Соперники||𝒥ℯ𝓃𝓀ℴℴ𝓀

Чонгук

— Очень хорошо, что вы смогли прийти сегодня. Мы сможем продолжить разговор с того, на чем остановились вчера. Как прошел ваш вечер? — спросила доктор Хэл.

— Я не пил и не наделал глупостей, если вы об этом. Вы же должны включать это в регулярные отчеты моему деду?

Вообще я считаю, что глупость, как и красота, в глазах смотрящего. Некоторые люди сочтут глупостью спать с врагом, а я уверен: то, что происходит между Дженни и мной, просто феноменально.

— Отчеты, которые я каждую неделю отправляю вашему деду, сосредоточены в основном на вашем прогрессе и психической стабильности. Да, вы подписали согласие на раскрытие врачебной тайны, но действие этого документа очень ограничено. Вы не можете не знать, что по закону я не имею права — и не стану передавать в отчетах содержание наших бесед. Я просто пишу, наблюдаются ли у вас дальнейшие признаки улучшения и считаю ли я, что ваше эмоциональное состояние может спровоцировать рецидив.

На самом деле я этого не знал, не глядя подмахнув какую-то юридическую чертовщину, которую положил передо мной дед в тот день, когда согласился дать мне еще один шанс. Насколько я знаю, он имел право лишить меня всего положенного по праву рождения. Я дольше колебался, готов ли я каждую неделю сдавать анализы мочи, чем парился регулярными визитами к мозгоправу. Я рассчитывал, что эта часть окажется самой беспроблемной: ну, буду я раз в неделю вешать лапшу на уши какому-нибудь шарлатану, встречаться с куратором, изредка показываться на собраниях АА и живо верну себе милость деда. Я не ожидал, что у меня появится желание откровенно беседовать с доктором Хэл.

— Как вам работается с Дженни? В прошлый раз, когда мы о ней говорили, мне показалось, что она служит напоминанием о трудном периоде вашей жизни.

Если вначале при виде Дженни я и вспоминал о Розе, сейчас мои мысли приняли совершенно другое направление. Скажу больше, я не мог думать ни о чем, кроме Дженни на коленях передо мной вчера вечером. С утра я чуть не довел себя до диабетической комы количеством сахара, высыпанного в кофе. Обычно мне достаточно два раза наклонить сахарницу, но сегодня утром, следя за Дженни в кафе, я отвлекся, вспомнив звук, который она издавала с моим членом во рту, и мысленно заслушавшись. Это было нечто среднее между пением и стоном, и всякий раз при этом воспоминании у меня напрягались яйца. Даже сейчас мне пришлось незаметно поправить брюки.

— Работать с Дженни оказалось... интересно.

— Вот как? И чем же?

Я смерил докторшу взглядом:

— Вы точно не имеете права передавать моему деду то, что мы обсуждаем?

Доктор Хэл покачала головой.

— Ни слова. Я только описываю вашу психическую стабильность в целом.

Я глубоко вздохнул.

— Мы с Дженни... нашли способ направить энергию, которая рождается из нашей взаимной неприязни, в плодотворное русло.

Доктор Хэл что-то застрочила в своем блокноте. Мне стало интересно, не пишет ли она «трахает врага». Закончив писать, она сложила руки на коленях.

— Значит, у вас с Дженни завязались личные взаимоотношения?

— Вроде того.

— Вы рассказали ей вашу историю?

— Здесь вам придется уточнить, док, о какой истории вы говорите. О том, что я переспал с половиной шоу-герлз в Вегасе? О моем пьянстве? О том, что семья готова была разорвать со мной отношения, если я не возьмусь за ум? Или что у меня есть несколько нянек, которые регулярно докладываются моему деду?

Мне нравилось, что доктор Хэл редко реагировала на мои саркастические вопросы. Вот и сейчас она ответила просто и без тени осуждения.

— Я имела в виду вашу борьбу с алкоголизмом.

Я покачал головой.

— Нет, об этом речь пока не заходила.

