Заурядные мужчины и женщины
Официальный завтрак Националистической партии на балконе, выходящем на Рынок. Сигары, шотландское виски, деликатная отрыжка... Партийный Лидер в джеллабе мерит шагами балкон, курит сигару и пьет виски. На нем дорогие английские туфли, кричащие носки, подвязки – ни дать ни взять вырядившийся бабой преуспевающий гангстер с мускулистыми волосатыми ногами.
ПЛ (театральный указующий жест): Взгляните туда. Что вы видите?
ЗАМЕСТИТЕЛЬ: А? Я вижу Рынок, а что?
ПЛ: Нет. Вы видите мужчин и женщин. Заурядных мужчин и женщин, занимающихся своими заурядными повседневными делами. Живущих заурядной жизнью. Что нам и требуется...
Через балконные перила перелезает уличный мальчишка.
ЗАМЕСТИТЕЛЬ: Нет, мы не покупаем использованные презервативы! Проваливай!
ПЛ: Подождите!.. Входи, мой мальчик. Садись... Закури сигару... Выпей стаканчик.
Он ходит вокруг мальчишки, точно возбужденный кот.
– Что ты думаешь о французах?
– А?
– О французах. О тех ублюдочных колонизаторах, которые сосут твои жизненные корпускулы.
– Слушайте, мистер, пососать мою корпускулу стоит двести франков. Не снижаю расценок с года чумы рогатого скота, когда перемерли все туристы, даже скандинавы.
ПЛ: Видали? Вот вам нетронутый заурядный мальчик в чистом виде.
– Да у вас просто нюх на них, хозяин.
– Военная разведка не дремлет.
ПЛ: Слушай-ка, малыш, давай подойдем к этому вопросу с другой стороны. Французы лишили тебя права первородства.
– Вы про Кредитную кассу, что ли?.. У них этим занимается один беззубый евнух-египтянин. Они себе думают, будто этот тип вроде как вызывает меньше враждебности – он всякий раз спускает штаны и показывает, в каком он состоянии: «Нынче я всего лишь бедный старый кастрат, но стараюсь не менять привычек. Мадам, я и рад бы продлить срок аренды вашей искусственной почки, но это просто моя работа... Отключайте, ребята. – Он еле слышно рычит, демонстрируя десны. – Не зря я известен как Педрила-Изыматель».
Короче, отключают они мою родную мамашу, святую старую манду, она раздувается и чернеет, а мочой от нее воняет на всю базарную площадь. Соседи жалуются в Отдел здравоохранения, а папаша мой говорит: «Такова воля Аллаха. Больше не придется тратить бабки на то, чтобы она смогла поссать».
Вообще-то я больных людей на дух не переношу. Когда какой-нибудь тип начинает рассказывать мне про свой рак простаты или про гниющую перегородку с гнойными выделениями, я говорю ему: «По-твоему, я так и рвусь выслушивать бредни про твою гнусную застарелую хворь? И вовсе я не рвусь».
ПЛ: Ну ладно. Довольно... Ты ведь ненавидишь французов, верно?
– Мистер, я ненавижу всех. Доктор Бенвей говорит, дело в обмене веществ, у меня какое-то заболевание крови... Чаще всего им страдают арабы и американцы... Доктор Бенвей как раз стряпает одну сыворотку.
ПЛ: Бенвей – это внедрившийся к нам агент Запада.
ЗАМ 1: Бешеный французский еврей...
ЗАМ 2: Свинья с яйцами, коммунист черножопый, еврейский ниггер.
ПЛ: Заткнись, болван!
ЗАМ 2: Простите, шеф. Я недавно служил в Пиджин-Хоуле.
ПЛ: Не связывайтесь с Бенвеем. (В сторону: «Интересно, прокатит ли это? Как знать, насколько они примитивны...») Скажу по секрету, он – черный маг.
ЗАМ 1: На него работает один местный джинн.
– Ага... Ну ладно, у меня свидание с шикарным американским клиентом. Правда, классный малый.
ПЛ: Разве ты не знаешь, что стыдно продавать свою жопу каждому неверному заграничному хую?
– Ну это как посмотреть. Желаю повеселиться.
ПЛ: Опять то же самое. – Мальчишка уходит. – Они безнадежны, уверяю вас. Безнадежны.
Л 1: А что это за сыворотка?
ПЛ: Не знаю, но звучит зловеще. Хорошо бы следить за Бенвеем при помощи телепатического пеленгатора. Этому человеку нельзя доверять. Он на все способен... Резню превращает в сексуальную оргию...
– Или в шутку.
– Вот именно. Типичный эстетствующий дилетант... И беспринципный...
АМЕРИКАНСКАЯ ДОМОХОЗЯЙКА (открывая коробку стирального порошка «Лакс»): Жаль, в коробке нет электрического глаза, а то она открывалась бы сама при виде меня и вручалась Автоматическому Подручному, который должен бросать порошок в воду... Еще в четверг Подручный сделался неуправляемым, его теперь тянет ко мне как к женщине, а такого кода на его кнопках я точно не набирала... К тому же Мусоросборник так и норовит меня укусить, а мерзкий старый Миксер-Универсал пытается залезть мне под юбку... Я очень сильно простужена, и у меня запор – видно, что-то с кишечником... Надо бы ввести в Подручного новый код – пускай поставит мне клизму.
