Часть 2. Бункер
— Быстрее, пропускайте в первую очередь женщин и детей!
— Не толкайтесь! Чем дольше вы здесь устраиваете балаган, тем скорее нас придавит очередной снаряд!
Вокруг царила суета, и в воздухе витали крики и плач. Дети, испуганные и растерянные, прятались за матерями, чьи голоса сливались в оглушительный хор, создавая шум, который давил на уши и вызывал полное ощущение дезориентации. Толпы людей, прибывшие на обшарпанных автобусах, смешивались с военными, чьи лица выражали безразличие, словно всё, что произошло с миром, было лишь очередным днем в их однообразной службе.
Улицы выглядели безобразно: облысевшие деревья тянули свои голые ветви к серому небу, выбитые стекла домов отражали унылое освещение, а машины, которые еще вчера заботливо припарковали их владельцы, теперь представляли собой груды металла на заброшенной автосвалке, давно забытой богом. И среди этой картины, на переднем плане, стоял маленький невзрачный саркофаг — бункер — наш новый дом.
Мы были всего лишь мелкой кучкой живых существ среди обугленного мертвого мира. Чувство, которое прежде мне было незнакомо. Каким бы «мертвым» ты ни был внутри себя, здесь, среди трупов природы, ты ощущаешь себя как никогда живым, словно находишься в состоянии заземления.
— Граждане, соблюдайте спокойствие!
Меня всегда забавляла уверенность человечества в величии жизни: мы — владельцы этого мира! Мы — самая разумная цивилизация! Мы — самые сильные и умные среди всех живых существ! И где мы теперь? На могиле, которую вырыли себе сами? В день похорон, который сами себе назначили? Забавно считать людей после этого умнейшей цивилизацией.
— Внимание! Сейчас вас начнут проводить вниз по лестнице. Держите дистанцию, не толкайтесь и уважайте каждого, кто рядом с вами. Вас проведут до главного входа, там вам нужно будет пройти контроль, получить карточку с номером и ампулу с лекарством. Далее вам всё объяснят!
Перед нами открылся вид на глубокий бункер в девять этажей. Он был настолько огромен, что казалось, у него нет конца. На входе находилась площадка, где людей сначала осматривали, а затем отправляли ждать своей очереди к столу, за которым сидели две женщины — военные комиссары, записывающие информацию о каждом проходящем мимо и выдающие какие-то таблички. Площадка заканчивалась ограждением, за которым простиралась бездна, наполненная такими же пролетами платформ, как эта. Словно шахта метро, только направленная вниз, освещенная холодным светом ламп.
Бункер в целом выглядел более холодным и безжизненным, чем мир наверху. Но по сравнению с нашим подвалом дома, где мы провели два долгих дня, этот бункер явно внушал доверие. На удивление, помещение выглядело чистым, словно его соорудили здесь еще вчера и провели генеральную уборку. Всё было настолько вылизано, что напоминало больничные коридоры, где каждый уголок дышал стерильностью и холодом, создавая атмосферу, в которой жизнь и смерть переплетались в одном дыхании.
Нас осмотрели, назначили ежедневный прием каких-то лекарств и отправили к женщине, которая вела списки. Она сидела за столом, окруженная бумагами и электронными устройствами, и в её глазах читалась усталость, смешанная с решимостью. Каждое её движение было четким и уверенным, словно она была единственной опорой в этом хаосе. Мы подошли, и я почувствовала, как внутри меня нарастает тревога, пока мир вокруг продолжал вращаться в своем безумном ритме.
В воздухе витала тяжелая атмосфера тоталитарного режима, и это ощущение было настолько явным, что, казалось, его можно было осязать. Голоса солдат звучали жестко и безжалостно, а строгий контроль окутывал нас, как мрачное облако. Если бы кто-то решился изобразить эту сцену, название «Северная Корея После» возникло бы мгновенно в сознании зрителей.
— Имя? И кто с тобой?
— Я — Ева, а это моя, эм... сестра, Каролина.
— Группу крови вам сказали?
