вика.
Последние две недели были похожи на затянувшуюся зиму внутри меня. Холодно, глухо, бессонно. Мир сузился до стен отеля, зеркал в спортзале и экрана телефона, который я слишком часто просто переворачивала экраном вниз.
Я исчезла. Пропала. Выключила всё — эмоции, привязанности, людей. Я знала, что они ищут, что звонят, что пишут. Я всё видела. Все звонки. Все сообщения. От Миши — особенно. Иногда сдержанные, иногда взбешённые, потом – почти отчаянные. И я... я не могла ответить.
Я не плакала. Почти не ела. Много думала. И бесконечно, изнуряюще тренировалась. Спортзал стал моим единственным выходом. Я била по грушам, бежала до одури на беговой дорожке, делала подход за подходом, будто могла вытолкать из себя всё — злость, растерянность, страх, горечь. Сжигала себя до тла. Чтобы не чувствовать.
Я вставала рано, завязывала волосы в высокий тугой хвост, надевала топ и лосины и уходила. Иногда я была там по три, по четыре часа. Иногда — возвращалась только к вечеру. Мозг отключался в ритме музыки в наушниках, тело ныло, но именно это притупляло бурю внутри. В эти часы я не была ни дочерью, которую предали, ни девушкой, которую продают как вещь. Я просто существовала. Как могла.
Я смотрела на экран телефона каждый вечер, когда уже была в номере, и сердце ёкало от каждой строчки.
«Где ты?»
«Ответь, чёрт возьми.»
«Вика, с тобой всё хорошо?»
«Не делай так, пожалуйста...»
Это были Влад, мама, папа, Алина, Андрей... и он.
Миша.
Но я не отвечала. Потому что знала — стоит только приоткрыть дверь, и всё хлынет на меня лавиной. Я не была к этому готова. Ни к их словам, ни к объяснениям, ни к боли в голосах. Я должна была остаться одна.
Хотя... была одна деталь, которая не давала мне полностью отгородиться.
Андрей.
Мой младший брат. Мой мальчишка. Ему скоро шестнадцать. И я знала, как он переживает. Знала, что он злится. На меня, на родителей, на этот грёбаный мир. Он никогда не показывал открыто, как сильно ко мне привязан. Но я всегда знала. Всегда чувствовала.
Он был моим светом. Я помнила, как в детстве он приходил ко мне ночью, когда ему снились кошмары. Как держал меня за руку, когда мы смотрели фильмы. Как делился секретами шёпотом, будто только я могла понять. И я действительно понимала.
Сейчас я представляла, как он ходит по дому с опущенными плечами. Как не может заставить себя съесть завтрак. Как упрямо молчит, когда его спрашивают о чувствах. И сердце разрывалось.
Но я не могла вернуться. Пока нет. Пока я не выстрою стены внутри себя, чтобы хоть как-то удержать баланс.
Я взяла больничный, но не бросила учёбу. Забивала голову лекциями, читала статьи, проходила тесты. Искала хоть какой-то смысл в рутине. Хотела остаться собой. Хотела не сломаться.
В эти две недели я не нашла ответы. Но нашла что-то другое.
Тишину.
Пугающую. Ненавистную. Необходимую.
И где-то в этой тишине я начала слышать себя.
действительно много думала. Может, даже слишком. Голова гудела от мыслей, но я не могла их остановить.
Они приходили волнами. Особенно ночью, когда город за окном спал, а я лежала на спине, уставившись в потолок, с замирающим сердцем и немигающими глазами.
Я злилась.
На родителей — особенно.
Как они могли? Как посмели? За столом, как на официальной сделке, объявить, что моя жизнь больше не принадлежит мне. Что я — всего лишь ход в их шахматной партии. Их дочь, их кровь — но не человек. Не личность.
Невеста. Без согласия. Без чувства. Без права слова.
Папа даже не дрогнул, когда я закричала. А мама смотрела с тем самым взглядом... как будто я предаю их, просто не соглашаясь.
Как будто быть против — это эгоизм. А сломать себя — это "взрослая позиция".
Я не могла это простить. Ни им, ни себе.
Влад.