КОММИВОЯЖЕР (нечто среднее между агрессивным латахом и робким сендером): Помню, ездил я с К. Е., величайшим генератором идей в отрасли бытовых приборов.
– Подумать только! – кричит он. – Сепаратор для сливок прямо у тебя на кухне!
– Да у меня голова кругом при одной мысли об этом, К. Е.
– Лет через пять, ну десять, ну, может, двадцать... Но это будет.
– Я буду ждать, К. Е. Сколько потребуется, столько и буду ждать. Когда в очереди начнется перекличка, я буду тут как тут.
Именно К. Е. разработал «Комплект «Спрут» для массажных салонов, парикмахерских и турецких бань», при помощи которого можно поставить клиенту клизму, сделать фривольный массаж, вымыть голову шампунем, а заодно постричь ему ногти на ногах и удалить угри. А вот медицинский комплект «Будет сделано» для загруженных практикой врачей удалит вам аппендикс, вправит грыжу, вырвет зуб мудрости, вырежет геморрой и сделает обрезание. Да, К. Е. такой атомный торговый агент, что при нехватке «Спрутов» он может на одном радиоактивном обаянии навязать парикмахерской комплект «Будет сделано», и когда какой-нибудь обыватель приходит в себя, у него уже вырезан геморрой...
– Боже мой, Гомер, что за гадюшник ты тут держишь? Меня же выебала целая банда.
– Ох, силы земные, Сай, я просто хотел совершенно бесплатно поставить тебе клизму в честь Дня Благодарения. Никак К. Е. опять всучил мне не тот комплект...
ШЛЮХА-САМЕЦ: «Чего только не приходится терпеть на этой работенке! Боже мой! А какие мне делают предложения, вы не поверите... Они хотят играть в латаха, хотят поглощать мою протоплазму, хотят настругать кучу моих копий, хотят отсасывать мои оргоны, хотят отобрать весь накопленный мной опыт и оставить лишь воспоминания о прошлом, которые внушают мне отвращение...
Ебусь я как-то с одним типом и думаю: «Наконец-то клиент без отклонений», – но тут он кончает и превращается в жуткого краба... Я ему и говорю: «Слушай, старина, я твои выкрутасы терпеть не намерен... Вали-ка ты в аптеку Уолгринз». Есть же низкого пошиба людишки! А еще один гнусный старикашка, так тот только сидит, телепатирует да спускает свои сливки прямо в штаны. Просто омерзительно».
Катамиты в полнейшем смятении отходят на край советской системы, где под оглушительный вой волынок казаки вешают партизан, а мальчишки шагают по Пятой авеню, навстречу им – Джимми Победитель с ключами от Царства, это подарок, хоть всю жизнь носи их в кармане...
Отчего так побледнел и осунулся, белокурый педрила? Ржавая жестянка провоняла дохлыми пиявками, которые присосались к той незаживающей ране и высосали тело, кровь и кости Иисууууса, оставив его парализованным ниже пояса.
Отдай программки свои, малыш, сладкому папику своему, он сдал экзамен на три года раньше срока и знает, что во всех учебниках предсказаны результаты Мировой бейсбольной серии, там все куплено.
Торговцы выпоротками выслеживают беременную корову и наблюдают за ее родовыми муками. Фермер провозглашает куваду и с воплями катается в бычьем дерьме. Ветеринар сражается с коровьим скелетом. Торговцы обстреливают друг друга из пулеметов, петляя среди машинного оборудования, силосных ям, закромов, сеновалов и яслей громадного красного коровника. Теленок родился. Силы смерти тают в свете утренней зари. Исполненный благоговения фермерский мальчик преклоняет колена, и его горло пульсирует в лучах восходящего солнца.
На ступенях здания суда сидят в ожидании Человека наркоты. Южане из глубинки в черных стетсонах и линялых джинсах привязывают к старому железному фонарному столбу мальчика-ниггера, обливают его бензином и поджигают... Наркоты торопливо подходят и принимаются вдыхать дым от горящей плоти своими больными легкими... Им и впрямь становится легче...
ОКРУЖНОЙ УПРАВЛЯЮЩИЙ: Короче, сидел я напротив лавки Джеда в Пизд-Лизе, а доходяга мой под джинсами встал прямо, что твоя сосна, так и бьется пульсом на солнышке... Да-а-а, так вот, мимо идет старый Док Скрэнтон, хороший старикан, между прочим, во всей долине парня лучше, чем Док Скрэнтон, не сыщешь. У него выпадение прямой кишки, и когда он хочет подрючиться, то так и ходит мимо вас с кишкой в трех футах от жопы... Если у него это самое на уме, он может из своего кабинета зашвырнуть кишку прямо к Пивной Роя, а та уж тычется во все стороны, ищет доходягу, ну точно слепой червяк... Короче, видит старый Док Скрэнтон моего доходягу, делает стойку, как пес, и говорит мне: «С такого расстояния, Люк, я твой пульс не нащупаю».
Браубек и Молодой Сьюард дерутся ножами для кастрации боровов среди коровников, клеток и повизгивающей псарни... тихо ржущие лошади обнажают желтые зубы, мычат коровы, воют собаки, кричат, как грудные дети, спаривающиеся коты, загон с огромными боровами, которые ощетинились и издевательски улюлюкают. Браубек Нетвердый пал от меча Молодого Сьюарда и пытается запихнуть обратно синие кишки, вываливающиеся из восьмидюймовой раны. Молодой Сьюард отрезает и сжимает в руке хуй Браубека, пульсирующий на дымной розовой заре...
