Фадэ и алианцы
Какой-то молодой горец с лопатой на плече шел по тропке, опоясывающей Хтан. Тот самый поливальщик был, что указал мне дорогу в Тахврник. В шапке набекрень шел вниз по течению горного ручья. На нем были старые ботинки, красноватые шерстяные штаны, закатанные до колен, волосатая грудь нараспашку, волосы на груди смешались, спутались с черной шерстью абы.
Я поднялся снизу, он спустился сверху — мы встретились с ним на краю только-только зазеленевшего ячменного поля.
— Да славится имя твое.
— Фадэ мое имя,
— Ты что здесь делаешь, на этой горе, Фадэ? — спросил я,
— Мое дело поливать водой землю, весь сущий мир, — сказал он, — и указывать путь заблудившимся.
— Чем же ты поливаешь весь сущий мир?
— А вот этой лопатой.
Он снял с себя лохматую абу, кинул на камень и сел, зажав между коленями лопату.
Фадэ был родом из Верхней деревни Талворика. Султан дал указ построить в Сасуне казармы. Одну из этих казарм решили возвести на поле Фадэ, засеянном репой. Талворикец пришел в ярость и ночью выбрал из фундамента все камни и побросал в овраг. Наутро камни были снова водворены на место, и таскать их из оврага заставили самого Фадэ. Казарма была выстроена до первых снегов.
И поливальщик Фадэ проклял войско султана и с лопатой на плече ушел из Талворика, перебрался на Хтан. Он нашел укромное местечко на этой горе, подальше от глаз людских. Вместо репы он сеял теперь ячмень.
Известен такой случай с Фадэ. На торжественное открытие казарм в Талворик прибывает наместник Багеша. Сасунцы, празднично одетые, при оружии, выходят встретить его. Один только Фадэ отсутствует.
— Где тот непокорный крестьянин, тот, что не подчинился приказу султана? — спрашивает наместник. — Приведите его сюда.
Фадэ с лопатой на плече, с закатанными штанинами спускается с горы, смело идет, встает перед наместником.
— Весь белый свет в мою честь оружие на себя нацепил, а ты почему с лопатой явился? — попрекает его наместник.
— Эта лопата — создатель всего что ни есть на земле, наместник-паша. Сколько бы снарядов и пуль ни взрывалось, все в конце концов склонятся перед лопатой. Так что, выходит, я тебе еще большую честь оказал, что с лопатой пришел.
— Ты что-то задумал, я вижу.
— Храни тебя господь, паша. Я просто думаю, ежели не завтра — послезавтра этот каземат разрушится, столько камня и извести кто вынесет с моего репного поля?
— С султанским казематом ничего не может случиться.
— Не зарекайся. Поди скажи султану, что саженец репы на поле Фадэ сильнее, чем фундамент его каземата.
— Саженец репы?
— Вот-вот. Так и скажи. И прибавь еще, что мир — это мельница и у обоих у нас однажды кончится ахун*.
_____________________
* Aхун — пшеница для помола.
_____________________
— Ахун что такое?
— Когда султан, как я, посеет ячмень на Хтане, а потом потащит урожай на своем горбу на мельницу Миро, тогда-то вы все и узнаете, что такое ахун, — говорит так Фадэ и, повернувшись, уходит снова на свой Хтан, решив не спускаться в Талворик до той поры, пока не разрушится «каземат» на его поле с репой.
Здоровым, сильным человеком был Фадэ. Всегда со своей высокочтимой лопатой, в волосяной абе, с закатанными до колен брючинами, он то поднимался вверх по течению ручья, то спускался, расчищая русло.
Главной заботой Фадэ был большой ручей, который с шумом сходил с гор и, разделившись на несколько ручейков, извиваясь, катился в пропасть. Стоя на возвышении, Фадэ наблюдал, как шумные эти ручейки, подобно белым козам, вспрыгивали друг другу на закорки и бросались в ущелье. Вот он заметил — один из ручейков размыло ливнем. Пошел, подправил, встал и смотрит — что еще надо сделать.
На солнечном склоне Хтана поблескивает синяя гладь. Это ячменное поле Фадэ. Маленький тоненький ручеек, отделившись от большого ручья, пришел, уперся в заграду. Нагнулся Фадэ и рассек лопатой заграду, новый путь воде наметил, пустил ее в глубь поля.
Редко стал видеть людей Фадэ. Прохожие обычно были знакомые горцы. Он знал, кто куда идет, знал даже, кто что в мешке своем несет. Заблудившимся в пути он указывал путь, а бывало, стоит на своем Хтане и вопит что есть мочи.
Когда его спрашивали: «Когда ж ты спустишься со своей горы?» — он отвечал: «Когда султанский каземат разрушится».
Круглый год Фадэ жил под открытым небом. Он заходил в укрытие тогда только, когда снег заваливал его постель. А какова была его постель — кусок войлока вместо матраца и палас-карпет вместо одеяла.