Мой старший брат.
Я знаю, что он переживает. Что он бы отдал многое, лишь бы меня никто не тронул. Но я злилась и на него.
Почему он не встал? Почему не сказал "нет"?
Почему позволил? Или просто промолчал?
Он был моим героем. Моей опорой. А теперь стал частью того, что ломало меня.
Может, неосознанно. Может, из желания «не лезть». Но его молчание резало сильнее слов.
Алина...
Алина писала каждый день. Я видела все сообщения.
"Скажи, что ты жива."
"Пожалуйста, просто дай знать, что ты в порядке."
"Я сойду с ума, если ты не ответишь..."
И каждый раз я хотела ответить.
Каждый. Чёртов. Раз.
Но в последний момент — останавливала палец. Не потому что не люблю. А потому что... не могла.
Алина была моим зеркалом, моей душой. Если бы я заговорила с ней, если бы услышала её голос — я бы сломалась.
А я должна была продержаться. Ещё немного.
И всё же — я скучала по ней. До дрожи.
По её голосу. По тому, как она трогает мою руку, когда переживает.
По её глазам, в которых всегда — безусловная любовь.
Миша.
Его имя прожигало внутри.
Он писал... столько. И я всё читала.
Сначала холодные фразы. Потом злоба. Потом — отчаяние.
"Ты не смеешь вот так исчезнуть."
"Я не отпущу тебя, слышишь?"
"Где ты, чёрт возьми?!"
"Просто скажи, что ты жива."
"Я прошу тебя..."
А потом — тишина.
Несколько часов. Иногда день. А потом снова.
Я чувствовала, как в нём всё кипит. Его злость, которую он не умеет прятать. Его обиду. Его... страх.
Я не знала, что я чувствую к нему.
Нет, не так. Я боялась признать.
Боялась, что то, что между нами всегда было — эти взгляды, эти перепалки, это притяжение через ненависть — это и было настоящим.
Потому что если это так...
То всё, что происходит — не предательство. А шанс.
И я была не готова.
Не готова понять, что Миша — это больно, опасно... но может быть именно тем, что мне нужно.
Я закрывала глаза, и вспоминала, как он смотрел на меня тогда, в ту чёртову ночь, когда всё рухнуло.
Как его губы дрогнули, когда он понял, что нас женят.
И как в его взгляде вдруг промелькнуло что-то настоящее. Глубокое. Опасное. Слишком живое.
Я заперла это в себе.
И заперла его.
Я знала, что они злятся. Все.
Но я тоже злилась.
И только Андрей — единственный, на кого я не могла быть зла ни на секунду.
Мой брат.
Мой свет.
Мой Андрюшка.
Я представляла, как он молчит, ходит по дому, слушает, как взрослые ругаются.
Как он смотрит на экран телефона.
Как ждёт.
И мне было так стыдно, что я оставила его.
Я не должна была.
Я знала, что к его дню рождения я должна вернуться. Должна появиться. Обнять его. Показать, что я рядом. Что я всё ещё его сестра, даже если не чья-то дочь, не невеста, не подруга.
Две недели прошли как один долгий день.
И каждый вечер я задавала себе один и тот же вопрос:
"Что теперь?"
суботта
Я не думала, что сердце может стучать так громко.
Не от страха. Не от боли. А от чего-то похожего на волнение... как перед прыжком в холодную воду.
Холод уже внутри, а ты ещё стоишь на краю, разглядывая глубину.
Я сдала ключ.
Сделала последний глоток свободы и выехала с подземной парковки, держа руки на руле чуть крепче, чем нужно.
Машина плыла по улицам города, в котором я вдруг снова стала чужой.
Я знала, что этот день наступит.
Что не могу прятаться вечно.
Но если уж возвращаться — то ради него.
Ради Андрея.
Моего маленького, упрямого, дерзкого и самого любимого человека на этой земле.
Он просил новый айфон — и получил бы лучший.
Я купила самую последнюю модель. К ней — стекло, чехлы, зарядку, беспроводные наушники, даже кожаный ремешок на руку.
Но это была просто техника.
Главный подарок я держала в другой руке.
