Непрощëнный грех

Уже задолго после захода солнца произошло кое-что замечательное. Счастливый Вильгельм несколько раз подряд дёрнул за четвёртую нить, отчего прислужнице пришлось бежать к взволнованному господину.

- Чего изволите?

- Я в окно увидел, там приехали...

- Это светлейший господин. Я помогу вам и пойду встречать.

- Я звал, чтобы ты меня проводила. Просто, ну, тут комнат много, вот, - юноша старался не признаваться в том, что просто не запомнил путь к воротам. Часом ранее он чуть не заблудился, когда пришлось выйти из комнаты по причине важного дела. Замок был слишком большим, а времени на изучение практически не было.

- Ох, я поняла. Пройдемте.

К тому времени ворота уже открыли. Вместе с Анатолем прибыл его помощник - мужчина лет тридцати в красных платье и штанах и чёрных ботинок с заострёнными концами. Он, в отличие от своего руководителя, выглядел оживленно. Анатоль же казался полумертвым. Платье помялось, правый рукав испачкался в чернилах, его волосы растрепались, также, видимо, мужчина сильно замерз, о чем можно было догадаться по губам с синеватым оттенком.

Уже знакомая Вильгельму девушка подошла к нему и осмотрела платье.

- К утру приведу в порядок, - сказала она, затем повернулась и встала напротив него, загородив юношу. - сколько вы не спали?

- Дня? Дня, может, два. Два дня. Положи в аудиторию, завтра проверю, - протянув помощнику руку с документами, сказал Анатоль. Он говорил четко, но без оживленности. На ногах он стоял без шатаний, но часто моргал, на что тратил секунды по три-четыре, словно глаза слипались.

- Как обычно, пройдëмте, вам надо отдохнуть.

- Господин как себя чувствует? Где он?

- Я здесь.

Мужчина услышал Вильгельма и с лёгкостью определил, откуда звук. Он улыбнулся юноше, сделал приветствующий жест левой рукой. Вильгельм, загрустивший из-за разрушенных планов на день, рассматривал Анатоля и временами ужасался.

- Что ты так долго делал?

- Сначала мы долго ехали к его величеству, потом надо было составить, что вообще говорить, потом слушание, далее мы с ним лично поговорили. Основную тему необходимо сохранить в тайне.

- А по пути сюда почему не спал?

- Заполнял это, а, он уже ушёл, - Анатоль собирался указать на бумаги в руках помощника, но тот уже ушёл, получилось так, что мужчина ткнул пальцем в никуда ни на что.

В один момент Анатоль понял, что уже не в силах общаться и, сам того не заметив, разозлился и выплеснул эмоции без сожаления и терпения.

- Хватит! Я пошел. Завтра, сегодня не принимаю. Вон, каждый!

Юноша испугался и съежился от страха. Но прибывший рыцарь, прислужницы и мужчина, закрывающий ворота и входные двери, никак на это не отреагировали. Они привыкли к тому, что Анатоль часто приезжал очень поздно, перед этим долгое время прожив без сна. Он никогда их не ругал не по воле, не материл, даже будучи в плохом настроении или наполовину во сне его злость на окружение, от которого внимания уже не хотелось, превращалась максимум в призыв оставить его одного, что случилось при юноше. Вильгельм решил войти в положение уставшего человека, поэтому старался завалить разум непохожими друг на друга мыслями относительно будущего дня.

- Проводите меня до комнаты, пожалуйста, - сказал Вильгельм, надеясь, что его не спросят о причине сопровождения.

- Не переживайте, господин, все хорошо, рано или поздно вы запомните дорогу.

Хоть Вильгельму и не сказали всего напрямую, намёк его тоже выдал, отчего он даже застеснялся.

- Светлейшему господину нужно отдохнуть, поэтому не тревожьте до завтрашнего дня, пожалуйста. До полудня он сам вас навестит и пригласит за стол. Обычно завтракает светлейший господин с книгой, поэтому если не ответит на какой-то вопрос, переспросите.

- Хорошо.

«Интересно, если бы Джер тоже прибыл, в какой из комнат он бы находился?» - неожиданно подумал Вильгельм.

Девушка предсказала будущее.

Утром, когда Вильгельм, лёжа на кровати, от скуки складывал лист бумаги несколько раз, придавая ему другую форму, в дверь постучали. Он удивился этому, ведь за верёвку ни разу не дергал, ничего не просил, ни кричал от боли, да и не чувствовал её, грубо говоря, не подавал признаков жизни.

- Войдите, - чуть громче обычного произнёс юноша, после чего снова начал мучать бедный лист бумаги, но на этот раз он решил вернуть ему прежнюю, длинную форму, разложил сложенные части и начал делать что-то вроде треугольника. До него не доходило, что дверь открылась, но слов никаких не было слышно. До одного момента.

- А если отругаю?

Вильгельм по голосу узнал вошедшего и повернулся к двери. Анатоль выглядел хорошо. Он уже был чист, причесан, переодет в чёрный халат с золотистыми пуговицами и воротником, чёрные штаны, серые перчатки зачем-то. Мужчина с улыбкой, казалось, издеваясь, прожигал взглядом, направленным прямо в душу.

