29 глава от имени Нино
«Мужчина никогда не стоит так высоко, как тогда, когда опускается на колени, чтобы помочь своему ребенку»
Я никогда не отдавал предпочтение конкретному времени суток. Каждое утро я просыпался рядом со своей женой. Каждый вечер я ложился спать в одну постель рядом со своей женой — женщиной, которая однажды сделала меня другим человеком. Я не использую слово «счастье», потому что оно слишком размытое для этого. Факт в том, что её присутствие отменяло пустоту, в которой я жил до неё. Я не умел чувствовать, пока не встретил её. Теперь умею, но мои чувства всегда были направлены только к ней, к нашим детям, к нашей семье. Всё остальное было логикой и фактами, и я не спешил менять положение вещей.
Розали унаследовала мою логику и сердце моей жены. Это было опасное сочетание. Но она не была столь безоговорочно добросердечна и порядочна, как Киара. В отличие от своей матери, Розали не только принимала нашу жизнь и наш бизнес, она стремилась стать его частью — хакером Камморы. Возможно, именно потому, что в ней я видел слишком много от Киары, мне было так трудно смириться с этим. Мне хотелось защитить сразу обеих — жену и дочь — от крови и зла, с которыми я имел дело почти ежедневно.
Когда Розали рассказала мне о Рио Мартинезе, я бы очень хотел проанализировать его, как любую цель: деньги, связи, адрес, номер машины. Но эти мысли затмевало странное чувство, которое заставляло сердце в груди сжиматься. Осознание, что Розали могла бы поступить так же, но для неё он оказался больше, чем объект наблюдения. Для неё он оказался выбором. Выбором прятаться от семьи, скрываться, лгать, рассказать мне правду только спустя пару месяцев.
Я вышел на террасу, чтобы упорядочить мысли. Вечерний воздух был свеж. Сад показывал простые, чёткие линии, в которых нуждался мой перегруженный мозг. С линиями было всё понятно. С людьми намного сложнее.
Шаги Римо позади себя я узнал сразу. Старший брат всегда входил уверенно, абсолютно не беспокоясь, если кто-то желал остаться наедине с собой. Он остановился возле меня, молча несколько минут.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, — заверил меня он. — Я чувствовал то же самое, когда узнал о Грете и Амо.
Наши эмоции с Римо всегда отличались. Но возможно впервые он был прав.
— Я думал, что не повторю твоих ошибок.
Повторение чужих ошибок в бизнесе могло означать смерть. По моему телу проходили мурашки при мысли, что такие же последствия могли ждать нас и в семье, если бы что-то пошло не так.
Я весь день пытался разобрать эту ситуацию, как задачу. Дано: мужчина из банды, должник Камморы, который не достойный упоминания возле моей дочери. Который мог нести за собой риск и разрушение. Так же дано: моя дочь, умная, с чувством собственной ценности, уверенностью в себе, но абсолютным отсутствием опыта в общении с людьми за пределами семьи. В итоге дано: связь, которой не должно было существовать.
Я думал о Розали, как о ребёнке, который впервые сделал шаг и упал. Она пришла ко мне с этим грузом, но я не мог сбросить его за неё. Я мог лишь найти того, кто прикоснулся к моей дочери и стереть его с уравнения. Но правда была в том, что Розали давно не была маленьким ребёнком. Она была взрослой девушкой. Взрослой девушкой, суждениям которой я предпочитал доверять, как своим собственным. И всё же даже я ошибался. А значит, могла ошибиться и она.
Дверь террасы снова открылась, прерывая ход моих мыслей. Алессио и Массимо вошли одновременно, но возможно они были единственными, кто могли пролить свет на всё происходящее.
— Не знаю, что я больше хочу узнать: почему вы не сказали мне, почему не убили Рио или почему отпустили его, — произнёс я ровно, будто мы обсуждали такое каждый день.
— Если бы мы решили сказать тебе, то потеряли бы время. Ублюдок сам пришёл, — Алессио пожал плечами, будто ответ лежал на поверхности.
— Сам пришёл? — я повернулся к сыновьям, приподняв брови.
Даже Римо рядом со мной едва заметно напрягся. Мы знали сотни должников и каждый раз история была одинаковой: бегство, прятки, угрозы через семью. Но чтобы кто-то сам пришел — такого никогда не было.
— Он знал, что его в любом случае найдут, — отрезал старший, явно раздражённый нашей реакцией. — Не вижу ничего удивительного.
— А ты что хочешь сказать в своё оправдание? — я перевёл взгляд на Массимо. Лицо сына оставалось спокойным, но я слишком хорошо знал его: за этой маской всегда что-то пряталось.
