Ведомый тьмой

В окутанной полумраком комнате застыл маленький восьмилетний мальчик. Он стоял у окна и молча разглядывал свои руки, пытаясь отыскать в них хоть какой-нибудь ответ.

Аристократичные черты — мечта искусных скульпторов и пронзительно-серые глаза, в которых читалась удивительная для его лет мудрость, всегда привлекали много внимания к его внешности.

Антес, будто погрузился в транс. Его пристальный взгляд впился в собственные ладони, уставше изучая каждую светящуюся линию на них. Его пальцы едва касались кожи, а в сознании росло странное чувство, что он впервые прикоснулся к своему телу. Лицо выражало необычайную серьезность, несвойственную его возрасту.

В последнее время мальчишка плохо себя чувствовал. Привычный румянец на щеках стал отдавать нездоровым землистым оттенком, а под глазами залегли темные круги с синевой, руки часто тряслись и нередко шла кровь из носа. Но больше всего его пугали страшные сны, о которых он, конечно, никому не рассказывал.

В ночи он просыпался от своего же крика, а иногда и слез: до жути боялся, что может кому-то навредить. Видения бывали настолько жуткими и реалистичными, что он старался сохранить их в глубинах своего разума, чтобы это не сбылось. Антес отчего-то был уверен, что если рассказать сон вслух, то он непременно сбудется.

Когда Антес погружался в мрачные мысли и задумывался о смерти, он невольно переставал прикасаться и к самому себе. Странное чувство охватывало его. Ему казалось, что через кончики пальцев в его плоть просачивался невидимый яд. Медленно, но неотвратимо.

Страх перед собственным телом распространялся по венам. Порой даже простое прикосновение у него вызывало приступы паники и отвращения к себе.

На несколько секунд комната погрузилась в тишину. Мужчина, расположившийся в кресле, беспрерывно наблюдал за Антесом. Между бровей Сигурда пролегло две глубокие морщины: даже в моменты полного спокойствия они выдавали его внутреннее недовольство или скрытое презрение.

Угольно-черные волосы украшала небольшая седина на висках, а темные глаза, обрамленные густыми ресницами, излучали лишь усталость и затаенное беспокойство. В их глубине можно было узреть тысячу историю о пережитых испытаниях и опыте службы.

Он тяжело вздохнул. Вторая бессонная ночь давала о себе знать. Даже после того, как он ушел в отставку со службы короля, его время от времени просили об услугах. Платили щедро, поэтому соглашался. К тому же размеренная тихая жизнь и роль наставника в академии ему казались невыносимо скучными — не хватало привычного риска.

Сигурд всегда был человеком грубым и прямолинейным, но на редкость обаятельным и добрым человеком. Поэтому и считался ценным воином: обладал неплохими связями и умел завоевывать доверие важных персон. Гораздо больше можно вынудить информации из людей, когда они не знают чьи интересы ты представляешь.

— Что ты чувствуешь? — терпеливо переспросил Сигурд, заметив как мальчик снова погрузился в свои мысли. — Антес, соберись. Какая сила в твоих руках?

Кожу неприятно закололо мелкими иголками. Казалось, что невидимые силы пытались прожечь замысловатые знаки на руках ребенка.

— Мне больно, — прошептал Антес.

— Боль у тебя в голове. Пока ты ее боишься, она будет тебя душить. Как только ты научишься находить в ней свою силу... — он прокашлялся, — ты станешь властвовать над ситуацией, а не ситуация над тобой. У тебя врожденный потенциал, силы должны литься из тебя. Ты их блокируешь.

Антес раздраженно натянул злосчастные плотные перчатки на руки. Воздуха не хватало. В груди жгло, перед глазами все рябило и плыло. Все будет хорошо. Нужно просто расслабиться. Силы. Будут. Литься.

Одними кончиками пальцев Сигурд стащил перчатку с юнца и небрежно кинул на пол так, что та, не успев даже описать дугу в воздухе, приземлилась с тихим шорохом. Не отпуская взгляда, резким движением он притянул Антеса за ворот хлопковой рубахи. Ткань натянулась, готовая вот-вот разорваться под натиском его стальных рук. Лицо наставника оказалось так близко, что юнец чувствовал на своей коже его холодное дыхание.

Дождавшись нужного эффекта, воин, наконец, заговорил — не голосом, а одними губами, шепча слова, от которых ускорялось сердцебиение.

— Ты должен больше времени уделять своим способностям или они убьют тебя.

С годами Антес научился выдерживать тяжелый взгляд наставника, но страх перед ним никогда не исчезал. Даже наоборот. Чем старше он становился, тем строже и грубее делался Сигурд.

В воздухе повисло напряжение. Густое и угнетающее. Оно давило на плечи, как если бы на них поместились свинцовые плиты. В ушах снова зазвенело.