В декабрьские холода он черенком лопаты разбивал тоненький лед на ручье, купался в ледяной воде и, подхватив постель, с лопатой под мышкой шел укрыться на ближайшую мельницу. Его излюбленным местечком была мельница хутца Миро на противоположном склоне Хтана или же знаменитая мельница Тамо на горе Цовасар. Весной, взяв в охапку постель, с неизменной лопатой он возвращался в свои владения.
Шум мельничных жерновов в ущелье да крик низвергающихся сасунских вод — вот сущий мир талворикского Фадэ. Но чего только он не видел, стоя на своей возвышенности! Он даже знал, что происходит с парящим в поднебесье орлом, когда он падает на землю ниц.
Во время нашей беседы Фадэ вдруг вскочил на ноги:
— Кто это перекрыл воду в моем ручье?
Плюнул на ладони и, схватив лопату, метнулся вверх по уклону. Через несколько минут вернулся с огромным коршуном в руках. Орел с коршуном сцепились в воздухе, и коршун, потерпев поражение, упал, в ручей, сбив течение.
— А случалось, чтобы орел сверху падал?
— Было однажды, — сказал Фадэ. — После сильной бури на ту вон скалу упал горный орел. Я пошел посмотреть. До чего же страшная вещь, когда падает орел! Крылья разбиты, а ястребы уже выклевали ему глаза. Потом зайцы решили поживиться, уволокли его к себе в скалы. После зайцев полевым мышам достался. А когда я в последний раз пошел посмотреть — тьма мошек и муравьев там копошилась.
Из-за скалы показались несколько горцев.
— Эгей, алианцы, вы куда это направились? — крикнул им Фадэ, подняв в воздух лопату.
— Идем, чтобы Шапинанда разоружить! — крикнули в ответ алианцы.
— Бедный Шапинанд, что он такого сделал? Что вы хотите от больного, немощного человека, у которого нет иного желания, кроме как посидеть у горячего тоныра* или же приложить к спине несколько горстей нагревшегося на солнце песка...
_____________________
* Тоныр, тондыр — вырытая в земле печь для выпечки хлеба.
_____________________
Один из алианцев все так же — в крик — стал объяснять, что между Шапинандом и сасунскими старейшинами возник спор. Из Муша прибыл человек, чтобы примирить несогласные стороны, но Шапинанд не желает уступать, сидит в Талворике в полутемном хлеву, мастерит оружие для своих солдат.
— Подите сюда, что-то скажу вам.
Алианцы подошли ближе.
— Mоя лопата посильней будет или же Шапинандово оружие?
— Твоя лопата, — ответили те.
— Ну так вам меня надо разоружать, а не Шапинанда. Увидели, чушь говорит, пошли прочь.
— Стойте, еще что-то скажу.
Остановились, ждут.
— Один год на этой горе столько снега выпало, что, ежели б воробей лег на спину к задрал лапки, до самого бога бы дастал. Ну мне: и взбрело в голову однажды взять лопату да и сесть-водрузиться на эти снега. Надел я свою абу, лопату в руки взял, поднялся, сел в ногах у господа бога. Достал кисет, чтобы цигарку раскурить. И вдруг слышу — голое мой из Талворикското ущелья, идет. Вот те раз, я и не заметил, как скатился в пропасть. А лопату свою в небе, значит, забыл. Весною снег на Хтане растаял и моя лопата — бамб! — упала вниз. Так-то в мире дела обстоят. Один день ты на вершине горы, а на, другой, глядишь, голос твой из пропасти доносится. А недавно коршун в воздухе сцепился с орлом. Орел посильней оказался, долбанул хорошенько коршуна, коршун свалился вниз, запрудил мой ручей. Я черенком лопаты спихнул его в сторону, вода снова потекла своим путем. Что ж вы теперь хотите, перекрыть воду в матери-ручье?
— Мы? — удивились алианцы.
— Потому что вы еще глупее, чем этот коршун. Вы собрались идти войной на орла. В такое-то время! Когда Мосе Имо еще не вернулся из страны франков и англичан. Когда Геворг Чауш, покинув отряд Сероба, оплакивает свое горе в лесах Шушнамерка — и в такое-то время вы идете отбирать у Андраника оружие?
— Не одни мы — и шеникцы с нами.
— Ну и эти — не меньшие дураки. Вы хотите перекачать воду в самом истоке нашей нации, но берегитесь — как бы
вам самим не полететь кувырком. Всех вас черенком этой лопаты спихну в сторому, и вода потечет своим путем, понятно?!
— Этот поливальщик чокнутый, не иначе, — сказали алианцы и удалились.
— Сами вы чокнутые, да еще тот султан падучий, который на моем поле каземат построил, — заорал талворикец и швырнул им вслед мертвого коршуна.
Смеркалось уже. Оставив Фадэ на его ячменном поле возле ручья, я взял свой мешок и поспешил в дом Тер-Каджа, к Роднику Серобу.