- За что?

- Ну а чего ты с ним так? Тут же написать что-то можно было. Войду?

- Конечно.

Анатоль зашёл в комнату и принялся рассматривать поделку Вильгельма.

- Хотя, знаешь, его уже не спасти...

После выражения соболезнований листу бумаги мужчина сказал, что пришло время идти за стол, ведь там уже стояли тарелки с едой и рядом были разложены необходимые приборы.

Стол был очень широкий. Вильгельм находился от Анатоля на расстоянии пяти метров. Такой огромный предмет мужчина приобрёл не случайно: после долгого рабочего дня, наполненного обязательным общением с разными по статусу и возрасту людьми, ему было принято видеть перед собой... никого, а также не слышать ничего. Так он отдыхал. Но Вильгельм об этом не знал.

- Какой смысл брать такой длинный?

- Я всё слышу, - как оказалось, в помещении была хорошая акустика.

- Ну раз слышишь, то покажи мне тут всё. Я жду второй день.

- Дай подумать, с чего можно начать. Только знай, что на это уйдет весь день. Поэтому ешь всё.

Обещание Анатоль сдержал. После завтрака юноша попал на персональную экскурсию по владениям его Сиятельства Анатоля Ракелье. Владелец решил начать с внешнего описания. Они обошли все пять башен, посмотрели на процесс открытия единственного входа во внутренний двор. Центральная башня снаружи казалась в разы больше. Юноше понравилось витражное окно, сияющее фиолетовым, зелёным и красным цветами под лучами солнца. Снизу он заметил ещё одно, простое, но такое же огромное.

Внутренний двор напоминал отдельный мир 850х600 метров размером. Возле моста, который на момент прихода был уже закрыт, располагался трёхэтажный дом с подвалом. Там находились защитники замка - смотрители, лучники и на всякий случай рыцари. Возле того дома стояло три катапульты. По пути к центральной башне народ закончился. Открылась тишина. На левой стороне в одном уютном месте располагался дуб, под которым, в тени, стояла маленькая скамейка. Вокруг не было ни души, однако на одну из самых толстых веток повесили колокол, звон которого вызывал помощницу. Анатоль им не пользовался практически никогда.

Правее башни у него находилась церковь. Туда можно было приходить молиться любому человеку, однако перед этим он должен был пройти обыск и получить разрешение от хозяина, выразив просьбу лично, глаза в глаза.

Сзади находилась его личная мастерская на случай, если Анатоль по неосторожности что-то поломает или какая-то вещь сама придет в негодность. Он приносил её туда и забирал переделанный вариант либо новый предмет по форме старого.

Затем он показал юноше каждую из башен, свою огромную библиотеку, место нахождения его комнаты, но туда, почему-то, заходить не разрешил и не ознакомил с видами. Но зато показал один из этажей, узкий по бокам, но красивый.

Освещение там было хуже чем в других местах для поддержания особой красоты и благоприятного хранения раритетов.

Там находились картины. На тридцати были изображены самые запоминающиеся и известные правители королевской династии, в том числе её основатель. Остальные 10 изображали приближённых людей, у Анатоля даже был портрет их с Вильгельмом дорогого друга Альбера. Он стоял в синем платье и держал в правой руке поднятую в левый верхний угол золотую трость с рубином на конце. На голове у Альбера изображалась синяя шляпа с белоснежным огромным пером. Мужчина на картине был с высоко поднятой головой, как бы выражая своё превосходство и важность, прямой спиной, широкой улыбкой и, чуть прищурившись, смотрел очень хитро и властно. Его ног не было видно. Лучше всего художник изобразил его сияющие, бриллиантовые голубые глаза с искорками внутри.

Самой последней Анатоль показал картину, на которой был изображён семнадцатилетний юноша, расположенный на картине как Альбер, по пояс, только выглядел он по-другому. Он был одет в фиолетовый халат с плащом до плеч. Спереди он был завязанным зелёной лентой, ниже халат был застегнут на зеленые пуговицы. Конец длинных рукавов, как и воротник, изображались такого же цвета. Юноша на портрете был очень худой. Обеими руками он крепко вцепился в расположившуюся на уровне сердца золотую трость, словно ребенок в мать, переживая страх. Зелёный камень на конце трости смотрел в верхний левый угол. Его пальцы были тонкие и бледные, как и всё тело. Юноша выглядел причесанным, чистым, но замотанным. Под глазами у него виднелись синяки. Губы, искусанные снизу до кровавых ран, расположились так, словно он терпел физическую боль, но молчал об этом. Этот юноша Вильгельму показался уставшим, на чёрном фоне картины нарисованный казался ещё и жутким, пугающим, но вызывающим сильную жалость. Но что-то в нём было похожее, где-то Вильгельм такое уже видел.

- Ни в одном королевстве так не рисуют, только у нас. Говорят, во всем мире учатся так же. Как тебе? - спросил неожиданно Анатоль, держа руки сложенными.

- Первый раз такое вижу! Мне жалко одного из них, - далее Вильгельм показал пальцем на того самого юношу.

- Как думаешь, кто это?