— У меня вторая положительная, а у малышки — третья отрицательная.
— Держите, ваши номерки и ключ от бокса, — произнесла Ольга, протянув нам таблички с номерами "A2Z86" и "B1Z576". — Следующий!
Когда мы вошли в бокс, наши взгляды встретились с девушкой, на вид лет девятнадцати, в сером, безликом костюме, на котором был вышит номер «AB2D404». Ее рыжие косы, туго заплетенные по плечам, добавляли ей некой хрупкости.
— Привет, я Софья, — произнесла она с легкой улыбкой.
— Привет, меня зовут Ева, а это ...
— Лина, — скромно добавила Каролина.
— Лина, сколько тебе лет? — с теплотой спросила Софья.
— 13.
— Проходите, ваши постельные места здесь. Одежда и необходимые средства гигиены уже ждут вас в шкафчиках.
Комната была окутана тусклым светом, создавая атмосферу уюта, несмотря на холод и безразличие, окружающего нас, бункера. Сбоку от железных кроватей стоял стол и шкафчики, уже отмеченные нашими номерами. Вся обстановка напоминала о том, что произошло, и лишь запах больничной палаты слегка смягчал это ощущение. Постеры с изображениями гор и зелёных городов навевали особую тоску, словно напоминали о том, что было потеряно.
Софья, заметив наше молчание, попыталась развеять напряжение:
— Здесь не так уж плохо, как кажется. Просто нужно привыкнуть. Мы все здесь, чтобы выжить.
Я кивнула, но внутри меня по-прежнему бушевали страх и неуверенность. Я обратила взгляд на Каролину, которая искала утешение в присутствии Софьи.
— Как долго мы здесь будем? — спросила Каролина, глядя на Софью с надеждой.
— Не знаю, — ответила та, — но я слышала, что мы должны оставаться здесь, пока ситуация не стабилизируется. Это может занять время.
Мы переоделись в одежду, которую нам выдали. На мне были темно-зеленые военные брюки, льняная футболка с эмблемой какого-то университета и черная свободная куртка, словно созданная для того, чтобы скрыть все внутренние тревоги. На ногах остались мои ботинки, которые ранее, были очищены на пропускном пункте от пыли и грязи.
Ночь растянулась в бесконечность. Я не могла уснуть, погруженная в мысли о том, что осталась здесь, без родных, не зная, живы ли они. Исаак оставил нас, уходя в поисках спасения. Мысли о Мусе, о ее мурлыканье и тепле, терзали меня, как тени, не давая покоя.
Все мы утратили контроль над своей жизнью, над завтрашним днем, даже над каждым приемом пищи. Всё, что оставалось, — это ожидание неизвестности, возможно, спасения. Это чувство, вероятно, знакомо тем, кто оказался в плену обстоятельств. В чем-то это напоминало детский низкобюджетный лагерь, где утрачены привычные радости, а вместо них — мрачная реальность. Смешение всех этих эмоций придавало ситуации зловещий оттенок.
Рано утром нас разбудили. Прием лекарств и завтрак напоминали рутинные больничные процедуры, а военные сборы добавляли странный смысл к происходящему.
Я сидела в общей комнате, когда ко мне обратилась Каролина, её голос звучал как тихий шёпот среди глухого ожидания:
— Как думаешь, насколько долго хватит запасов еды на всех нас?
— Милая, если в нашем городе был такой бункер, то о еде, скорее всего, позаботились тоже. Не переживай. Если будет необходимо, вероятно, организуют выход за едой, — резко ответила ей София, её уверенность звучала как щит.
— Ну да, наверное, ты права, — слабо улыбнулась Каролина.
— Эй, привет, — прервал нас парень, его голос звучал как холодный ветер. — Я Фи́липп, — он протянул руку.
— Привет, я Ева, а это Каролина.
— Вы тут одни?
— Да, мы здесь одни. Мой молодой человек отправился на поиски выживших друзей, а нас привезли сюда на эвакуационном автобусе, — нервно произнесла я, как будто оправдываясь.