Браубек пронзительно кричит... Тормоза подземки исторгают озон...
– Отойдите, братва... Отойдите.
– Говорят, его кто-то толкнул.
– Он плелся нетвердым шагом, точно плохо видел.
– Сдается мне, ему дым глаза застилал.
Мэри, Гувернантка-Лесбиянка, упала в пивной, поскользнувшись на окровавленном котексе... С идиотским радостным ржанием ее растаптывает до смерти трехсотфунтовый педрила...
Он поет жутким фальцетом:
Где вино из гроздьев гнева выжимает он ногами,
Меч, как молния, ужасный там расправится с врагами.
Он достает позолоченный деревянный меч и принимается им размахивать. Его корсет со свистом улетает прямо в мишень для дротиков.
Старый матадорский меч гнется, врезавшись в кость, и со свистом отлетает прямо в сердце Эспонтанео, пригвоздив к трибунам его нереализованную доблесть.
«И вот из Пизд-Лиза, штат Техас, приезжает в Нью-Йорк один моднючий педрила, самый щеголеватый из педиков. А содержат его старухи из тех, что помешаны на молодых педиках, беззубые старые хищницы, слишком слабые и медлительные, чтобы гоняться за другой добычей. Дряхлым, изъеденным молью дерьмовым тигрицам только и остается, что охотиться на педиков... Ну а тип этот был себе на уме, к тому же для педрилы довольно мастеровитый, вот он и начинает делать драгоценные украшения и ювелирные гарнитуры. Каждой богатой старой манде в Большом Нью-Йорке хочется, чтобы гарнитур ей смастерил именно он, и он зашибает бабки – «21», «Эль-Марокко», «Сторк», – вот только сексом заниматься некогда, и он все время трясется за свою репутацию... Он начинает играть на скачках, полагая, что в азартных играх есть нечто мужественное, бог знает почему, – по его расчетам, если его увидят на ипподроме, то сразу зауважают. Мало кто из педиков играет на скачках, а те, что играют, проигрывают больше всех прочих, игроки из них паршивые: попав в полосу невезения, они азартно влезают в долги, а когда выигрывают – трусят рисковать... впрочем, такой у них образ жизни... Нынче каждый ребенок знает единственный закон азартной игры: выигрыши и проигрыши идут полосами. Будь азартен, если выигрываешь, и не лезь в игру, если проигрываешь. (Знавал я одного педрилу, так тот запустил руку в кассу и, чтоб не угодить в Синг-Синг, должен был как штык успеть выиграть сразу две тысячи. Не то что наш пидор... Ему и двушник-то за счастье...)
Короче, он проигрывает, проигрывает и снова проигрывает. Как-то раз он уже собирается вставить камень в оправу, но тут происходит то, чего и следовало ожидать. «Конечно, потом я верну его на место». Знаменитые последние слова. Так что той зимой бриллианты, изумруды, жемчуга, рубины и звездчатые сапфиры высшего общества один за другим отправляются под залог и подменяются искусными подделками...
Ну а на премьеру в «Метрополитен» одна старая карга, думая, будто выглядит блистательно, заявляется в бриллиантовой тиаре. Тут подходит к ней другая старая шлюха и говорит:
– Ах, Мигглз, ты так находчива... оставить настоящие дома... Мы и впрямь сошли с ума, нельзя же то и дело испытывать судьбу.
– Ошибаешься, дорогая. Это и есть настоящие.
– Ах, Мигглз, ну что ты, милочка, они поддельные... Можешь спросить у своего ювелира... Да у кого угодно спроси. Ха-а-а-ааа!
И вот наскоро созывается шабаш. (Люси Брэдшинкель, взгляни на свои изумруды.) Все эти старые ведьмы разглядывают свои камушки так, точно обнаружили у себя симптомы проказы.
– Мой рубин цвета цыплячьей крови!
– Мои чегные упалы! – Старая сука так много раз была замужем за всякими узкоглазыми и латиносами, что и сама не может отличить свой акцент от пердежа...
– Мой звездчатый сапфир! – визжит «шикарная бабенка». – Ах, все это так ужасно!
– Да это же все дешевка прямо из «Вулвортса»...
– Остается только одно. Я вызываю полицию, – заявляет прямодушная эмансипированная старушенция; и, тяжело ступая по полу в туфлях на низком каблуке, она идет звонить легавым.
Вот и схлопотал педрила свой двушник. В камере он знакомится с неким котом из породы дешевых шлюх, и вырисовывается любовь или, по крайней мере, факсимиле таковой, к взаимному удовольствию убедительное для обеих сторон. Выпускают их почти одновременно, как по заказу, и они селятся в одной квартирке на Нижнем Ист-Сайде... Они готовят и едят дома, и у каждого из них есть легальная, благопристойная работа. Так Брэд с Джимом впервые узнают, что такое счастье.
Вмешиваются силы тьмы... Люси Брэдшинкель пришла сказать, что все простила. Она верит в Брэда и хочет пристроить его на одну студию. Разумеется, ему придется переехать на Восточные Шестидесятые... «Здесь же невозможно жить, милый. А твой друг...» И верные дружки из банды хотят, чтобы Джим снова начал водить машину. Это ведь шаг наверх, ясно? Предложение от типов, которые вряд ли видели его раньше.