Квадратная коробка, упакованная в серо-синюю обёртку. Внутри — рамка, а в ней — распечатанное фото.
Я, Влад и Андрей. Мы смеёмся. У Влада дурацкая причёска, у меня размазанная тушь, а Андрей держит нас за плечи, такой гордый и счастливый.
Я знала, что он это фото любит. Часто ставил его как заставку.
Слёзы подступили, когда я выбрала торт. Его любимый — тот, в котором клубника внутри и чуть-чуть алкоголя в креме.
Я добавила гелиевые шарики, серебристые, чёрные и синие, потому что он ненавидит яркие цвета.
Я упаковала всё сама. Медленно. Ровно. Как будто пыталась в каждый сгиб бумаги вложить извинение.
По пути домой я не включала музыку.
Мне было достаточно шума собственных мыслей.
Когда я свернула во двор, увидела знакомые машины.
Влад. Миша.
Наверняка и Алина тут.
Конечно.
Я глубоко вдохнула — как перед штормом — и выдохнула всю слабость.
Сегодня — не для них. Сегодня — только для него.
Я зашла в дом так тихо, как только могла.
На носочках, держа шарики за ленты и неся коробки на весу.
Они были где-то в другой части дома. Смех, голоса, музыка.
Всё будто в другой реальности.
Я отворила дверь в комнату Андрея.
Всё было на месте. Его беспорядок. Его запах. Его рубашка на стуле.
Сердце сжалось.
Я расставила шарики — один прикрепила к креслу, два к ручке шкафа, три положила рядом с кроватью.
На покрывало выложила подарки. Рамку поставила отдельно.
Накрыла всё пледом, а сама спряталась за дверью, чуть приоткрыв её — и набрала ему сообщение:
"С днём рождения, брат. Зайди в свою комнату."
Ответа не было — он просто влетел в комнату, как торнадо.
Тормознул посреди двери, увидел шарики, глаза расширились.
— Что за...
Он подошёл к кровати, поднял плед, медленно.
Сначала увидел коробку от телефона. Потом вторую. Потом рамку.
Он сел. Смотрел. Молчал.
А потом я вышла.
— Бу. — прошептала я и дернулась к нему.
Он подпрыгнул, повернулся, а потом...
— ВИКА?!
Он кинулся ко мне, сбил с ног, уткнулся в плечо и обнял так, как будто боялся, что я исчезну снова.
— Где ты была?.. — прошептал он в шею. — Я думал... я думал, что с тобой что-то случилось...
— Прости, — выдохнула я, прижимая его к себе. — Я просто... не могла.
— Я скучал... Я злился, но скучал.
— Я знаю. Прости.
Мы стояли так, обнявшись, пока он не всхлипнул, а я не зажмурилась от тепла, которое разлилось внутри.
— Ты вернулась? — спросил он.
— Да. Я с тобой.
— И не уйдёшь?
— Никогда больше.
А потом он снова обнял меня, а я поняла — что бы там ни было впереди, сейчас я — дома.
Мы спустились по лестнице, Андрей сиял как тысяча огней.
Он прижимал к груди подарки, подскакивал от радости, смеялся, и я старалась смеяться вместе с ним.
Пока не почувствовала на себе взгляд. Жёсткий. Пронизывающий. Знакомый.
Влад.
Он стоял у подножия лестницы, сложив руки на груди.
Свет из окна рисовал на его лице тени.
Он не сказал ни слова, но когда я поравнялась с ним, взял меня за локоть — крепко, до дрожи, но всё ещё сдержанно — и тихо сказал:
— Пошли.
Я знала, что это будет. Я ждала этого.
И всё равно внутри что-то болезненно сжалось.
— Алина, иди к тёте Марине, скажи, что Вика вернулась. — Его голос был отстранённо ровным.
Алина только кивнула, её лицо было пустым, как высохшая страница.
Она прошла мимо меня, не глядя в глаза. Просто ушла.
Влад подтолкнул меня в сторону кухни.
Я увидела Мишу.
Он стоял у окна, спиной ко мне.
Когда я вошла — он обернулся.
Его лицо...
