Глава III. Прятки на осевой.
Ноющая боль затаилась в позвонках отёкшей шеи.
— Эдвард Брок! — горланил женский голос сквозь дымку. — Ты — пустое место, позор фамилии!
Дурное чувство, скручивающее и выжимающее внутренности, как тряпку, душило заживо.
— Господи, Эдди, кто-то должен был тебе доказать, что ты такой же, как все. Да кто ты такой? Кому ты нужен? Кто с тобой будет? А сколько парней со мной кувыркалось, пока ты дарил мне цветы и боязливо обнимал...
Укол растормошил сонный покой. Эдди рывком вскочил, да тотчас приклеился туловищем и конечностями к стали. Белоснежная фигура в халате, маске и шапочке протирала ватным шариком, смоченным в спирте, почерневшую вену на бледном предплечье, закатывая рукав потрепанной джинсовой куртки до стиснутого кожаными ремнями запястья, до синюшной каймы.
Дезориентация.
Паника.
Страх.
— Субъект очнулся, — выхолощенно констатировала медицинская шапочка, распускающая соломенное каре.
Военный ботинок, зигзагообразно прошнурованный, часто покачивается. Пилочка усердно полирует женские ноготки. Локоны цвета октябрьского каштана оттеняют чёрную униформу, унизанную армейскими нашивками, подсумками и прочими примочками. Эдди измученно прищурился, будто из последних жизненных сил разглядывая эту барышню в углу белой до слепоты и стерильной до бесплодия комнаты, едва заметно издающей вибрации.
— Наташа? — как вдруг ботинок огрел физиономию Брока.
Эдди сплюнул сгусток крови:
— Беспринципная тварь... — на издыхании буркнул он.
— Вежливее, милый, вежливее, — Чёрная Вдова схватила жертву за копна волос, притянув к себе. — Я — наёмник. У меня нет принципов, кроме одного — выжить.
Бедный журналист скорчился.
Вены на его шее набухли, наполнились жидкостью, почернели так же, как и на руке. Он оглох, отчего будто в тумане безлюдной глуши, в глубине расселины скал, услышал сказанное Романофф.
— Что... — стискивая зубы от кинжалообразной боли, выдавливал мужчина, чьи руки паркинсонично тряслись. —...вы со мной...сделали?
Рыжеволосая утешительно и певуче объяснила:
— Подготовили твою нервную и иммунную системы к слиянию. Мистеру Смайту нужны образцы симбиоза со здоровым человеком.
Но Эдди уже забылся разрывающими его ткани муками, присущими борьбе с раком. Щелкнул шлюз контейнера, наполненного под завязку чернильной слизью, цепляющейся щупальцами к стеклянной капсуле.
***
Пики хвойных ветхозаветных деревьев мерцали под ночным куполом, усеянным россыпью космических бриллиантов, галактических алмазов и звездного хрусталя. Словно шов на коже, в гуще леса змеилась проезжая часть.
Конвой из четырёх бронированных внедорожников по краям колонны и многотонного грузовика с прицепом в качестве лаборатории в середине тревожил дремлющую фауну.
Дистанция стремительно сокращалась.
Камни отскакивали, как резиновые мячики, от рифленых пулестойких покрышек.
Дисплей зафиксировал цель.
Наведение. Свист летящего снаряда.
Грузовик колоссальных габаритов взмывает прицепом ввысь, оставляя выбоину, утянувшую — подобно водовороту — кузов сидевшего на хвосте джипа. Тот смялся гармошкой от тарана концевой машиной.
Раздалась первая автоматная очередь и раскат снайперской винтовки.
***
Сон наяву.
Причудливо вывернутые пальцы непокорно подергивались, нависая корявыми ветками над темно-алым пятном, разливающимся нефтяной пленкой по серой футболке, лоскуты которой свисали лохмотьями с прутьев.
Сердце колотилось бешено, эксплуатируя височные вены, проступившие жгутами.
Странное неестественное чавкание. Щекотание, ставшее зудом и ознобом, как касание всем телом к покрытому инеем металлу.
Утробный голос ненавязчиво шептал:
— Эдди...Эдди...Что тебя терзает, Эдди?
Беспомощный труп свалился с остроугольных обломков брони, с широких и уплощенных листов сплава. Угольного тона слизь, как длань, спряталась под пыльной и испачканной кровью одеждой.
Массовая потасовка в самом разгаре. Чей-то простреленный лоб грохнулся навзничь рядом с ползущим мертвецом, сливающимся в единое целое с лунным светом.
— Что тебя терзает, Эдди? Поведай же мне, — любезно шептал голос.
***
Опавший лепесток розы.
Бутон увядает на глазах.
Понурый мужчина нежно кладёт ладони на плечи девушки, безуспешно привлекая её к себе.
Девушка противится, отворачивается, отделываясь словами:
— Эдди, хватит! Отпусти меня! Убери руки! — твердит она, будто порицает домогающегося психа, мерзкого ей до фибр души. — Руки! Не трогай меня!
— Энн, мы же не чужие друг другу люди! Пожалуйста, прости меня! Энн, ну что произошло, почему ты остыла ко мне? — жалобно взывает к её сердцу несчастный доходяга, преклоняя колени.
Девушка вырывается из гадких объятий, убегая прочь:
— Все кончено!