Вернется ли Джим на путь преступления? Поддастся ли Брэд на ласковые уговоры престарелой вампирши, этой ненасытной утробы? Нечего и говорить, что силы тьмы отправлены по определенному маршруту и удаляются, угрожающе ворча и бормоча.
– Хозяину это не понравится.
– Не пойму, зачем я вообще когда-то тратила на тебя время, дешевый вульгарный пидорок.
Мальчики, обнявшись, стоят у окна своего семейного гнездышка и смотрят на Бруклинский мост. Теплый весенний ветерок ерошит черные кудри Джима и тонкие, крашенные хной волосы Брэда.
– Ну, Брэд, что у нас на ужин?
– Иди, подожди в той комнате. – Он игриво выпроваживает Джима из кухни и надевает фартук.
На ужин подана пизда Люси Брэдшинкель с кровью, приготовленная в котексе вместо фольги. Парни с аппетитом едят, глядя друг другу в глаза. По их подбородкам стекает кровь».
Пускай пламенеет над городом голубая заря... На задних дворах нет плодовых деревьев, а зольники выпускают на волю притаившихся в них мертвецов...
«Не покажете дорогу в Типперери, леди?»
За тридевять земель, туда, где растет голубоватый кентуккийский пырей... По костяной муке лужайки к замерзшему пруду, где застывшая золотая рыбка дожидается весеннего Рыбака.
Пронзительно кричащий череп катится вверх по ступенькам черного хода, чтобы откусить хуй у мужа-греховодника, который, не преминув воспользоваться тем, что у жены болят уши, делает то, о чем и говорить-то неловко. Морячок, еще не нюхавший моря, надевает зюйдвестку и до смерти избивает жену под душем...
БЕНВЕЙ: Не принимай этого так близко к сердцу, малыш... Jeder macht eine kleine Dummheit. (От дурацких ошибок никто не застрахован.)
ШЕФЕР: Уверяю вас, не могу отделаться от чувства, что в этом есть нечто... дурное, что ли.
БЕНВЕЙ: Вздор, мой мальчик... Мы же ученые... Чистые ученые. Бескорыстные научные исследования, и да будет проклят тот, кто крикнет: «Стойте, это перебор!» Подобные людишки ничем не лучше тех зануд, что ломают кайф другим.
ШЕФЕР: Да-да, конечно... и все же... не могу продышаться из-за того зловония...
БЕНВЕЙ (раздраженно): Никто из нас не может... Не припомню ничего даже отдаленно напоминающего ту вонь... Так на чем я остановился? Ах да, каким будет результат назначения кураре плюс железное легкое при остром маниакальном синдроме? Вероятно, объект, не способный снять напряжение в процессе двигательной активности, умрет на месте, как крыса джунглей. А что, интересная причина смерти, да?
Шефер не слушает.
– А знаете, – импульсивно говорит он, – я, пожалуй, вернусь к обыкновенной допотопной хирургии. Человеческое тело вопиюще неэффективно. Почему бы вместо рта и заднего прохода, которые то и дело выходят из строя, не оставить одно многоцелевое отверстие, через которое можно и есть, и очищать организм? Мы могли бы закупорить нос и рот, заблокировать желудок и проделать вентиляционное отверстие, ведущее прямо в легкие, куда оно и должно было вести с самого начала...
БЕНВЕЙ: «Одна универсальная дыра? Я не рассказывал тебе о парне, который научил свою жопу говорить? Вся его брюшная полость ходила ходуном и при этом, ты не поверишь, выпердывала слова. Отродясь ничего подобного не слыхал.
Эта жопная болтовня звучала на какой-то кишечной частоте. Прямо там, внизу – такое чувство, будто ты вот-вот опростаешься. Знаешь, бывает, твоя старая толстая кишка вдруг перестает слушаться, чувствуется, что она к тебе охладела, и ты понимаешь, что остается лишь дать ей волю? Вот и болтовня эта звучала прямо там, внизу – низкий, булькающий, застоявшийся звук, звук, который можно понюхать.
Надо сказать, парень этот выступал в балагане, и сперва все это было похоже на новое слово в творчестве чревовещателя. Очень смешное выступление – поначалу. У него был номер, который он назвал «Дражайшая дыра» – просто умора, уверяю тебя. Я уже почти все забыл, но это было остроумно. К примеру: «Эй, послушай, ты еще там, старушка?»
«Неа! Пришлось пойти облегчиться».
Через некоторое время жопа начала говорить сама по себе. Парень выходил на сцену, ничего не подготовив, а жопа порола отсебятину и неизменно парировала все его шуточки.
Потом в жопе появились какие-то зубоподобные абразивные крючки, загнутые внутрь, и она начала есть. Парень решил было, что тут много забавного, и сделал на этом номер, но жопа принялась насквозь проедать штаны и орать на улице, во весь голос требуя равноправия. Вдобавок она напивалась и закатывала пьяные истерики: никто, мол, ее не любит, а она хочет, чтобы ее целовали, как любой другой рот. В конце концов она принялась болтать непрестанно, день и ночь, за несколько кварталов было слышно, как парень громко велит ей заткнуться, он лупил ее кулаком, вставлял в нее свечи, но ничего не помогало, и однажды жопа сказала ему: «Кончится тем, что заткнешься ты. Не я. Потому что нам ты больше не нужен. Я умею и говорить, и есть, и срать».
