Хуй

С 3 ПО 6 ГЛАВУ
I Like Birds·20 мар в 21:08
Глава 3
Все счастливые семьи похожи, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Фрэнк уже начал уставать от просиживания рядом со своим ассистентом в лаборатории, ничем особым, кроме радио-биологических экспериментов, не занимаясь. Раз или два он заглядывал в свои записки или записки товарищей, но ничего стоящего не привлекло его внимания и не потрясло его мир. Он держал маленький старинный радиоприемник на одном из подоконников третьего этажа. Он любил это непосредственное соседство техники настолько старой, но всё же имеющей своё место среди жужжания новейшего оборудования. Прогноз погоды прошипел что-то в лучах рассеивающегося дневного света, когда Фрэнк прибавил громкость.
«Тайфун», — услышал он. «Сильный, с ветром, дождём и опасностью образования цунами». Это объясняло порывы холодного ветра и металлический запах приближающегося дождя. Из открытого окна Фрэнк внимательно осмотрел листву. Она будет благодарна ливню, который в скором времени получит. Джунгли позади лаборатории погрузились в полнейшую тишину — буквально затишье перед бурей — когда все животные зарылись в свои норки, трещинки, клубочки и скорлупки, ничем в своём поведении не отличаясь от Фрэнка. Сирены воинских частей завыли вдали, будто объявляя ужасное бедствие. И это было гораздо ближе к реальности, чем большинство могли представить.
Фрэнк проснулся следующим утром, с неприятным похмельем, после мучительной штормовой ночи. Тайфун прошёл, оставив за собой тишайший солнечный рассвет. Тяжело вздыхая, он медленно встал, чтобы собрать весь оставшийся мусор с прошлой ночи еще до того как это безмятежье будет разрушено грохотом всевозможных средств передвижения, сливающихся в единое целое. Он щурился, всматриваясь сквозь жалюзи, когда лучи света пробивались сквозь их пластиковые панельки. Глаза привыкли к свету, и он увидел 4 больших военных джипа и танк, остановившиеся напротив лаборатории. Даже с третьего этажа он услышал глухой удар двери.
«Ну и кто тут главный и знаете ли вы, япошки, английский?»
В этот момент Хонда ворвался в лабораторию и тревожно посмотрел на Фрэнка.
«Я не говорю по-английски», — выдавил он, капельки пота скапливались над его бровями. «Мне нужно, чтобы ты с этим разобрался». Собираясь с мыслями, Фрэнк кивнул, и небрежным взмахом руки показал Хонде, что разберётся.
Чем ниже он спускался по бетонной лестнице, тем громче становились удары о дверь. Фрэнк открыл ее, чтобы увидеть сержанта Бэнсона, здорового мужика с пивным брюхом и пялящимся на него свиным рылом. Его нос был красным как клубника, а брови так напряжены, будто он готовится выдавить из себя самое злейшее дерьмо всех времен.
— Вы владелец этого учреждения? — проревел он.
— Нет, сэр. Этим учреждением распоряжается мой наставник, Мистер Масаюки Хонда, — Фрэнк взглянул на Хонду, тот сдержанно кивнул ему в ответ, — Мы занимаемся частными исследованиями.
— В горах Окинавы? — спросил Бэнсон, улыбаясь так, будто отыскал что-то стоящее.
— Да.
— Документы, сейчас же!
— Могу я спросить о причинах вашего визита?36
— Я сказал документы, Япошка Евреющий, или ты там оглох?
— Принесу сию минуту, сэр.
Фрэнк поторопился обратно в лабораторию и спрятал все попавшиеся под руку свидетельства.
— Сучаро, мне нужно показать им наши документы. Спрячь всё.
— Мое имя есть Сучаро, — ответил он.
Фрэнк вернулся со своим паспортом и некоторыми документами, включающими особенности размножения морских звезд в водах Рюкю и результаты корабельных гонок в Осаке. Бэнсон внимательно ознакомился с документами.
— Черт возьми, парни. Мы словили джекпот. Мы нашли японского немца.
