Шапинанд
На следующий день Родник Сероб подозвал меня и дал приклад от разбитого ружья.
— Отнесешь мастеру Шапину, — сказал он и показал, куда мне идти — в сторону Талворика.
Что ж, сказал я про себя, ежели я из Хлата до Гели добрался, значит, и до Талворика дойду. Чем больше человек повидает белого свету, тем лучше.
Я отправился в путь по талворикской дороге, прошел кварталы Гарипшан, Мхитар и Тех и стал подниматься на Андок. Потом обошел гору Хтан, и тут кто-то окликнул меня. Гляжу, а это поливальщик деревенский.
— Куда идешь, эй!
— В Талворик, — сказал я.
— Вот дурень, — крикнул он, — тебе в Тахврник надо, не в Талворик!
Понял я, что неверно иду, вернулся и направил шаги в Тахврник. Благословен тот, кто быстро находит свою стезю.
Тахврник был одним из кварталов села Гели. Дом, который я искал, прикорнул на высоконькой скале. С толстыми стенами был дом, окнами на юг обращен.
На пороге сидел человек, подперев голову рукой, в другой руке трубку держал. Я обратил внимание на то, что у него большие ноги, обутые в громадные трехи. Сутулая спина и могучие плечи придавали ему сходство с великаном. Я думал, он от моих шагов очнется, но он даже не пошевелился. Спал, наверное.
Смело подошел я к порогу. Дверь была одностворчатая, сколоченная из трех толстых ореховых досок. Толкнул я дверь, вошел в дом.
В сенях было темно. По всей длине дрова на растопку были сложены — большущие коряги, сухие поленья. Повернул я налево и вошел в ту часть дома, где находился очаг. Амбар и погреб остались по правую руку. Очаг был устроен в стене в виде полукружья и соединялся с отверстием в крыше — ердыком. Камни в очаге были еще горячие — огонь, наверное, только-только погас. Тут же стояло корытце, полное слоеного печенья, сверху покрыто зелеными ореховыми листьями. И раз уж я самозванцем вошел в дом сасунца и вижу свежеиспеченную гату, дай-ка съем, думаю.
А потом вдруг засомневался. Вдруг да не в тот дом вошел. Быстро метнулся я в сени, чтобы выскочить на улицу, да за балку задел, что-то с шумом упало. Лампадка была. Ладно, подумал я, что с того, что я съел в чужом доме кусок гаты и опрокинул в темноте светильник, не такое уж это преступление.
Потянулся я рукой к щеколде, и вдруг какой-то глухой звук дошел до моего слуха. Откуда, думаю, это? И вижу — в стене дверь; толкнул ее, очутился в просторном хлеву.
В хлеву было темно, сквозь полутьму я разглядел какого-то человека, он что-то мастерил. Луч солнца, пробившись из узенькой щели, слегка осветил хлев. Я немножко освоился в темноте. Пол в хлеву был вымощен булыжником. Местами камни от сырости блестели, особенно возле ясель, где сидел человек — солнечный блик играл у него на лице.
— Кто тут чинит приклады? — спросил я в нерешительности.
— Что у тебя, давай, мастер Шапин сделает, — отозвался из полутьмы человек, не поднимая головы.
Незнакомый мастер работал, сидя на куске войлока. В руках он держал старый затвор, который пытался вправить. Широкоплечий был мужчина, большелобый, с кругловатым лицом, усы рыжие с загнутыми острыми концами. Среди черных волос выглядывала луной плешь. Рядом с ним стоял сундук, а за спиной — седлообразный помост, который напоминал стол плотника.
Мастер Шапин был родом из Гарахисара. Совсем еще молодым бежал из родного села и после долгих скитаний обосновался в Сасуне. Я слышал, что он сын плотника и унаследовал ремесло отца. Но больше он славился тем, что изготовлял приклады и искусно чинил затворы.
— Вот, паша послал, — сказал я и, вытащив приклад из мешка, протянул ему.
— Паша, говоришь?
— Сероб с Немрута.
— Все сейчас пашами заделались. Может, и ты хочешь пашой стать? — Он взглянул на меня насмешливо.
— Нет, я простых людей сын.
— Ремеслом каким владеешь?
— Сапожничаю малость.