Вскоре, просыпаясь по утрам, он начал обнаруживать, что рот его залеплен прозрачным, как хвост головастика, желе. Ученые называют это желе не-ДТ, Недифференцированной Тканью, и оно способно врастать в плоть любого вида на человеческом теле. Парень срывал ее со рта, а обрывки прилипали к рукам, как желе из горящего бензина, и росли там, росли на нем всюду, куда попадал хоть катышек. И вот наконец рот его полностью закупорился и самопроизвольно отнялась почти вся голова – (тебе известно, что в некоторых частях Африки и только среди негров встречается заболевание, при котором самопроизвольно отнимается мизинец ноги?) – правда, кроме глаз. То есть единственное, чего не могла жопа, так это видеть. Она нуждалась в глазах. Однако нервные связи были блокированы, повреждены и атрофированы, поэтому мозг больше не мог отдавать приказания. Он был заперт в черепе, полностью изолирован. Страдание немого, беззащитного мозга еще некоторое время отражалось в глазах, и наконец мозг наверняка умер, потому что глаза погасли, и чувствительности в них осталось не больше, чем в глазках краба на ножках.
Именно секс минует цензора, протискивается между разными бюро, потому что всегда есть пространство между — в популярных песенках и второразрядных фильмах, в которых раскрывается гнилая сущность Америки, бьющая наружу, как из лопнувших фурункулов, струями со сгустками все той же не-ДТ, способными попадать куда угодно и перерастать в некие дегенеративные раковые жизненные формы, порождающие омерзительные случайные образы. Одни формы целиком созданы из пенисообразной ткани, склонной к эрекции, другие – внутренности, едва прикрытые кожей, скопления трех или четырех глаз, скрещение ртов и задних проходов – человеческие органы, бессистемно перемешанные и разбросанные повсюду.
Конечным результатом замены всех клеток образами является рак. Демократия больна раком, а бюро – ее опухоли. В государстве бюро повсюду пускает корни, становится злокачественным, как Бюро по борьбе с наркотиками, и растет, растет, непрерывно воспроизводя все больше особей своего вида, пока не задушит питающий его организм, если не контролировать бюро или не удалить его. Как подлинно паразитические организмы, бюро не могут жить без «хозяина». (С другой стороны, кооператив может существовать без государства. Этим путем и надо следовать: создавать независимые объединения, идущие навстречу потребностям людей, которые участвуют в деятельности объединения. Бюро же, дабы оправдать свое существование, действует на противоположной основе – на основе изобретения потребностей. ) Бюрократия – такое же зло, как рак, поворот вспять от эволюционного пути развития человека с его неограниченными возможностями, различиями и независимыми спонтанными поступками – к полнейшему паразитизму вируса.
(Принято считать, что вирус образуется при вырождении более сложной жизненной формы. Возможно, когда-то он был способен к самостоятельной жизни. Ныне же оказался на пограничной линии между живой и мертвой материей. Свойства живого существа он может проявлять лишь в организме хозяина, используя другую жизнь – отказ от жизни как таковой, деградация до состояния негибкой неорганической машины, мертвой материи.)
Когда рушится структура государства, бюро погибают. Они так же беспомощны и не приспособлены к независимому существованию, как выгнанный солитер или вирус, который убил хозяина.
Однажды в Тимбукту я видел юного араба, который умел жопой играть на флейте, и тамошние педики уверяли меня, что он совершенно неподражаем в постели. Он мог сыграть мелодию во всем диапазоне органа, воздействуя на самые чувствительные эрогенные зоны, у всех, разумеется, разные. У каждого любовника была своя особая, идеальная для него музыкальная тема, доводившая его до оргазма. Когда дело касалось усовершенствования новых гармоний и неповторимых оргазмов, этот малый становился великим артистом: некоторые ноты где-то в неведомом, сочетания мнимых диссонансов, которые внезапно прорывались один сквозь другой и сталкивались в потрясающем, оглушительном и сладостном контрапункте.
«Толстяк» Терминал пригласил гостей на мотоциклетную охоту на лиловозадых бабуинов.
Охотники собрались на Охотничий Завтрак в баре «Пчелиный рой», постоянном месте сборищ моднючих педиков. Преисполненные имбецильного нарциссизма, Охотники расхаживают в черных кожаных куртках, с ремнями на заклепках, и поигрывают мускулами, предлагая педикам их пощупать. Все они носят громадные накладные гениталии. Время от времени кто-нибудь из них валит педика на пол и ссыт на него.
Они пьют пунш «Победа», смесь опийной настойки, шпанской мушки, крепкого темного рома, бренди «Наполеон» и сухого спирта. Пунш наливают из огромного, пустотелого золотистого бабуина, который, присев на корточки, со страшным оскалом смотрит на копье, пронзившее ему ребра. Если покрутить бабуину яйца, из его члена течет пунш. Время от времени из жопы бабуина с громким звуком пердежа выскакивают горячие закуски. Когда это происходит, Охотники заливаются грубым смехом, а педики визжат и подергиваются.