Я бы предпочла, чтобы он закричал. Проклял. Плюнул в меня.
А он просто смотрел. Молча. Словно не верил, что я реально перед ним.
Я села за стол.
— Ну, — начала я первой. — Говорите.
Тишина была длиннее километров.
Потом Влад выдохнул:
— Ты совсем охренела?
Я вздёрнула подбородок.
— Я предупреждала.
— Ты пропала на две недели, Вика! — он уже не сдерживался. — Мы не знали, жива ты или...
— Я была в порядке.
— Откуда нам было знать?! — вступил Миша, его голос был глухим. — Ты просто... ушла. Молчком. И отключилась.
— Я оставила сообщение.
— Сообщение?! — Влад усмехнулся, но в этой усмешке не было ни грамма юмора. — Алина чуть с ума не сошла. Мама плакала каждую ночь. Отец не спал. Андрей молчал, как тень, он думал, что ты его бросила!
— Я... — я прикусила губу. — Я просто не могла больше.
— А мы? — Миша говорил тихо, но каждая его фраза — как удар в грудь. — Ты подумала о нас?
— Каждый день.
— Значит, ты осознанно выбрала игнорировать всех, кто тебя любит?
— Я... я пыталась дышать.
— А мы — задыхались. — голос Влада стал жёстким. — Все. Без исключения. Из-за твоей потребности исчезнуть.
— Ты не одна. — добавил Миша. — Ты часть семьи. А не комета, которая появляется и исчезает по своему желанию.
Я опустила взгляд.
Это было больно. Но справедливо.
— Знаю. Простите.
— Не сейчас, — отрезал Влад. — Сейчас мы просто скажем тебе одно: ещё раз — и мы тебя не простим.
Миша молчал. Его пальцы были сжаты в кулак.
Он посмотрел на меня — и там было всё.
Злость. Разочарование. Тоска.
— Я не хотела, чтобы всё так вышло...
— Поздно, Вика. — он отвернулся.
Мы все молчали.
Впервые — без упрёков. Без оправданий.
Просто молчали.
Каждый со своей болью.
Но вместе.
Снова вместе.
— Я просто... — я проглотила комок в горле и посмотрела на них. — Я не могла больше быть здесь. Ни в этом доме, ни рядом с вами.
Миша сдвинул брови, Влад медленно отступил к стене, скрестив руки. Оба молчали, ждали.
— Я не сбежала. Не ради истерики. Не чтобы наказать. Я просто... мне было плохо. Не с вами, а вообще. — Я чуть слышно выдохнула. — Это как если бы воздух везде стал слишком тяжёлым.
Влад закатил глаза, но промолчал. Миша смотрел пристально, слишком пристально.
— Я хотела побыть одна. Подумать. Переварить всё.
— Переварить что, Вика? — наконец спросил Влад. — Что именно? Свадьбу? Нас? То, что тебя кто-то, прости, «принуждает» жить не по-твоему?
— Всё сразу. — я кивнула. — Я не понимаю, зачем нам это. Я не понимаю, чего от нас хотят родители. Я не понимаю, зачем всё вокруг стало таким тяжёлым. Я просто... устала.
Я почувствовала, как пальцы сжимаются в кулаки. Челюсть напряглась.
Я не собиралась плакать.
Больше — нет.
— Я люблю вас. Всех. И Андрея, и Алину. И вас... — я подняла глаза на Влада и Мишу. — Но вы, парни, такие... жесткие. Вы злитесь, сразу кричите, давите. А я не умею так. Я задыхаюсь от этого.
— Мы не давим, — отрезал Влад. — Мы переживаем. Мы любим тебя, чёрт возьми. И если ты не понимаешь, каково это — бояться за человека, которого ты теряешь, то это уже твоя проблема.
— Я понимаю. — голос у меня стал тише. — Именно поэтому и ушла. Чтобы не рвать дальше. Чтобы не кричать. Я боялась, что скажу лишнего. Или услышу.
— Ты уже сделала больно. — сказал Миша хрипло. — Особенно Андрею.
Я опустила глаза.
Вот и оно. То, чего я боялась больше всего.