— О каком рыцарстве ты мечтаешь? — Сигурд наклонил голову, оценивающе разглядывая Антеса, словно видел его в первый раз. Снова этот взгляд — терпение лопнуло. — Твое проклятье должно оставаться в тайне, иначе мы вылетим отсюда вместе! Ты меня услышал?! — голос звучал резко, как раскат грома.

Антес стоял с гордо поднятой головой, что уж очень подрывало его игру в безразличие, но готовый стойко принять любые высказывания на свой счет. Он это заслужил — не мог справиться со своим же врожденным потенциалом, о котором многие только местали. Хотя о таком вряд ли...

А смысл? Нужно все равно притворяться неспособным, чтобы попасть в бойцовский факультет. Он никогда не смог бы стать стихийником или целителем, а истинные силы раскрывать нельзя.

Несмотря на это, его глаза, превратившиеся в серые льдины, пронизывали насквозь своим холодом. В такие моменты казалось, что они становились почти прозрачными, как у мертвеца. Зрачки расширялись и уменьшались в такт каждому сказанным наставником словом. Голова раскалывалась. Слова эхом раздавались где-то в глубине сознания, путаясь с собственными хаотичными мыслями.

— Запомни раз и навсегда...

Снова это чувство. По спине пробежалась волна мурашек. Его охватил первобытный ужас.

С глухим рыком Антес отбросил вторую перчатку в сторону. Ладони охватило жгучее пламя, будто тысячи игл впивались в плоть. Боль разливалась по рукам свинцом, поднимаясь к локтям. Что-то темное и древнее пробуждалось в его крови. Линии на ладонях загорелись золотом.

Проклятая сила захватывала его тело, молила о ее принятии, но не поддавалась. Она пугала, но манила. Грозила вырваться наружу, но убегала от слияния с ней.

— Тебя не возьмут...

Фразы обрывались на полуслове. Воздуха переставало хватать и приходилось дышать ртом. Как же он ненавидел выслушивать эти нотации. Будто все зависело от него! Будто эта академия — главная проблема!

Антес изнурял себя днями и ночами, без устали изучая свои проклятые руки. День и ночь разглядывал каждую линию, словно одержимый. Он проводил пальцами по коже, пытаясь нащупать силы, даже резал лезвием кожу, чтобы понять как это работало. Но она оставалась непостижимой.

Отчаяние казалось безграничным и без нотаций. Он. Все. Знал.

Магия, которая должна была дарить энергию и силу, помогать прокладывать идеальное будущее и нести в мир гармонию, обратилась против своего хозяина, пожирая его изнутри, как изголодавшийся хищник. Она вырывалась из тела Антеса в самые неожиданные моменты, когда он меньше всего этого ожидал.

Она убивала мгновенно, как только касалась кого-то живого, беспощадно разрушая живой организм. Смерть настигала жертву неумолимо.

Антес стал заложником своей магии. Вместо благословения Жрицы он получил страшное проклятие. Оно текло в его венах, перемещаясь от сердца к каждому уголку его тела. Сила обжигала изнутри, разрывала на части его душу и плоть и находила свой выход через ладони. Но и этого уже было мало.

— Если ты будешь таким же слабым и больным... — Сигурд скривился, резким движением швырнул в мальчика белый платок, заметив капли крови из носа. — Что толку от лишнего рта и лишнего тела, которое только и может, что занимать кровать и изнашивать одежду академии, вместо того, чтобы расти в настоящего, достойного воина?

Он пренебрежительно фыркнул:

— Пф! Да никто, слышишь? Никто и не посмотрит, что ты мой... воспитанник. Это ничего не меняет.

Он стал ему больше, чем наставник — он стал его настоящим опекуном. До шести лет Сигурд даже позволял малышу засыпать рядом с собой в кровати, укутывая в отдельное одеяло. И всегда, даже несмотря на недовольства, которые он не стесняясь выговаривал в лицо, не пытаясь подобрать более мягких выражений, разрешал ложиться с ним, когда тому снились очередные кошмары.

Кошмары... Как часто они мучали Антеса! Терзали душу, вырывая его сознание из сна в реальность. Холодный пот и слезы. Иногда они и вправду были обоснованными, отражая суровую реальность. В те моменты, когда он забывался, наблюдая за учащимися учениками в академии, которые, конечно, никогда и не знали, что значит прятать свои руки за перчатками, когда его пальцы начинали тянуться к пушистому коту или к игривым цыплятам К сожалению, это всегда заканчивалось плачевно — животные погибали.

Антес многого не помнил, но тени прошлого и не думали скрываться, напоминая о себе во снах. Своими невинными руками, еще в младенчестве, он лишил жизни нескольких нянечек и бесконечное множество питомцев: кошек и собак, гусей и кур, даже несколько коров и свиней пали жертвой от его проклятого дара.

