Вредные привычки

Она сидела перед тетрадью и не могла сфокусироваться на строчке, которую читала раз пятый, но та все упорнее и упорнее от нее убегала. А точнее ее смысл. Хотя этот товарищ покинул Витторию, когда она решила связать ближайшие полгода своей жизни с Толстым и его романом.

Виттория откинула ручку и потянулась к своей сумке. Достав бутылку с водой, Виттория сделала два больших глотка и задержала воду во рту, чтобы хоть как-то почувствовать ее вкус. Все утро девушка бесцельно осушала любую емкость с любой жидкостью, которую видела. Первый раз в жизни ее преследовало жуткое похмелье, которое не проходило второй день.

А все потому, что после того, как она вышла из той комнаты, Риччи решила поближе познакомиться с баром, который она пропускала ранее. Виттория прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться на том, чтобы не уйти в неправильную сторону своей памяти. Лишь сухие факты, ничего более.

С их с Моретти нахождения в комнате прошло уже куда более десяти назначенных минут, но она не заботилась о ходе времени. Лишь когда в дверь начали усиленно стучать, она смогла собраться и оторвалась от него. Хотя это оказалось настолько проблематично, что Виттория буквально слышала, как скрипят неровные кроя ее хрустальной силы воли, которая раскрошилась в тот момент, когда Моретти обхватил руками ее голову.

Из-за музыки не было слышно, что им кричали по ту сторону двери, и Виттория задумалась о том, как они вообще друг друга слышали. Девушка даже не посмотрела на Пабло. Риччи закрыла глаза и, глубоко вздохнув, оттолкнула парня. Толчок получился слишком слабым, почти неосязаемым, но Моретти отодвинулся, будто только этого и ждал.

Виттория подавила в себе укол какого-то серого и неприятного чувства и, определенно, нового для нее. Ну конечно, это чувство было новым. Ведь девушки что-то должны ощущать при первом поцелуе в своей жизни. Но явно не это. Виттория помнила разговоры своих одноклассниц о пресловутых бабочках в животе и полете на седьмое небо и всегда закатывала на такие воздушные речи глаза. Риччи не была любителем розовой приторной романтики, но подсознательно понимала, что что-то подобное и сама хотела бы ощутить.

Были ли поцелуи Пабло похожи на мягкое облако и трепещущих птичек? Виттория усмехнулась такому нелепому сравнению. Все, что Виттория почувствовала, было похоже на озеро. Тихое, бесшумное, гладкое. Ей было ровно в этот момент. Нет, не безразлично, а именно ровно – внутреннее состояние сошлось с внешним миром на одном уровне весов. Впервые за эти годы. Просто спокойное озеро. Это явно не то, что она хотела почувствовать, первый раз поцеловавшись.

Виттория так и не обернулась, но услышала хлопок дверью, который звучал точно так же, как и железный замок на ее маске, разбившейся в ту секунду, когда он назвал ее ангелом. Гребаные флешбеки, которые проносились как старый пленочный фильм, буквально выбили из нее способность здраво мыслить.

Отец называл ее так в моменты, когда видел, что его девочке нужна поддержка, что ей нужна помощь. Только он, никто больше не знал этого ее прозвища. Это был их единственный секрет, который она хранила под семью замками в глубине сердца, в самом маленьком уголке, по размеру напоминающем маленький островок спасения.

Прошло много лет, но Виттория помнила, как звучало это слово из уст папы. Нежно, спокойно и уютно. Именно так ощущался он, ее дом. И она не хотела забывать этого, не хотела запятнать это сокровенное слово.

Но Моретти произнес его слишком быстро, будто опасался того, что передумает его говорить. На его губах оно ощущалось как обычное утверждение, очевидное каждому прохожему. Но одновременно с этим, Виттория услышала, как голос Пабло дрогнул, когда он произнес это слово. Но времени разобраться в причинах такого изменения у девушки не осталось – Моретти рывком прижался своими губами к Виттории.

В тот момент она поняла, что облажалась. Не только перед Марко, который просил ее быть осторожнее. Не только перед собой, когда выстраивала бетонные стены на своем разуме, когда оттачивала долбаную технику «каменного лица». Она облажалась перед папой, ведь обещала, что не позволит стереть это ощущения теплого пледа, которым сопровождалось все сказанное отцом.

Она злилась на себя за минуту слабости, а может и не минуту, время Виттория тогда не считала. Но злость на себя была не сравнимой с тем гнетущим и тяжелым чувством, которое вызвал Моретти, и которое оседало черными сгустками на ее легких, замедляя их функционирование.

Виттория не понимала, почему его прикосновение вызвало в ней такой шок, который ты ощущаешь, когда слышишь по новостям о том, что Антарктика полностью растаяла. Это невозможно, по своей природе абсурдно, но это происходит, а ты не можешь это контролировать.

Это теперь не было фантомным ощущением обычного взгляда. Тогда Риччи могла это обосновать разыгравшейся фантазией или шуткой уставшего разума. Но сейчас, когда она натурально ощутила вкус облегчения от его пальцев, когда вся боль ушла, отставив на память лишь неровную полосу затянувшейся кожи, Виттория снова поверила в Бога и в его идиотский план по созданию счастья для каждого человека.

И в тот момент, когда дверь за Пабло закрылась, Виттория обрушила на его имя, на его образ, на все его существование свою злость, тая надежду на то, что эта бурая тягучая лава утопит его просто за то, что это оказался он.

Виттория не позволяла дотрагиваться до себя никому, а тем более до своих шрамов. Исключением стали ее сестра и Марко. Но Пабло даже не спрашивал, словно считал, что может, что достоин. И долбаное колесо фортуны, видимо, сломалось окончательно, потому что это не мог быть он. По своему определению Пабло не мог облегчить ее боль.

Виттория резко открыла глаза, насильно прерывая эту бесполезную цепочку размышлений, которая успела заржаветь от того, что Виттория слишком часто мусолила эту тему. Одни и те же слова, одни и те же мысли, один и тот же бессмысленный вывод.

Девушка щелкнула шеей и вернулась к своим записям. Хоть ей и досталась самая безобидная часть проекта, Виттория все равно жалела своих временных и энергетических ресурсов, которые она тратила на Каренину и попытки понять ее психологию.

«Анна мечтала избавиться от того, что мучительно беспокоило ее. Она избрала путь добровольной жертвы». Виттория вновь откинула ручку и с раздражением захлопнула книгу. Даже советские ученые были против девушки, раз за разом подсовывая ей внутренние переживания Карениной, которые Виттория ощущала брошенным камнем в свой огород.

Она до сих пор помнила, как говорила о любви Карениной, ее проявлении. И она была полностью согласна с теми словами, которые произносила, но загвоздка в том, что это были ее собственные мысли, ее собственное представление о главной героине. А все, что ей предлагали литературоведы, шло вразрез с тем, что Виттория думала.

Но она все-таки решила записать эту мысль, потому что она была важна в любом случае. Риччи решила не забивать свой проект собственными мыслями, которые приходилось бы объяснять и тратить на это время, нервы и хорошую оценку.

Оглядевшись, Виттория только сейчас заметила, что все это время просидела в библиотеке одна. Посмотрев на часы на стене, девушка тяжело выдохнула. Урок начался десять минут назад, благо, это была физкультура.

Звенящая тишина начала давить на сознание Виттории, а ход секундной стрелки ощущался чертовым молотом, бьющем по наковальне нервной системы, от которой скоро останется одно название.

Риччи неспешно начала складывать свои принадлежности обратно в сумку, когда заметила выглядывающий из тетради плотный лист бумаги. Даже не глядя, Виттория поняла, что это была справка, копию которой она приносила в начале года, и которую должна была принести примерно тогда же. Уже, наверное, в миллионный раз за это утро Риччи чертыхнулась и плюнула на всю осторожность, быстро побросав в сумку оставшиеся вещи.

- До свидания, - Виттория, не прерывая шага, попрощалась с библиотекарем, так и не услышав ответа.

Сбегая по ступенькам, Виттория думала лишь о том, чтобы зайти в спортзал как можно незаметнее. Она максимально не любила привлекать к себе внимание, а особенно на этом уроке, потому что каждый посчитал своим святым долгом еще в начале года подойти к ней и спросить о причине ее отстранения. Внятного и конкретного ответа никто так и не получил, но косые взгляды Виттория себе обеспечивала, когда шла в противоположную сторону от одноклассников.

Заворачивая на развилку, по которой Виттория быстрым путем могла добраться до спортзала, девушка с кем-то столкнулась и почти выронила сумку из рук. Это уже какая-то совсем не смешная закономерность - сталкиваться с кем-то в коридорах, а потом замазывать синяки мазью. Именно, что закономерность. Случайностью это перестало быть очень давно.

Виттория услышала сдавленный вздох и подняла глаза на причину своей вынужденной остановки. Она что-то думала о том, что начала вновь верить в Бога? Фигня, сейчас, определенно, сам дьявол смеялся над ней, паря высоко-высоко над ее головой, примерно, на одном уровне с ее нарастающем самомнением.

- Прости, солнце мое, - сказала Виттория, осматривая Марко на предмет несуществующих травм. – Не увидела тебя, была ослеплена твоей красотой.

Если Марко и хотел что-то сказать, то, увидев настроение девушки, перед которой пытался ненавязчиво и уклончиво извиниться весь вчерашний день, передумал и закатил глаза.

- Ха-ха, смешно, ты куда так несешься? – спросил Марко, при этом игнорируя присутствие Пабло рядом. Да, максимально неловкая ситуация.

Сейчас Марко выглядел абсолютно спокойно и расслабленно, вот только четко выраженные скулы, которые выделялись каждый раз, когда он сжимал челюсть, выдавали его с потрохами.

Он, действительно, звонил и писал Виттории все воскресенье, чтобы узнать о ее самочувствии. Когда Риччи вышла из комнаты, она, игнорируя всех, кто расспрашивал ее о произошедшем внутри, направилась к бару, залпом выпивая два бокала вина. Только тогда она повернулась к источнику шума и увидела, что настало время праздничного торта, - видимо, из-за него так усердно стучали в дверь. Вот только торт не удостоился внимания девушки, ведь одеяло перетянул на себя угрюмый взгляд Марко, который так и сочился виной и неверием в то, что Риччи сделала это. Рядом с Марко стоял Пабло, держащий в руках стакан с янтарной жидкость. Судя по тому, как улыбался Моретти и как выглядел Марко, Виттория сделала вывод, что разговор состоялся максимально неприятный. Хотя, вряд ли разговоры были нужны.

Тогда Виттория залила в себя поочерёдно несколько коктейлей и почти целую бутылку мартини. И первый раз в жизни она проснулась с похмельем, о котором она так мечтала, и которое не оправдало ее надежд – Виттория все еще помнила весь вечер посекундно. И все попытки Марко хоть как-то вытянуть из Виттории связное осмысленное предложение вчера пали данью алкоголю и головной боли.

И сейчас, смотря на Марко, Виттория чувствовала, что она не горит желанием разговаривать на эту тему. Возможно, сыграло пресловутое самовнушение, когда парень убеждал себя, что чем меньше он будет знать, тем меньше проблем возникнет, хотя сам он в это мало верил. Черт, почему же эта психологическая хрень никогда не работала на Виттории, что она почти натурально чувствовала на языке вкус проблем с запахом той самой янтарной жидкости.