***
Пустая, бездонная комната, окутанная мглой. На измочаленного Эдди Брока — в обносках, — скрестившего руки на бёдрах, согбенного из тошноты, корчившегося — из мигрени и жмурившегося от богомерзкого конуса света.
Лихорадка. Липкий и холодный пот. Тот же страх, животный страх на грани сумасшествия.
— Эдди, — голос ныне жёстче, со звериным рыком и отголоском тысячи кричащих и обреченных на извращённую смерть, — Эдди! Чего ты хочешь, Эдди?
— Месть, — сипло лепетал Брок, стуча зубами в судорогах, — месть...
— Месть — моя любимая черта в людях. Я и сам люблю мстить. Например, твоей жёнушке, Энн Уэйинг. Как ты на это смотришь?..
Шипы прободают позвонки немощной жертвы, выдирают с корешками хребет.
— Мы не должны вредить людям! — вопит Эдди, подчиняясь ещё теплящемуся огоньку, коптящему рассудок при образе некогда любимой. — Не должны!
Чёрная густая масса пожирает конечности, торс, грудную клетку, лезет тентаклями по подбородку, проникая в глотку.
— Мне кажется, Эдди, — тоном, не терпящим возражений, сладко прорычал Он, — мы можем делать все, что захотим. Ибо с нами обошлись так же. Око за око. Зуб за зуб.
Договорились?..
***
Режущий осколок торчал из кровоточащей раны, пересекающей фактурную ногу в обертке обтягивающей штанины.
Чёрная Вдова заскулила, извлекая чужеродный предмет из ошмётков тканей и лопнувших сосудов.
Порез над бровью саднил, горло першило от столпов пыли, а мешковатая сутулая фигура хромала в пихтовую чащобу.
Романофф активировала наушник, засветившийся оранжевым кольцом:
— Брок сбежал.
— А симбиот?
Наташа вперила пристальный взгляд в сторону, где должно лежать контейнеру с пришельцем, однако — колба разбита вдребезги, а шлюзы хаотично разбросаны в металлоломе грузовика.
— Сбежал вместе с ним.
— Понял, — отозвался один из охранников первой двойки джипов, отстреливающихся от западни с холмов и гущи хвойных дебрей. Бросив отряд на произвол судьбы, наёмник сорвал тактический шлем и балаклаву, оголив матовый иссиня-серый череп, закинул винтовку с неистраченным магазином за спину и неимоверно резко сорвался с места, как раззадоренный питбуль с цепи, погнавшись за беглецом.
Парадоксально, но Брок точно учуял приближение преследователя и прибавил шагу, с каждыми смятыми листом и почвой набирая скорость, а стоило разоблачившему себя выкрикнуть:
— Стоять! — как целиком переломанный и искалеченный Эдди распустил вязкие конечности, как у спрута, преодолев одним прыжком ни много ни мало — километр.
К погоне подключилась и Чёрная Вдова, настигшая Брока у подножия холма и столкнувшая в охапку багрово-рыжей листвы — и в мгновение ока оказалась отброшенной в ствол исполинского дерева, давшего массивные корни и мощный крон, украшенный осенней шевелюрой.
Мглистая рука, вдвое крупнее человеческой и ушитая молочно-белыми венозными ветвями, впилась в тонкую шею оглушённой Романофф, болтающей ботинками над землёй. Дуновение смерти окатило её мину. Глаза Брока заплыли белками и разрослись, будто бельма, зубы заострились, а кожа приобрела некротические язвы, пульсирующие и съедающие здоровые остатки.
— Глаза, — прорычал Эдди, но слышалось два — нет! — три тембра и нечто сродни звуку гремучей змеи, — легкие, желудок...
Из зубчатого мрака между акульими клыками высунулся длинный, петлявший, острый язык, с кончика которого свисала ядовитая слюна.
Облизнув щеку и висок женщины, чувствующей нехватку кислорода и ужас, неподдельный ужас, — существо проговорило:
— Так много деликатесов, но так мало времени...
— Ты же человек, Эдди! — выпалила в слепой надежде Романофф, одними интонациями уже умоляя о милосердии и пощаде. — Вспомни о принципах!
— Принципы? — передразнил монстр, сильнее сжимая лебединую шею. — Я — зверь, загнанный в угол. У меня нет принципов, кроме одного — выжить...
Кто-то окликнул Наташу.
Чудовище испугалось, выкинуло её, угодившую в гибельные сети внеземного хищника, и пустилось наутёк, к краю обрыва, под которым журчал водопад, впадающий в бурную реку.
— Стой! — доносилось позади — и выстрел.
Обезображенный Брок безвольно полетел в разверзшуюся бездну.
***
Романофф убрала назойливый локон в рыжую прядь, всхлипнула и облокотилась о ствол дерева.
— Сбежал. Спрятал концы в воду. Буквально, — раздосадовано сетовал подоспевший напарник женщины, огорчённо кивающей.
— Найди его, Хамелеон, — прохрипела она, — я сама доложу боссу о провале.
— Но до Нью-Йорка тысячи километров! — участливо справился названный Хамелеоном, чей иссиня-серый череп лоснился в лунном неоне.
— Нет, — Наташа отёрла кровь с губ, — он здесь, в Будапеште...
За 5 часов до этого...