Массимо на секунду посмотрел между мной и Алессио, будто решался какую часть правды рассказать. Я не понимал, почему дети думали, что должны были что-то скрывать от нас. В нашей семье рано или поздно истина всегда выходит наружу.
— Он не признавался в том, что подступил к Розали специально. Вообще, он не признавался ни в какой информации, которую мы пытались выбить из него.
— Не признавался? — бездумно повторил я, прокручивая эти слова в голове.
Я знал, что именно я научил Алессио и Массимо работать. И никто и никогда не выдерживал их допросов. Ни один человек. Я передал им собственные методы, и они превзошли меня.
Значит, если Массимо говорит «он не признавался» — это не просто случайная формулировка. Это факт, добытый под давлением, которое обычно ломало куда более крепких людей. Я знал, что они умели выбивать признания даже из тех, кто был готов умереть и унести их с собой в могилу. Если Рио не признавался... Это не делало его невиновным. Но это ставило вопрос иначе: действительно ли ему было нечего скрывать или он умел прятать правду слишком хорошо. Последнюю категорию людей я ещё не встречал. Я смотрел на Массимо и видел, что наши мысли сейчас были схожи. Я видел, как его логика, небольшие познания в области любви спорили с потребностью защитить сестру.
— Вы хотите сказать...?
— Не знаю, — выпалил Массимо быстрее, чем я успел закончить. Будто какие-то предположения о том, что Рио мог никогда и не желать зла Розали были не приемлимые для него. — Но факт остаётся фактом. Он обманул Розали. И он приблизился к ней, прекрасно зная, что девушка Фальконе не должна быть в его доступе.
— Конечно, не должна, — раздражённо фыркнул Алессио. — Меня злит одна мысль, что он прикоснулся к ней своими грязными руками.
Как отец, я предпочитал не думать в таком направлении. Хотя я услышал, как зубы Римо возле меня заскрипели.
— Как вы вообще об этом узнали?
— Мне сказала Карлотта, — пожал плечами Массимо.
Карлотта, Киара, почти был уверен, что Аврора так же была в этом замешана. Я помнил историю о машине пару месяцев назад, которую подтвердила блондинка, цветы, которые стояли в прихожей и они оба уверяли меня, что не имеют понятия от кого они пришли. Казалось, будто все в этом доме знали о моей дочери то, что должен был знать я.
Родительское сердце предательски сжалось, потому что я никогда не хотел быть последним, кто узнаёт правду в собственном доме.
— А я узнал ещё раньше, — Алессио скривился, будто этот факт всё равно не радовал его. — Когда увидел, как она утром пробирается в дом в далеко не домашней одежде.
— Хочешь сказать она ночевала не дома? — спокойно протянул я, что отличалось от непривычного хаоса в моей голове. Хотя с появлением Киары в моей жизни, я уже давно должен был привыкнуть к нему.
— Очевидно.
Я решил, что не стану уточнять знает ли он точно где они были и чем занимались. Как я уже сказал, как отец я предпочитал не допускать в сознание такие картины. В первый момент я мог допустить самое худшее, самое страшное — что её могли заставить, что её решение могло быть несвободным. Но Розали уже сказала сама: Рио ни к чему её не принуждал. Она пошла к нему добровольно, что одновременно утешало и беспокоило меня, ведь она пошла добровольно к мужчине, который мог представлять угрозу её жизни.
— Куда ты его отвёз? — поинтересовался я у Массимо, не желая, чтобы мои мысли слишком долго блуждали вокруг дочери, которая ночевала с мужчиной.
— На границу с Мексикой.
— Думаешь, он попытается ещё вернуться? — кинул предположение я из-за его напряженного голоса.
— Мне показалось, что он был готов отступить от Розали, — пожал плечами Массимо. — Но он был слишком избит, чтобы отдавать себе отчёт в том, что он делал. К тому же не забываем, что он терпел пытки, утверждая, что готов на всё ради Розали.
Я покачал головой с громким вздохом.
— Не смотрите на меня, — вспылил Алессио, не выдерживая. — Розали заслуживает намного лучшего. Если вы хотите меня убедить, что он действительно ёе любит, то прийти к нам недостаточно. Особенно когда знаешь о том, что уже спасал задницу Невио и что тебя всё равно будут искать. Мало кто способен любить в нашем мире и в такие совпадения я верю меньше всего. Но если он вернется к ней и будет бороться за неё, даже когда знает, что мы не будем больше его искать — возможно, я поверю. И то, это не значит, что Розали должна прощать его лживую задницу.
Он развернулся и зашагал прочь.
Я смотрел ему вслед. В его словах было слишком много эмоций, и всё же он был прав. Он говорил как брат, который не доверял чужаку и видел угрозу. Алессио боялся не самого Рио, а того, что сердце Розали начинало открываться внешнему миру. Мы могли контролировать весь Запад, убить любого, кто перешёл нам дорогу, кто причинил боль нашим близким. Но мы не имели никаких полномочий, чтобы спасти чьё-то сердце.