— Глупо, конечно. Нам стоит радоваться, что ракеты не прилетели прямо на нас и что были эвакуационные автобусы. Но, скорее всего, ему не удастся никого найти, и вернуться сюда он может не успеть. Бункер переполнен. Да и, наверное, без таких дураков, как он, здесь будет лучше, — язвительно усмехнулся Фи́липп, его слова резали воздух.
— Если ты пришел сюда самоутвердиться и поязвить, то меня это не впечатляет, — ответила я, чувствуя, как внутри разгорается огонь.
— Извини, но это чистая правда — он труп.
— Не знаю, почему тебя это так волнует. Здесь нет места сожалению и осуждению. Мы все потеряли семьи и мирную жизнь, а у него, в отличие от нас, есть хотя бы надежда. Пока.
В тот день моё настроение погрузилось в ещё более глубокую тьму. Я убеждала себя, что он вернется, что всё будет хорошо, и я смогу избавиться от этого гнетущего чувства безысходности.
Как можно в столь напряженной ситуации злорадствовать над кем-то? Он был отвратителен и мерзок — так я думала о Фи́липпе. Сама того не замечая, я начала засыпать, перебирая в голове мысли о нашем разговоре, как будто это могло изменить что-то в этом безумном мире.
Сон овладел мной, и я погрузилась в беспокойные сны, наполненные образами разрушенного города и лицами тех, кто остался за пределами этого бункера. Я видела Исаака, его лицо искажено тревогой, он искал нас среди руин, но не мог найти. Я пыталась закричать, но звук не выходил, словно мир вокруг меня был погружен в молчание.
Утро началось рано, как всегда. Звуки шагов и голоса людей, собирающихся на завтрак, пробудили меня. Я встала, стараясь отогнать от себя мрачные мысли. В общей комнате уже собирались люди, кто-то шутил, другие переговаривались, но я не могла найти в себе сил присоединиться к ним. Я просто села за стол и начала жевать свой завтрак — пресный хлеб и немного тушеных овощей. Вкус был безвкусным, но в этот момент меня это не волновало.
— Как спалось? — спросила Каролина, присаживаясь рядом.
— Нормально, — ответила я, хотя на самом деле это было далеко от правды.
— Ты выглядишь усталой, — заметила она, и я почувствовала, как меня охватывает неловкость.
— Не переживай, просто много думала, — попыталась я объясниться.
В этот момент к нам подошел Фи́липп, его лицо выражало ту же язвительность, что и вчера.
— Не спишь, Ева? — произнес он с ухмылкой. — Или все еще надеешься, что твой сладкий парень вернется?
Я стиснула зубы и попыталась не реагировать на его провокации.
«— Знаешь, Фи́липп, у тебя есть талант раздражать людей одним своим присутствием», — сказала я, стараясь сохранить спокойствие.
— Просто говорю, как есть. Ты должна быть реалисткой, — ответил он, но в его голосе уже не было прежней уверенности.
Я не хотела продолжать разговор, который только усугублял моё состояние, но сдержать свой гнев уже не хватило сил.
— Реалисткой? — повторила я. — А может, ты просто пессимист? Уверен, что мир за пределами этого бункера — это только тьма и смерть?
Фи́липп приподнял бровь, как будто я произнесла что-то особенно забавное.
— Ты не понимаешь, Ева. Я просто пытаюсь защитить тебя от разочарования. Надежда — это опасная штука. «Она может сделать тебя уязвимой», — сказал он, его голос стал чуть мягче, но в нем все еще звучала язвительность.
— А что ты предлагаешь? Сдаться? Сложить руки и ждать, когда жизнь решит за нас? — я не могла сдержать эмоции. — Я не буду сидеть здесь и ждать, пока все станет еще хуже. У меня есть надежда, и я не собираюсь от нее отказываться.
«— Надежда — это одно, а реальность — совсем другое», — произнес он, наклонив голову. — Ты слишком молода, чтобы понимать, как жесток мир. Твой глупый парень может никогда не вернуться, и ты должна быть готова к этому. Вы видимо явно переиграли в игры про выживание и теперь думаете, что можно просто взять и пойти искать какой-то лут, встретить своих друзей и построить какой-то жалкий шалаш под деревом. Как умно! Но наверху там не какой-то мультиплеер про зомбиапокалипсис, - наверху, ***, ядерная война!
