов унция и где можно вырулить сифилис тяги в Китайской Прачечной в Су-Фоллз... В далеком мировом зазеркалье, уходя в прошлое вместе с Хаузером и О'Брайеном... я цепляюсь за «нет-еще-пока» Телепатического Бюрократизма, Монополий Времени, Наркотиков Контроля, Наркоманов, пристрастившихся к Тяжелой Жидкости:
– Я придумал это еще триста лет тому назад.
– Тогда твой проект был неосуществим, а ныне он бесполезен... Как проекты летательных аппаратов да Винчи...