IV
Мария Каппель родилась в 1816 году.
И вот удивительная загадка природы - в благоухающем свежестью, красотой и молодостью розарии появился изъян: Мария Каппель не была хорошенькой.
Позже мы нарисуем ее портрет и постараемся обрисовать характер. А пока послушаем, что говорит о себе она сама:
"Первое дитя -радость и гордость родителей, дедушек и бабушек- должно должно быть хорошеньким ангелочком. Но увы! Моя некрасивость заставила прозреть даже слепую материнскую любовь. Самые очаровательные чепчики и кокетливые платьица не могли помочь мне похорошеть. Добрые друзья, которым меня показывали, желая разделить обожание моей семьи, находившей в моей желтизне благородство слоновой кости и в худобе утонченность, вынуждены были жертвовать истиной во время любезности".
Я не видел Марии Каппель во младенчестве и не могу судить, хороша она была или нет, мы познакомились с ней, когда ей исполнилось три года.
Случилось это в 1819 году, я приехал на праздник в живописную деревеньку Корси - теперь в тех местах проложили железную дорогу, и она тянется вдоль прудов. Мне было тогда семнадцать. Из-за бог знает какой размолвки с очаровательной девушкой по имени Аглая, чьи блестящие глаза подтверждали, что имя ей дано по справедливости, я жаждал одиночества. Но, по образному выражению А. де Мюссе, одиночество в семнадцать лет не рядится в траур. Яркое солнце освещало мое зелёное одиночество. Я брёл по тропинке между живой изгородью из цветущего боярышника и лужком, радующим глаз маргаритками и лютиками, которые, как видно, и хотели бы, да не могли расселитья на песке дорожки. Белые кисти боярышника овевали меня чудесным ароматом, по его веткам с шипами и большими темно-зелеными листьями прыгали, щебеча, славки и осыпали на землю белые лепестки. День светился втройне- лучилост солнце, лучилась весна, лучилась молодость.
Дорога резко свернула, и я оказался лицом к лицу с людьми, идущими мне навстречу. Как я, они наслаждались благоуханным молодящим сиянием дня.
Женщина, девочка, молодой человек. Женщину я узнал сразу, мы с ней когда-то оченьдружили. Девочка, без сомнения, была ее дочь. Молодого человека я не знал вовсе. Я приблизился к ним - они ведь и без того шли мне навстречу- но с немалым замешательством, естественным для молодого человека, встретившего подружку, вместе с которой рос, которую называл по-братски на "ты", но которая с тех пор повзрослела, стала женой и матерью. Я не видел баронессу Каппель с тех, уже давних, времён, когда звал ее попросту Каролиной. Здороваясь, я с улыбкой поклонился ей, она остановилась и заговорила:
-Господи! Неужели вы, Александр? Как давно мы не виделись и как я рада вновь вас увидеть! Вы стали таким великаном, что я уже не решусь обращаться к вам на "ты".
-Очень жаль, - отвечал я ей,- значит, вы и мне приказывает говорить вам на "вы". Но у меня есть одно утешение: вы по-прежнему называете меня "Александр", а значит, и я буду называть вас по старинке Коралиной, а не баронессой Каппель. А за руку вы держите, я пологаю, вашу дочьку Марию?
-Да. Только не говорите мне: "Ах, какая хорошенькая!" Вы огорчительно меня.
Я посмотрел на девочку. Похоже, она все монимала- закусила губу, прочесала одной ножкой другую и проглядела на меня исподлобья смоляными глазами так, что я подумал: она куда старше своих лет.
Одета она была восхитительно.
- Мария, а вы не хотите меня поцеловать?- спросил я.
-Нет,-отвечала она,- целуются только красивые дети.
-Тогда позвольте, я вас поцелую, Мария, если не за красоту, так за ум.
Я взял ее на руки. Да, красивой ее не назовешь, но я ещё никогда не видел такого выразительного лица четырехлетнего ребенка. Она была темноволосой худышкой и небольшими огненными глазами.
-Что касается меня, Мария, - сказал я , целуя ее,- я нахожу вас очаровательной, и если через двенадцать или четырнадцать лет вы захотите стать моей женой, то вспомните, что я был первым, кто попросил вашей руки.
- Вы слишком взрослый, чтобы на мне жениться.
-Нимало. Мне семнадцать, вам четыре.
-Три с половиной.
-Пусть три с половиной. У нас всего тринадцать лет разницы, и потом, вы вольны мне отказать, но я все-таки повторю свое предложение.
-Пойдем, мама, она надо мной смеётся.