- Я на урок иду, - ответила Виттория, заглядывая в сумку, чтобы проверить порядок в ней. Пусть хоть где-то будет порядок. – А вот вы, - сказала Виттория и ей пришлось обратить внимание на Пабло, который стоял со скучающим видом, и который поднял на нее глаза прежде, чем Виттория успела отвернуться. Взгляд, не выражающий ничего, кроме холода, который прошиб девушку, и, подобно солнечному потоку, прошел насквозь. Странное чувство, а еще страннее ей показались причины, которые могли вызвать такое поведение Пабло. – Разве не должны быть там?

- Мы как раз туда и идем, - сказал Марко, забирая сумку из рук Виттории и подводя ее на свою сторону. А точнее, подальше от Пабло. – А тебе туда зачем?

- Мне нужно справку отдать, я забыла в начале года это сделать, - ответила Виттория и взяла Марко под руку.

Чисто машинальное движение, которое помогло ей собраться в полноценного человека снова. Всю оставшуюся дорогу они молчали, но Риччи была уверена, что Марко не говорил ни с ней, ни с Моретти - так она могла судить по тому, как Марко был напряжен.

Но Моретти выглядел абсолютно спокойным, что выводило Витторию из себя. Внутри она ощущала раскаленную колючую проволоку, которая сковала ее мышцы и сухожилия, заставляя держать спину ровно, но не забывать, что каждое свободное движение она должна заслужить, ведь острия проволоки впивались в мягкие ткани.

Почему она так себя паршиво чувствовала, Риччи поняла еще там, в той комнате, когда обрушивала всю вселенскую злость на плечи Пабло. Причем, злость за свою слабость. Но это чувство усилилось многократно, когда Виттория пыталась повысить свой заряд отрицательными эмоциями Марко. И впервые у нее это не вышло. Первый раз ей стало хуже.

Марко - единственный человек, который за эти годы смог пробиться через эту пуленепробиваемую броню защиты и агрессии. И видеть его в таком подавленном состоянии Виттория не смогла. Только не его. Сейчас, держа его под руку, Риччи поняла, что подвела его. Она сжала руку Марко выше локтя, чтобы хотя как-то унять это неприятное чувство вины, которое горькой вязью собиралось под языком.

Еще больше ее бесило то, что не в своей тарелке чувствовали себя только Марко и она. Моретти же плевать хотел на напряжение в воздухе, которое висело плотным облаком над ними. Риччи отчетливо чувствовала его давление на своем горле и, черт, удавка начала возвращаться.

Заходя в зал, Виттория в который раз обругала себя за напрасные надежды. Как только двери распахнулись, они втроем собрали все заинтересованные взгляды. Полный джек-пот.

Виттория в этой гробовой тишине услышала тихий смех Бекки, которая стояла радом с Паолой и растягивалась. Сама же Паола не разделяла положительный настрой подруги и смотрела на Витторию в упор, не скрывая своей злости, почти ненависти. Ну конечно, еще на вечеринке Риччи старалась как можно изощреннее избегать Паолу, которая готова была порвать ее на британский флаг, судя по тому, как сейчас раздувались ее ноздри.

- Зашибись, - сказала Виттория себе под нос, хотя ее все равно бы никто не услышал. Все отошли от секундного шока – все-таки никто не ожидал увидеть Витторию в компании Пабло, пусть и Марко был с ними. Да уж, этого явно никто не ждал, в том числе и сама Риччи.

- Молодые люди, - громкий голос учителя вырвал Витторию из оцепенения, и она синхронно с парнями повернула голову в сторону источника шума. – Подойдите ко мне.

Марко чертыхнулся и, переглянувшись с Пабло, состроил раскаивающуюся физиономию, что выглядело совсем неубедительно.

- Не думаешь же ты, братец, - начала Виттория, забирая у Марко свою сумку. – Что она тебе поверит.

- Всегда верит, - сказал Марко голосом, полным неподдельной гордости. Ну конечно, годы практики такой актерской игры.

Виттория достала из сумки справку и только сейчас поняла, что у нее возникла небольшая проблема.

- Блин, - девушка поднесла ко рту один палец и зажала зубами ноготь. – Марко, как ее зовут?

Он перевел на Витторию шокированный взгляд, будто не веря, что она сказала это всерьез.

- Не смотри на меня так, - сказала Риччи, закатив глаза, и голосом, не требующего промедления. – Я не запоминаю имена учителей, давай быстрее.

Марко не смог сдержаться и начал почти истерически хохотать, но тут же поперхнулся воздухом, когда Виттория ударила его тыльной стороной ладони по животу и подарила взгляд, который уже начал разрезать светлый лучик хорошего настроения внутри Марко на волокна.

- Профессор Клаудиа, - сказал Марко ровно в тот момент, когда между ними и учителем осталось два шага.

Виттория была уверена в том, что как только отойдет на приличное от преподавателя расстояние, ее мозг тут же выкинет такую ненужную информацию, как имя учителя. Собственно, она перестала запоминать имена всех, кто ее окружал в школе, как только она сменила вторую по счету в России. Просто не было необходимости держать в голове этот список, по которому она могла отличать одинаковые лица вокруг себя, когда она знала, что на следующий год придут новые, и так до бесконечности.

- Итак, - женщина скрестила руки и наградила всех троих строгим взглядом. – Начнем с тебя, с тобой проблем меньше.

Она повернулась к Виттории и протянула руку, забирая справку.

- Простите, профессор Клаудиа, - сказала Виттория, вложив в голос как можно больше сожаления. – Я совершенно замоталась и забыла Вам принести справку.

Преподавательница изучила протянутую ей бумажку и подняла глаза на ученицу, при этом в ее взгляде читалось неприкрытое сожаление, от которого Виттории стало не по себе, и она натурально ощутила подступающую тошноту. Черт, ей катастрофически требуется свежий воздух, потому что веревка на ее шее не ослабла ни на йоту, а наоборот, затягивалась все сильнее.

Виттория постоянно видела этот взгляд в глазах людей, которые читали любые медицинские справки, которые она приносила. И ей крайне осточертело делать понимающий вид и отмахиваться от пожеланий выздоровления, до которого Виттории было, как до Китая босиком.

- Да, я читала твою медицинскую карту, - сказала учительница, засовывая справку в свой блокнот. – Честно говоря, прибывала в легком шоке, когда увидела записи.

«Не Вы одна», подумала Виттория, незаметно для себя транслируя мысли всех троих.

- Да, я понимаю, - сказала Риччи и сделала шаг в сторону, показывая, что все возможное для этого предмета она сделала. – Ну, тогда я пойду, не буду отвлекать Вас.

Она повернулась к Марко и увидела напряженную линию челюсти и глаза, в которых едва-едва можно было рассмотреть отголоски назревающей злости. Виттория дотронулась до ладони Марко и с облегчением заметила, что его взгляд смягчился, стоило ему повернуться в ее сторону. Сжав ладонь парня, Риччи нахмурила брови и кивнула.

Уже проходя мимо Марко, она задержалась на Пабло, но скрыла поразившее ее удивление, когда увидела, что его лицо исказилось точно такой же гримасой, что и лицо Марко.

Виттория прошла мимо, заталкивая куда поглубже свою разбушевавшуюся фантазию. В последнее время она перестала доверять своим глазам, которые видели несуществующие эмоции на лицах людей, неспособные на проявление тех чувств, которые она наблюдала.

Риччи считала себя тем, кто с легкостью мог сбрасывать с людей маски, и ей это всегда удавалось. Но с недавних пор, Виттория начала подозревать себя в некомпетентности в этом вопросе. Это было похоже на то, когда ты восьмой раз проверяешь один и тот же текст, и находишь вновь и вновь новые ошибки, которых нет.

Виттория переставала доверять себе.

Она остановилась возле подоконника, чтобы перевести дыхание, оставив шум голосов за закрытой дверью. Раздражение от нелепой жалости учителя начало понемногу сходить на нет, и Виттория подумала о том, что пора бы ей начать снова медитировать. Она уже пыталась этим заниматься около года назад, но тогда Риччи посчитала эти практики бесполезными и забросила их. Сейчас они казались ей необходимыми, как воздух, без лишних прикрас, она рассчитывала, что медитация вернет ей способность нормально дышать, не боясь причинить лишнюю боль легким своей беспричинной злостью. Ее стало слишком много.

Виттория услышала шаги за своей спиной и повернулась. Она не успела это проконтролировать, но ее глаза закатились против ее воли. Мысленно посчитав до четырех, Виттория встретилась глазами с Паолой и поняла, что сейчас брюнетка отыграется.

В тот вечер Риччи избегала Паолу, как только могла. Но не потому, что боялась, а потому что не хотела портить остаток вечера ее истериками и угрозами вырвать волосы. Хотя это не избавило Витторию от ненавистного взгляда, который буквально прожигал ее, хотя казалось, куда еще дальше.

Сейчас Паола в точности повторяла выражение своего лица той субботы: полное ненависти, презрения и ревности. Но Виттория отдавала ей должное, потому что именно с эти лицом Паола выглядела достойно и красиво. Да, вот кого ненависть по-настоящему красит.

Паола не подходила ближе, скользя взглядом по телу Виттории, совершенно не стесняясь. Виттория была уверена, что брюнетка пытается в ней что-то найти, иначе она не могла найти объяснения тому, что Паола выглядит как долбаный археолог.

- Не боишься, что заметят твое отсутствие, - не вопрос, а просто способ остановить эти нелепые гляделки, но он подействовал, и Паола в упор посмотрела на Витторию.

Медленно приближаясь к ней, Паола была похожа на змею, которая наполнена ядом до самых краев, но опасности не представляет, если ее не напугать.

- Как-то я пропустила тот момент, когда ты влилась в нашу компанию, - голос Паолы был твердым и холодным, и в который раз Виттория была приятно удивлена ее выдержкой.

Но то, что сказала брюнетка, показалось Риччи такой невыразимой глупостью, что она не удержалась и фыркнула, заметив при этом, что Паола сжала руки в кулаки. Покачав головой, Виттория снисходительно улыбнулась, чем еще больше вывела ту, чья выдержка сейчас трещала по швам.

- Если ты о том, что я зашла вместе с ними в спортзал, то это случайность, - она прекрасно знала, что Паола имела в виду, и поэтому подняла ладонь вверх, видя, что та открыла рот. – Как и то, что на вечеринке я зашла в дом вместе с ними.

Все происходящее было абсолютно бессмысленным и напоминало разговор матери и ребенка, который обиделся на свою игрушку за то, что она сломалась. Никто не виноват, но проблема есть, и вину спихнуть на кого-то надо.

- Да, все связанное с тобой – это одна сплошная случайность, - Паола сказала это с таким самодовольным видом, что сам Нарцисс бы позавидовал, но то, что она сказала дальше, почти заставило Витторию потерять свою маску. – Но я не об этом хотела поговорить. Не расскажешь, что вы делали с Пабло в той комнате?

Годы практики позволили Виттории всего лишь закатить глаза на такой очевидный и банальный вопрос. Но внутри Риччи сжалась от накрывших ее ощущений тех нескольких минут, тех касаний и тех эмоций, а точнее, почти полного их отсутствия. И в который раз Виттория поняла, что это неправильно. Все, что она чувствовала, казалось, перестало иметь смысл, и было теперь похоже на рандомный набор чувств, несочетающихся между собой.

- А сама ты как думаешь? – тяжело вздохнув, словно она уже устала от этого разговора, спросила девушка.