Солдаты, стоящие позади Бэнсона, заулыбались, а их лица засияли.
— Не вижу здесь никакой проблемы, сэр, — сказал Фрэнк.
— Зачем им держать японца с немецким происхождением в такой лаборатории? В Оки-мать-ее-Наве!
— Мы частная организация. Занимаемся безобидными научными исследованиями.
— Что именно вы делаете?
— Рак изучаем, сэр, с тех пор как вы подкинули нам отменного дерьма со всей этой радиацией, знаете ли.
— Ты мне тут не умничай. — Бэнсон ударил Фрэнка в затылок обоймой своей винтовки, и тот упал на колени. Он начал душить его корпусом оружия. У Фрэнка из носа пошла кровь.
— В тебе заключены две вещи, которые я ненавижу больше всего в этой жизни, прости уж, сукин ты сын, и что бы тут ни происходило, оно мне не нравится, — сказав это, он плюнул Фрэнку в лицо и вышел из комнаты.
— Я вернусь, — сказал он, пинком опрокинув стол. Хонда вернулся только после того как наряд джипов исчез из поля зрения.
— Мне ужасно жаль, что тебе пришлось пройти через это, — сказал он и передал Фрэнку салфетку, чтобы вытереть нос.
— Люди боятся и презирают то, чего не понимают, — поднимаясь, ответил Фрэнк и приложил пакет льда к раненому затылку.
— Его вырастили таким американцем. Я не могу винить человека за то, как его воспитали.
Хонда кивнул и уставился в пол.
— К тому же, в следующий раз я буду готов дать отпор. Он застал меня врасплох.
— Это необязательно, — быстро прервал его Хонда, — Бэнсон сделает всё, что в его силах, чтобы прикрыть это место. Если будешь показывать слабость и пытаться дать отпор, он отменит здесь все операции за буйность. Мы частная компания, в конце концов. Будет ужасно, если все наши находки — и твои таланты— пропадут зря.
Фрэнк почувствовал привкус крови во рту. Он в беспокойстве кусал губы.38
— Справедливо. Продолжу следовать плану.
Начиная с этого дня, сержант Бэнсон приезжал каждую неделю без перерывов. Единственным сюрпризом было время суток. Иногда его пинок в дверь раздавался с восходом солнца, в другой раз он мог приехать прямо во время ужина. В особо странных случаях он появлялся у черного входа к полуночи. Независимо от времени, он в обязательном порядке приставлял ружье к лицу Фрэнка, заставляя его выворачивать лабораторию наизнанку. Бэнсон знал, что здесь что-то происходит, и это ему не нравилось. Он был абсолютно на этом помешан. Даже другие солдаты видели в частых визитах Бэнсона акты фанатичной ненависти. Он продолжал говорить: «Японо-немец в Окинаве работает с радиоактивностью. Разве это не звучит подозрительно, а?»
Фрэнк редко был единственной мишенью. Бэнсон периодически терроризировал и Сучаро, бомбардируя его вопросами.
— Ну и кто ты такой?
— Мое имя есть Сучаро.
— Говоришь по-английски?
— Мое имя есть Сучаро.
— Да, я знаю.
— Мое имя есть Сучаро.
— Какого черта?
— Мое имя есть Сучаро.
— Что не так с этим парнем?
— Мое имя есть Сучаро.
— Заткни свою пасть.
— Мое имя есть Сучаро.
Спустя два месяца после первого визита, Бэнсон приехал на территорию, будучи агрессивнее обычного. Он яростно выскочил из своего джипа и вломился в дверь с винтовкой в руках. Было вполне очевидно, что он пьян.
— Вы двое, лицом к стене, — заорал он на двух молодых рабочих, не старше 24-х лет. Они послушались приказа и выстроились у стены.
— Бэнсон, ты можешь сколько угодно на меня наезжать, но прошу, не втягивай в это моих работников, — спокойно сказал Фрэнк, — они просто уборщики.
— Как так вышло, что я никогда не видел ни твоих записей ни заметок, а, Фрэнк, чертов аутист? — ответил Бэнсон.
— Мы ежедневно отправляем их в штаб.