— Я знаю. Я думала о нём каждый день. Я всё для него купила, я постаралась... Я надеюсь, он простит.
Влад развёл руками.
— Думаешь, этого хватит? Подарков?
Я слабо покачала головой.
— Нет. Но это хотя бы начало. Я вернулась. Не потому что обязана. А потому что нужна.
Миша не сдвинулся. Он смотрел прямо в меня.
Молча.
И тогда я сделала шаг вперёд.
— Прости меня. — прошептала. — По-настоящему. Не за то, что ушла. А за то, что не объяснила.
Тишина висела между нами.
И в ней, наконец, стало легче дышать.
Я услышала шаги за спиной, обернулась — в кухню вошли мама и папа.
Мама была бледной, губы сжаты в тонкую линию. Папа — как обычно, спокойный, но я видела, как у него дёргался висок.
— Вот ты где, — выдохнула мама. — Значит, решила вернуться?
Я не ответила. Просто кивнула.
— Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — её голос был ровным, но я чувствовала под ним напряжение, как будто тонкий лёд трещит под ногами. — Мы чуть с ума не сошли. Андрей каждый день смотрел в телефон и ждал, когда ты ему напишешь. Алина плакала. Влад... Влад был готов перевернуть город.
— Я знаю, мама, — тихо сказала я. — Я не горжусь этим.
— Не гордишься? — отец сделал шаг вперёд, голос низкий, глухой. — Ты исчезла. На шестнадцать дней. Без объяснений. Ты даже не дала нам знать, что жива. Ты понимаешь, каково это для родителей?
— Я знаю, — повторила я. — Но мне нужно было это.
— Это эгоизм, — отрезал он. — Живут не так. Так — не уходят из семьи.
— Я не уходила, — я сжала пальцы в кулаки. — Я спасалась. Я не хотела говорить ничего лишнего. Не хотела делать хуже.
Мама прикрыла глаза, словно на миг закрываясь от боли.
— Ты ведь знала, что свадьба — решение не только наше. Это бизнес. Это будущее. Это...
— Это не жизнь, мама! — сорвалось с губ. — Я не вещь, которой вы решаете, с кем и когда быть!
Повисла гробовая тишина. Влад вздохнул и отвернулся, Миша продолжал смотреть на меня. Родители переглянулись.
— Ты не маленькая, Вика, — отец говорил уже спокойнее, но от этого слова его звучали ещё тяжелее. — Ты должна понимать последствия. Ты поставила нас всех в неловкое положение. С людьми, с деловыми партнёрами, с семьёй.
— А вы поставили меня в ловушку. — Я подняла голову. — Вы не спросили, вы сказали. Просто решили, что я соглашусь, что приму. Но я — не актёр в вашем спектакле.
Мама покачала головой.
— А что ты теперь хочешь, Вика? Что ты этим добилась?
Я на секунду замерла.
— Я добилась тишины. Пространства. И теперь я готова говорить. Но на своих условиях.
— Своих условий? — переспросил отец, прищурившись. — Ты, значит, ставишь нам условия?
— Я не ставлю. Я просто прошу, — устало ответила я. — Хоть раз... услышать меня. Без приказов, без давления. Без фраз "ты должна".
Мама села на стул, будто ноги не выдержали напряжения. Влад молча стоял у стены, скрестив руки на груди, а Миша... Миша продолжал смотреть. Его взгляд был таким тяжелым, будто он собирался выговорить всё, что копилось эти дни. Но молчал.
— А если мы не готовы слушать? — голос отца был сухим.
— Тогда я опять уйду. Только уже не на шестнадцать дней, а навсегда, — я смотрела в глаза, не моргая. — Я вернулась ради Андрея. Не ради объяснений. Не ради вас. И не ради него, — кивнула в сторону Миши. — А ради брата, который заслуживает праздник.
Папа сжал губы.
— Сегодня не об этом.
— Да, не об этом, — тихо повторила мама. — Потом. Мы поговорим потом.
Я не стала больше ничего говорить. Просто кивнула и вышла из кухни.