Любое чувство делало человека уязвимым. Я знал это лучше других: когда-то я сам позволил себе полюбить Киару и с тех пор жил с осознанием, что мою слабость можно использовать против меня. Но я был взрослым мужчиной и научился сочетать расчёт с тем, что испытывал, пока Розали только начинала свой путь. Я не знал, умела ли она держать чувства в узде. Умела ли разделять, где эмоция, а где факт. И поэтому любое её решение могло стать катастрофой.
Я перевёл взгляд на Массимо. Он стоял спокойно, но я видел, что он сам запутался в том, что было правдой, а что обманом. Просто выражал это намного более экологично, чем Алессио.
Алессио мог умереть свой пыл, и даже отличался большим самоконтролем, чем например, его кузен Невио. Но в последнее время он словно утратил желание контролировать себя. С того момента, как он узнал, что не наш родной сын, внутри него будто что-то сломалось. Я наблюдал, как он балансирует между тем, чтобы доказать нам всем свою преданность и тем, чтобы разрушить самого себя. Он всегда надавливал на границы, всегда шёл на шаг дальше, чем требовалось. Но в последнее время это стало походить не на стремление к силе, а на способ испытать собственную жизнь на прочность. И я не был уверен, что это было только семейное дело.
— Расскажи мне всё, что тебе известно, — потребовал у своего младшего сына я, понимая, что нуждался в каждой детали до того, как потребую их у Розали.
— Я знаю только то, что рассказала Карлотта и то, что утверждал сам Рио, пока Алессио его пытал и пытался выбить разные признания о его мотивах и встречах с Розали.
Рио.
Семья всегда была для меня системой замкнутых уравнений. Но теперь в эту систему вмешалась неизвестная величина. Мужчина, которого я не мог исключить, пока не пойму — ошибка он или новое уравнение, меняющее всё.
— Говори, — всё равно спокойно потребовал я.
***
Я вышел с террасы, продолжая прокручивать всю ту новую информацию, что получил.
Коридор был пуст, только приглушённый свет лампы освещал его. Когда-то всё наше крыло было усыпано игрушками настолько, что нельзя было пройтись, не наступив на что-то. А теперь он был чист, даже пуст. Впервые я не был уверен, что рад тому, как быстро выросли наши дети. Я прошел в спальню, тихо скрипнув дверью, сразу ощущая напряжение в комнате. Если раньше мне нужно было положить руку на запястье своей жены, чтобы узнать её настроение, то с годами я научился чувствовать его уже с порога.
Киара лежала на кровати, опершись на локоть, глаза слегка приоткрыты, но взгляд устремлён прямо на меня, будто она ждала, когда я приду. Свет лампы скользил по её каштановым волосам, лицу, освещая лёгкую усталость и тревогу. Я понял сразу, что теперь она знала всё. Всю историю до конца. Не только ту безопасную правду, которую для неё так же тщательно выбирала наша дочь. Я понял это по выражению лица Киары, когда Розали рассказывала мне о Рио. По тому, как Киара ощущала напряжение, взгляды Римо и Невио, которые вообще не должны были знать ничего о связи Розали с мужчиной из банды. Киара осознала, что было ещё что-то о чем она не знала и теперь наша дочь точно рассказала ей всё.
Её глаза были опухшие и красные от слёз. В своей жизни я старался сделать всё, чтобы никогда не допускать такой картины, только если это не были слёзы счастья.
Всё было тихо, но тишина была тяжелой. Я сделал шаг ближе, слыша собственное сердце, которое билось ровно, но чуть быстрее, чем обычно.
— Тебе стоит поспать, Киара, — ровным голосом, но выражая заботу, сказал ей я. — Сегодня был длинный день.
Я потянулся за футболку, обнажая своё тело, оставаясь в одних боксерах. Я присел на край кровати, спиной к ней, почему-то не решаясь выключить свет и лечь спать. Я услышал лёгкое движение позади себя и ощутил теплое прикосновение, когда Киара подползла и обняла меня со спины. Её руки осторожно обвили мою талию. Извиняясь или ища поддержку — я не знал. Моя рука мягко накрыла её, пытаясь хоть частично забрать её тревогу себе. Но я не мог, никогда не мог забрать её материнскую тревогу ни по одному из наших детей, как бы не пытался.
— Она рассказала мне всё, что произошло, — прошептала она мне в плечо, подтверждая мою догадку. — Я не могу представить ту боль, которую она сейчас переживает. Я так боюсь, что она возненавидит своих братьев. Хотела бы я всё сейчас забрать себе. Чтобы она не чувствовала себя такой одинокой, брошенной и обманутой.