Паола, видимо, тоже устала играть в сдержанную мадам, быстро преодолела оставшиеся между ними пять шагов и теперь точно походила на змею, судя по тому, с каким шипением вырывались ее слова.

- Послушай меня, - она говорила на грани шепота, но ее голос мог напугать любого, кроме Виттории, потому что именно такой тон голоса она слышала в своей голове каждый раз, когда ее накрывало. – Я прекрасно понимаю, что ты могла там делать, но предупреждаю, если хоть раз еще...

- Так, стоп, - Виттория резко вскинула руку, перекрывая этот бессмысленный поток яда, которым изошлась Паола. Ей крайне не нравился тон девушки, но еще больше ее напрягало то, что это было одностороннее обвинение, которое никак не затронуло второго участника тех событий. – Во-первых, поумерь свой пыл. Во-вторых, иди и разбирайся со своим парнем, ведь это он первый рот раскрыл, мог бы и спасовать, но не стал.

Глаза Паолы забегали из стороны в сторону, выдавая с потрохами ее замешательство в этой ситуации. Видимо, не одна Риччи задавалась вопросом, почему же Моретти все-таки согласился играть по правилам. Собственно, на этом и строилась оправдательная речь Виттории перед самой собой. Он встал первым, это была его идея, а она всего лишь согласилась, чтобы позлить Марко. Это бы второй пункт. Назло Марко, который перекрыл кислород им обоим.

По тому, как губы Паолы сжались в тонкую полоску, Виттория поняла, что разговор с Моретти у нее состоялся, и она ничего этим не добилась. Хотя, вряд ли бы у нее что-то получилось.

- Я знаю такой тип девчонок, - Паола решила сыграть на своей самоуверенности, что выглядело довольно комично, учитывая, сколько времени ей понадобилось, чтобы собраться. – Ты думаешь, что ты достаточно хороша, чтобы он посмотрел на тебя, но это не так. Вы всего лишь очередные галочки, ничего не значащие.

Виттория решила позже разобраться с этим щемящим чувством, возникшем в районе солнечного сплетения. С ним, и с причинами, которые вновь спели вокруг ее органов колючую проволоку. Риччи прикрыла глаза, чтобы призвать все самообладание, не желая грубить Паоле.

- А я смотрю, ты осведомлена насчет галочек, - Виттория чертыхнулась про себя, но не смогла сдержаться, чтобы не ударить по тому, что действительно могло задеть Паолу. Оно ведь лежало на поверхности, тем более, сама Паола так любезно предоставила ей повод для пинка. – Не в первый раз тебе приходится вести такие разговоры, отстаивая свою территорию.

Это был удар ниже пояса. Паола хватала воздух, напоминая повешенного, который пытался продлить секунды в этом мире, который лишил его всего, не понимая, что таким образом только продлевает свою агонию. Виттория подумала, что это странное сравнение, ведь Паола напоминала и рыбу, выброшенную на берег. Вот только для рыбы такая среда идет в разрез с обычным существованием. Рыба не привыкла к таким подлым поворотам судьбы.

И тут Витторию затопило неожиданное для нее чувство, обращенное к Паоле. В принципе, это первый раз, когда Риччи ощущала к ней что-то кроме отвращения. Сейчас волна жалости накрыла Витторию с головой и, чтобы никак не выдать себя, она медленно обошла брюнетку, которая все еще стояла и пыталась сосредоточиться.

Сколько таких девушек было, с которыми Паола разговаривала? Хотя Виттория была почти уверена в том, что Паола обходилась без разговоров, сразу переходя к действиям. Но у нее не укладывалось в голове то, что Паола настолько себя не ценит, что позволяет с собой так обращаться. Как бы Виттория к ней не относилась, но она считала, что ни одна девушка не достойна такого.

Риччи знала, что Паола и Моретти вместе очень давно. Но от этого она только сильнее почувствовала привкус желчи, которая скапливалась на языке, подобно яду Паолы. Вот только ее яд был направлен на другого, в то время как вязкая субстанция Виттории была направлена на саму себя. Черт, а Паола оказалась права, судя по тому, как Моретти реагировал на Витторию.

Но также она понимала, что со стороны брюнетки чувства были абсолютно реальными и достаточно крепкими, чтобы она каждый раз прощала ему все, каждый раз возвращалась. Хотя и сам Моретти принимал только Паолу возле себя. В любом случае шел только к ней. Черт, опять это чувство под грудью.

Она почти завернула за угол, когда услышала голос Паолы. Твердый, холодный и предупреждающий.

- Не пытайся. Многие готовы на что угодно, лишь бы он обратил свое внимание, - Паола говорила спокойно и как-то пусто, что только подтвердило мысли Виттории. Паола, действительно, знала, о чем говорила. – Но он не станет. У него нет сердца.

Как факт. Сухое и простое утверждение, которое без разрешения укоренилось в ее сознании. Виттория подумала о том, что это слишком пафосное заявление, которое могло оказаться отсылкой к сопливой мелодраме. Подумала бы, если бы Паола мимолетно не пожала плечами и не кивнула бы ей. Или это был опять обман зрения, здесь ни в чем нельзя быть уверенной.

Виттория подумала о том, что Паола слишком легкомысленно относится к таким словам, произнося их спокойным голосом, лишенным каких-либо эмоций. Но лишь позже она поняла, что Паола давно смирилась с такой «особенностью» Моретти. Смирилась настолько, чтобы принять, чтобы продолжать любить.

***
Он был слишком сосредоточен. Слишком напряжен, и даже его почти врожденная способность контролировать собственное лицо на предмет ненужных эмоций стала терять свою состоятельность. Вздувшаяся вена на виске пульсировала вот уже несколько минут, пока Моретти бесцельно пялился в окно.

Он ненавидел кого-то ждать, терпеть не мог непунктуальных людей, но иногда готов был прощать это только Марко, зная, что тот слишком ответственно относится к сборам на тренировку, перепроверяя содержимое спортивной сумки по четырнадцать раз.

Но сейчас терпение Пабло испарялось с каждым движением кисти правой руки, которой он перемешивал протеиновый коктейль. Тишина в столовой отдавала тяжелым гудением в висках Моретти, и он в который раз был готов проклясть любовь родителей к минимализму. Любой шорох сейчас провоцировал гулкое эхо, которое только усугубляло ситуацию.

- Пабло, - голос матери прозвучал настолько тихо, что в данной обстановке абсолютного молчания он был похож на взрыв петарды под ухом.

Пабло смог сдержаться и не дрогнуть телом, но, повернувшись к матери лицом, он не смог нацепить даже дежурной улыбки. Хотя этого и не требовалось - она бы все равно не поверила. Только войдя в столовую, Франческа заметила напряженный плечи сына и его выверенные, методичные движения рукой. Он был зол.

- Сынок, - она старалась говорить спокойным голосом, но не могла сдержать нотки материнской взволнованности. Вот только именно это и выводило Моретти еще больше. – Ты ведь знаешь отца, он желает тебе только самого лучшего.

Пабло никогда не делал мать объектом своих неконтролируемых реакций, поэтому сейчас он никак не подал вида, что готов обрушить всю свою злость на каждого, кто еще раз так посмеет сказать. Внутренне он лишь усмехнулся с долей иронии, что преподносила ему жизнь.

Как Пабло и обещал отцу, на воскресном деловом ужине он выглядел как ему и подобает: строгий костюм, идеальная прическа и ни капли намека на то, что всю прошедшую ночь он вливал в себя алкоголь. Никто не смог ничего увидеть в его непроницаемом эмоциями лице. Никто, кроме отца.

Домой он вернулся за несколько часов до самого ужина, приводя себя в хоть какой-то божеский вид весь день у Марко. Голова болела настолько, что иногда казалось, искры натурально брызгали из глаз, почти воспламеняя накаленный воздух вокруг друга.

Моретти ничего не говорил Марко о произошедшем в комнате, потому что слова явно были излишни. Хотя Моретти все эти несколько дней видел, что терпение друга исчезало в прямой зависимости от времени, которое Виттория проводила рядом с Пабло. Даже, если это было чисто физическое присутствие на уроках.

Отец не высказал ему ничего с самого начала, вплоть до того, как за ними закрылась входная дверь дома по их возвращению. Вот тогда Моретти понял, что сейчас Виктор включит любимую музыку своей души. Именно так чувствовались уроки его воспитания. Виктор единственный, кто мог сорвать с Пабло всю невозмутимость и отстраненность. Чертов Папа Карло, который выстругал послушного Буратино, но допустил грубую ошибку при шлифовке, и теперь его создание оставляет занозы, если слишком близко подойти.

Пабло прокручивал в голове эти воспоминания, которые стекольной крошкой оседали у него в глотке, не давая возможности нормально говорить. Хотя сам парень был уверен, что если и попытается произнести хоть слово, то собеседника накроет лавиной осколков, стирая в кровь любое желание лезть в голову Пабло.

Атмосфера дома, будто еще не пришла в норму, и воздух оседал серым пеплом слишком громких слов и вздохов неверия, которые перестали быть таковыми уже очень давно, но продолжали вырываться, будто по инерции. Никакой клининг не смог бы вывести этот затхлый смог, он был словно впитан стенами каждой комнаты дома.

Да, мама, отец хотел, как лучше.

Франческа говорила это изо дня в день, а правдой это так и не стало. Воспоминания того, как мама сказала ему это в первый раз, появились в его голове, подобно чертовски плохим гостям. С ноги, без приглашения и с надеждой, что их не попрут за слишком темный осадок. Моретти усмехнулся такой параллели. Когда-то он так уже думал.

Запах дома в детстве был точно таким же, как и по прошествии многих лет: бергамот, арахисовая паста и свежесваренный кофе. Все это создавало одну целую картину, непередаваемую атмосферу, которую Пабло не мог найти ни в одном другом доме. Так пахло его детство.

Шаги в коридоре раздавались слишком громко и тяжело, и Пабло увидел, что мама напряглась, сидя на диване. Клавиши рояля заглушали этот уже навязчивый звук, но мальчик не мог продолжать играть – он сбился. Шаги отца отдавались в голове набатом, и Пабло понял, что что-то не так. Мама не могла просто так вдруг поменяться в лице.

Тогда, именно за роялем, Пабло впервые смог прочитать в глазах матери волнение, совмещенное со страхом. Вот только причин этих эмоций он не смог понять.

- Почему ты остановился, сын? – размеренный, холодный тон отца заставил мальчика вздрогнуть, но, поймав недовольный взгляд отца, Пабло собрался.

Он не мог найти, что сказать. Но воздух в комнате стал гуще и с каждой секундой превращался в плотное сливающееся с интерьером облако. Его нельзя увидеть, но давление, которое оно оказывает на твои легкие, можно почувствовать каждой клеткой.

- Виктор, - голос Франчески прозвучал как спасительный свисток в холодных водах Атлантики.

- Не стоит, дорогая, - он повернулся к жене и взял ее за руку. – Я думаю, тебе стоит пойти на кухню. Сделай нам, пожалуйста, чай.

На лице Франчески отразился типичный для взволнованной матери набор эмоций: от легкой тревоги до глубочайшего сожаления. Вот только для Пабло все происходящее так и оставалось загадкой, а такое состояние любимой мамы только добавило мальчику паники, которую он пытался сдержать изо всех сил.

Франческа поколебалась несколько секунд, но не стала перечить строгому взгляду мужа, тем более, они договаривались. Вот только сейчас ее разрывало на части от того, что она творит непоправимое. Возможно, так работала материнская интуиция, но женщина буквально ступала по грубым разломанным кускам сути своего существования – беспечному голубоглазому мальчику. Неровные края, слишком больший части, но Франческа надеялась, что у нее получится все собрать воедино. Пока еще был шанс.

