миша
Утро было серым, как облака, что скапливались на горизонте, и я знал, что день этот будет тяжёлым. Я проснулся рано, даже слишком рано, и первое, что я ощутил — это тяжесть, которая всегда приходит с мыслью о том, что тебя ждёт.
Я вытащил руки из-под одеяла, холодная влажность помещения коснулась кожи, и я встал, пошарив по столу в поисках телефона. Он лежал прямо передо мной, экран тускло светился. Без стука в голову, без особых мыслей, я понял, что нужно двигаться. Быстро одеваться и ехать. Куда? К брату. На день рождения Андрея.
Я выбрал костюм, который не носил часто — чёрные брюки, идеально сидящие, и белая рубашка, чуть приоткрытая на шее, чтобы не выглядело слишком официально. Брюки почти не мялись, потому что я всегда, как и всегда, стоял перед зеркалом, тщательно выжимая ткань в руках. Моя футболка под рубашкой была нейтральной — чёрной, как и всё остальное. Когда я закончил, в комнате стало темнее, как будто зеркало забрало на себя всё освещённое пространство. В такие моменты мне хотелось вырваться из всего этого, но я знал, что выбора нет.
Залез в свои ботинки — кожаные, с лёгким налётом ностальгии, когда-то я покупал их в одном из дорогих магазинов. Тот, кто понимает, оценит. Я одел часы — они были с кожаным ремешком, сдержанные и строгие, как и я сам. Но внутри всё ещё рвалось наружу.
Перед выходом я открыл свою маленькую шкатулку с духами. Я всегда выбирал эти — стойкие, насыщенные, с лёгким цитрусовым оттенком. Духи чувствовались не сразу, но стоило человеку подойти близко, и запах будто затягивал в себя, оставляя длинный след. Это был мой стиль — не бросаться в глаза, но оставить впечатление.
Я взял ключи, распахнул дверь и вышел на лестницу. По пути вниз всё было знакомо и чуждо одновременно. Картинка города, завораживающая в своей обыденности. В воздухе ещё висел запах дождя, что недавно прошёл. Всё казалось пропитанным этим свежим запахом земли.
Забрал Алину через 20 минут. Она стояла на остановке, немного нервно вертя в руках какой-то пакет. В этот момент я заметил, как она выглядела — сдержанная, как и всегда, но в её глазах была какая-то лёгкая отрешённость, как будто она не до конца понимала, что будет происходить сегодня. Алина — умная, красивая, с той самой внутренней гармонией, которая, казалось, всегда держала её на расстоянии от всех бурь.
— Привет, — сказала она, не улыбаясь, но что-то было в её голосе, что заставило меня почувствовать лёгкую неловкость.
Я открыл дверцу машины, и она села, быстро взглянув на меня, как-то по-особенному, будто пыталась понять, что со мной не так. Включил двигатель, и поехали. В машине было тихо. Мы ехали в сторону Андрея, и в этот момент я даже не знал, что ожидать. Я не знал, что происходило внутри меня, но это ощущение сжимающегося пространства, которое не отпускало меня, было настолько явным, что я просто не мог его проигнорировать.
Валил дождь, но я всё равно чувствовал его — как каждый капель о стекло, как каждое движение машины по мокрой дороге. Иногда мне казалось, что сам мир ощущает мои тревоги. Я посмотрел в окно, и город мелькал за стеклом — знакомые улицы, знакомые дома, но они были чужды мне, как лица, которые я не хотел бы видеть.
Когда мы подъехали, я заметил, что Влад уже был там. Он стоял у двери, разговаривая с Андреем. Я не мог разобрать, о чём шла речь, но знал одно: что-то не так. Что-то нарушало привычный ритм. Андрюша был расстроен. Его лицо не выражало того восторга, который должен был быть у шестнадцатилетнего мальчика в день его рождения. Он стоял среди подарков — часы с кожаным ремешком, парфюм в тяжёлой стеклянной бутылке, ноутбук с новой моделью процессора. Всё это было, конечно, для его возраста, но не хватало того, что может по-настоящему порадовать.
Он словно старался скрыть свою грусть за маской фальшивой улыбки, но мне не нужно было быть психологом, чтобы понять — ему было неуютно.