Каждое её слово отдавалось ударом в моё гребанное сердце.
— Поэтому она и не хотела тебе рассказывать историю до конца, — ровно ответил я. — Потому что она не хотела, чтобы ты тоже несла её боль. Она решила нести её сама.
Киара крепче прижалась ко мне, будто искала в моём теле ту прочность, которой не хватало её сердцу.
— Но она ещё ребёнок, Нино... — её голос сорвался на шёпот, а я сглотнул, крепче сжимая её ладони. Будто в прочности нуждался я.
— Она уже не ребёнок, Киара. Она наша дочь, но не ребёнок. Я бы тоже не хотел, чтобы она переживала это. Но прошу, не убивайся. Тебе нужно поспать.
Я почувствовал, как её руки слегка дрогнули, будто мои слова чуть ослабили тот груз, что она сама взвалила на себя. Но её сердце не умело отпускать — в этом была её сила и её слабость.
— Ты можешь говорить «не убивайся», — прошептала она, прижимаясь щекой к моей спине. — Но разве можно спокойно смотреть, как страдает твой ребёнок?
Я закрыл глаза, вдыхая её запах клубничного геля для душа. Для меня боль всегда была чем-то конкретным, а не абстрактным. Её можно было вычесть, уничтожить, отомстить за неё. Но для Киары боль была чем-то, что она впитывала в себя, разделяла с каждым, кого любила.
— Я боюсь за неё, Нино, — повторила она тише. — Боюсь, что она потеряла что-то стоящее в своей жизни.
Я сжал её пальцы в своей ладони и заговорил ровно, так же, как всегда, когда мои слова должны были стать её якорем.
— Если он действительно достоин её, то он вернётся к ней, — уверенно заявил я. — Не представляю, чтобы что-то когда-то смогло остановить меня.
— Но вы разные, Нино. Ты — консильери Камморы. И ты отец Розали. А Рио — обычный парень.
— Он — член банды, Киара, — отрицательно покачал головой я. — Он — кто-угодно, но не обычный парень.
Я видел её глаза, пытающиеся найти противоречие в этих словах. Её тревога была естественной, но я знал: в нашем мире понятие «обычный» не существует. Всё измеряется силой, последствиями и способностью держать удар. Самое странное было то, что Рио, казалось, выдержал последнее.
— Ты действительно думаешь, что он воспользовался бы Розали? — призрачно, глядя перед собой спросила она.
Я замолчал на мгновение. Мысль была неприятной, но я должен был её проверить. Я оценивал его не по эмоциям, а по действиям. Только поступки могли доказать, были ли этот мужчина достойным для моей дочери.
— Мир слишком жесток, чтобы доверять только гипотезам, — наконец сказал я после минутного молчания. — Я смотрю на факты. Он познакомился с Розали примерно в тот период, когда начал отрабатывать долг перед Камморой.
Это одно из немногих в чё, по крайней мере признался Рио. Киара чуть приподнялась, в её голосе прозвучал непривычный для неё вызов.
— Тогда что бы он ей сделал? — кинула она. — Он мог похитить, убить в любой момент... но не стал. Какая тогда была его цель?
Я провёл рукой по лицу, задерживаясь пальцами у переносицы, будто хотел выдавить из себя всё сомнение.
— Я знаю, что он мог, но не сделал, — признался я. — Но я так же не могу залезть к нему в голову. Одно чувство мести, разбитого сердца — как он сломал что-то, что нам всем дорого могло быть вполне для него достаточно.
— Но он ведь не ломал её, — она смотрела на меня так, будто не хотела, чтобы я снова уходил в тот мир логики и фактов, где чувства были либо оружием, либо уязвимостью.
Я долго смотрел на неё в ответ.
— Ещё нет, наверное, — произнёс я тихо. — Если не считать его ложь.
Слова застряли в моём горле.
Я чувствовал себя судьёй, который оценивал ситуацию исходя из логики и фактов. И я никогда этого не стыдился, но всё же, когда речь шла о Розали — я хотел бы ошибаться. Хотел бы, чтобы человек, который вошёл в её жизнь и которому она смогла доверится — позволил ей влюбиться в него не из-за выгоды, долга или мести. Но моя логика всегда опережала сердце и редко меня подводила. Правда, только в делах бизнеса.
— Я знакомилась с ним, — вдруг сказала Киара.
Я повернулся к ней через плечо, потому что она слишком сильно держала меня за талию, из-за чего было понятно, что она не собиралась меня отпускать. На секунду я не понял и подумал, не ослышался ли я.
— Ты знакомилась?
Она кивнула и снова спрятала глаза в моей спине, будто боялась сталкиваться со мной взглядом.
— По видеосвязи.