Воспоминания острыми осколками ранили его детство, напоминая о том, что он никогда не был обычным ребенком и нужно скорее взрослеть.

Сигурд был рядом, помогал, скрывал его деяния и верил в него. Он принимал его таким, какой он есть, хоть и не с привычной подачей любви и заботы.

Но иногда ночные кошмары терзали его безо всякой причины. Ему снились настоящие кровавые бойни и восстания, хотя сам он еще даже не меча не держал и тем более не видел крови.

Все смерти старались сохранить в тайне, но иногда перепуганный малыш касался сразу нескольких животных одновременно... Скрыть эти трагедии удавалось далеко не всегда. Люди стали шептаться. Слухи распространялись ядовитым туманом по всему городу, а позднее и за его пределами.

Благо никто не знал точно, какой именно ребенок стал всему виной, но легенды про мальчишку появились, а спустя время и страшилки, и песенки, чтобы пугать детей за непослушное поведение.

Со временем эти истории обросли новыми подробностями. Некоторые стали утверждать, этот ребенок — сын самой Смерти, и он появился не просто так. Появилось поверье, что нужно принимать смерть скота достойно и благодарить за то, что забрали жизнь животного, а не кого-то из членов семьи. Поговаривали, что злоба и ненависть на сына Смерти может и саму ее разгневать.

К счастью или к несчастью, все это было лишь очередными байками. Закончилась эта история тем, что сочиненные песенки стали воспевать в день Кифо, как бы задабривая костлявую.

Но правда оставалась неизменной: за всеми выдуманными историями таилась правда. За всеми деяниями стоял мальчик, который просто пытался быть ребенком, но его любовь каждый раз оборачивалась смертью.

До двенадцати лет наставник с подкидышем делили одну комнату в стенах академии. Время шло, уютная люлька сменилась небольшой деревянной кроватью, которую Сигурд старательно сам смастерил из добротного дерева, а потом и вовсе на полноценную взрослую, какие стояли в комнатах всех рыцарей-учеников.

Каждый день Антеса начинался с осторожности и контроля. Прикосновения убивали. Перчатки стали его второй кожей и защитой мира от него самого.

— А почему другие их не носят? — не унимался мальчик, рассматривая светящиеся линии на своих ладонях. — Почему я всегда должен быть в них?

— Антес, — уже сотый раз начинал измученный Сигурд. Голос звучал хрипло и надломленно. В академии началась выпускная подготовка рыцарей, а он разрывался между ролью опекуна и наставника, не справляясь с двойным бременем.

Под глазами залегли глубокие синяки, волосы спутались и слиплись от пота, а от тела исходит такой резкий запах, что казалось — одежду после носки нужно не стирать, а немедленно выбрасывать.

Вдохнув затхлый воздух во все легкие, он понял, что уже не может сдерживаться:

— Ты проклят! Твои руки прокляты! Ты убиваешь, ясно тебе?! Ты убийца — отнимаешь жизни у невинных созданий, и не дай Жрица, это случится с человеком!

Слова хлестали лучше всяких плетей.

— Я уже не знаю, куда прятать трупы этих несчастных животных! Хорошо хоть ума хватает не трогать больше свиней и коров... Я проклят вместе с тобой!

Лицо исказилось от боли и отчаяния. Последние слова вырвались так быстро, что Сигурд даже не успел осознать, как это произошло. Мгновения хватило, чтобы он пожалел о сказанном, но было уже поздно.

Для ребенка Антес обладал поразительной способностью впитывать каждое произнесенное в его адрес слово. Ни одна сказанная фраза, особенно те, что относилась именно ему лично, никогда не пролетала мимо его чуткого ума. Он хранил все упреки и замечания, похвалы и наставления. Каждое слово резонировало в его душе, оставляя неизгладимый след.

Надутые губки превратились в напряженную тонкую полосу. Никаких детских истерик и протестов. Антес лишь едва заметно кивнул, быстро поднял с пола свои перчатки, натянул их на дрожащие руки и молча забрался в свою кроватку. Развернувшись к стене лицом, он застыл неподвижной статуей. Со стороны могло показаться, что он не дышал. В такие моменты Антес хотел испариться, отгородиться от всего мира и молил Жрицу о том, чтобы все вокруг него исчезло и потеряло какой-либо смысл в его жизни.

В тот день они больше не разговаривали.

С самого раннего детства Сигурд неустанно учил его искусству наблюдения и слушания, прививал ему железное правило: не доверять и полагаться только на себя.

— Даже тебе? — удивился Антес при первом их разговоре.

Вопрос застал его в расплох. На мгновение он замер, выныривая из пучины своих подготовленных нравоучений.

— Мне? — мужчина опустил глаза на мальчика. — Нет, мне можно и даже нужно.

— Но ты же сам сказал, что никому.

— Если ты совсем никому не будешь доверять, то ты сойдешь с ума.