Вильгельма мучило сильное сходство с кем-то, кого он уже видел ранее в своей жизни. Он долго рассматривал замотанного человека на портрете, всматривался ему прямо в глаза, даже с собой на всякий случай сравнил, но сразу же нашел различие: у него были чёрные волосы, а у того юноши коричневые.

Спустя минуту Вильгельм сдался и решился посмотреть на Анатоля вопросительно, чтоб молча потребовать ответа. Но юноша словно и не отводил взгляда. Перед ним стоял тот же человек, только лицом старше на много лет. Он четыре раза мотнул головой с портрета на человека, в конце концов составив удививший его самого ответ. Анатоль хитро улыбался, это вводило в большее заблуждение. Вильгельм молча ждал ответа.

- Это я, - произнёс Анатоль.

Из-за ответа Вильгельм неосознанно выдумал себе огромное множество вопросов, ему даже понадобилось время на решение, какой задавать первым.

- А что у тебя не так?

Мужчина после этих слов стал выглядеть серьезно и уже не улыбался. Он стал говорить измученный голосом, словно проклинал обидчика.

- Ну, вам с Джером я даю полную свободу в том, что учить и с какой скоростью. А мне необходимо было запоминать всё и сразу. А избавиться от этого я не мог, т.к. вне обучения меня ожидали либо выгон из замка от короля за неисполнение обязанностей, либо убивающие воспоминания о моем лицезрении трупов всех членов семьи. Когда я что-то запоминал, плакать было некогда, только же я приходил в свою комнату и осознавал приход свободного времени, меня сразу же тянуло в слезы, которые с каждым разом текли всё быстрее и всё сильнее хотелось орать, мне даже дышать было тяжело. Помню, чтоб успокоить, один из рыцарей ударил меня по голове чем-то тяжёлым, а проснулся я уже в нормальном состоянии. Но такая жизнь хоть и приносила желаемый результат, да хорошую оплату, но физически я ничего не хотел делать, а лекари лечить отказывались, т.к. не понимали, что со мной творилось. Я ненавидел каждого, с кем его Величество просил общаться, очень хотелось порвать каждый лист, который мне давали заполнять. А деваться было некуда. Но в душе мне было очень одиноко. Да, взрослому мужчине тоже хочется, чтобы его обнимали на ночь и желали крепких набранных сил. И мне хотелось, но не желала ни одна грешная тварь. Все меня уважали, но никто меня не любил. И на портрете я вышел таким. Но зато у меня здесь красивый наряд, сам выбирал, кстати. Хоть какая-то радость в тот момент появилась.

Анатоль тяжело вздохнул. Ни он, ни Вильгельм не ожидал такого длинного монолога. Словно в процессе рассказа его каким-то волшебным образом перенесло в те ужасные времена, и он начал жаловаться на «переживаемую» боль. У него блестели глаза, но он продолжал рассматривать свой портрет.

Вильгельм даже и не подозревал, что у такого важного королевству человека такая ужасная история. Деньги, славу, огромный замок, уважение со стороны королевской династии он получил, пережив ад. При этом Анатоль не начал пить, курить запрещенку, привозимую нелегально из-за границы, осознанно наносить себе раны и в монологе ни разу не сказал про попытки или хотя бы желания самостоятельно проводить себя в мир иной.

- Я... не знал. Мне еще очень повезло, оказывается.

- Не обесценивай себя. Ты тоже увидел много дряни. Просто у тебя была другая ситуация, и я очень горжусь тобой, сбегать оттуда надо было.

Юноша не знал, что и сказать, но чтоб не молчать решил зацепить что-то сказанное ранее.

- Хочешь, я тебя обниму на ночь и пожелаю крепких набранных сил?

Анатоль засмеялся.

- Обычно таким занимается Джер.

Они еще раз посмотрели на все картины в помещении, и вдруг юноша кое-что понял.

- Тут же нет полководцев восточной и западной армий, да?

- Нет, а что?

- Просто я хотел взглянуть на полководца восточной армии, хоть с помощью портрета. Ричард командует западной, а полководец восточной армии, насколько известно, мой отец. Он же Грехатор?

Анатоль немного помолчал, затем нехотя ответил.

- Да...

- Я бы хотел с ним увидеться и поговорить. Он же мой отец!

Анатоля что-то огорчило. Он стал молча смотреть на Вильгельма, ожидая то ли извинений, то ли какой-то хорошей новости, что смогла бы его развеселить.

- Ты считаешь его отцом даже несмотря на то, что он никогда тебя не видел?

- Конечно!

- Ладно. Конечно... Ты хотел кое-что сделать, так? Джера нет, обнимать некому, вот, поэтому да, я согласен, - начал переводить тему Анатоль.

- Но мне же нельзя в твою комнату.

- Можно-можно, только давай продолжим тему в другой раз. Сейчас поздно.

Ночью Вильгельму было трудно заснуть. Он думал то об отце, то о пережитых Анатолем ужасах, но в конце концов юноша погрузился в сон, вспомнив диалог Анатоля и Альбера о политике. Что в тот день он уснул от скуки, что лёжа на кровати и вспоминая это.