Эти слова ударили ещё сильнее, чем факт того, что она просто знала о присутствии Рио в жизни Розали. Я не терпел чужих мужчин в окружении своей жены. Но теперь я знал, что он уже попал не только в пространство нашей семьи, но и в круг её доверия. По-другому она не стала бы поощрять эти отношения дальше. Но теперь это вызывало у меня все больше вопросов к самому Рио.
Какого чёрта он не побоялся познакомиться с мамой Розали?
— Почему ты мне ничего не сказала? — мой голос был слишком низким, чтобы оценить была ли это боль или злость.
— Потому что Розали просила.
Розали просила.
Киара бы никогда не отказала ей. Она клялась быть Фальконе, быть моей не только на бумажке, а и в жизни. Но она бы никогда не поставила эту клятву выше наших детей. Помимо этого я был отцом, от которого просили скрывать правду.
— И что он говорил тебе? — спросил я, заставляя себя вернуть твёрдость голосу.
— Что готов на всё ради неё: обеспечивать ей безопасность, уровень жизни. Но я видела, как они смотрели друг на друга, Нино. Возможно, я не профессиональный мафиози, который ломает людей одним взглядом, но этот взгляд я узнаю из тысячи. Их чувства друг к другу сильны.
— Я не склонен доверять красивым словам или взглядам. Мне нужны от него поступки. Обмануть нашу дочь было плохим поступком. Связываться с ней тайно, будто она всего лишь интрижка, не позволять ей рассказать об отношениях семье — очень плохие поступки. Если он вернётся, когда уже знает, что его может ждать здесь и что он в безопасности, когда далеко — возможно, я поверю ему.
— Хорошо, — медленно протянула Киара. — Но не забывайте, что мы нужны Розали. Ей больно и больно из-за людей, которых она любила больше всего на свете. И я говорю не только про Рио.
Я знал, что Киара не злилась на Алессио и Массимо. Она больше злилась на систему, в которой мы их воспитали.
На холодную логику, которую я привил им с детства, на жестокость, которую они приняли вместе со своей татуировкой Камморы. Для неё они ещё остались нашими мальчиками, которые слишком рано научились смотреть на мир сквозь призму недоверия и крики жертв. Иногда она видела их не как палачей, а как сыновей, которых мы не смогли уберечь от тьмы. Я не считал, что Массимо и Алессио были абсолютно неправы, но конечно же, предпочёл бы вложить больше здравого ума в их действия. Но теперь и Розали была в этой тьме, и с этим ей было ещё труднее смириться.
***
Два дня Розали почти не выходила из своей комнаты. Киара приносила ей еду, но тарелки возвращались лишь на половину пустыми. Со счетов списывались деньги на новые онлайн-книги о фотографиях и технике — то к чему она никогда не могла остаться равнодушной. Но в этот раз у меня было чёткое ощущение, что она пыталась отвлечься, погрузиться в виртуальный мир и забыть о реальности.
Розали всегда была более тиха, чем её братья. Интроверт в огромной, шумной семье. Но её молчание я и близко не мог сравнить с пустотой или отстранённостью. Она часто общалась с матерью, пока та готовила ужин, смотрела вместе со мной документальные фильмы, играла с Джулио и Давиде в приставку. Её улыбки, умение слушать и поддержать разговор было достаточным, чтобы чувствовать её присутствие. Теперь же всё было по-другому. Она не просто оставалась в стороне, а уходила внутрь себя, отгораживаясь от семьи, в которой обычно находила опору.
Розали была человеком привычки и дисциплины, как и я. Каждый вечер четверга было нашим временем для просмотра документального фильма или сериала в гостиной. После этого мы могли поиграть в шахматы или обсудить события на экране. Массимо и Алессио с возрастом всё реже и реже выбирали время в кругу семьи, особенно когда стали достаточно взрослыми, чтобы работать на Каммору и ходить на вечеринки со их кузеном Невио. Поэтому время с Розали было для меня особенно ценное.
Мне казалось, что этот четверг будет нашим маленьким шагом в возобновлении рутины. Я сделал попкорн, принёс колу, сел на диван в ожидании Розали, но её не было. Я подождал десять минут, потом ещё двадцать. Но я слышал, что она даже не собиралась покидать свою комнату.
Я остановился у её двери и постучал дважды.
— Розали?
Тишина.
Я постучал снова и дверь, наконец, распахнулась. На пороге стояла моя дочь — её волосы были собраны в небрежный хвост, глаза красные, под ними были глубокие синяки. Она была в растянутой футболке и шортах, в руках держала телефон, будто ожидала от кого-то сообщения или звонка. Возможно, это был лишь плод моего воображения.
— Что? — её голос был тихим, монотонным, будто уже уставшим от самого факта моего присутствия.
— Я ждал тебя внизу, — сказал я спокойно. — Сегодня четверг.