— Хорошее ремесло, в жизни не раз тебе пригодится. А читать умеешь?
— Умею, — сказал я.
— «Пес и кот» читал?
— Да.
— Башмак мой прохудился, залатать сумеешь? — спросил он.
— Сумею, да только инструмента нет.
— У меня есть. Сядь рядом, сынок, займись делом, пока я ружье починю, — сказал он и снял с ноги башмак. В башмак песок набился, он вытряхнул и дал мне. Я понял, что он скорее испытать меня хочет, а не то чтобы всерьез починить предлагает. За спиной у него лежала большая военная сумка. Он вытащил из нее сапожный инструмент, я сел рядом с ним и принялся латать его башмак.
Мастер Шапин починил затвор, с которым до этого возился, и взялся за серобово ружье, а я с пылом занялся своим старым ремеслом. Работали мы молча и словно соревнуясь. Когда я кончил дело, он надел башмак и, положив руку мне на плечо, сказал:
— Ладно сработал, сынок, хорошие у тебя руки. А я вот пришел сюда из Тарона, чиню оружие, а иногда оконные рамы и двери мастерю. Иной раз и в роли судьи выступаю, улаживаю разные споры между крестьянами. Что делать, приходится. И где сижу — в хлеву. Нашего Чато хлев. А тут еще болезнь суставов схватила. «Ветер богородицы» называют в народе. Каждый день с палкой в руках спускаюсь в овраг, ложусь на нагретый солнцем песок, чтоб хоть немного боль отпустила. Да еще вот это малость помогает. — Он наклонился, взял с сундука маленький кувшинчик, поднес ко рту. Водка была. Отхлебнул.
Андраник Шапинанд
Потом рассказал, как Родник Сероб вначале помог ему, в Саригамише дело было, но когда он пришел к нему в Хлат, Сероб ему оружия не дал и в отряд свой не принял.
Мне хотелось спросить, знает ли он о чудовищном поступке Геворга Чауша, но я сробел. К тому же мне показалось, он знает, но не хочет говорить со мной про это.
— В Гели, говорят, человека убили, правда это? — спросил он.
— Правда, — сказал я. — Бсанский Геворг убил своего дядю.
— Известна причина?
— Тот женщину украл. Из Ахбика.
— И женщину убил?
— Да.
— Чокнутые эти сасунцы, — усмехнулся в усы мастер Шапин и замолчал, не желая, очевидно, продолжать разговор. — Двух птиц сасунцы любят и чтят — куропатку и орла. Куропатку с курами своими в курятнике держат, а орла — на крыше. Едят репу и мацун, а мысли их — превыше божественных. Интересна, какую весть принес Мосе Имо из Европы... Снарядили мы его к королю английскому, вопросы нации поднимаем.
Я хотел спросить, кто такой Мосе Имо, но тут мастер Шапин кончил работу и обратился ко мне:
— Держи, готов приклад Сероба-паши. — Он вытер приклад грубой бумагой и сунул в мой мешок. — Твой паша держал в отряде свою жену, что по законам гайдуков недозволительно. А дядю Геворга Чауша обвиняют в том, что он женщину умыкнул. Преданный идее человек со всех сторон совершенным должен быть, — сказал оружейный мастер и посмотрел в сторону ясель, чтобы определить время. Солнечный луч перепрыгнул к тому времени на ясли. — Песок в овраге нагрелся небось, — сказал он и, взяв кувшин, снова пригубил. — Кто был в дверях, когда ты шел сюда?
— Человек в больших постолах.
— Заметил тебя?
— Нет, он спал.
— Послушай, мой мальчик, — сказал мастер Шапин и убрал пустой кувшин. — Ежели паша спросит обо мне, скажи, что я этой ночью отправляюсь в Шеник. И вот что я хочу, чтобы ты знал мое настоящее имя. Андраник меня звать. А несколько старых сасунцев зовут меня мастер Шапин, иди — коротко — Шапинанд, то есть Андраник с Шапин-горы. С этого дня зови и ты меня этим именем.
— Шапинанд, — повторили мои губы в темноте. Я взял свой мешок, попрощался с Андраником, бесшумно выбрался из темного хлева и направился к дому Тер-Каджа, где меня ждал Родник Сероб.