Я почувствовала, как внутри меня закипает гнев.
— Ты не знаешь меня, Фи́липп. Ты не знаешь, что я пережила. Я не собираюсь позволять тебе забрать у меня надежду.
«— Надежда — это хорошо», — произнес он, но его голос звучал так, словно он сам не верил в свои слова. — Но помни, что надежда может быть ловушкой. Она может заставить тебя забыть о реальности.
— Может, ты сам просто боишься надеяться? — выпалила я, и в этот момент поняла, что его язвительность — это всего лишь маска. — Может, ты не хочешь верить, что что-то может измениться к лучшему?
Фи́липп замер на мгновение, его глаза встретились с моими. В них мелькнула тень сомнения, но он быстро отвел взгляд.
— Я не боюсь. Я просто не хочу, чтобы ты страдала. — Его голос стал чуть тише, почти искренним. — В этом мире надежда может убить.
— Или дать жизнь, — ответила я, чувствуя, как напряжение между нами начинает ослабевать. — Ты не можешь просто отнимать у людей их мечты. Мы все нуждаемся в чем-то, чтобы держаться за это.
«— Может, ты и права», — произнес он с неохотой. — Но ты должна быть готова к тому, что мечты иногда разбиваются.
«— Я готова», — сказала я, чувствуя, как внутри меня вспыхивает решимость. — Я готова к любому исходу, лишь бы знать, что я сделала все, что могла.
Фи́липп молчал, и я заметила, как его выражение лица изменилось. Я не знала, что именно он чувствует, но в этот момент, возможно, он увидел во мне что-то большее, чем просто наивную девушку, мечтающую о возвращении любимого.
— Ладно, — наконец произнес он, — я не буду больше тебя дергать. Просто помни, что мир жесток. И если ты хочешь выжить, иногда нужно быть готовым к худшему.
— Я не собираюсь позволять страху управлять моей жизнью, — ответила я, и в этот момент почувствовала, что, возможно, между нами возникло какое-то понимание.
«— Ну, если тебе когда-нибудь понадобится кто-то, чтобы поговорить», — сказал он, немного смягчившись, — я здесь. Даже если я не всегда прав.
Я кивнула, осознавая, что, несмотря на его язвительность, он, возможно, тоже ищет опору в этом хаосе.
— Спасибо, Фи́липп. Извини меня, я вспылила, — произнесла я, и на мгновение между нами воцарилось молчание, наполненное чем-то новым — уважением, возможно, или хотя бы пониманием.
Фи́липп ушел, оставив меня одну с моими мыслями. Я вернулась в бокс и села на кровать, обхватив колени руками, и невольно начала обдумывать наш разговор. Его слова все еще звучали в моих ушах, и я не могла не задуматься о том, что он сказал.
«Мир жесток». Да, это правда. Я знала это еще до того, как пришла в этот бункер. Но Фи́липп прав, я не должна забывать об этом. Надежда - это хорошо, но она не должна быть слепой. Я должна быть готова к худшему, даже если я не хочу этого.
Но почему Фи́липп так хочет, чтобы я потеряла надежду? Почему он так боится, что я разочаруюсь? Я вспомнила его слова: «Я не боюсь. Я просто не хочу, чтобы ты страдала». Может, он действительно не хочет, чтобы я страдала? Может, он хочет помочь мне? Бред, как можно хотеть помочь человеку, которого ты видишь второй день?
Я вспомнила его лицо, его глаза, когда он говорил со мной. Там была искренность, и я не могла не поверить ему. Фи́липп не хотел быть моим врагом, он хотел быть моим союзником. И может, он прав, может, я действительно должна быть готова к худшему.
Но я не могу позволить себе потерять надежду. Я не могу позволить себе сдаться. Я должна держаться за свою мечту, за свою веру в то, что все может измениться к лучшему.