— Оу, — просто произнесла она, проверяя день недели на телефоне. — Прости, я забыла.
Она говорила отстранённо, не поднимая глаз на меня. Я видел, что это была не просто забывчивость. У Розали память была лучше моей — она не забывала ни дня рождения, ни наши планы. То, что она «забыла», было не про память. Это был либо способ показать мне, что ей сейчас было не до наших традиций, способ обратить внимание на свой тихий крик о помощи, либо она действительно не волновалась ни о чем настолько, что не следила за днями в календаре.
— Можно войти? — аккуратно спросил, в глубине души боясь отказа.
Она чуть помедлила, но всё-таки отступила вглубь комнаты, давая мне проход. Экран ноутбука на кровати был почему-то отвернутым от двери. Я всегда замечал такие детали, но не всегда выбирал акцентировать на них. На подоконнике, свернувшись клубком, сидела Байт, лениво щуря на меня жёлтые глаза. Возможно, единственное, кого не коснулось напряжение в этой комнате.
Я присел на край стула рядом с кроватью, оставив ей пространство, но не отводя взгляда. Розали опустилась на матрас, прижавшись к стенке.
— Я ждал тебя сегодня, — мои ладони легли на колени. — Думал, ты спустишься.
— Я не знала, что сегодня четверг, — коротко ответила она, пока её взгляд уткнулся в Байт, которая в этот момент зевнула и улеглась обратно.
Её плечи чуть опустились, будто слова были одновременно и оправданием, и признаком усталости. Она прикусила губу и я мог сказать, что она решалась перед тем, как что-то сказать.
— Мне жаль, что я врала тебе, — теперь она смотрела прямо на меня.
Я всмотрелся в её серые, как у меня глаза. «Мне жаль» означало, что Розали не только понимала последствия своих поступков, а так же принимала и осознавала их. В груди сжалось странное ощущение — смесь облегчения и тревоги. Облегчение — потому что она всё же доверилась и открыла мне хотя бы часть себя. Тревога — потому что знание о том, что её сердце могло переживать эти эмоции без меня рядом, беспокоило меня.
Я молча кивнул, первые пару секунд не произнося ни слова, давая ей почувствовать, что признание принято.
— Сожаление — пустая трата времени.
— Знаю.
Между нами на пару минут появилось тягучее молчание.
— Почему ты так поступила, Розали? — спросил я ровно, стараясь не выдавать и в то же время не грузить её своими собственными эмоциями. — Я действительно старался дать тебе достаточно чувства безопасности, чтобы ты могла рассказать мне, если в твоей жизни появится парень.
«Как бы сложно для меня это не было», — хотел добавить, но промолчал я. Я не хотел быть её золотой клеткой, не хотел видеть в ней свою маленькую девочку, когда она уже была взрослой девушкой, которая сама могла выбирать с кем встречаться и встречаться ли вообще.
Но очевидно, что моих стараний оказалось мало.
— Рио не хотел рассказывать, — пожала плечами она. — Теперь я понимаю почему.
Я кивнул, замечая каждую деталь в ней. Её признание показывало, как он был ей дорог. Её подрагивающие губы, лёгкая усталость в глазах, которая свидетельствовала о недосыпе — всё это говорило о том, что Рио не был парнем, после которого она могла легко двигаться дальше. Защитную часть во мне злило, что кто-то мог довести мою дочь до такого состояния.
— Он соврал, — мой голос был тихим, но я хотел, чтобы она осознала и минусы этого парня. Возможно, ей бы так было легче принять ситуацию. — Это не поступок мужчины, который ценит общение с тобой. Если он не сказал о долге сразу, значит видел надобность скрывать это от тебя.
— Ты когда-то врал маме? — спросила она с вниманием, но так, будто уже знала правильный ответ.
— Нет, — я откинулся на спинку стула, пока не дал себе ещё время на раздумья. Вопрос был не из простых. — Но предпочитаю ли я умолачивать некоторые вещи связанные с бизнесом? Да.
Розали должна была понимать тонкую грань между ложью и сохранением безопасности. Она училась отличать факты от чувств, и этот процесс был одновременно болезненным и необходимым. Проблема была в том, что я сам не понимал, была ли недосказанность от Рио связана с ложью или сохранением безопасности.
— Я хочу понимать, что ты собираешься делать, Розали.
— А что я могу сделать? — в её голосе была дрожь, которая мне не понравилась. Моя дочь никогда не должна была чувствовать себя слабой или беспомощной.
— Он может вернуться, — я потёр подбородок, думая правильно ли я поступал, делясь своими предположениями.