Охотничьим угодьем владеет капитан Эверхард, которого с позором выгнали из гомик-клуба «69» за то, что во время игры в покер с раздеванием он припрятал в руке суспензорий. Мотоциклы кренятся на сторону, подпрыгивают, опрокидываются. Харкающие, визжащие, срущие бабуины врукопашную дерутся с Охотниками. Мотоциклы, потерявшие мотоциклистов, роются в пыли, точно изувеченные насекомые, и нападают на бабуинов и Охотников...
Сквозь ликующие толпы людей торжественно проезжает Партийный Лидер. Исполненный достоинства старик срет при виде него и пытается пожертвовать собой, бросившись под колеса автомобиля.
ПАРТИЙНЫЙ ЛИДЕР: Нечего жертвовать своей дряхлой, высушенной персоной под колесами моего новенького «Бьюик Роудмастера» с откидным верхом, белобокими покрышками, гидравлическими окнами и всеми прибамбасами декоративной отделки. А это просто дешевый арабский трюк – обрати внимание на свой акцент, Иван, – сохрани это, пригодится как удобрение... Мы направим тебя в отдел переговоров, там тебе помогут осуществить твои благие намерения...
Стиральные доски протерлись, и простыни, отправленные в прачечную-автомат, теряют пятна позора – Иммануил предсказывает Второе Пришествие...
За рекой живет мальчишка с попочкой, как персик; увы, я плавать не умел и Клементину упустил.
Джанки уселся и занес иглу, готовясь выполнить кровавую миссию, а мошенник ощупывает лоха пальцами из гнилой эктоплазмы...
«Час душевного здоровья с доктором Бергером»... Затемнение.
СПЕЦИАЛИСТ: Ну ладно, слушай, повторяю еще раз, повторяю медленно. «Да». – Он кивает. – И попробуй выдавить улыбку... Улыбку . – Он демонстрирует вставные зубы в омерзительной пародии на рекламу зубной пасты. – «Мы любим яблочный пирог, и мы любим друг друга. Это же проще простого», – и пускай это звучит просто, по-деревенски просто... Изобрази-ка бычачий вид. Ты что, опять напрашиваешься на коммутатор? Или на бадью?
ОБЪЕКТ – исцеленный психопат-уголовник: Нет!.. Нет!.. А бычачий – это как?
СПЕЦИАЛИСТ: Будь похож на корову.
ОБЪЕКТ – с коровьей головой: Муууу, Муууу.
СПЕЦИАЛИСТ (отпрянув): Это чересчур!! Нет! Просто прими вид добропорядочного человека, славного деревенского парня...
ОБЪЕКТ: Лоха, что ли?
СПЕЦИАЛИСТ: Ну не то чтобы лоха. У этого типа почти нет тяги к воровству. Он перенес легкую контузию... Ты же знаешь таких. Удалены передатчик и приемник телепатической связи. Изобрази военного... Внимание, мотор!
ОБЪЕКТ: Да, мы любим яблочный пирог. – У него громко и долго урчит в желудке. С подбородка серпантином свисает слюна...
Доктор Бергер отрывает взгляд от каких-то записей. Он похож на сыча-еврея в черных очках – яркий свет вреден для его глаз: «Думаю, это неподходящий объект... Вы же видите – ему место на свалке».
СПЕЦИАЛИСТ: Ну можно вырезать это урчание из фонограммы, вставить ему в рот дренажную трубку и...
ДОКТОР БЕРГЕР: Нет... Он не подходит. – Он смотрит на объекта с таким отвращением, как будто тот совершил непростительную бестактность, вроде поисков у себя мандавошек в гостиной у светской дамы.
СПЕЦИАЛИСТ (покорно и раздраженно): Приведите исцеленного педрилу.
Вводят исцеленного гомосексуалиста... Он идет сквозь незримые контуры раскаленного металла. Сев перед камерой, он по-деревенски неуклюже пытается принять удобную позу. Мышцы движутся на свои места, как автономные части разрезанного насекомого. Черты его лица затуманивает и размягчает полнейшая тупость: «Да, – он кивает и улыбается, – мы любим яблочный пирог, и мы любим друг друга. Это же проще простого». Он кивает и улыбается и кивает и улыбается и...
– Стоп, снято! – орет Специалист. Исцеленного гомосексуалиста, кивающего и улыбающегося, уводят.
– Дайте пленку на экран.
Консультант-искусствовед качает головой:
– Чего-то не хватает. Вернее сказать, не хватает здоровья.
БЕРГЕР (вскакивая): Абсурд! Это же олицетворение здоровья!..
КОНСУЛЬТАНТ-ИСКУССТВОВЕД (натянуто): Ну что ж, если вы можете просветить меня по этому вопросу, буду весьма рад послушать, доктор Бергер... Если вы с вашим блестящим умом способны сами осуществить эту программу, тогда не пойму, зачем вам вообще понадобился консультант-искусствовед. – Он уходит, подбоченясь и вполголоса напевая: «Я буду здесь, когда тебя не будет».
СПЕЦИАЛИСТ: Давайте сюда исцеленного писателя... Что у него? Буддизм?.. Ах, он разучился говорить. С этого и надо было начинать! – Он поворачивается к Бергеру. – Писатель разучился говорить... Сверхсвободен, так сказать. Конечно, можно наложить голос...
Бергер (резко): Нет, это никуда не годится... Пришлите кого-нибудь еще.