- Я был в школе, сын, - Виктор сел на стул рядом с мальчиком и в упор посмотрел на сжимающиеся в кулачки руки сына. – Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю, - мужчина резко взял сына за подбородок и поднял его голову.

Пабло собрал все свои силы, которые только имел в своем еще маленьком запасе мужества и стойкости, чтобы не показать отцу своих влажных глаз. Это требует слишком много сил.

Пабло знал, что его накажут за то, что они сделали с Марко, но на подкорках сознания надеялся, что отделается легким испугом. И прямо сейчас его детская наивность и вера в такую глупую надежду разбились розовыми стеклами вовнутрь.

- П-пап, мы не хотели...мы...это п-получилось с-случайно, - Пабло старался говорить ровно, но искрящие чем-то доселе неизвестным глаза отца выбивали всю почву из-под ног.

- Никогда не мямли, - Виктор ударил сына по рукам, чтобы он перестал заламывать пальцы. – Всегда смотри в глаза. Не показывай слабости. Даже если ты виноват, ты должен держать лицо.

Сухие фразы. Паузы, словно огромные котлованы, наполненные непомерной злостью, непонятно откуда берущей истоки, и почему именно Пабло должен стоять на их краю, но которые вбивали в сознание мальчика смысл слов. Что-то определенно важное, пока еще не до конца понятное, но то, что должно, в конце концов, стать его целью.

- Папа, это получилось случайно, - на автомате слова вылетали именно с такой интонацией, которую хотел слышать его отец, Пабло даже не задумывался об этом. Просто так нужно. – Мы не хотели.

Моретти-старший выпрямил спину и удовлетворенно хмыкнул сообразительности своего отпрыска. Виктор действительно был доволен тем, что Пабло так быстро понял смысл его слов.

«Как мягкая глина», подумал мужчина. Он воспринимал сына в данную секунду именно как производственное сырье, из которого он скроит себе достойного наследника. Вот только один нюанс не устраивал Виктора. Мальчик слишком ровно держит спину, у него слишком твердый хребет.

- Это недостойное поведение, Пабло, - ровный холодный тон, сквозящий превосходством и показателем того, как должен вести себя настоящий мужчина. – Мне пришлось выслушать от твоего учителя, как сильно она в тебе разочаровалась.

Для Пабло этого было слишком много. Чересчур сложный коктейль эмоций для одного солнечного дня. Ему было стыдно перед отцом, на которого он смотрел с открытым ртом, желая в будущем стать таким же. Стыдно за то, что он его подвел, не смог оправдать надежд. Пабло был расстроен тем, что так сильно обидел учителя.

Но мальчика затопило куда большей волной самого отвратительного чувства, в этом он был теперь уверен. Ему было страшно. Он боялся того, что любимый отец скажет ему сейчас, что тоже разочарован в сыне. Этого бы его маленькая хрупкая светлая душа не выдержала.

Но за те несколько минут разговора Пабло понял, что не должен показать отцу того, что его тревожит. Отец разозлится, он его, возможно, не простит за такую слабость. Рефлекторно Пабло начал теребить край своей рубашки, но тотчас же почувствовал неслабое жжение на тыльной стороне ладони. Отец опять ударил его.

- Я знаю, о чем ты думаешь, Пабло, - ровный холодный тон, словно выверенный годами, и который не поменяется никогда. Будто заложен в геноме, будто так и должно быть. Пабло решил, что именно так и нужно говорить, что это правильно. – Ты будешь наказан за разбитые зеркала, это несомненно. Но я не хочу больше на твоем лице видеть какой-либо признак слабости, будь то волнение, неуверенность или же обида. Этого не должно быть, ты понял меня? Ты – Моретти.

- Да, папа, я понял, - немного дрожащий, но понизившийся на несколько градусов голос, прозвучал так глухо в голове Пабло, что он почти вздрогнул от этого чужеродного звука, но в последний момент собрался. Видимо, отец был удовлетворен поведением сына и, встав со стула, Виктор протянул руку ему руку.

- Идем, - пропуская Пабло вперед, сказал мужчина. – Мама ждет нас.

Пабло шел впереди, и единственной мыслью была его ровная спина и твердая походка. Отец не говорил ему об этом правиле, но мальчик посчитал, что он должен соблюдать и его.

Уроки музыки, изучение английского и французского, бальные танцы по воскресеньям и спортивная секция – каждый день были новые уроки, новые правила. Но Пабло всегда бежал на них с улыбкой и воодушевлением, зная, что он старается и его хвалят, что он становится лучше, в такие моменты он гордился собой, доставляя радость отцу и матери.

Вот только сейчас Пабло чувствовал себя как Кай из «Снежной Королевы». Ему сказали выкладывать бессмысленное для него слово, которое в прошлой жизни имело очень большой смысл, утратившее его в этой. Он был окружен холодом и строгостью, в точности повторяющими голос его отца. Пабло был уверен, что это была какая-то новая игра, в правила которой его не посвятили, но он знал, что ему расскажут и помогут. Вот только маленький огонек надежды на это погасили глаза его матери, полные боли и отчаяния.

Нет, в этот раз ему придется справляться самому, здесь он пойдет один.

Вдруг, осколки разбитых зеркал в танцклассе стали какими-то острыми, хотя Пабло даже не прикасался к ним. Но он вполне натурально ощущал, что прямо здесь, на этой кухне, маленькие стеклянные льдинки сливаются с клетками его крови, растекаясь по организму беспорядочным крошевом.

На кухне по-прежнему пахло бергамотом, свежесваренным кофе и арахисовой пастой. Но только ее запах Пабло взял с собой дальше. Она пахла детством, которое осталось там, за его роялем, а рядом сидела мама. Арахисовая паста стала единственной связующей нитью с тем образом счастливых минут, которые случились так много лет назад, что Пабло невольно думал, а были ли они вообще. Возможно, он все придумал и тот лед в голосе был с ним всегда, просто передался генетически от отца.

Позже, этим же вечером, сидя на подоконнике в своей спальне, Пабло услышит от мамы фразу, которая с каждым разом вырезала в нем дыру, потому что она не звучала, как должна была. «Папа желает тебе только лучшего». В первый раз он поверил, но с каждым повторно произнесенным слово, Пабло не придавал значения сказанному. Вот только дыра становилась все больше и больше от того, что он переставал верить, а никакие заплатки не подходили, они просто не могли выдержать этого натяжения сухожилий и мягких тканей.

Со временем Пабло перестал замечать почти натуральное внутреннее кровотечение. Лишь небольшой зуд и жжение с каждым таким уроком отца. Но уже не болело. Почти.

Прикосновение матери вывело Моретти из воспоминаний. Обычно это происходило, как прыжок с тарзанки, когда ты достиг самого низа, - слишком резко и быстро настолько, что органы поджимаются. Но мама делала это мягко и так легко, будто вела сквозь туман, своим внутренним светом освещая ему путь.

И это единственное о чем он жалел и чем был горд одновременно. Он не взял образ матери с собой, лишь бы не лишить ее этого природного свечения, не запятнать ее тем, что ему еще предстоит вынести. Пусть сам готов был превратиться в замерзшего от собственного холода внутри Кая, но ей бы он не позволил погаснуть. Ее не хватало временами, но он знал, что так лучше.

- Пабло, - голос Франчески звучал настойчиво, видимо она звала его не в первый раз.

Моретти услышал клаксон машины на улице и почти облегченно выдохнул, что сможет выплеснуть всю скопившуюся злость, все напряжение, которое искало выход все эти дни, и которое скребло черными демонами у него в грудной клетке.

- Я позвоню, мам, - Пабло поцеловал мать в щеку и, забрав спортивную сумку с дивана, вышел из дома.

Он нуждался в разрядке, как в глотке свежего воздуха. Концентрация злости в нем достигла своего предела настолько, что он не мог ручаться, что Марко доедет в целости и сохранности, если просто заговорит с ним.

Пабло надеялся избавиться хотя бы от этих внутренних проблем, хотя прекрасно знал, что это временное облегчение, но оно было ему необходимо, чтобы начать нормально функционировать и привести в норму работу своих внутренних органов. Последние дни он и так вывозил на чистой инерции. Моретти рассчитывал успокоить знакомых себе демонов. Позже он будет вынужден встретиться с теми, которые поселились совсем недавно. И опять, без предупреждения, вломившись в его привычный мир с ноги.

***
Пабло нравилось, что Марко живет вдали от города. Пока они ехали обратно до его дома, Моретти смог окончательно абстрагироваться от плохих мыслей, которые были больше похоже на гудящий мотор в голове, - ты привык к этому звуку, но периодически ты дергаешься, когда он начинает звучать громче.

Ровные палисадники, выстриженный будто под линейку газон, почти на каждой территории одинаковые железные ворота – все это напоминало нелепую матрицу, в которой все заранее предопределено. Смотря на то, как одинаковые дома проносятся в окне автомобиля, Пабло думал о том, что это все казалось каким-то чересчур правильным и идеальным, что создавалось впечатление нереальности, будто так не должно быть. Словно кто-то нарочно написал этот матричный код, а он, Моретти, вынужден в нем как-то уживаться.

Но ему до щемящего чувства в сердце нравилось приходить в дом Марко, вдали от городского шума и суеты, которая настолько приелась, что начинала раздражать своей постоянностью. В доме друга Пабло чувствовал себя более-менее свободным, где ему не придется держать спину, будто ему в позвоночник вкрутили титановые болты и они стали заменой его двигательного аппарата.

Где он сможет снять маску. Хотя в этом он сомневался. Она настолько приросла к его лицу, что порой сам Пабло не был уверен, что сможет ее содрать со своей кожи. Только если заплатит кровью. И только для того, кто сможет восполнить ее запас.

- Пабло, дорогой мой, я рада тебя видеть, - оказавшись в объятьях женщины, Пабло поймал насмешливый взгляд Марко, который стоял за спиной матери.

Да, как и предполагалось, Джемма с порога кинулась его обнимать в обход собственного сына. Хотя сам Пабло был не против такого проявления нежности, но никогда бы не сказал этого вслух. Еще с детства Пабло привык к тому, что она проявляет свои эмоции открыто и без стеснения, что вызывало в нем искреннее неподдельное желание делиться с ней тем же.

Вот только потом все стало по-другому. Они стали другими. Все они. Им пришлось быстро вырасти, хотя никто не интересовался их желаниями.

- Да, мама, я рад, что ты меня заметила, - Марко сказал это притворно обиженным тоном, за что сразу получил подзатыльник от матери. – Вот так всегда, тебя в этом доме любят больше, чем меня.

Пабло покачал головой и прошел на кухню, прекрасно зная, что через пару минут Джемма сама их туда поведет.

Сев за обеденный стол, Пабло сложил руки и упал на них головой. Сегодня он тренировался жёстче, чем обычно. Он был уверен, что потянул связки на запястьях от слишком большого веса на штанге. Но, не смотря на то, что он насквозь пропитал свою майку потом, стер колени и костяшки пальцев, Моретти был доволен собой. Он смог выплеснуть все внутреннее напряжение.

Пабло услышал шаги возле себя, но у него не было сил даже поднять голову. По всему телу разливалась приятная усталость, которая концентрировалась в районе солнечного сплетения, пополняя запас энергии парня.