С одной стороны она должна была быть готовой к любому исходу, а с другой — я не хотел давать ей надежду, которая могла её сломать. Тем более, я не был уверен, будет ли это действительно к лучшему, если Рио решит вернуться. Но Розали была взрослой. Мне стоило чаще себе это напоминать.
— Думаешь, он вернётся? — глаза её расширились, будто она никогда не думала о таком, но это давало ей в равной степени беспокойство и надежду.
— Не знаю, — признался я, стараясь быть бесстрастным. — Но если твоя мама права и его чувства сильны, он захочет доказать тебе свою любовь. Что тогда ты будешь делать?
Она отвела взгляд, сжимая руки на коленях. Всё в ней говорило о борьбе между обидой и желанием довериться, между подозрениями и чувствами.
— Я не знаю, пап. Сначала я так разозлилась на него, мне было так больно, что я была уверена, что никогда не смогу его простить. Что никогда не подпущу его к себе снова, потому что это может сломать всю мою решимость. Но сейчас, спустя время? — она вздохнула, сжимая губы. — Он пошёл в Сахарницу сам, когда я сказала ему бежать. Он рисковал всем и своей семьей, и хоть я не знаю было ли это ради меня...
Она запнулась, а я кивнул про себя.
Розали не только переживала боль, она училась её осознавать, анализировать, справляться с ней. Её сердце теперь не полностью принадлежало семье, оно могло принадлежать ещё кому-то, и это знание одновременно снова тревожило и вызывало странное уважение.
Мне нравилось то, что несмотря на её депрессию и апатию, она не казалась мне влюблённой женщиной, слепо увлечённой романтической идеей, которая отказывалась видеть факты. Я понимал, что это новая грань её взросления — умение доверять, но видеть поступки, а не слова. В её глазах был и страх, но и любопытство к жизни, которое раньше скрывалось за осторожностью и анализом.
— Я боюсь ошибиться, пап, — призналась она. — Боюсь, что видела в его глазах и словах лишь то, что хотела видеть. Он устраивал для меня свидания в ресторанах, на улице, в ботаническом саду, катал на мотоцикле, он вёл себя, как настоящий джентельмен и никогда не посмел оскорбить или принизить меня, — она слегка покачала головой, будто сама себе. — В то же время я смотрю на факты и понимаю, что Алессио прав. А потом я вспоминаю нас вместе и просто не могу поверить, что хоть секунда из этого могла быть ложью.
Моя дочь влюбилась.
Я осознал это ещё тогда, когда она мне рассказала о своих тайных отношениях. Осознал по её выражению лица. Но сейчас я слушал это всё и ещё глубже понимал, что эти чувства не были юношеским порывом. Она подходила к этому взвешено и я совру, если скажу, что мне не принесла облегчение мысль, что даже если Розали выбрала опасного человека для первой любви, она выбрала того, кто относился к ней с уважением, кто видел её ценность. Даже если её выбор был рискованным, он был осознанным.
— Он сразу знал, что ты — Фальконе?
— Он удивился, когда узнал, что я — Фальконе. И потом мы не виделись некоторое время из-за этого, — она сделала паузу, явно обдумывая были ли правдой следующие слова. — Я верю. Даже если это глупо.
— Это последствия. Когда человек предал доверие единожды, потом сложно довериться снова.
Она медленно кивнула, явно соглашаясь со мной. Наверное, чувство собственной растерянности абсолютно не помогало чувству предательства. Логика подсказывало одно, а сердце — совершенно другое. Я абсолютно понимал это, и сам даже сейчас испытывал нечто похожее.
— Я понимаю тебя, Розали, — моя рука мягко легла на её колено. — Мы очень с тобой похожи. Ты хочешь найти логику и аппелировать фактами, но чувства редко на это способны. Поэтому мы путаемся, не понимаем чему доверять и что безопаснее для нас.
Она опустила взгляд на место, где я касался её рукой. Я видел, как шестерёнки в её голове крутились и она пыталась уместить мои рассуждения в свою систему ценностей.
— Дашь какой-то совет? — её голос был почти шёпотом, пока она не прочистила горло.
— Я не могу выбирать вместо тебя, — сказал я спокойно, чтобы мой голос не звучал с упрёком. — Но я знаю, что твои братья причинили ему боль. И я знаю, как они могут причинять боль. Если он не сдался и не раскололся, почти уверен, что он говорил им правду.
— Думаешь? — её глаза снова расширились и перевелись на меня, опять сочетая в себе надежду и сомнения.
Я снова давал ей эту грёбанную надежду и не был уверен, поступал ли правильно.
— Думаю. Но не знаю наверняка, — признался я, снова делая свой голос бесстрастным. — Ты должна понимать, что любовь — всегда риск. И как бы я не хотел, чтобы ты рисковала — я не хочу и не буду тебя останавливать. По крайней мере, если не увижу на то серьёзных причин.