СПЕЦИАЛИСТ: Те двое были моими любимчиками. Я потратил на этих ребят сотню часов сверхурочно, за что до сих пор не получил компенсацию...
БЕРГЕР: Напишите заявление в трех экземплярах... Форма 6090.
СПЕЦИАЛИСТ: Вы что, будете учить меня писать заявления? Ладно, слушайте, Док, однажды вы кое-что сказали. «Считать гомосексуалиста здоровым – все равно что считать совершенно здоровым типа с неизлечимым циррозом». Помните?
БЕРГЕР: Ну конечно. Очень хорошо сказано, между прочим. – Он злобно ворчит. – Я же не строю из себя писателя. – Это слово он произносит с такой отталкивающей ненавистью, что Специалист в испуге отшатывается...
СПЕЦИАЛИСТ (в сторону): Не выношу его запаха. Воняет, как старые сгнившие культуры копий... Как пердеж растения-людоеда... Как «хм-хм» Шефера (пародирует профессорскую манеру держаться). – Змей подколодный... Я вот к чему, Док: как вы можете считать здоровым тело, если промыты его мозги?.. Или по-другому. Неужто объект может быть здоровым заочно, по доверенности?
БЕРГЕР (вскакивая): Здоровье у меня!.. Все здоровье! У меня здоровья на весь свет хватит, на весь ебаный свет!! Я всех вылечу!
Специалист неприязненно смотрит на него. Он разводит себе соду, пьет и рыгает, прикрыв рот рукой:
– Уже двадцать лет как я страдаю диспепсией.
Милейшая Лу, твоему папаше промыли мозги, и теперь он говорит: «Я строго за рыбу, я люблю-у-ууууу ее... Скажу по секрету, девочки, я пользуюсь Йокогамой Безотказного Мужика, а вы бы? Мужичок никогда не подводит. Вдобавок это более гигиенично и избавляет от всяких там ужасных контактов, после которых мужчину парализует ниже пояса. У женщин ядовитые выделения...»
– А я ему так прямо и говорю: « Доктор Бергер, даже не пытайтесь спихнуть мне своих занюханных дряхлых красоток с промытыми мозгами. Я самый старый педрила в Верхней Бабуиновой Жопе...»
Меняй резинки в грязной трипперной обираловке, где девицы-обманщицы награждают тебя Бациллой в пользу Заведения 666, в этих шлюхах трипперных ни на грош здоровья, они прогнили насквозь, до самого яблочного ножа – моего небезупречного петушка на яйцах. Кто подстрелил самца Малиновки?.. Малая птица падает к моему доверчивому «Уэбли», и на клюве воробья выступает капля крови...
«Лорд Джим» стал ярко-желтым в поблекшем скорбном свете утренней луны, подобном белому дыму на фоне синевы, а холодный весенний ветер полощет рубахи на известняковых утесах за рекой, Мэри, и рассвет разрывается надвое, как Диллинджер, убегающий от полиции в «Биограф». Запах неона и атрофированных гангстеров, а несостоявшийся преступник собирается с духом и вламывается в платный туалет, чтобы нанюхаться аммиака... «Дельце пустяковое, – говорит он. – Я проверну этого дельца, то есть это дельце».
ПАРТИЙНЫЙ ЛИДЕР (смешав еще одну порцию скотча): Следующий мятеж будет проще футбольного матча. Мы импортировали из Индокитая тысячу отборных призовых латахов... Нам нужен всего один лидер мятежа на всю команду.
Он окидывает взглядом собравшихся за столом.
ЗАМЕСТИТЕЛЬ: Но, шеф, может, попросту заставить их начать? Ведь дальше пойдет цепная реакция: они будут подражать друг другу.
По Рынку, шатаясь, идет Декламаторша: «Что делать латаху, когда он один?»
ПЛ: Это технический аспект. Нам придется проконсультироваться с Бенвеем. Лично я считаю, что кто-то должен контролировать ход всей операции.
– Даже не знаю, – сказал он, будучи не в том положении, чтобы гарантировать условленную встречу.
– Эмоции у них отсутствуют, – сказал доктор Бенвей, разрубая пациента на куски. – Одни рефлексы... Я настоятельно рекомендую развлекаться.
– Совершеннолетними у них считаются те, кто научился говорить.
– Да будут все твои неприятности мелкими, как сказал один растлитель малолетних другому.
– Право же, это что-то зловещее, мой дорогой: они начинают примерять твою одежду и возбуждают тебя, став твоими двойниками...
Обезумевший гомик пытается стащить с уходящего парня спортивную куртку из твида.
– Мой двухсотдолларовый кашемировый пиджак! – визгливо кричит он...
– Короче, крутит он роман с одним латахом, хочет хоть кого-нибудь полностью себе подчинить – совсем из ума выжил, старый хрыч... Латах перенимает все его обороты речи и манеры и, точно злобная кукла чревовещателя, просто-напросто высасывает из него все, что он собой представляет... «Ты научил меня всему, что умеешь... Мне нужен новый амиго». А несчастный хлюпик за себя постоять не может, себя-то и не осталось.
ДЖАНКИ: И вот мы здесь, в этом безлошадном городишке, строго под микстурой от кашля.
ПРОФЕССОР: Копрофилию... джентльмены... можно назвать... хм-хм... излишним пороком...
– Двадцать лет снимаюсь в эротических фильмах и ни разу не опустился до имитации оргазма.
