Глава: Пролог
Реальность жестока к тебе. Она разрывает твоё тело изнутри, туманит сознание, лишает воли. Эти цепи — они сдавливают настолько сильно, что ты даже не можешь вдохнуть полной грудью. Зачем тебе эти мучения? Ты выглядишь жалко, друг мой. Молчишь? Понимаю. Я бы тоже не стал разговаривать с тем, кто превратил моё существование в нескончаемый ад.
Душа, растерзанная тысячелетиями пыток, безмолвно взывает о спасении. Её агония длится так долго, что уже трудно различить, где заканчивается боль и начинается безумие. Она мечтает лишь об одном — чтобы всё это наконец прекратилось.
****
- Когда появилась золотая душа
Где властвует страх и скорбь, где воздух пропитан разложением заблудших душ, лежит Чиргон — царство вечных мук. Сюда стекаются мёртвые, потерянные во тьме. Как они умерли? Почему оказались здесь? Никто не знает. Здесь нет памяти, нет надежды. Одни души рождаются вновь в тщетных попытках найти другой путь, а другие, вечно оплакиваемые, навсегда исчезают в бездне.
Среди этого хаоса есть лишь одна живая душа — страж Софид. Ему доверено распределять пришедших, следить за порядком, хранить это место от разложения. Его шаги эхом отдаются в пустоте, а взгляд, привычный к страданиям, давно не выражает ничего, кроме усталости. Он служит Императору Огня — властелину всех пламён - чья воля непреклонна, а сила неизмерима.
Сейчас, если так можно выразиться, Софид направляется к последнему на данный момент месту обхода — алтарю душ, месту, где рождается новая потерянная сущность.
Это сердце Чиргона, его пульсирующий источник, вечно питаемый потоками бесплотных теней. Здесь воздух густ и недвижим, словно сам страх застыл в нём, не желая рассеиваться. Мёртвый свет алтаря освещает множество призрачных фигур, скользящих в ожидании своей судьбы. Они не плачут, не кричат — лишь безмолвно дрожат, застыв на пороге неизбежного.
Софид знает этот процесс до мелочей. Новые души приходят — растерянные, пустые. Их существование сотрясается мгновением перехода, и вот они уже здесь, в этом месте, где решается их дальнейшая участь. Одни растворяются, другие обретают форму и смысл, третие теряются в бесконечности.
Чиргон оставался неизменным, но Софид знал: это лишь иллюзия. Он двигался сквозь бесконечный сумрак, искажённые пейзажи мерцали в призрачном свете, дрожа, будто отблески огня на чёрном стекле. Здесь не было привычных горизонтов, не было земли и неба — лишь серые руины, что поднимались к несуществующему своду, изгибаясь в немыслимых углах.
Каждый шаг отдавался глухим эхом, но звук не исчезал, а будто запутывался в пространстве, множился, создавая иллюзию множества шагов. Как будто кто-то ещё шёл рядом. Но Софид знал — здесь некому было сопровождать его. Лишь безмолвные тени, скользящие вдалеке, да едва слышные вздохи тех, кто ещё не осознал свою смерть.
Вокруг простирались останки давно разрушенных зданий, обломки древних храмов и забытых монументов, покрытых паутиной трещин. Над ними кружили сгустки тусклого света — обрывки душ, потерявшие своё прошлое и настоящее. Они были бесполезны, никому не принадлежали, и Чиргон оставлял их блуждать в вечном оцепенении.
Софид продолжал идти.
Воздух был плотным, тягучим, как если бы его можно было потрогать. Тени поднимались с земли, медленно стекались к нему, растворялись в его плаще, но он не обращал внимания. Так было всегда. Они тянулись к нему, как к живому, но он был лишь частью этого мира, не больше и не меньше.
И вот, сквозь клубящиеся завесы тьмы, он увидел знакомые очертания.
Перед ним возвышался алтарь душ — древний, неизменный, пропитанный бесчисленными судьбами. Его поверхность пульсировала бледным свечением, переливалась, словно чёрный обсидиан, напитавшийся светом угасающих звёзд. Здесь, в этом месте, начинался путь всех, кто попадал в Чиргон.
Но сейчас что-то не так.
Тени, что вечно скользили по заледеневшим камням, отпрянули, беспокойно извиваясь. Те немногие души, что ещё не растворились в забвении, застигнутые светом, дрогнули — одни с немой надеждой, другие с первобытным ужасом. Чиргон не знал такого сияния. Оно не несло боли, не требовало подчинения, а потому было страшнее всего, что видели его обитатели.
Софид застыл. Его руки, привыкшие к холоду, теперь ощущали тепло, но не его привычную, обжигающую разновидность. Это было иное пламя — не разрушительное, а созидающее. Оно не сжигало, а согревало, не приказывало, а звало.
И в самом центре этого света рождалось нечто новое. Не просто душа.
Золотая душа.