— Вас беспокоит, что это может оказаться для Дженни проблемой, и поэтому не заводите об этом разговор?

— У нас не такие отношения.

— Много отношений начинаются с одного и перерастают в качественно иное. Иногда, когда люди тянут с признанием, после раскрытия секрета возникает обида. Человек, которого держали в неведении, может почувствовать недоверие к себе.

— Поверьте, наши отношения ни во что не перерастут.

— Отчего же?

— Она милая девушка из тех, кто встречается с непризнанными драматургами, а не с недолеченными алкоголиками, которые подвели свою семью и не вспомнят по именам и половины дам, перебывавших в их постели.

-— Когда вы говорите, что подвели свою семью, вы имеете в виду в деловом смысле, когда злоупотребление алкоголем помешало вам адекватно выполнять вашу работу? Или речь идет о Розе?

— Все вышеперечисленное.

Доктор Хэл взяла свой верный блокнот и снова написала несколько строк.

— А что, если я захочу на них взглянуть?

— На мои записи?

Я кивнул.

— Вы все время пишете, мне любопытно.

Доктор Хэлперн улыбнулась и снова сложила руки.

— Конечно, вы можете увидеть мои записи, если неведение вызывает у вас стресс. Только я не уверена, что по прочтении вам станет ясно, отчего я считаю записанное важным. Если вам любопытно, спрашивайте, и я отвечу, что я записала и почему.

— Что вы записали, когда я сказал, что подвел свое семейство?

Она взглянула в свой блокнот и снова на меня.

— «Превратно истолкованная вина за смерть Розе». Я записала это потому, что ваши психологические проблемы связаны с ситуацией вокруг вашей сестры.

Я помотал головой.

— Вы ошибаетесь.

— Хотите сказать, что часть ваших проблем никак не связана со смертью Розе.

— Отчего же, ее уход в самом деле сказался на мне не лучшим образом. Я про то, что вы пишете «превратно истолкованная вина». Я действительно перед ней виноват.

***

Лампы в коридоре на этаже руководства включались по таймеру, и после семи вечера благодаря сенсорам коридор освещался только при движении. Так как у меня выдался чрезвычайно непродуктивный день, я решил на сегодня заканчивать и чего-нибудь поесть. Закрывая свой офис, я обратил внимание, что в темном коридоре сразу видно, в каких кабинетах еще работают: под дверями полоска света. Идя к лифту, я не ожидал увидеть Дженни в ее кабинете, однако на ходу я что-то заметил боковым зрением и вернулся к ее порогу.

— Ты еще здесь?

В кабинете загорелся свет. Видимо, Дженни сидела так тихо, что датчики движения на нее не реагировали.

— Ты заснула или что?

Глаза Дженни будто ожили.

— Нет, просто задумалась и не заметила, что свет погас.

Это состояние мне знакомо.

Я кивнул.

— Я сегодня позвонил кое-кому, поспрашивал о твоем подрядчике. Да, давай остановимся на Линах.

— Отлично, я как раз хотела тебя спросить. Нунг мне сегодня звонил.

Новость, что этот засранец ей звонил, пробудила во мне желание передумать.

— Во сколько?

—Часов в одиннадцать, а что?

— Почему же ты сразу меня не спросила?

Губы Дженни поджались, а мои изогнулись в улыбке.

— Снова меня избегаешь?

— Я просто была занята, Чонгук! Хоть раз ты можешь поверить, что это не имело к тебе отношения?

— Могу, если вижу, что и в самом деле не имело.

Дженни округлила глаза.

— Скажи, а трудно таскать за собой такое раздутое эго? Оно тебе не мешает в двери проходить?

Я засмеялся. Кивнув в сторону лифтов, я сказал:

— Я собирался вниз, чего-нибудь поесть. Ты ужинала?

Дженни покачала головой.

— Хочешь со мной?

Она покусывала налитую нижнюю губку.

— У меня еще много работы.

— Нини, я же не твоей руки прошу. Два человека, работающих вместе, могут пойти и поужинать. Если тебе будет проще, за едой обсудим дела. Я сегодня снова пообщался с профсоюзом, готов пересказать тебе подробности.