Почувствовав легкое прикосновение чужой ладони к своему плечу, Пабло инстинктивно дернулся, напрягая каждый мускул в своем теле, за что поплатился ноющей болью. Черт, кажется, он явно слышал пульсацию под каждым сухожилием.

- Сильно устали? – голос Джеммы звучал с долей тревоги и укоризны. Она всегда говорила сыну, чтобы они не перенапрягались.

- Немного, - Пабло сделал усилие над собой и выдавил слабую улыбку, которая подействовала. Джемма села рядом с ним и начала внимательно изучать парня.

Пабло откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, не сводя глаз с Джеммы. Немое кино, очень странная пантомима, понятная только им двоим.

Прищурившись, Моретти склонил голову набок и приподнял уголок губ. Он в буквальном смысле ощущал, как по венам заструилась теплая волна триумфа. Она не сбивала с ног, наоборот, она окунала его в спокойные воды, которые убаюкивали его демонов внутри головы.

Немного поддавшись вперед, Пабло шумно выдохнул, но он видел, что в уголках глаз Джеммы начали собираться слезы. Еще немного, пара секунд.

- Мам, ты говорила, что... - Марко зашел на кухню, но остановился на полуслове, увидев этих двоих, которые смотрели прямо друг другу в глаза. – Да вы издеваетесь.

Марко закатил глаза, всем своим видом показывая абсурдность всего происходящего, но на него никто не обратил внимания. Это происходило из раза в раз, с самого первого прихода Пабло в их дом, вот только почему его мать и его друг играют в эти гляделки, Марко понять так и не смог.

Но это все было пропитано такой энергетикой ностальгии, чего-то далекого, но по-прежнему важного, что Марко не смог устоять. Подойдя так близко, как только мог, Марко наклонился корпусом вперед, уперев руки в согнутые колени, и попеременно смотрел то на мать, то на Пабло.

Марко видел слезы в глазах матери и он настолько явственно почувствовал жжение на ее роговицах, что у него самого зачесались глаза. Но как всегда и бывает в жизни, стоило ему закрыть глаза буквально на секунду, он проморгал все самое важное. Марко услышал только облегченный выдох Пабло с правой стороны от себя.

- Не в этот раз, Джемма, - Моретти победно усмехнулся.

Это чувствовалось как любимый фильм из детства. Ты знаешь каждую реплику персонажей, тебе известен конец и ты уже не надеешься на другой исход событий. Но этот фильм был настолько дорог, что ты продолжаешь его смотреть, потому что он единственный сможет провести тебя по лабиринту воспоминаний, который настолько захламлен, что не распутать и за сотню жизней. Но у него получается.

- В другой раз у меня получится, - сказала Джемма, уступая место сыну и направляясь в сторону плиты.

Джемма говорила это каждый раз, когда Пабло выигрывал. Много лет, много раундов этой игры, но ее слова так и не оказались ни на шаг ближе к правде. Она выиграла всего один раз – в самую первую их игру. Тогда она сказала ему:

- Ты должен лучше концентрироваться. Найди одну точку, за которую сможешь ухватиться, и крути ей сколько хочешь. Но никогда не теряй ее из вида.

Джемма стала его первым учителем в формировании того человека, которым он был сейчас. Только ее уроки он усваивал с радостью. Это была их традиции, негласный закон – он приходит и они начинают играть.

- Ты где был? – Пабло все еще пытался сфокусировать свое зрение на окружающем пространстве.

Марко вздрогнул от внезапно нарушившейся тишины, и Пабло понял, что его друг был немного занят в данную секунду. По кухне разнесся потрясающий запах еды. Марко всю дорогу до дома на слюну изошелся от того, как сильно он голоден. Хотя об этом он позаботился заранее, предупредив мать о тренировке, чтобы она успела приготовить ужин.

- По телефону разговаривал с Ви... - Марко запнулся и исподлобья посмотрел на друга.

Пабло догадался, с кем мог говорить Марко, и усмехнулся реакции друга, хотя внутри у него все сжалось от напряжения. Моретти прекрасно понимал, что Марко и так долго держался в своем безмолвии, и что сегодня не он один выпускал пар. Моретти знал, что именно сегодня они поговорят на эту тему, которую он мусолил в своей голове с той самой субботы, с того момента, как за ним захлопнулась дверь той комнаты.

Пабло чувствовал, как во рту стало горчить от непонятного чувства, которое настигло его еще там, когда он прижимал Витторию к стене, когда первый раз провел по ее шраму на спине. Горькое чувство непоправимого и в то же время неизбежного.

Разве все к этому не шло, когда Марко в принудительном порядке запретил всем прикасаться к его «принцессе». Разве Пабло с самого начала не видел, что она достаточно привлекательна для того, чтобы обратить на нее внимание. Вот только до недавних пор его руки были связаны просьбой друга. Друга, который самолично подтолкнул Витторию в направлении человека, которому в последнюю очередь бы ее доверил.

Это и стало главной линией защиты от нападок Марко. Это была его идея, он сам загадал это желание. Хотя Пабло был и не против наступить другу на его больную мозоль, потому что тот инцидент в коридоре в начале сентября все еще был на его памяти и отдавался глухим стуком в висках, когда Моретти видел Витторию. Вот Пабло и решил сделать назло, чтобы впредь Марко не забывал, что и кому он запрещает.

Хотя по тому, как напряглась челюсть Марко при упоминании Виттории, он сам занимался нехилым самобичеванием. Это стало понятно еще когда Пабло вышел из комнаты и первым делом встретился взглядом с другом. В тот момент Марко был похож на человека, потерявшего последний оплот радости и спокойствия, причем по собственной вине. Хотя, почему похож? Он и был этим человеком.

Из эмоций на лице Марко можно было составить целую выставку экспрессионизма: злость, обида, вина, неверие. Все это смешалось в такой жуткий коктейль, что вся выдержка Марко беспрепятственно выливалась за пределы его резервуара, который грозился разорвать его на части.

Пабло всегда ценил, что они с Марко могут понимать друг друга с полуслова. Вот только тогда ситуация оказалась другой. Даже буквы не потребовалось, чтобы понять, что главный страх Марко сбылся с его легкой руки. Моретти всего лишь пожал плечами на горящие в неоновом свете глаза друга и пошел к бару.

- Держите, ребята, - Джемма поставила на стол огромное блюдо с пышущей жаром лазаньей. – Ты разговаривал с Витторией?

Пабло так резко повернул голову в сторону Джеммы, что почти услышал хруст позвонков. Он терпеть не мог этот звук.

Моретти был крайне удивлен, что мать Марко была знакома с Риччи, но тон женщины не заставил парня долго думать. В этом доме Виттория была обсуждаемой персоной. Голос Джеммы звучал мягко и очень заинтересовано, когда она произнесла ее имя.

- Да, - Марко смог подавить напряжение в голосе, заткнув рот внушительным куском лазаньи. И ему было плевать, насколько горячей она была. – Звонила, сказала, что в следующую пятницу она вряд ли придет в школу.

- Почему это? – вопрос вырвался совершенно машинально, Пабло не успел себя остановить, за что сразу внутренне себя обматерил. Видимо, расслабленный после тренировки мозг работал гораздо медленнее, чем его язык. Но Моретти не стал обращать внимание на нахмуренные брови Марко и сделал вид, что ничего такого в его вопросе нет.

Чувствуя, что пауза слишком затянулась, Марко еле слышно откашлялся и сказал, обращаясь к матери, которая готова была повторить вопрос Пабло:

- Не знаю, - Марко продолжал хмуриться, но уже по другой причине. – Я спросил несколько раз, она так и не ответила.

Пабло перевел взгляд на друга, когда услышал его напряженный голос. Марко действительно загрузился из-за того, что не мог понять, почему Виттория не придет в школу.

Он спросил несколько раз, но она очень ловко увиливала от его вопроса. Когда Марко с ней разговаривал, он чувствовал, что ходит по лезвию ножа, в то время как Виттория держит рукоять. И только она решит в какой момент повернуть оружие. А что главное - в какую сторону.

- Ты когда пригласишь ее к нам? – Джемма встала со стула и направила в сторону дивана, на котором лежала ее сумка.

Пабло выгнул бровь и уставился на Марко с немым вопросом в глазах. Марко только пожал плечами и, наблюдая за действиями матери, ответил:

- Я ей говорил, она пока не решила, - слова выливались из него чисто по инерции, будто так было заложено программой. Марко особо и не понимал в тот момент, что говорил. – А ты куда собралась?

Джемма проверила содержимое своей сумки и подошла вплотную к сыну, довольно красноречиво на него посмотрев. Марко знал, куда его мать собирается, но он продолжал задавать этот вопрос из раза в раз, надеясь на другой ответ.

- Я иду на встречу, - она попеременно поцеловала Марко и Пабло в щеку. – Буду поздно.

Дверь за ней захлопнулась, но Марко услышал только звук разбившейся надежды. Да, глупо с его стороны после стольких лет одинакового сценария ждать другого конца.

Марко чувствовал, что густой туман вновь обволакивает его легкие, возводя злость на ступень выше. Сейчас Марко ощущал ее у себя в глотке и был готов выплеснуть ее на первого встречного.

Слишком мало времени прошло для того, чтобы он перестал так остро реагировать на такие слова матери, прекрасно зная, что они означают. Слишком глубоко в нем обида на мать, что она так легко смирилась с уходом отца. Всего этого было слишком для Марко.

Но все это превратилось в такой заезженный спектакль двух актеров, которым выделили роли и две реплики на одного: «Я на встречу. Буду поздно». Второму оставалось лишь молча прожигать внутренности чернотой злости и боли, которая находила выход в искрящих глазах. Долбаный лимб, который никогда не кончится, Марко был уверен. Чертов сказочник, у которого нет ни фантазии, ни меры дозволенного.

- Ты не можешь ее винить, - голос Пабло выдернул Марко от бесцельного прожигания дыры в двери. Он почти натурально чувствовал исходящие от друга волны ярости и решил хоть как-то переключить его, чтобы Марко не спалил все дотла.

Это прозвучало так просто, спокойно, почти равнодушно. Для пущего эффекта Моретти мог пожать плечами.

Ты не можешь ее винить.

Да, Марко не мог винить мать в том, что она еще молодая женщина и у нее есть свои потребности. Все это он прекрасно понимал, но глупое, по-детски наивное в Марко твердило, что это неправильно. До одиннадцати лет он наблюдал безусловную любовь родителей и верил, что это навсегда.

Да, действительно, крайне наивно с его стороны было думать, что что-то может быть навсегда.

Но сейчас Марко чувствовал, что все время, проведенное в зале, оказалось потраченным впустую. Каждый раз, когда Джемма вот так уходила на «встречу», маленький сгусток злости, который жил в районе солнечного сплетения Марко, разрастался до таких размеров, что затруднял работу легких, перекрывая кровоток. В секунду, когда за матерью захлопывалась дверь, Марко брал в руки телефон, набирая номер, который помнил лучше, чем собственное детство.

Вот и сейчас, Марко уже было дернулся в сторону своего гаджета, но тут же отдернул себя. Не самая лучшая идея звонить Виттории в присутствии Пабло. А уж тем более, разговаривать на эту тему.

- Эй, - Моретти позвал друга, заметив то, как Марко дернулся в сторону.

Но, когда Пабло увидел, в сторону чего двинулся Марко, он еле удержался от того, чтобы не закатить глаза и не фыркнуть. Хотя, никто не мешал ему сделать это про себя.