По коридору донесся смех Андрея. Смешной, заливистый, родной. Он сидел в своей комнате на полу, среди шаров, уже разбирая один из подарков. Повернувшись ко мне, он замер — глаза загорелись.
— Ты осталась?
Я кивнула.
— Я рядом.
Он вскочил и бросился ко мне, обняв. Я уткнулась носом в его макушку, чувствуя, как во мне подтаивает лёд. Только он один — никто больше — мог разрушить эту броню так легко.
— Я думал, ты не придешь, — пробормотал он, прижимаясь крепче. — Я злился. Но всё равно ждал.
— Я знаю. Прости меня, малыш.
— Ты не должна просить прощения, — прошептал он. — Главное — ты тут.
Я ничего не ответила. Просто осталась. С ним. С братом, которого я любила до дрожи в груди. Мы сели рядом на пол, болтая ни о чём. Он рассказывал про школу, про друзей, про смешные мемы, которые хотел мне показать. Я смеялась. Настояще. Впервые за всё это время.
И в тот момент, среди шариков, фантиков и детского смеха, я поняла: я была там, где должна была быть.
Я вышла на улицу — на крыльцо. Воздух был прохладным, с тонким ароматом ночных цветов, и наконец стало легче дышать. За спиной остался день, полный эмоций, взглядов, молчания и недосказанности. Но сейчас мне просто нужно было немного тишины.
Шаги позади прозвучали тихо, но знакомо. Я не оборачивалась — знала, кто это.
Алина подошла, не говоря ни слова, и села рядом. С нами всегда так. Без пафоса, без театра. Просто рядом.
— Прости, — выдохнула я.
— За что?
Я повернула голову. Её глаза были мягкими, без упрёка, без обиды. Только понимание. Такое глубокое, что защемило сердце.
— За то, что не ответила. За то, что ты тоже переживала. — Я смотрела прямо, в темноту, туда, где деревья качались в ночном ветре. — За то, что исчезла.
Алина вздохнула.
— Вика, ты же знаешь, я слишком хорошо тебя знаю. Иногда, чтобы вернуться, нужно сначала уйти. И я знала, ты вернёшься. Просто... было страшно.
— Мне тоже, — прошептала я. — Но я не могла по-другому. Всё стало слишком тесным. Словно меня заперли. Я не дышала... А потом, когда уехала — начала жить заново.
Она кивнула, не перебивая. Просто слушала. Так, как умела только она.
— Мне было одиноко, — продолжила я. — И страшно, что никто не поймёт. Ни мама, ни папа, ни даже Влад... А Миша... — Я замолчала, сжав руки. — Мне даже думать о нём было тяжело.
Алина протянула руку и тихо сжала мою ладонь.
— Ты не обязана сейчас всё решать. Просто дыши. Живи. А потом — разберёшься.
И в этой простой фразе было всё. Всё, чего мне не хватало: не давления, не контроля, а права на передышку. Права быть собой.
Я склонилась к ней, прижалась щекой к её плечу.
— Спасибо, что ты есть.
— Всегда, — ответила она. — Даже если ты сбежишь на Марс. Я буду рядом.
Мы сидели на крыльце ещё долго. Две подруги. Две сестры, не по крови — по выбору. В этом вечере, в этой тишине было больше исцеления, чем во всех словах, что звучали за эти две недели.
Когда Алина вернулась в дом, я ещё немного посидела одна на крыльце. В груди стояла странная тяжесть, но уже не удушливая, как раньше. Скорее — остаточное напряжение. Как после бури, когда всё ещё кажется, будто гром вот-вот прогремит.
Я медленно поднялась, чувствуя усталость в каждом движении. Дом притих. Где-то наверху щёлкнула дверь. Я на цыпочках поднялась на второй этаж и толкнула дверь своей комнаты. Свет был выключен, только от окна тянулся тонкий блик от уличного фонаря.
И всё бы ничего... если бы я сразу не почувствовала чужое присутствие.
Он сидел на краю моей кровати. В темноте его силуэт был почти сливается с тенью, но я узнала его сразу. Даже если бы здесь был полный мрак — я бы всё равно знала.
Миша.
— Что ты здесь делаешь? — Голос сорвался шёпотом.