Она поколебалась, но со вздохом ответила:

— Договорились.

Я покрутил головой.

— Какая жертва! Ты, наверное, попадешь в рай за сделанное мне добро.

Дженни попыталась скрыть усмешку, но у нее не вышло.

— Мне надо забежать в дамскую комнату. Иди, я подойду в ресторан.

— Если ты не решаешься остаться наедине со мной в лифте, я тебя понимаю, — я подмигнул. — Я займу нам места в «Прайм».

***

— Значит, ты скучаешь по Лондону? — спросил я, взяв свою воду. Официант принес винную карту, в которую Дженни немедленно углубилась.

Она подняла голову и вздохнула.

— Да, мне его не хватает. Но во многих смыслах я, к своему удивлению, не скучаю по Лондону. А ты? Тебя тянет в Вегас?

Я покачал головой.

— Абсолютно не тянет. Мы с Вегасом друг другу не подходим.

Дженни засмеялась.

— А как же вечеринки нон-стоп? Нью-Йорк, конечно, никогда не спит, но это не Лас-Вегас. Может, я бывала только в туристических кварталах, но в Вегасе поголовно все в отпуске и развлекаются, а здесь люди в деловых костюмах спешат на работу.

Я провел пальцем по запотевшему бокалу.

— По вечеринкам я скучаю меньше всего.

Дженни еще раз оглядела список вин и предложила карту мне.

— Может, возьмем бутылку на двоих?

Я поколебался, но наши взгляды встретились, и у меня вылетело признание:

— Я алкоголик, сейчас в завязке.

Брови Дженни взмыли к волосам.

-— Ой! Ого!.. Прости, я не знала, я понятия не имела...

— Все нормально, не извиняйся. Закажи себе вина, не надо воздерживаться из-за меня. Я вполне могу смотреть.

— Точно? — неуверенно переспросила Дженни. — Мне необязательно что-то пить.

Вернулся официант.

— Могу я принести вам напитков или бокал вина для начала?

Я поглядел на Дженни — она явно колебалась. Поэтому я взял у нее винную карту и подал официанту.

— Она будет бокал мерло «Мерривейл» 2015 года, а мне, пожалуйста, сельтерской с лимоном.

Официант кивнул.

— Очень хорошо. Я вас оставлю, пока вы выбираете блюда.

Когда он отошел, Дженни по-прежнему пристально смотрела на меня.

— Все нормально. Перестань бояться, что из-за тебя я развяжу.

Она улыбнулась.

— Не обольщайся, я не о твоей трезвости волнуюсь. Меня удивило, откуда ты знаешь мое любимое вино.

— Ты в номере оставила недопитую бутылку, когда переехала в люкс.

— Кстати, ты так и не ответил, почему перебрался в мой старый номер.

Я усмехнулся:

— Верно, не ответил.

Она засмеялась:

— Нет, серьезно, чем тебе не нравился твой номер?

— Всем нравился, отличный номер.

— Может, там было шумно?

— Нет, очень даже тихо.

— Так зачем ты переехал?

— На стенку полезешь, если я тебе не скажу, да? Совсем как позавчера, когда ты за мной увязалась? Любопытство сгубило кошку, Дженни.

Она прищурилась.

— Раздражать меня тоже небезопасно. Выкладывай, почему переехал?

Я несколько мгновений глядел на ее губы, прежде чем снова посмотрел ей в глаза.

— Я надеялся, что там будет пахнуть тобой.

Дженни беззвучно ахнула.

— Так ты поэтому отказался от уборки номера?

Я подался вперед.

— Простыни до сих пор пахнут тобой. Я люблю представлять, как ты на них лежала, запустив в себя пальчики.

Лицо Дженнивспыхнуло, губы приоткрылись, и я различил, как с них слетало учащенное дыхание. Вид у нее был невероятно сексуальный, и мои мысли понеслись галопом. Мне стало интересно, остановит ли она меня, если я опущу руку под скатерть и проберусь ей между ног.