Ну, конечно. Лучшие подружки, которые трещат по телефону по двадцать часов в сутки, прерываясь только на поход в туалет, и то не всегда. Нет, безусловно, это было слишком преувеличенное сравнение, но другого Моретти найти не мог.

Он все еще помнил то незамысловатое объяснение, которое дала ему Риччи в той комнате насчет их с Марко отношений. Скачи или умри. Простые слова, которые значат так много. Сколько раз Марко вытаскивал Моретти из всякого дерьма, связанного с отцом, с учебой. Столько же раз Пабло выдергивал Марко из-за грани, когда душа друга рвалась на части, но он не прекращал улыбаться.

Душа. Такое странное слово, которое вряд ли им подходит. Это долбаный сюр – им всего по шестнадцать лет, они живут в прекрасных условиях, обеспечены всем возможным. И вместо светлой, светящейся ауры с привкусом ванили, у них насквозь провонявшие гарью черные обрывки чего-то прежнего, которые вряд ли станут хоть немного чище.

- Откуда Джемма про нее знает? – не переставая есть лазанью, спросил Пабло.

Марко отложил вилку и тяжело вздохнул, понимая, что время пришло. Марко задвинул куда подальше все те комментарии, которые сочились ядом, отравляя гортань, потому что так и не смогли сорваться с его языка.

- Я ей рассказал про нее еще год назад, когда вернулся из Праги.

Пабло отложил приборы и отодвинул тарелку, прекрасно понимая, что разговор, который ждал своего начала еще полтора месяца назад, начался.

Марко не отрывал глаз от Моретти, ведя немую борьбу с самим собой. Он совершенно не горел желанием посвящать Пабло в эту сторону своей жизни. Не потому что не хотел, чтобы Пабло знал, нет. Просто никто до сих пор не знал всей специфики этой взаимосвязи между Марко и Виттории, в том числе они сами.

- Почему она? – единственное, что смог спросить Моретти.

На языке вертелось множество вопросов, которые звучали так банально и предсказуемо, что становилось тошно от такого тривиального хода мыслей. Было максимально бессмысленно спрашивать о том, как все так получилось, как она смогла пробиться сквозь этот бетонный панцирь самозащиты Марко, который настолько был испещрен ментальными шипами, что кололся на расстоянии.

Почему она? Самый простой вопрос, в котором заложено так много сомнений о правильности решения Марко. Решение, в котором сомневался Моретти, потому что считал, что невозможно за две недели знакомства дать человеку ключи от своей заколоченной наглухо двери с архивом воспоминаний и чувств.

- Потому что она первая, кто смог разделить тот день со мной.

Это было больно. Чертов удар ниже пояса. Почти равнодушный тон Марко не оставил шанса хоть как-то возразить.

Пабло прекрасно понимал, какой именно день имел в виду Марко. В день смерти отца он всегда пропускал школу, а вечером они вместе сидели на заднем дворе и молчали, и только иногда перекидывались несколькими фразами.

Для Марко этот день был сравним с заживо содранной кожей. Каждый день теребить дыру в груди, поправляя криво заклеенную заплатку из фальшивых улыбок и искренних эмоций, посвященных друзьям. Постоянно чувствовать пульсирующую боль в районе грудной клетки, когда мама идет на эти «встречи», доставая из потаенных уголков памяти нечеткие воспоминание о семейных ужинах, и потом заново накладывать швы, связывая разорванные сухожилия тонким нитями фантомного удовлетворения своим существованием.

В этот день это чувствовалось словно заранее спланированное уничтожение всего того хорошего, что копилось весь год. Кто-то нарочно выдирал эти заплатки и швы вместе с кусками мяса, крутя этим перед глазами, чтобы убедиться, что ему точно будет больно.

Моретти в этот день старался быть максимально рядом с другом, не говоря при этом ни слова, понимая, что это самое бессмысленное - утешать словами. В вербальном сочувствии Марко нуждался в самую последнюю очередь, эта психологическая муть никогда не работала в таких случаях.

Пабло прекрасно понимал, что его присутствие помогает Марко справиться, он чувствует, что не один. Но на задворках сознания мысль о том, что в полной мере поддержать друга он не сможет, скребла не хуже пресловутых кошек. Это было несправедливо, ведь Марко в любой момент был рядом. Но Моретти рядом быть не мог. Не в этом случае.

Но она смогла. Это было самое легкое объяснение, которое пришло ему в голову, как только он услышал историю Риччи от своей матери. Общая боль объединяет, и это было объяснением всему.

То, чего не мог дать Пабло, дала она.

Это ударило сильнее, чем он мог представить. Внутренности скрутило от того, что она смогла его заменить. Чертов эгоист внутри Пабло не мог выкинуть из головы тот факт, что Риччи смогла поддержать Марко. Все о чем Моретти думал, так это то, что она притронулась к самому сокровенному – внутренний мир этих двоих.

- Мама все пытается заполучить ее в свои руки, - посмеиваясь, сказал Марко, не сводя глаз с лазаньи.

Он увидел, как Пабло сжал челюсть после его слов, поэтому решил мягко увести разговор в другое русло.

Это было жестоко с его стороны, Марко это понимал, но и по-другому он сказать не мог. Это то, кем они были - двумя лучшими друзьями, которые друг другу не врали, как бы больно не было слышать правду.

Говорить правду, которая ощущалась порой как морская соль на разорванных губах, на которых остался привкус апельсина. Именно с этим привкусом была та правда, которую Марко не был готов услышать, но о которой знал. Не мог не знать.

- В каком смысле? – Пабло посмотрел туда же, куда смотрел Марко.

- Я сказал, что, возможно, смогу уговорить принцессу прийти к нам, вот мама и приготовила лазанью.

Пабло внутренне скривился от такого обращения. Почему нельзя называть человека по его имени?

- Но вряд ли она когда-нибудь сюда придет, - глубоко вздохнув, произнес Марко. Еле слышно, будто просто мысли вслух, но это было именно то, что его тревожит.

Хоть где-то эти психологические трюки работали. Марко не мог больше думать о том, что очень сильно насело на него, вот эти слова и вырвались, заставив Пабло нахмуриться.

- Почему? – Моретти не понимал, почему они продолжают о ней говорить, учитывая, что раньше Марко реагировал на одно упоминание ее имени, как взбесившийся питбуль. Но для Пабло было важно проникнуть в эту тему, которая так долго не давала ему покоя, ведь представился такой шанс.

- Мама звала ее много раз через меня, - ответил Марко, поднимая глаза на друга. Он говорил тяжело, будто вытягивал слова клешнями из глубин этого тайного уголка своей души. Но он тоже решил спустить всю свою браваду на тормозах. – Я и сам приглашал ее, но она отказывалась. Даже отмазку никакую не придумывает, просто говорит, что когда-нибудь заедет.

Последнее предложение Марко произнес с легким смешком, будто давно потерял веру в то, что Виттория станет гостем в его доме.

Но Пабло напрягся, вспоминая разговор с матерью на кухне. «Сколько раз я лично ее приглашала, но она всегда отказывалась. С характером девочка была даже в детстве». Ничего такого в этих словах не было, но странное ощущение чего-то неопознанного вновь закралось на подкорку сознания парня.

И вот опять пришла эта мысль, и опять не вовремя. Ничего особенного не было в словах, которые были посвящены Риччи, собственно, как и в ней самой. Но чем больше Пабло о ней узнавал, тем сильнее было чувство, сравнимое с тем, когда ты смотришь на картинку старика в мастерской. Чем дольше ты на нее смотришь, тем тревожнее тебе становится. И то, что в конечном итоге ты видишь, оказывается намного страшнее твоих картинок в голове.

Парни смотрели друг на друга, не зная как дальше продолжить разговор. Тупик, на котором большим баннером висел вопрос, который был в голове у каждого из них, но который они не могли произнести. Марко сделал вдох, собираясь что-то сказать, но только покачал головой и прикрыл глаза. Пабло усмехнулся и откинулся на спинку стула. Да, это будет сложно.

- Говори, - сказал Пабло, устав наблюдать за терзаниями друга. – Не тяни резину, не поможет. Просто задай этот вопрос.

Марко потер переносицу, внутренне соглашаясь с Моретти. Он настолько извел сам себя, что буквально устал от этого чувства вины, чувствуя ее приторную горечь на языке.

- Спрашивать я не буду, - Марко прочистил горло, прежде чем начать говорить. – Это бесполезно. Я и так знаю, что там произошло. Просто не понимаю, почему ты до сих пор не использовал миллиард своих шуток по типу «ой, как неловко получилось, ты же предупреждал».

Пабло сдавленно рассмеялся от таких слов друга. Да, это было крайне очевидно, если бы были другие обстоятельства. Но не в этот раз.

Моретти был готов расчехлить весь свой арсенал язвительных комментариев на следующий день поле вечеринки. Но, увидев подавленный вид Марко, тут же перекрыл поток любых слов по этому поводу. Пабло и сам не мог объяснить себе, почему так реагировал. Можно подумать, что он первый раз целуется с кем-то на вечеринке в пустых комнатах.

Но этот раз был совершенно другим, отнюдь не по ощущениям. Все было как всегда, но Пабло не ожидал такой реакции от Виттории. Она отодвинула его в сторону, даже не взглянув, хотя Пабло был уверен, если бы она посмотрела, он увидел бы там полные сожаления глаза. Судя по тому, как она тяжело выдохнула, когда Моретти оторвался от ее губ, и, опустив голову, прошла мимо, Риччи не испытывала ничего, кроме глубокого желания отмотать время назад и отказаться от затеи идти с ним.

Вот это действительно ударило по самолюбию Пабло, подстегивая его вести себя точно также.

- Я просто увидел тебя, похожего на спаниеля, и решил, что ты и так сильно наказан, - Пабло решил сыграть на своей привычной маске самодовольства, надеясь, что Марко не заметил небольшой заминки.

- Ха-ха, смешно, придурок, - Марко закатил глаза, но не отреагировал на подобную шутку друга, как делал это всегда. – Я до сих пор не понимаю, почему ты согласился выполнить это желание.

- Ну, ты же мой друг, - с серьезным видом сказал Пабло, хотя в голосе сквозило веселье, но он надеялся, что не слишком показное. – А слово друга для меня закон.

- Ты знаешь, что я имел в виду, - холод в голосе Марко вмиг остудил запал ироничного настроения Моретти.

Конечно он понимал, что именно имел в виду Марко, и у него уже имелся заранее приготовленный ответ на это вопрос.

- Остынь, - Пабло хотел на корню осадить желание Марко взорваться. – Ничего такого я с ней не сделал, чтобы ты превращался в ходячий автомат с боеприпасами. Ты сам знаешь, почему я согласился. Я терпеть не могу, когда мне указывают.

Это было логично и настолько просто, что Марко не нашелся, чтобы возразить. Видимо, это же самое оправдание он придумал и для себя, что все было сделано ему назло, отчего чувство вины накрывало еще больше. Черт, ведь должен наступить тот момент, когда ему перестанет хватать воздуха.

- Да, видимо принцесса тоже так решила, - на выдохе проговорил Марко.

Пабло вновь скривился от этого прозвища, при этом закатив глаза, ему ужасно противно было слышать от людей эти приторные розовые прозвища, которые они придумывают друг для друга, будто забыли имена. Но он никак не высказал своего раздражения, решив задать почти главный вопрос, связанный с Риччи.

- Почему ты так ее опекаешь?