Он не ответил сразу. Лишь уткнулся ладонями в лицо, провёл ими по волосам, тяжело выдохнул.
— Ждал.
— Зачем? — Я закрыла за собой дверь, прислонилась к ней, словно мне нужен был упор.
— Хотел увидеть, что ты правда вернулась. Что ты здесь. — Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было злости. Усталость, да. И какое-то неприкрытое... одиночество.
— Я вернулась, — прошептала я.
Он встал. Подошёл ближе. И теперь между нами было меньше метра. Мы стояли, как две половины одного взорванного моста. Молчали.
— Ты ведь знала, что я с ума схожу, да? — Его голос был низкий, срывающийся. — Ты видела все мои сообщения. Все пропущенные. Почему ты мне не ответила, Вика?
Я опустила взгляд.
— Потому что не могла. Не знала, что сказать. Не хотела слышать ни слов поддержки, ни обвинений. Я просто... не могла.
— Значит, проще было исчезнуть? — Миша приблизился, его голос стал тише. — Просто выключиться, как будто нас — всех — не существует?
— Да! — вырвалось у меня. — Потому что если бы я осталась, я бы сломалась, понимаешь? Потому что вы все давили, говорили, решали за меня! Я не могла больше быть той, кем меня все хотят видеть. Я — это я.
— А я кто для тебя? — спросил он, уже почти шепча.
Я подняла на него глаза.
— Не знаю, Миша. Пока не знаю. Но я устала бояться себя рядом с тобой.
Он долго смотрел, не отрываясь. А потом просто кивнул.
— Ладно. Я уйду.
Я не удержалась, тихо остановила его:
— Не надо. Останься. Только... просто молча.
Он ничего не ответил, просто сел на пол у кровати, прислонился спиной к стене. Я легла на кровать, отвернувшись к окну. Мы не разговаривали. Не смотрели друг на друга. Но он остался. И почему-то именно это казалось правильным.
Потому что, возможно, иногда, чтобы услышать друг друга — нужно сначала помолчать вместе.
Дом уже постепенно погружался в вечернюю тишину. После праздника остались пустые тарелки, запах торта, скомканные упаковки подарков и тихое послевкусие какого-то хрупкого перемирия. Андрей ушёл в свою комнату, на лице у него сияла редкая, по-настоящему счастливая улыбка — он был доволен. И ради этого никто не тронул Вику ни словом.
Но теперь, когда он ушёл, Влад поднялся. Тихо сказал маме и отцу:
— Пойдёмте. Нам нужно поговорить.
Они прошли в гостиную. Мать села первой, укуталась в плед, отец остался стоять у камина, привычно хмурясь.
— Ты будешь говорить или просто молча злиться? — первым нарушил тишину отец.
— Я буду говорить, — спокойно ответил Влад, но голос его звучал сдержанно, почти жестко. — Мы с вами все допустили ошибку. И сейчас расплачиваемся за неё. Вика уехала, пропала на две недели, потому что никто из нас не дал ей выбора.
— Это не ошибка, — возразил отец. — Это необходимость. Мы думали о будущем, о семье. Неужели ты не понимаешь?
— Нет, пап. Я понимаю, что вы думали о себе. О бизнесе. О слиянии. Но вы не подумали о ней. — Он повернулся к матери. — Мама, ты ведь видела, как она гаснет. Как она молчала, просто кивала, соглашалась. Это было не нормально.
Мать тяжело вздохнула, потирая виски:
— Я думала, она справится. Вика всегда была сильной...
— Сильной — не значит, железной. Она не справлялась. Она просто больше не могла. И она выбрала себя. Не нас. Себя. И, может быть, впервые в жизни — сделала это правильно.
— Ты говоришь, будто она святая, — раздражённо отозвался отец. — А то, что она исчезла? Не предупредив никого? Неужели это правильно?
— Нет, не правильно. — Влад посмотрел прямо на него. — Но когда человек доведён до грани, он уже не думает о "правильно". Он просто спасает себя.
Повисла тишина.
— А что теперь? — спросила мама. — Мы что, должны отпустить всё? Пожать плечами?