– Никчемная наркоманская пизда никак не решит, что делать со своим не родившимся ребенком... Женщины – никчемные существа, малыш.
– Я имею в виду этот однообразный осмысленный секс... Отнесешь грязное белье в прачечную – и то больше радости...
– И в самый разгар страсти он говорит: «У тебя нет лишней распорки для обуви?»
– Она рассказала мне, как сорок арабов затащили ее в мечеть и изнасиловали – наверно, по очереди... Да, спихнуть их будет трудновато – ну ладно, я последний, Али. Право же, милые мои, ничего более противного я отродясь не слыхал. Незадолго до этого меня самого изнасиловала стая озверевших зануд.
У входа в «Саргассо», глумясь над гомиками и тараторя по-арабски, сидит группа озлобленных националистов... Величавой походкой приближаются Клем и Джоди, разодетые, как Капиталист на коммунистической фреске.
КЛЕМ: Мы приехали питаться вашей отсталостью.
ДЖОДИ: Говоря словами Бессмертного Барда, жиреть на этих маврах.
НАЦИОНАЛИСТ: Свиньи! Мразь! Собачьи дети! Разве вы не видите, что мой народ голодает?
КЛЕМ: Таким я его видеть и хочу.
Отравленный ненавистью, националист падает замертво. Торопливо подходит доктор Бенвей:
– Отойдите все подальше, не мешайте мне. – Он берет кровь на анализ. – Ну что ж, больше ничем помочь не могу. Уходя – уходи.
Фальшивая передвижная рождественская елка ярко горит на мусорных кучах отчего дома, где мальчики дрочат в школьной уборной – сколько юношеских спазмов на том старом дубовом сиденье, истертом гладко, как золото...
Спи долго в долине Красной реки, где опутаны паутиной темные окна и мальчишеские кости...
Двое педиков-негров визгливо орут друг на друга.
ПЕДИК 1: Заткнись, дешевая гранулемная манда... Недаром среди клиентов ты известна как Мерзкая Лу.
ДЕКЛАМАТОРША: А между ног-то у девочки кое-что аппетитное.
ПЕДИК 2: Мяу-мяу.
Он надевает леопардовую шкуру с железными когтями...
ПЕДИК 1: Ого! Светская дама!
Он с воплями бросается бежать по Рынку, и за ним гонится хрюкающий, рычащий трансвестит...
Клем ставит подножку инвалиду, страдающему спастикой, и отбирает у него костыли... Он разыгрывает отвратительную пародию, подергиваясь и пуская слюни...
В отдалении шум мятежа – тысяча истеричных выходцев из Померании.
Жалюзи магазинов падают со стуком, как гильотины. Стаканы с напитками и подносы повисли в воздухе, а покупатели оказались внутри благодаря всасывающей силе паники.
ХОР ПЕДИКОВ: Изнасилуют всех нас. Я знаю это, знаю.
Они вбегают в аптеку и покупают ящик хорошей смазки.
ПАРТИЙНЫЙ ЛИДЕР (театрально вытянув руку): Глас народа!
Став жертвой вымогательства со стороны командующего кармой, принимается пощипывать низкую травку Денежный Кукловод Пирсон; потом он прячется на пустыре с подвязочными змеями, где его находит по запаху постижимый пес...
Рынок опустел, не считая старого пьянчуги неопределенной национальности, засунувшего голову в писсуар и потерявшего сознание. Мятежники с визгом и криками «смерть французам!» врываются на Рынок и разрывают пьянчугу в клочья.
САЛЬВАДОР ХАСАН (извиваясь у замочной скважины): Только посмотрите на эти лица, единое прелестное протоплазменное существо, все в точности на одно лицо!
Он отплясывает Ликвифракционистскую джигу.
Хнычущий гомик падает на пол, испытывая оргазм:
– О боже, как это возбуждает! Будто миллион жарких трепещущих хуев.
БЕНВЕЙ: Хорошо бы сделать этим ребятам анализ крови.
Зловеще неприметный человек – седая борода, серое лицо и поношенная коричневая джеллаба – поет, не разжимая губ, с легким акцентом неведомого происхождения:
«О, куклы, большие красивые куклы».
Рынок занимают выдвинувшиеся со всех прилегающих улиц отряды носатых, тонкогубых полицейских с холодными серыми глазами. Хладнокровно, с методичной жестокостью они избивают мятежников ногами и дубинками.
Мятежников уже увезли на грузовиках. Жалюзи поднимаются, и граждане Интерзоны выходят на скользкую от крови площадь, усеянную зубами и сандалиями.
Матросский сундучок мертвеца находится в Посольстве, и вице-консул сообщает матери дурные вести.
Нет больше... Утра... Рассвета... n'existe plus... Знал бы, сказал бы с радостью. Любой из двух путей ведет в злополучное Восточное Крыло... Он ушел в невидимую дверь... Не здесь... Можете искать где угодно... Бесполезно... No Bueno... Сам еле выкручиваюсь... Плиходи пятниса.
(Примечание: Бывалые старые шмекеры с лицами, обветренными во времена серых джанковых бурь, наверняка помнят... В двадцатых годах многочисленные здешние барыги-китайцы сочли Запад настолько ненадежным, нечестным и безнравственным, что решили завязать, и когда западный джанки приходил за дозой, они говорили:
«Моя нет... Плиходи пятниса...»)