К счастью для нас обоих, вернулся официант. Не заметив напряженной паузы, он поставил перед Дженни вино, а передо мной сельтерскую.

— Что вы решили? Что-нибудь бросилось в глаза и возбудило аппетит или хотите послушать о наших фирменных блюдах?

Я покосился на Дженни.

— О, мой аппетит возбужден как надо.

В ее глазах появилось мерцание, но Дженни откашлялась и сложила руки на груди.

— Я бы послушала про фирменные блюда.

Официант долго нудил про какую-то рыбу, японскую говядину и прочие причудливые блюда, чтобы оправдать солидные цены, но все, что он говорил, влетало мне в одно ухо и вылетало в другое. Я слышал слова, но упивался смелой фантазией, как Дженни старается сохранить лицо, пока я ласкаю ее пальцами, а официант стоит рядом и разговаривает. В какой-то момент мужской голос замолчал, ему коротко ответил высокий женский, и воцарилось молчание. Лишь через несколько секунд я спохватился, что Дженни и официант выжидающе глядят на меня.

— Мне то же самое.

— Очень хорошо, сэр.

Когда официант отошел, Дженни поднесла бокал к губам, пряча улыбку.

— Ты знаешь, что ты только что заказал?

Я покачал головой.

— Понятия не имею.

Нас прерывали еще несколько раз: помощник официанта принес хлеб, бальзамический уксус и оливковое масло, потом подошел представиться управляющий рестораном. Все в отеле нас уже узнавали. К несчастью, вернее к счастью для Дженни, накал страстей выдохся к тому времени, когда мы снова остались одни. Да и направление, которое Дженни выбрала для беседы, убило бы всю романтику.

— Можно спросить, сколько ты уже не пьешь?

— Четырнадцать месяцев.

— Молодец. Честное слово, я даже не подозревала. А ведь мне казалось, наши семьи пристально отслеживают сплетни друг о друге.

— Это касается только безобидных сплетен. И вы, и мы старательно скрываем вещи, способные всерьез запятнать фамилию. — Я снял ломтик лимона с края бокала и выжал в сельтерскую. — Насколько всем известно, твои родители расстались полюбовно. Если бы мы не провели вместе ночь после выпускного вечера, я бы вообще не знал, что отец от вас ушел.

Дженни, чуть наклонив голову, вглядывалась в меня несколько секунд.

— Ты никому из своих не передал то, что я тебе рассказала в ту ночь, да? Я только теперь поняла, что ты мог пустить слушок. Твои отец или дед точно не утерпели бы, если бы ты с ними поделился.

Я отпил сельтерской.

— Ты мне об этом сказала, когда мы лежали в твоей кровати. Я не настолько непорядочный.

Дженни отвела глаза, но кивнула.

— Значит, ты поэтому ходишь к психотерапевту?

— Это часть плана моей реабилитации, предложенного дедом.

— В смысле?

— Если я хочу удержаться на этой работе, я должен делать то, что он скажет. Четырнадцать месяцев назад я попал в больницу с почти смертельным перепоем. Пока меня откачивали в рехабе, отец с дедом лично занялись проверкой заведений, которыми я управлял. За отелями в Лас-Вегасе приходится следить ястребом: среди персонала много прожженных игроков, просадивших в рулетку последние штаны, поэтому кражи и растраты принимают угрожающие размеры, если не следить за ситуацией. — Я покачал головой. — Им пришлось поувольнять чуть не половину проворовавшихся работников — я в основном был слишком пьян, чтобы замечать, как у меня крадут прямо под носом. Женщина, с которой я спал, попыталась шантажировать мою семью записями, где я по пьяни вытворяю черт-те что — мочусь в фонтан в отеле, например. Короче говоря, в день, когда я вышел из реабилитационной клиники, дед поставил мне ультиматум: либо беспрекословно выполнять его приказы, либо убираться на все четыре стороны. Психотерапевт, собрания анонимных алкоголиков, еженедельные анализы мочи и прочая дичь. Я марионетка, а все ниточки у него.