— Мы должны пересмотреть своё отношение. Сесть и выслушать её. Не давить. Не принуждать. Просто выслушать. — Влад говорил тихо, но в его словах была тяжесть — усталость и решимость.
Отец нахмурился, но не спорил. Мать долго смотрела в одну точку, потом едва слышно сказала:
— Я только хотела, чтобы она была в безопасности... рядом.
— Безопасность — это не золотая клетка, мама. Иногда рядом — это самое опасное.
Они замолчали. Впервые за долгое время — не споря, не обвиняя. Просто сидели. Каждый со своими мыслями. Потому что все понимали: прежней Вики уже не будет. Она изменилась. И если они хотят вернуть её в свою жизнь — им придётся измениться тоже.
Комната Вики была тихой и уютной, с легким запахом лаванды, который проникал в воздух. Свет от вечернего солнца преломлялся через шторы, создавая мягкие тени на стенах. Вика лежала на кровати, укрывшись одеялом, её взгляд был устремлён в потолок. Мишу в последний раз она видела у себя в комнате, когда они с ним вышли из кухни, но с тех пор она пыталась избегать встреч.
Тишина была тяжёлой. Миша сидел на краю кровати, не зная, как начать разговор. Он чувствовал, как его руки начинают потихоньку застывать от этого молчания, и почему-то было трудно даже дышать. Вика не поднимала головы, её глаза были закрыты, но она чувствовала, как он сидит рядом. Молчание продолжалось слишком долго.
— Вика, — наконец сказал Миша, его голос был низким, чуть усталым. — Мы не можем больше так.
Вика не ответила. Она просто продолжала смотреть в потолок. Но он знал, что она слышит.
— Мы все переживаем. Я, Влад, даже родители, — продолжил он, его голос стал немного тверже. — Ты пропала. Ты не звонила. Ты не отвечала. Это не может продолжаться.
Его слова будто повисли в воздухе, и она всё-таки села, поворачивая голову в его сторону. Он увидел её усталое лицо, потёртое, изможденное от этих двух недель, полного молчания и избегания. Но в её глазах не было ненависти, не было вражды. Только пустота.
— Я не могла... — она сказала это мягко, как будто объясняла себе. — Я просто... не могла.
Миша заметил, как её голос дрогнул. Она закрыла глаза, будто пытаясь скрыть свои чувства.
— Вика, — он чуть наклонился вперёд, его тон стал мягче. — Ты не одна. Мы с тобой. Но ты нас просто выгнала. Ушла, не объяснив ничего. Мы не могли понять, что происходит.
Она посмотрела ему в глаза, но её взгляд был неопределённым, как будто она ещё сама не знала, что с ней. Сколько раз она пыталась себе это объяснить, но так и не смогла.
— Я хотела быть одна. — Это было всё. Просто эти слова, которые висели в воздухе. — Я была на грани. Я не могла... оставаться с вами и не быть собой. Я просто... запуталась. И мне нужно было уйти, чтобы понять, что я вообще хочу.
Миша заметил, как её рука встала на её лбу, и она закрыла глаза, будто пыталась избавиться от всего этого. От этой боли, которая так и не ушла.
— Ты мне важна, — сказал он, его голос был почти тихим. — Ты важна всем. И ты должна знать, что тебе не нужно скрываться, чтобы не быть собой. Мы можем помочь тебе, Вика. Мы всегда рядом.
Она не сказала ничего. Молча, она положила руку на его и просто сидела так, глядя в одну точку. Он почувствовал, как её тело напряжено, как в её движениях всё ещё была та боль, которую она не могла выпустить. Но в этом молчании он понял, что она готова начать разговаривать.
Миша смотрел на неё, не зная, как ещё выразить свою заботу, как ещё сказать, что он рядом. Он осторожно положил руку на её плечо и почувствовал, как она расслабляется.
— Вика, — сказал он, но на этот раз его голос был спокойным, мягким. — Поговорим. Не всё сразу, но давай поговорим.
Она посмотрела на него. И, наконец, она немного кивнула, позволяя себе взять первый шаг к тому, чтобы всё вернуть.