Марко сидел, сцепив руки в замок и положив на нах подбородок. Невидящим взглядом наблюдая за последними клубками пара, которые поднимались от почти остывшей лазаньи, парень слышал голос Пабло, который отдавался эхом его собственных мыслей.

- Не знаю, - Марко решил не врать другу. – Просто чувствую, что это правильно.

Он правда не знал, почему так сильно заботится о ней, и почему эта забота граничит с параноидальной идеей защитить ее ото всех. Но Марко знал, что это правильно. Он чувствовал, что ей это нужно. Это был словно рефлекс, бессознательная реакция организма, продиктованная каким-то чертовым шестым чувством, или еще какой-нибудь подобной мистической хренью, Марко не вникал. Но он знал, что это то, в чем Виттория нуждалась. Возможно, это была единственная ее потребность.

Пабло видел, что Марко не врет, он действительно не знает ответа на этот вопрос. Но от этого становилось еще непонятнее, ведь в представлении Моретти, Виттория совершенно не была девочкой, которой требуется защита, тем более он видел, на что она физически способна. Этот диссонанс в голове Пабло никак не укладывался, но он решил подумать об этом потом.

В данный момент Виттория для него была похожа на снежный ком – он узнавал понемногу, но каждый раз новый факт из ее жизни привлекал еще больше вопросов, ответы на которые покоились где-то в глубине. Там, где солнечный свет преломляется и превращается в неровные обрывки цветов от янтарного до зеленого.

***
- Виттория, ты ушла в ванную полтора часа назад! Я даю тебе две минуты, чтобы ты спустилась! – голос Корделии в буквальном смысле сотрясал стены спальни Виттории, в то время как сама Виттория сотрясалась от смеха.

Корделия начала тарабанить в дверь спустя всего двадцать минут после того, как Виттория ушла из кухни, но это подействовало точно также, как и объяснение интегрального уравнения рыбе в аквариуме – никак.

Виттория застегнула последнюю пуговицу на своем кигуруми, поправив капюшон, и направилась в сторону двери. Вот только она не успела и шага сделать за порог.

- Одна минута, сорок секунд, - строгим голосом и с грозным видом произнесла Корделия, показательно показывая часы.

Виттория была уверена, что через десяток секунд попадет в больницу с проблемами легких. Она так сильно сдерживала рвущийся наружу смех, что сжавшийся в легких воздух начал давить на диафрагму.

Нижняя губа начала дрожать, а глаза нещадно жгли от статичного положения. Но Виттория стойко держалась только засчет многолетней практики. За столько лет, проведенных в России, Риччи научилась правильно реагировать на такие обвинения в расточительстве особо важного пространства в доме.

Видя состояние племянницы, которая начала трястись всем телом, Корделия собрала в кулак всю свою выдержку и терпение и, вздохнув, произнесла:

- Давай уже.

Ей следовало отойти на пару шагов назад. Виттория, услышав милостивое позволение тети облегчить свои страдания, привалилась к косяку, почти упав на пол, и забилась в истерике. Ее обычно мелодичный смех, сейчас напоминал заведенную моторную лодку, которая простояла в гараже не меньше пятнадцати лет без надобности.

Корделия скрестила руки на груди, наблюдая за безрезультатными попытками Виттории справиться с дыханием. Риччи присела на корточки и уткнулась лицом в ладони, безостановочно всхлипывая.

Как бы Корделия не сердилась на племянницу несколько минут назад, поднимаясь по лестнице и отбивая бесшумными шагами последние хрипы своего на ладан дышащего терпения, сейчас в ее груди разливалось, словно карамель, ни с чем несравнимое тепло. Виттория улыбается. Искренне. И это главное.

- Так, ладно, - с придыханием произнесла Виттория немного охрипшим голосом. – Я успокоилась, вроде.

Виттория встала, разминая спину. Она поправила свою пижаму и закрыла дверь, но не успела повернуться, как тут же получила невесомый подзатыльник от Корделии. Зажмурившись, Виттория ойкнула и широко улыбнулась, она не решалась проверять свои связки на прочность, после такой истерики. Но как только Корделия решила сделать так еще раз, завидев реакцию племянницы, Риччи скользнула ей под руку и обхватила талию тети двумя руками, отчего им пришлось остановиться прямо перед лестницей, чтобы не упасть.

Корделия прекрасно понимала, что таким незамысловатым способом Виттория хочет задобрить ее. Но сам факт тактильного контакта, да еще такого близкого ввел женщину в ступор.

И теплое пламя в груди разошлось до размеров костра на Вальпургиеву ночь, будто кто-то специально подлил масла, даже не утруждая себя в поисках поленьев, чтобы сделать это мягче. Корделия вспомнила, когда в последний раз Виттория так обнимала ее. Это было много лет назад, еще до аварии, когда жизнь каждого из них разделилась на это ненавистное клише «до и после».

Даже когда они прощались, когда Витторию забирали в Россию, и никто не знал, чем все закончится, единственную близость, которую позволила девочка, был поцелуй в макушку. Даже не в лоб. Главное, чтобы не кожа к коже.

Корделия скользнула рукой в волосы Виттории, немного потрепав их, и крепче сжала ее плечо другой рукой. Почти как начало чего-то нового, после мировой катастрофы, когда люди более-менее пришли в себя и начали жить дальше. Или как прикосновение к Нике Самофракийской в Лувре – никогда не знаешь, когда это случится вновь.

- Что я пропустила? – Виттория высвободилась из объятий и ступила на лестницу.

Корделия встряхнула головой, развевая наваждение, и попыталась включить вновь свой менторский тон.

- Я поставила чизкейк в духовку и...

- Что?! – Виттория прервала тетю на полуслове, круто обернувшись на нее. – Зачем ты это сделала, мы же договаривались.

- Мы договаривались, что я подожду тебя тридцать минут, - голос Корделии звучал намного увереннее, когда она смотрела на округлившиеся глаза племянницы, которые походили на огромные блюдца. – Я ждала, но когда ты не вышла, хотя я стучалась к тебе, я приготовила его сама и поставила выпекаться.

Сказать, что Виттория была расстроена, - ничего не сказать. Оставшиеся шаги до кухни она прошла с опущенной головой. Она очень хотела приготовить пирог вместе с тетей.

Но это то, чему ее учили с детства. Любое действие имеет последствия. Первая просьба убрать игрушки, первая договоренность, первое невыполнение и первое последствие.

Виттория навсегда запомнила, как они с мамой договорились, что если она не уберет игрушки в комнате, то мультики отменяются. Но, как и любой капризный ребенок ее возраста, Риччи пропустила слова мамы мимо ушей. А когда пришло время просмотра «Короля льва», девочку неожиданно повели спать.

Тогда она в последний раз показала родителям свой каприз, последний раз лила слезы по таким пустякам.

Зайдя на кухню, Витторию посетила жуткая уверенность в том, что Гордон Рамзи приехал снимать новый выпуск своего шоу. Вся рабочая зона была заполнена разными баночками со специями, большие стеклянные банки с крупами, бутылки с маслами и соусами. А воздух был пропитан восхитительным ароматом чизкейка, лимонной цедры и уюта.

- Значит так, у нас с тобой несколько вариантов, - Корделия надела фартук и наклонилась над столом. – Ризотто с креветками, карбонара или зити, выбирай.

Виттория просмотрела все продукты, которые нашла на всех поверхностях их кухни. Тяжело выдохнув, она чувствовала, какую титаническую работу сейчас проделывает ее мозг в поисках наиболее оптимального решения. Все это было слишком сложно, когда вопрос заходил о еде.

- Вот блин, - Виттория потерла лоб и зажмурилась, перед тем, как ответить. Это кощунство. – Давай соединим пасту с креветками, а потом чесночный хлеб, а к нему маринару, чтобы томаты не пропали зря.

Виттория закусила губу и сделала максимально невинные глаза. Корделия знала, что так просто у них не получится провести семейный вечер на кухне. Она заранее была готова, что племянницу настигнут муки выбора перед ее самыми любимыми блюдами. Собственно, Корделия специально назвала их, чтобы увидеть, как на этот раз Виттория будет выкручиваться. Ну что ж, она справилась.

- Ладно, - с легкой усмешкой произнесла Корделия. – Тогда ты делаешь соус, а я займусь хлебом.

Виттория облегченно выдохнула и закатала рукава. Вся семья знала, что она ненавидит возиться с тестом просто потому, что оно у нее никогда не получалось. Учитывая, что пасту приготовить проще и быстрее всего, то ее они оставили под конец.Выбрав из невообразимого множества нужные ей баночки с пряностями, Виттория водрузила на плиту сковороду.

Это была их личная медитация, отдушина, способ успокоить нервы и отдохнуть мыслями. За готовку в этой семье отвечали женщины и не по причине обязанностей, а потому, что считали, что это их святыня, куда не имеет право ступить нога мужчины.

Здесь творилась магия. Травы, разномастные жидкости, деревянные и металлические лопатки. Терялся счет времени. Были только звуки закипающей воды, скворчащего масла и ножа, который врезался в деревянную поверхность доски. Это была их вселенная.

И это было единственное место, где Виттория не пыталась спрятаться от мыслей с помощью музыки. Исключительная атмосфера домашней готовки позволяла ей такую слабость. Хотя, Виттория в этом и не нуждалась.

- Виттория, аккуратнее, - Корделия шикнула на племянницу, когда заметила, что та почти порезалась.

Виттория невольно подпрыгнула от голоса тети, который в этой симфонии идеально собранных звуков, звучал совершенно чужим. Они всегда старались молчать, когда готовили, переговариваясь лишь жестами.

Забросив в огромную сковороду злосчастные помидоры, которые чуть не стали причиной отрезанного ногтя, Виттория потянулась к бутылке красного вина. Сухое, по ее мнению, слишком кислое.

- Виттория, - голос Корделии был тихим, но достаточно твердым, как и рука, которой она вытягивала вино из крепкой хватки племянницы. – Вино предназначено для готовки, а не для того, чтобы ты его бесцельно заливала в свой желудок.

- По-моему, это ты впустую тратишь такой прекрасный напиток на готовку, - Виттория смаковала каждое слово, ощущая на языке привкус единственного глотка Cabernet Sauvignon.

Корделия покачала головой и, добавив вино в соус, поспешила его убрать. Виттория, добавив последний специи, помешала соус деревянной лопаткой и поднесла к Корделии.

- Вкусно, - женщина одобрительно кивнула и снизила огонь на плите. Теперь про соус можно ненадолго забыть.

- Когда можно будет достать чизкейк? – спросила Виттория, заметив, что тетя укладывает хлеб на противень.

- Примерно минут через сорок-пятьдесят, - ответила Корделия, поставив душистое тесто на второй уровень печи.

Женщина сняла с себя фартук, предварительно посмотрев на часы, чтобы понять, когда можно будет начать готовить пасту. Она присела за островок напротив Виттории, которая прикрыла глаза и наслаждалась запахами.

Если бы можно было написать картину, используя ароматы, то их кухня была бы похожа на «Девочку с персиками»: слишком видимые мазки, цветные тени, разноцветные рефлексы. Стиль, который никому не известен, но который восхитил каждого.

Как это обычно бывает, находясь длительное время в помещении, ты перестаешь различать запахи, они сливаются в один большой отголосок чего-то общего. Но Виттория могла различить каждое дуновение, она могла на молекулы разобрать каждый дюйм этой кухни и сказать, какой аромат и каких специй здесь преобладает. В этом доме она знала каждый сантиметр.