— Где ваш «штаб»?
— Я не в курсе, сержант Бэнсон.
— Бред. И перестань теребить свои пальцы.
— Я действительно не знаю, сэр. Это секретная информация.
— Я не вижу никакого в смысла в твоих исследованиях, Фрэнк. Рак нельзя вылечить.
— Я верю, что мы сможем. Я также верю, что наши нации могут помочь друг другу в этом новом исследовании.
— Ага, после дождичка в четверг, или когда свиньи летать начнут.
— Да, о чём я только думаю, вы летать не начнете.
Бэнсон переменился в лице: его глаза расширились, а губы сжались. В этот самый момент, впервые в своей жизни, Фрэнк пожалел о своём остром языке.
— Это твоя вина, смотри, что ты наделал, — поднимая винтовку, сказал Бэнсон и расстрелял обоих рабочих. Пелена крови накрыла серую бетонную стену. Фрэнк смотрел, как их тела упали одно на другое.
Хонда в это время смотрел в окно, ожидая, когда этот кошмар прекратится.
— В следующий раз это будешь ты с твоим дружком Сучаро.
Бэнсон отправился на выход. «Я бы убил тебя, но мне нравится смотреть, как ты страдаешь». Важной поступью он с остальными солдатами удалился, оставляя лабораторию в мертвенной тишине. Все они видели смерть и раньше, но довольно давно. Эти крики вернули Фрэнку воспоминания о военной Окинаве и сколько самоубийств он увидел тогда: ряд за рядом, мужчины, женщины и даже дети лишали себя жизни, лишь бы не страдать во вражеских руках, воспоминание Фрэнка было таким живым, что он задрожал. Все в срочном порядке вернулись к работе. Это всё, что они могли сделать.
— Ееееей бой, — сказал Сучаро.
Позднее тем же вечером Фрэнк похоронил обоих рабочих. Он не просил никого о помощи, потому что чувствовал ответственность за их смерть. Всё еще шел сезон тайфунов, и дождь закончился всего несколько часов назад. Из-за этого земля была мягкой и податливой для копания. Фрэнк взял перерыв и осмотрел тела. Они были бледными и дряблыми. Он рассмеялся. Это был его защитный механизм. «Всё это рак, всё это просто гребаный рак», — сказал он, смеясь.
«Я работаю с раком, веду себя как рак, и когда я говорю слово «рак», людей убивают. Я И ЕСТЬ РАК.» Его смех эхом раздался высоко в горах, и все чирикающие птички замерли в мёртвой тишине. Он продолжил копать.
Фрэнк не боялся Бэнсона, но боялся, что не сможет закончить свое исследование. Но он знал, что как только этот момент насту-пит, он отомстит Бэнсону. «Я же убью его нахрен», — сказал Фрэнк Сучаро после очередного еженедельного визита Бэнсона. «Как только мы закончим исследование и вернем нашу землю, я просто перережу ему горло на глазах его жены и детей».
Такие мысли помогали и мотивировали его довести дело до конца. Если в какой-то из дней что-то вдруг выбивало его из колеи, он начинал мечтать о блаженном облегчении, которое наступит с убийством Бэнсона. Какой на вкус будет его кровь? Его дети умрут тоже? Киска его жены будет узенькой? Все самые мрачные вопросы проплывали в его голове.
Каждый день Фрэнк приходил на могилы, поливая цветы, которым удалось прорасти из компоста. Фрэнку всегда было плевать на других людей. В действительности он даже не знал имена этих двоих сотрудников.
— Мне плевать на этих людей. Почему я все еще прихожу сюда каждый день? — спросил Фрэнк, когда Хонда показался из-за деревьев.
— Ты сочувствующий человек, доведенный до нарциссизма своей средой обитания. Тебе не все равно, но только потому что ты в ответе за их смерть. В противном случае это не стало бы проблемой. Фрэнк рассмеялся.
— Да, я довольно гнилой.
— Довольно мерзкий.
— Лучше бы умер Сучаро.
Они оба рассмеялись.
— Ееееей, — сказал Сучаро из здания.