Моя дочь кивнула, словно принимая мои слова, но я видел, как её разум продолжает строить сценарии, проверять факты и последствия. А сердце её уже решительно втягивалось в игру чувств, которую невозможно было упорядочить никакой логикой.
— А если он не простит моих братьев? Если никогда не вернётся? — с тревогой спросила она, будто теперь все ответы мира были у меня.
— Значит он не нужен тебе, — ответил я твёрдо. — Я бы всегда нашёл способ вернуться к твоей матери.
— Но разве отношения — это не работа двоих?
Она прикусила губу, словно пытаясь понять, что это значит.
— Ты сделала свою работу, Розали. Ты предупредила его, когда знала, что его жизни может грозить опасность. Но эту опасность? Он сам на себя её навлёк. Я бы не позволил произойти тому, что произошло, если бы знал всю правду.
— Знаю, — кивнула она.
Неожиданно она обвила меня руками, и я прижал её к себе. Её дыхание было неровным, но мне показалось, что наш разговор принёс ей облегчение, дал возможность выдохнуть, возможно, впервые за последние время. Я старался дать ей ощущение надёжности, безопасности и опоры своими объятиями.
— Я люблю тебя, пап, — прошептала она, прижимаясь ещё ближе.
—Я тоже тебя люблю, Розали, — мои губы опустились на её макушку.
Боялся, что после того, что произошло, я больше не услышу таких слов. Спустя, кажется, пару минут крепких объятий, она отстранилась лишь на долю секунды, чтобы посмотреть на меня глазами, полными доверия и осторожного волнения.
— Пап, я могу тебе ещё кое-что рассказать?
— Да, Розали, — сказал я мягко, стараясь не выдавать, как меня это напрягло. — Ты можешь мне рассказать всё, что угодно.
Она сделала глубокий, чуть дрожащий вдох и осторожно поставила на колени ноутбук, экран которого всё это время был отвернут от меня. В её движениях чувствовалась смесь волнения и гордости — она хотела показать, что готова, но всё ещё боялась моего суждения. Меня это настораживало.
— Что это? — спросил я, когда моему взору представили ряды чисел и уравнений.
Я догадывался, но хотел быть уверенным. Мой голос снова был ровным, желая не спугнуть её настрой. Она итак слишком много несла в себе последние дни.
— Это новые коды безопасности Камморы, — Розали еле сдерживала лёгкую улыбку. Улыбку, которую мне казалось, я не видел целую вечность. Чёрт. Я был готов сделать что-угодно ради этой улыбки. — Я работала над ними почти год и усовершенствовала.
Я посмотрел на её лицо, в котором смешались азарт и тревога, и снова понял, что она растёт слишком быстро для того, чтобы я мог полностью подготовить её к этому миру.
— Розали, ты помнишь, как...
— Я помню, — перебила она. — Помню, как наши враги чуть не вышли на меня. Но я не могу вечно сидеть дома и раз в неделю ездить в питомник Греты. Я знаю, что во мне есть потенциал, и я бы хотела, чтобы вы мной гордились.
— Я горжусь тобой, Розали, — мягко заверил её я. — Даже если ты просто болтаешь с мамой на кухне, пока та готовит. Моё уважение к тебе не зависит от того, сколько кодов ты напишешь.
— Но это важно для меня, — возразила она твёрдо. — Я — Фальконе, и если я не могу драться, я хочу всё равно быть частью Камморы.
— Ты уже часть Камморы, потому что ты моя дочь, — я коснулся её плеча.
— Я хочу заслужить это место, — произнесла она с решимостью в голосе.
Когда-то мы с Римо так же гордились тем, что наши роли в Камморе не просто перешли к нам по наследству — мы их заслужили. Сейчас я видел ту же решимость в Розали: желание быть не просто дочерью Фальконе, а полноценным участником нашей системы, заслуживающим уважения и доверия. Это пугало. Но и вызывало восхищение. Особенно после того, что Каммора сделала с человеком, которого она любила. И всё же я видел в ней силу, верность — то, чему мне не обязательно было её учить, но то, что она обрела сама.
— Я посмотрю твои коды, Розали, — кивнул я, забирая ноутбук себе.
— Спасибо, — она одновременно, будто не ожидала, но и ждала этого всю жизнь.
Я был рад, что хоть на пару минут помог ей отвлечься от Рио. Я бы не посмел отказать ей, снова увидев боль и разочарование на её лице. Только боялся, что моих усилий могло быть недостаточно. Не знал, чего я хотел больше — чтобы Рио больше никогда не заявлялся или встретиться с ним лично, чтобы понять действительно ли он так же любит мою дочь, как та его.
———————————————————————
Вот и двадцать девятая глава 🏍️
Поддержите главу оценкой и комментарием 🤎