А потом он отвлёкся и рванул наверх в свою комнату. Просто исчез, не сказав ни слова, как будто всё, что происходило вокруг, было уже лишним.
Я почувствовал, как мне стало тесно. Как воздух сжался вокруг меня, и всё, что я видел, стало каким-то далёким и смазанным. Когда Андрей исчез, мне вдруг пришла мысль — Вика. Она наверху. Что-то в этом всё было не так.
В руках я крепко держал телефон, и не выдержал. Написал Владиславу.
«Что происходит?»
Ответ не заставил себя долго ждать.
«Не подходи близко.»
Я не знал, как реагировать. Чёрт, что происходит?
В этот момент, стоя у лестницы, я ощутил, как всё вокруг замедляется, как тиканье секунд в часах становится всё громче. В воздухе витала напряжённость. И я стоял там, не зная, что делать с этим ощущением.
Я стоял у окна, пока за спиной что-то происходило — шаги, голоса, дыхание. Но я не оборачивался. Не сразу.
Всё внутри застыло. Как лёд перед тем, как треснуть.
Потом я услышал шаги, лёгкие... слишком знакомые. Вика.
Оборачиваюсь.
И вижу её. Живую. Целую. Спокойную — внешне.
А внутри меня — шторм.
Если бы я мог, я бы заорал. Прокричал всё, что выжигало мне грудь эти две недели. Если бы... Но я просто смотрел. Молчал. Как идиот. Потому что даже крик был бы слабее той боли, которую она оставила.
Она села за стол. Так просто. Будто не разрушила никого.
— Ну, — сказала. — Говорите.
Ах, значит, теперь мы тут — судьи, прокуроры. А она? Кто? Жертва?
Я сжал челюсть. Хотел промолчать. Не вмешиваться. Но когда Влад начал — всё вырвалось.
— Ты пропала на две недели, Вика! — он кипел. — Мы не знали, жива ты или...
— Я была в порядке.
Я не выдержал.
— Откуда нам было знать?! — мой голос был глухим, но я не мог остановиться. — Ты просто... ушла. Молчком. И отключилась.
— Я оставила сообщение.
Сообщение. Чёртово сообщение.
Влад усмехнулся — та усмешка, от которой хочется бить стены.
А я смотрел на неё. На её лицо. Такое же упрямое, как всегда. Красивое. И чужое.
Каждая её фраза — как плевок в рану.
— Я... я просто не могла больше.
— А мы? — спросил я. Тихо. Ровно. Но внутри — трещало. — Ты подумала о нас?
— Каждый день.
Чушь. Полнейшая. Если бы думала — не исчезла бы.
— Значит, ты осознанно выбрала игнорировать всех, кто тебя любит?
— Я... я пыталась дышать.
— А мы — задыхались. — Влад сказал это за нас обоих.
Я отвёл взгляд.
Она говорила дальше. Про то, что устала. Что ей тяжело. Что мы — жесткие.
А я думал: да, мы такие. Мы не в силах по-другому. Когда любим — бьёмся до последнего. Когда теряем — рвёмся по швам.
А она? Она просто уходит.
— Мы не давим, — Влад не сдержался. — Мы переживаем.
Я не мог спорить. Он прав.
А она продолжала.
Я слушал. Каждый звук, каждое слово.
Старался не смотреть на неё. Потому что, если вглядеться — всё рушится.
Но когда она сказала: «Я люблю вас. Всех. И Андрея, и Алину. И вас...» — и её глаза нашли мои — я сломался внутри.
Я бы отдал всё, чтобы это было правдой. Но доверие не возвращается одним признанием.
— Ты уже сделала больно. — выдохнул я. — Особенно Андрею.
И это было правдой. Мальчишка ходил, как тень. Он ждал её. Верил, что она напишет. Что вернётся. И я не знал, как ему сказать, что, возможно, нет.
Она опустила глаза. И тогда я понял — она знает. Её тоже рвёт.
Но легче не стало.
— Я вернулась. Не потому что обязана. А потому что нужна.
Нужна?
Я не верил. Или не хотел.