— Послушайте, Мистер Хонда. Мне нужно кое-что вам сказать, но вы не должны доносить это до коллегии, пока я не закончу свое исследование.
Хонда слушал.
— Я скорее всего умираю. Сначала я думал, что мои клетки обновляются с интенсивной скоростью, но обнаружил, что в действительности это деление моих хромосом, — он продолжил в деталях делиться подробностями, объясняя Хонде всё, что показали его исследования на сегодняшний день.
— Я никогда не слышал о дублировании хромосом раньше, — сказал Хонда, — это должно мгновенно убить тебя.
— Это не важно, — сказал Фрэнк.
— Мы можем направить твои таланты в другое русло. Нет смысла пытаться создать оружие, которое может и не сработать, если есть вероятность, что ты умрешь раньше. Нам нужно убираться отсюда. Особенно от Бэнсона.
— Я умру в любом случае. По крайней мере, позвольте мне закончить мое исследование. Я знаю, я был рожден, чтобы довести его до конца. Я оставлю чертежи и записи для более смышленого поколения.
У него не было ни единого шанса. Всё началось во вторник в полночь. Фрэнк наблюдал за реакцией мокроты на вспышку излучения, как его голова вдруг стала разрываться от умопомрачительной боли. Схватившись за череп, он упал на колени и издал мучительный крик, затем шатаясь добрался до холодильника и схватил бутылку молока. Он быстро выпил ее и рухнул спать на кровать. Но в эту ночь сон стал его истязателем. Будто он напился, и видел кошмары. Однако это были не те обычные кошмары, в которых ты падаешь, где за тобой гонятся, ты тонешь или про клоунов. Если бы только все было так просто для Фрэнка.
Эти кошмары были такими живыми, что невозможно было различить день и ночь, дух и материю, реальность и выдумку. Боль, раздирающая его голову изнутри, была невыносима.
А потом пришли они. Цифры. Перед ним начали перемещаться блоки цифр. Поток цифр за потоком. Он не имел ни малейшего понятия, что это за цифры и что они значат, он только знал, что их не избежать, ровно как и страха, что ознаменовывал их появление. Час за часом Фрэнк лежал, окаменевший от ужаса, наблюдая за вращением цифр, всем сердцем надеясь, что они остановятся. Время от времени в его снах всплывали и картинки: силуэт чучела, дерево на вершине горы, темная фигура неизвестного происхождения и природы, но с очевидным влиянием и властью. Эта темная пугающая фигура сливалась с деревом, будто была на нем распята, подавленная им и каким-то образом подпирающая его. Картина передавала ощущение древней загадки, трагичной и устрашающей, полной агонии и трепета, и это ужасало Фрэнка до самого мозга костей. В конце концов он проснулся с рассветом и с чувством полного истощения остался лежать, в ожидании пока к нему не вернутся силы. Когда же они вернулись, ему нужно было выпустить свои страх и беспокойство перед обходами, пришел Сучаро. Кошмары длились месяцами и довели Фрэнка до грани сумасшествия. Если бы не гиблое присутствие Сучаро, Фрэнк бы уже отдался полнейшему безумию. В то же время в его кошмарах был и другой элемент, вскользь приносящий интригу в тот ужас, что он испытывал. Каждую ночь эти кошмары вырисовывали свои цифры, но Фрэнк начал замечать, что каждый раз это были все те же блоки цифр, что являлись к нему во снах. Он начал мучительные попытки их решить, проанализировать, но их значение ускользало от него.
Однажды ночью, измученный кошмарами, Фрэнк удержался от навязчивого желания поехать в город и развеяться и вместо этого провел вечер, делая очередные вычисления. Все же его эрудированное сознание не могло вынести неспособность их расшифровать. Он начал бить стаканы и пробирки со всей лаборатории, роняя оборудование и швыряя животных. Сучаро обеспокоенно старался приводить все за ним в порядок. В своей ярости Фрэнк не заметил открывшейся раны на руке и текущей из нее крови. Он начал нарезать круги, повторяя цифры снова и снова. Кровь, льющаяся из раны, образовала на полу багровый круг. Снова и снова он пропевал эти цифры, вертясь и истекая кровью.