- Ты позвонила Марко? – Корделия решила завести нейтральную тему, чтобы не потревожить расслабленное настроение, витавшее в воздухе. Вот только за своим расслаблением она не заметила, как вокруг Виттории воздух стал плотнее и осязаемее.

- Да, позвонила, - лаконично и ровно. Вот только момент был упущен.

Вернулось то состояние, с которым Виттория ушла принимать ванную. Корделия попросила ее позвонить Марко и предупредить об отсутствии в следующую пятницу, с чем Риччи была категорически не согласна. Вот только, чтобы не портить вечер и не раздувать конфликт раньше положенного срока, Виттория тактично ушла восстанавливать равновесие единственным доступным ей способом на тот момент.

Чтобы сделать это сейчас, она поднялась со стула и открыла шкафчик, в который Корделия убрала вино. Стоя спиной к ней, Виттория наполнила стакан и сделала несколько глотков, чувствуя, как вяжущее ощущение сковало ее язык, перекрывая поток готовых сорваться язвительных реплик.

- Хорошо, - Корделия не обратила внимания на действия племянницы, отвлекшись на сообщение в телефоне. – Тогда я еще позвоню директору и сообщу, что тебя не будет.

- До сих пор не понимаю, зачем ты это делаешь, - Виттория развернулась, делая глоток вина.

Корделия чувствовала, что ее план завести простую тему, чтобы разбавить молчание, провалился в тот момент, когда она сказала первое слово. Виттория смотрела прямо ей в глаза, когда допивала содержимое своего стакана. Чем именно он был наполнен, Корделия убедилась, когда племянница взяла бутылку и поставила ее на стол перед собой.

- Виттория, - женщина пресекла свои попытки забрать алкоголь на этапе возникновения этой мысли. Это бы не сработало. – Я...

- А-а, - девушка помотала указательным пальцем из стороны в сторону, наполняя стакан наполовину. – Подумай, прежде чем что-то сказать. Ты знаешь, это скользкая дорожка.

Виттория показательно дернула бровями и прикрыла глаза, чтобы не видеть разочарованное лицо тети. У нее не было сомнений, что именно такое выражение она увидит. Корделия была против того, что ее племянница пристрастилась к алкоголю в качестве средства ухода от проблем. А точнее, от проблем в голове.

Но бороться с ней было бесполезно. Этот воспитательный момент был упущен много лет назад, когда все считали, что девочке нужно дать время побыть наедине с собой. Вот только никто не предполагал такой исход событий.

Виттория не ощущала вкус алкоголя, только его вязкость и кисловатый привкус, от которого ее начало уже тошнить. Но гораздо больший для вестибулярного аппарата доставлял другого рода дискомфорт. Заезженная пластина, скрип которой звучал в голове Виттории всегда, когда кто-то упоминал эти события.

И единственным способом смазать эти чертовы заржавевшие болтики граммофона был алкоголь. Виттория помнила, когда впервые использовала его в качестве своего спасения от назойливого шума внутри головы, который раскалывал черепную коробку.

Это был ее день рождения в прошлом году. Это был май.

Долгожданные пятнадцать Виттория встретила не так, как планировала. С восходом солнца в ее спальню начали настойчиво стучать, будто прямо под окнами началось извержение вулкана и нужно срочно собираться.

- Да иду я, - наполовину сонная, наполовину злая Виттория поплелась в сторону двери.

- С Днем Рожденья!!! – оглушительный крик родных чуть не сбил Витторию с ног, хотя в этом могли помочь и невообразимого размера серебряные и черные шары в дуэте с тортом.

Несмотря на раннее пробуждение, в груди Виттории разлилось тепло, которое окутывало ее словно невидимый щит, заслоняющий ее от любых неприятных проникновений.

- С праздником, сестренка, - Элиза поставила торт на прикроватную тумбочку и поцеловала сестру в обе щеки, вручая ей подарок – небольшую изумрудную коробочку.

- Это подарок от нас всех, дорогая, - сказал Александр, расставляя шары по всему периметру кровати. Он это делал с таким лицом, будто это было единственным важным делом в жизни каждого ныне живущего на земле, и доверили его именно ему.

- Александр, оставь шары в покое, - Марта укоризненно посмотрела на мужа, но он только показал ей язык. Как дети, честное слово. Но именно за эту непосредственность Виттория и любила их. Свою семью. – Так, девочки, держите, - женщина протянула Элизе и Виттории по бокалу шампанского, которые держала все это время на подносе.

Виттория поморщилась от ударившего ей в нос запаха алкоголя. Она искренне не понимала, что взрослые люди находят в спиртном: горький и противный вкус, да еще и в голову сильно бьет, что потом тошнит весь день. Но ради дня рождения Риччи решила сделать исключение.

- Итак, тост, - торжественно начал Александр, встав посреди комнаты. Его вид заставил всех трех женщин рассмеяться. – Так, не сбивайте меня. Я же волнуюсь. О чем это я говорил.

- Ты хотел тост произнести, пап, - сдерживаясь из последних сил, чтобы не упасть от смеха на пол, помогла отцу Элиза.

- Ах, да, - мужчина хлопнул себя по лбу ладонью, будто и правда забыл, по какому поводу они здесь все собрались. – Тост. Любимая наша девочка, Виттория, в этот день мы хотим пожелать тебе, чтобы ты всегда следовала за светом, который ты хранишь внутри. Ты светлый человек, и мы надеемся, что твой лучик не угаснет.

Виттория считала свою семью особенной. И вот эта была одна из причин. Они никогда не желали банального здоровья, счастья и удачи. Это глупо, бессмысленно и предсказуемо. Но вот такие вещи, о которых говорил ее дядя, заставляли задуматься о самом главном, о том ценном, что мы несем.

Под звон бокалов и под приторный вкус шампанского Виттория ощущала мягкое свечение внутри солнечного сплетения. Оно не обжигало, не пыталось нанести вред. Оно обволакивало все органы в тонкую оболочку, которая служила панцирем от внешнего холода, которого так боялась Виттория.

- Открой подарок, - Элиза протянула ей коробочку, которую Виттория положила на кровать рядом с собой.

Девушка не любила гадать, не имела привычки перебирать варианты, поэтому, чтобы избежать лишних поводов загрузить свой мозг, она аккуратно сняла оберточную бумагу, и ей открылась бархатная черная коробочка.

Открыв ее, Виттория поняла, что черный цвет коробки так сильно въелся в ее радужку, что полностью затопил глазницу, перекрывая способность нормально видеть. Ее слух настолько обострился, что она слышала дыхание каждого присутствующего в этой комнате.

Каждого, но не свое.

Только сердечный ритм давал ей причину думать, что она до сих пор функционирует. И Виттория старалась не обращать внимание, что сокращение сердечных мышц приводит к тому, что эта невидимая светлая оболочка на ее органах превращается в лоскуты, неровные края которых, впиваются в мягкие ткани.

Больно.

- Это кольцо твоей мамы, - голос Марты звучал тихо и трепетно, будто она открывала тайну рождения человечества. – Она мне как-то сказала, что хотела бы подарить его тебе на твое пятнадцатилетие.

Белое золото, без какого-либо фигурного украшения. Просто полоска металла, но по кругу были сплетены две тоненькие ниточки, формой напоминая ДНК. Тонкое, лаконичное кольцо. Все как любила Виттория.

Она прекрасно помнила, как мама надевала его только по особым случаям, которые были ограничены Новым Годом и встречами со всей семьей раз в полгода. Но Виттория всегда смотрела на это украшение матери с широко раскрытыми глазами, в которых сквозил детский восторг.

Это было странное чувство. Будто кто-то взял и привязал плюшевому медведю лапу от другого. Подходит, вроде починили, но так неправильно. Место неподходящее, все выглядит так сюрреалистично, что хочется кричать, что все должно быть не так. Вот только всем плевать, для всех все так и должно быть.

И вот оно. Понимание того, что только она, Виттория, видит всю абсурдность этой ситуации.

Она смотрит на это кольцо, с которым у нее было связано так много детских воспоминаний, о том трепете, с которым мама его надевала. И ничего. Внутри так пусто, что если сказать что-то шепотом, эхо будет таким оглушительным, что легкие сожмутся до размеров точки, с которой началось сотворение вселенной.

Пусто.

- Спускайся вниз, когда соберешься, - Марта встала с кровати, поцеловав племянницу в макушку, и потянула за собой мужа и дочь на выход. Она расценила молчание Виттории, как прилив ностальгии и чувств.

Да, чувства действительно нахлынули. Вот только не те, которые все ждали.

Виттория откинулась на спинку кровати, крутя кольцо между пальцев. Она пыталась вспомнить, когда это началось. Когда она начала блокировать все эмоции по отношению к хозяину этого кольца. Но не могла даже приблизиться к ответу.

В нос ударил аромат шампанского, которое стояло на тумбочке справа. Сейчас оно отдавало клубникой и казалось сладким. Чтобы хоть как-то вернуть себе способность говорить, Виттория сделала глоток из бокала, немного задержав алкоголь во рту.

Было действительно сладко, но не приторно, но вот пузырьки газов немного подпортили впечатление, ударив в голову. Но Виттория решила, что это с непривычки. Допив шампанское до конца, Риччи ощутила приятную тяжесть в голове, которая не давила, а наоборот, давала возможность мозгу отдохнуть от потока мыслей, который был похож на сорвавшуюся дамбу.

Виттория не могла и подумать, что спиртное поможет ей ненадолго отвлечься от негативных мыслей, которые априори не могли возникнуть. Но они были, а она пропустила момент, когда позволила им зародиться внутри себя.

Но даже сейчас, когда ее дядя произносил тост про этот внутренний свет, Риччи уже не верила. Просто не находила моральных сил, чтобы продолжать хранить это пустое чувство слепой веры во все светлое и хорошее.

Девушка чувствовала, как глубоко внутри, прямо под правым ребром начал набирать силу черный сгусток чего-то пока неизвестного, но что в будущем даст о себе знать с такой бешеной силой, что Виттории останется только научиться этим управлять без ущерба для себя. Ну и для других, если повезет.

Засунув кольцо обратно в коробку, Виттория положила ее в нижний ящик комода, допила шампанское и направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Она открыла глаза, когда почувствовала присутствие прямо рядом с собой. Корделия надела фартук прежде, чем начать говорить:

- Давай готовить пасту, время подошло, - спокойно, ровно, но с сильно ощутимой волной разочарования.

Вот только кто и в ком разочаровался, Виттория не хотела узнавать. Допив вино, она почувствовала жжение на губах. Риччи провела по ним пальцем и поняла, что неосознанно опять начала их обрывать.

Черт, еще одна вредная привычка, которая плохо сказывалась на ее здоровье. Она пыталась избавиться от нее уже который год подряд, но руки сами тянутся вновь к губам, сдирая верхний слой кожи. Хотя, иногда все было намного хуже, и Виттория чувствовала, как в раздумьях сдирала губы до мяса, а по подбородку стекала струйка крови. Ее губы никогда не заживали.

И в который раз Виттория задавала себе один и тот же вопрос, ответ на который оставался также далек, как и черная коробочка на дне самого нижнего ящика прикроватной тумбочки.

Как при такой бешеной тяге к разрушению, она до сих пор жива?

Хотя, возникает вопрос: а жива ли она вообще?

Но сердечный ритм, который Виттория ощущала прямо на кончиках пальцев, очищая креветки, давал ей повод думать, что физически она в порядке.