Я стоял. Немой. Застывший. Лёд внутри уже трещал, но держался.
И вот — она делает шаг ко мне. Протягивает руку. В голосе — дрожь:
— Прости меня. По-настоящему. Не за то, что ушла. А за то, что не объяснила.
Я смотрел ей в глаза. И молчал.
Потому что простить — значит снова открыть двери. А я не был уверен, что хочу снова стать уязвимым.
И всё же...
Что-то в её голосе... в том, как она стояла передо мной, будто без щита — срезало злость.
Но боль — осталась.
Я не ответил.
Просто дышал. Смотрел. И молчал.
Потому что иногда молчание — единственное, что мы можем дать, чтобы не разорваться.
Может, если бы она зарыдала, закричала, бросилась мне на грудь — я бы сорвался. Закричал в ответ. Или обнял. Или ушёл.
Но она просто стояла. Молча. В глаза.
И это было хуже.
Я чувствовал, как внутри дрожит всё. Как пальцы судорожно подрагивают — хочется схватить её и встряхнуть. Заставить почувствовать хоть толику той боли, которую она оставила.
Вместо этого я выдохнул и отвернулся.
Потому что если бы остался в этом взгляде ещё секунду — не знаю, что бы сделал.
Тишина сгустилась, как туман после грозы. Густая, липкая, нерешённая.
Влад отступил к стене, выдохнул что-то под нос и ушёл. Типа за водой. Типа дать нам пространство. Он всегда понимал, когда надо выйти.
А я... я остался.
Она не двигалась. Не пыталась приближаться. Просто стояла. И дышала.
Я облокотился на стол, сжал его край до белых костяшек и сказал:
— Я не знаю, Вика. — тихо. Без обвинения. Без эмоции. — Я правда не знаю, что с тобой делать.
Она чуть вздрогнула. Незаметно, почти мимолётно, но я видел.
— Я тоже не знаю, что делать с собой. — сказала она.
Это была правда.
Я слышал по голосу — там не было ни театра, ни попытки смягчить, ни жалости к себе. Просто голая, ободранная до мяса истина.
— Мы все пытались тебя понять. — Я развернулся к ней, шагнул ближе. — Мы ждали. Мы искали. Мы винили себя, родителей, даже погоду. Всё, кроме одного — что ты просто выбрала не быть рядом.
— Это не было «просто». — её голос сорвался.
— А нам было просто? — резко. — Знаешь, что было хуже всего? Что каждый вечер я ловил себя на мысли — если она умерла, а я даже не знаю где, как, с кем...
Мои пальцы снова сжались в кулаки. Горло сдавило.
— Я не мёртвая. — прошептала она.
— Но ты умерла для нас. — выплюнул. — Именно так это ощущалось.
Она отвернулась. Сжала губы. И в тот момент я впервые за всё время увидел — нет, не вину, не страх — пустоту.
Такую, как в глазах Алины, когда я сказал ей, что Вика пропала. Как в глазах Андрея, когда он спросил: «Она не вернётся, да?»
И тогда я почувствовал, как злость испаряется. Вместо неё — пустота. Такая же. Один в один.
Я прислонился к стене, сбросил голову назад и прошептал:
— Чего ты хочешь теперь?
Она медленно подошла ближе. Осторожно, словно боялась, что я отступлю.
— Быть с вами. Вернуть хотя бы часть.
— Части не будет. — я поднял взгляд. — Это не пазл. Это мы. И мы уже не те.
Она кивнула. Без истерик. Без «пожалуйста». Просто кивнула.
Я смотрел на неё. И понял: она правда не знает, что делать. Но стоит. Не уходит. Не прячется.
И этого было достаточно.
На этот раз — достаточно, чтобы не прогнать.
Я медленно подошёл ближе. Один шаг. Второй. Третий.
Остановился в полуметре.
Её глаза были влажными, но слёзы не текли. Она держалась.
— У тебя будет шанс всё исправить. — сказал я, ровно. — Один. Не просри его.
Она выдохнула. Впервые — с облегчением.
Я не прикасался. Не обнял. Не взял за руку.
Но я остался.
И она — осталась.
Иногда этого — достаточно, чтобы начать сначала.