Внезапно, пол под ним начал громыхать и качаться. Кровля треснула, и стены развалились на части. Потолок обвалился, сперва небольшими кусочками, затем здоровенными панелями. Огромные стальные балки повалились на землю, ломая все под собой. Лампы на потолке отключились со вспышкой, но осталось небесное сияние, которое теперь исходило из источника вне лаборатории. Неистовый ветер завывал из каждой глубокой трещины вокруг него, и все оборудование и напольное покрытие было разрушено.
Все, на чем держалось здание, стало хрупким и начало ломаться, падая одно за другим во тьму ниже. Сопровождающий это шум был громоподобным, давящим на барабанные перепонки и заставляющим сердце замирать, будто трубный оркестр, возвещающий апокалипсис.
Мир, каким они его знали, перестал существовать, был уничтожен в считанные секунды.
Сучаро цеплялся за свою жизнь, держась за ультрацентрифугу, что надежно крепилась к главному рабочему месту Фрэнка.
«Мое имя есть Сучаро! Мое имя есть Сучаро!» — кричал он с одичалым взглядом. Ничего не осталось от лаборатории, кроме того круга на полу, в котором стоял Фрэнк, все еще покрытого багровой коркой, да и он быстро крошился под его ногами. Все окончательно провалилось вниз навстречу инфернальным страданиям.
Густая туманная тьма окружила Фрэнка и из нее вылезли страшные, истерзанные руки, которые пыталась схватить и притянуть его к себе. Голоса звали фальцетными криками и глубокими стонами, моля об освобождении и спасении. Ужасная какофония разрушений умолкла, оставив пугающую звенящую пустоту, которую усиливали стенания измученных душ. Подул прохладный ветер. Искривленные конечности и перекошенные головы с их вывихнутыми челюстями, зашитыми глазами и плавящейся плотью принадлежали и людям и чудовищным сущностям, единственное, что их объединяло — агония. Снова и снова они безнадежно тянулись наверх, дрожа и трепеща, в ярости и убогости.
Шлейф токсичной вони, кислотный и колющий глотку, поднимался наверх, рассеиваяся все сильнее. Все законы чувств тут были нарушены, вы ты чувствовал то, что видел, знал на вкус то, что слышал и видел то, что мог почуять. Таким образом серное зловоние заключало в себе слабое свечение, которое поднималось наверх, заменяя собой то, чем до недавнего времени был воздух, придавая всему тусклый, разлагающийся вид. Оно проникло в каждую трещину и отверстие. Крики были единственным возможным высвобождением, пусть они и усиливали страдания.
Помимо Фрэнка, Сучаро был единственным последним оставшимся подобием жизни. По самую грудь провалившись в вечные муки ада, он быстро ухватился за лодыжку Фрэнка, но руки бездушных были на нем и вокруг него, тянули его, разрывая одеяние и вдавливая свои скрюченные пальцы в его плоть. Но подонок умел бороться. «Мое имя есть Сучаро! Мое имя есть Сучаро!» — верещал он. Он дико замахивался на уродцев и даже пытался укусить их, но все было тщетно и лишь раззадорило их сильнее. В конце концов, их при-датки добрались до его ушей, рта и глаз, и одним последним встряхом ноги Фрэнк выбросил его в бездну навсегда. Он провалился во тьму с последним душераздирающим выкриком: «Мое имя есть Сучаро!» В этот момент Фрэнка охватила абсолютная беспомощность, уничтожвшая последние проблески надежды на спасение.
Он взглянул на портал, что открывался над ним. Кольцо зловещего света совсем не выглядело заманчиво и вызывало ужас, почти равный той черноте под его ногами. Он боялся погибнуть, входя в эти врата, но затмевающий все ужас перед засасывающей бездной под ногами, наполненной беспризорными душами и криками раскаяния, не оставил ему выбора. Он пойдет. Он поднял ладони вверх и перестал сопротивляться. «Habere eam viam vestram», — промолвил он и исчез.