-Погоди, дочка, я познакомлю Александра с твоим другом Адольфом. А Александр если и не станет в один прекрасный день твоим мужем, то твоим другом останется непременно, за это я готова поручиться.
Я поклонился молодому человеку, Каролина опиралась на его руку.
-Виконт Адольф де Лёвен,- представила она. Затем сообщила Адольфу:- Александр Дюма, сын генерала Дюма и подопечный моего отца. Он почти нам ровесник.
-Три года тому назад, Каролина, вы считали меня просто ролственником, -заметил я.
Молодой человек в свой черед поклонился.
-Вы очень скоро встретитесь снова,- продолжала Каролина, - он освободится от меня и тоже отправится на праздник, там вы и познакомитесь поближе.
-Госпожа баронесса, - учтиво обратился к ней виконт, - вы назначаете непременно дорогую цену за дружбу с этим господином.
-Удивительно, как мальчики быстро растут, - с улыбкой покачала головой баронесса, - настолько быстро, что я, того и гляди, стану старухой.
Я стал расспрашивать об Эрмине-, Луизе. Эрмина Лида в Берлине, Луиза в Париже. Сама Каролина жила в Мезьере. Увы! И сестры теперь отдалились от нее, точно также, как я.
Но в будущем году очаровательные птички должны были подняться в воздух и со всех концов света снова слетаться в свое гнездо- они собрались приехать на праздник в Вилье-Корте. Баронесса Каппель пригласила и меня приехать на будущий год в Вилье-Элон, уверив, что в семейном гнезде найдется местечко и для меня. Мы простились. Встреча с каролиной, беседа с ней отвлекли меня от размолвки с возлюбленной. Я ещё погулял немного и вернулся на лужок по деревьями, где танцевали.
Там я вновь увидел Адольфа - без баронессы он чувствовал себя одиноким. Я заметил его в тот миг, в какой он заметил меня, и мы разом двинулись навстречу друг другу. Я забыл набросать портрет Адольфа, который стал мне другом тогда, в 1819 году, и остался им по сей день.
Тогда он был высоким сухощавым брюнетом, стриженым "под ёжик" , с выразительными глазами, тонким, резко очерченным носом и великолепными белоснежными зубами. Он отличался аристократической небрежностью манер, а одет был по моде немецких студентов: серый сюртук, светло-синие панталоны, клеенчатая каскетка и верблюжий жилет.
Остановившись возле меня, он убрал в карман блокнот и карандаш.
-Неужели вы пришли сюда чтобы делать зарисовки?- спросил я.
-Нет, я пишу стихи,- ответил он.
Я взглянул на него с изумлением , мне никогда не приходила в голову мысль попробовать писать стихи.
-Стихи?- повторил я. -Так, значит, вы пишете стихи?
-Да, пишу иногда.
-И кому вы из посвящаете?
-Луизе.
-Луизе Коллар?
-Да.
-Но она ведь замужем.
-Что с того? Элеонора, муза Парни, была замужем. Лодойска, вдохновлявшая Луве, была замужней дамой. Я увидел Луизу и влюбился в нее.
-Вы снова увидитесь с ней в Париже?
-Очень не скоро. Мы не имеем права ехать в Париж.
-Кто же лишил вас этого права?
-Людвик XVIII
-А от куда вы приехали?
-Из Брюсселя.
-Так вы живёте в Брюсселе?
-Да, вот уже три года. Отец и я сотрудничали там в "Нэн жон", однако нас вынудили его покинуть.
-Жунал отказался вас публиковать?
-Нет, нас вынудили покинуть Брюссель.
-Кто же это сделал?
-Вильгельм.
-Кто такой Вильгельм?
- Король Голландии.
Виконт де Лёвен, сын графа Риббинга, мгновенно вырос в моих глазах: он не только оказался поэтом, не только дерзнул влюбиться в замужнюю Луизу, тогда как я был влюблен всего-навсего в гризетку, он ещё имел небывалый вес во внешнем мире, Коль скоро сам король Вильгельм занимался им и его отцом и был обеспокоен до такой степени, что выдворил обоих за пределы своей страны.
-И теперь вы живёте в Вилье-Элоне?- задал я вопрос.
-Да, господин Коллар- старинный друг моего отца.
-И сколько времени вы здесь проживете?
-Ровно столько, сколько Бурбоны позволят нам прожить во Францию.
-У вас какие-то сложности с Бурбонами?
-У нас сложности со всеми королями.
Последняя фраза, брошенная с величественной небрежностью, покорила меня окончательно.