— Ого!.. Ну, если тебе станет легче, случись со мной что-то подобное и окажись я в больнице, отец бы просто положил трубку и даже не подумал приезжать.

Я выдавил улыбку. Отец Дженни раздражал меня больше всех Кимов, вместе взятых. У моего старика, по крайней мере, была причина обращаться со мной как с отбросом.

Я действительно кретин.

Официант принес заказ, и я рад был отвлечься от беседы. Я начал резать стейк и повернул разговор совсем в другую сторону.

— Ну что, звонил тебе этот драматург после того, как мы с ним поболтали?

— Нет, он прислал сообщение, упрекая меня в оголтелой наглости, что я позволяю другому мужчине отвечать на мои телефонные звонки. Я его заблокировала после этого.

Я улыбнулся.

— Умница.

— А у тебя были какие-нибудь провальные отношения после выпускного бала?

— Только такие и были все двенадцать лет.

— Что, вообще ни одной стоящей подруги?

— Была одна, Аёнг. Мы прожили вместе чуть больше года.

Дженни вытерла губы салфеткой.

— А потом?

— Я все прогадил. Мы сошлись незадолго до смерти Розе, после я слетел с катушек, и Аёнг устала мириться со всяким дерьмом. — Я пожал плечами. — Я ее не виню.

В глазах Дженни я увидел сочувствие, и во мне плеснулась непроизвольная неприязнь. Все-таки не в том направлении я повернул разговор.

— Не то чтобы я увожу нас от приятной темы, но у меня две проблемы с профсоюзом: число дней на больничном и норма уборки для клининга и горничных в смену.

— Занятно. Чем я могу помочь?

— На пятницу у нас запланировано короткое совещание. — Я не знал, как ловчее выразиться. — Если хочешь, присоединяйся.

Дженни улыбнулась.

— Охотно. А у меня как раз в пятницу подруга из Лондона прилетает, остановится в «Герцогине». Если увидишь женщину как с обложки «Вог», с ярко-красной помадой, в точности совпадающей по цвету с подошвами туфель, это Лима.

— Интересно.

— Еще как! — Дженни подняла свой бокал и указала им на меня: — Знаешь, если подумать, она — твой женский эквивалент.

— То есть?

— Надменная и самоуверенная. Перед ней море расступается, куда бы она ни пришла.

Я приподнял бровь.

— Это почти комплимент.

Дженни покачала головой.

— Не очень зазнавайся. Но раз ты в хорошем настроении, можно я останусь в люксе еще на несколько дней, пока Лима в Нью-Йорке? Затем мы с тобой поменяемся, и живи там столько, сколько я. Мы с Лимой привыкли засиживаться за разговорами далеко за полночь, и гостиная мне бы очень пригодилась.

— Без проблем. Я все равно не собирался с тобой чередоваться.

— Как не собирался?!

Я покачал головой.

— Я не просил об апгрейде, когда заселялся. Сказал, чтобы тебя разозлить.

Глаза Дженни расширились:

— Боже мой, какой же ты поганец!

Я усмехнулся.

— А чему ты удивляешься? Только не говори, что это для тебя новость!

— О нет! Но спасибо за откровенность — и за возможность жить в люксе, хотя бы пока Лима здесь.

После ужина мы вместе направились к лифтам. В кабине я встал у дальней стенки, засунув руки в карманы.
Мы провели прекрасный вечер — я впервые увидел, как настороженность Дженни куда-то ушла, поэтому, как ни хотел я прижать ее спиной к зеркалу и нажать кнопку аварийной остановки, Дженни сейчас выглядела уязвимой, и подобные эскапады могли показаться ей неуместными.

На восьмом этаже я все-таки вышел после серьезной борьбы с собой, особенно когда оглянулся на Дженни и увидел, что она немного разочарована таким завершением вечера. Мне пришлось заставить себя шевелить ногами и убраться из чертова лифта.

Обернувшись, я встретился с ней взглядом и сказал:

— Сладких снов, Дженни.

— Спокойной ночи, Чонгук.