В самом деле, граф де Риббинг, как мы уже говорили, спокойно прожил фо Франции все время царствования Бонапарта, а в 1815 году полиция Бурбонов, припомнив ему судебный процесс в Швеции, вынудила его покинуть Францию и искать себе прибежища в Брюсселе, где кроме него хватало изгнанников, которые объединились и под руководством Антуана Арно, автора романа "Марий в Минтурнах", основали журнал "Нэн жон" ("Жёлтый карлик"). Однако случилось так, что за табльдотом какой-то офицер заговорил о Ватерлоо и французах в тоне, который пришелся не по душе графу де Риббингу. Граф, горачая голова, хоть и стал на двадцать лет старше после дуэли с д'Эссеном, подошёл к офицеру, отвесил ему пару оплеух и молча уселся на свое место.
Встречу назначили на следующее утро на девять часов утра у дома г-на же Риббинга остановилась карета, жандармы подняли с постели его и сына, посадили в картету и сказали кучеру: "По дороге на Маэстрихт". Лошади припустили в галоп.
Прусские власти уладили дуэль, отправив графа де Риббинга с сыном в крепость. К счастью, подъезжая к крепости, те повстречали принца Оранского, того самого, кто так отважно сражался при Ватерлоо.
Он осведомился, что это за карета, почему ее сопровождают конные жандармы и какие преступники находятся в ней? Граф де Риббинга знал принца лично, он выглянул из окна кареты и пожаловался на произвол, жертвой которого стал.
-А где вы жили до того, как приехать в Бельгию, граф?- спросил принц.
-Во Франции, ваше высочество.
Принц обратился к жандармам:
-Отвезите этих гостей к французской границе, а там они свободны ехать куда пожелают.
-К какой именно границе вы желаете быть доставлены?- задал вопрос жандарм.
-К той, к какой пожелаете доставить вы, -ответил граф де Риббинг с присущим ему философским безразличием.
Жандармы повернули карету обратно, пересекли Брюссель, сопроводили узников до ближайшей границы, приказали кучеру остановиться, простились и приготовились возвращаться обратно.
-Ищзвините, господа, но, прежде чем расстаться, будьте так любезны сказать, на какой дороге мы находимся?- осведомился граф.
-На дороге, ведущей к Мобеж.
- Спасибо.
Жандармы удалились рысью.
Держа в руках шапку, кучер подошёл к седокам.
-Что приказали те господа?- спросил он.
-Доставить нас в Мобеж. А там будет видно.
-Где вас оставить в Мобеже?
-На почтовой станции.
Кучер сел на облучок и тронул подводят. Часа через два он доставил своих седоков в гостиницу при почтовой станции. Друзья наши отправились в путь на голодный желудок и странствовали часов с семи утра, так что нет ничего удивительного, если они успели проголодаться. Они заказали себе обильный завтрак и принялись изучать карту в почтовой книге, соображая, куда им направиться дольше. Из мобежа вели две дороги: одна в Лан, другая в Ла Фер.
-А почему бы нам, ей-богу, не двинуться в Ла
Фер? - заговорил граф, обращаясь к сыну. Там
у меня есть друг, он комендант крепости. Я попро-
шу у него пристанища. Если он отважный человек,
то поселит нас у себя. Если трусливый Откроет
дверь в камеру. Быть узником в Ла Фере лучше,
чем еще где-нибудь.
Лошадей перепрягли, и, когда кучер осведомил-
ся, куда Господ везти, граф без малейших колебаний ответил:
- В Ла Фер.
Станционный смотритель не поинтересовался,
есть ли у путешественников паспорта, кучер поехал
по дороге вправо, и на следующее утро они уже
были в Ла Фере.
Граф де Риббинг не скрыл от своего друга, что
он беглец и изгнанник, тот пожал ему руку и поселил у себя. Граф прожил у него чуть ли не месяц.
Однако, понимая, какой опасности он подвергает отважного коменданта, граф решил отправиться
дальше, вспомнив о своем друге Колларе, которому когда-то продал Вилье-Элон. Он простился с
комендантом и в одно прекрасное утро появился в
Вилье-Элоне, где его приняли с распростертыми
объятиями. Там он прожил год, затем снял себе дом
в Вилье-Котре и прожил в нем еще три года.
Потом он отправился в Париж и там остался до
конца своих дней.
Полиции ни разу не пришло в голову спросить,
кто он такой и откуда приехал.
Изгнание из Брюсселя подарило графу чудесную почтовую карету, король Пруссии не потребовал ее обратно.
В своих мемуарах я описал влияние, какое ви-
конт Адольф де Лёвен, сын графа де Риббинга, оказал на мою жизнь.
Однако вернемся к Марии Каппель.