Хроники Реи

Метрополис горел во всех секторах. Небо рвалось клубами дыма, внизу — рушились дома, задыхаясь под грохотом взрывов и треском бетона. Пыль вперемешку с пеплом застилала улицы. Где-то лопались энерготрассы, вырывая из земли снопы искр. Вой сирен растворялся в общем безумном кошмаре.

Сетраксы шли волной.
Неслись. Лезли. Ползли.
Новорожденные в сере, тела зверей и людей, жадные туши, у которых теперь только одна цель — жрать.
Где-то женщина с ребёнком не успела закрыть дверь — и её уже рвало на части пятеро тварей. Кто-то выбежал из подземного укрытия — и через секунду был перемолот в клочья мяса и эхо крика. Кварталы превращалась в бойню.

Сломанные автобусы, вспоротые фасады, растерзанные тела, ветки надземного метро, что тебе расстилались по земле как кишки.  И над всем этим — утробный, безостановочный рёв.

Но вдруг… ветер сменился.
Дым разошёлся.

Он появился из ниоткуда — как миф, как забытая легенда.

Один человек.

Высокий, мрачный, с банданой цвета флага Верседанта, обвешанный амуницией. Щетина на лице, как будто специально небрежно выведена лезвием. Боевая куртка с выцветшими нашивками. А за спиной — Valgun, с характерным хрустом системы охлаждения.

— Чё, приуныли, ребятки?
Голос его прозвучал глухо, с нажимом, без лишнего пафоса — в нём сквозило недовольство, холодное и тяжёлое, как штык.
— С каких это пор… солдаты Первого Легиона валяются на полу и зовут мамочку? — добавил он, проходя мимо раненых, не сбавляя шага.

Он взвёл Валган.

Первый выстрел. Сетракс — в клочья.
Второй. Всплеск черноты и рёва.
Третий. Рывок вбок, уклон — и он уже ловко подхватывает раненую девушку с земли. Подмышкой — её тело, за спиной — огонь, перед ним — рвущийся хрип гитарного риффа в его ушах. Он несёт её, будто невесомую, сквозь взрывы и разрушение, в сторону спасения.

— Это же... Капитан Рэд!!! — голос сорвался на визг, пронзив тишину, как пуля лобовое стекло.

— Ты... ты шутишь?! — другой голос, чуть сзади. — Это реально он? Он... вернулся?

Кто-то в толпе задышал громко, почти срываясь на кашель.

— Они до-о-жились... — прохрипел мужчина, и в этом хрипе смешались злость и облегчение.

— Мы спасены, мать вашу! — голос подлетел на октаву, почти надрыв.

— Жги их, капитан! — крикнул кто-то так, будто готов был сам пойти за ним в эту бойню. — Жги всю эту серную сволочь!

Он поднялся на обломок бетонного здания, опираясь на ржавую балку. Позади — море мрака и пепла. Впереди — орда, полчища, кромешный ужас. И всё это — на фоне багрового неба, словно сама бездна вырвалась наружу.

Он ступил на покосившийся бетонно-железный утёс — один против тьмы, один среди хаоса. Плащ развевался за спиной, словно знамя последней надежды, а с каждой секундой ветер поднимал пепел павших выше. Дым стелился по руинам, красный свет от взрывов освещал перекошенные лица погибающих зданий.

В руке — Valgun, иссечённый, покрытый копотью и кровью, но по-прежнему верный. Он поднял его над головой и, глядя куда-то вдаль — туда, где могли быть выжившие, где ещё сражались солдаты, где ждали веру и чудо — выкрикнул:

— Пока хоть один из нас дышит! — мы не...

Резкая вспышка на экране.
Парень за аппаратурой ставит фильм на паузу и, не отрывая взгляда от ноута, бросает в зал:

— Так, ребят, девятнадцать тридцать, — с показным сарказмом протягивает: — любимые новости, так ага —,переключая фильм на межфракционной канал, —по Ра-спи-са-ни-ю...

Он нажимает пару клавиш — изображение щёлкает, и на экран выводится официальный канал. Холодное оформление. Сухой дикторский голос.

—  Церемония награждения Капитанов и солдат из Первого Легиона...

— Блин, ну вы серьёзно?! — раздражённо бросает парень с кислотной причёской из центра зала, выпрямляясь в кресле.

— Да что за паскудство, — вторит ему его товарищ с неоновыми шлейфами на куртке, — всегда в самый экшен лезут!

— Очередное дерьмо, для вербовки молодняка — ,бросает Мадам Сюза с первого ряда, стряхивая пепел в пепельницу с сигаретки, — По крайней мере, это хотя бы даёт мнимую надежду.

— Да и-и... плевать... Вот раньше.. ик-хмм..— бурчит пьяный-полусонный Дьюк, ворочаясь в кресле и заворачиваясь в рваную куртку.

— Извините, ребят, — раздаётся голос из-за экрана, со стороны света ноутбука и спутанных кабелей. — Уговор с визорами. Новости по графику — иначе нас закроют с концами.

— Да уж, лучше бы эти визоры график свой себе в зад засунули, — язвит девчонка из компании подростков, пиная кресло ногой.

— Тихо-тихо, — говорит один из парней, — может, хоть покажут кого-то из наших…

В зале — около четырнадцати человек.
Кино тут — повод. Для кого-то — погреться. Для кого-то — спрятаться. Для кого-то — просто отдохнуть от безумия снаружи.

В дальнем углу — вечно сюсюкающаяся парочка. Они приходят не за кино. Их кино — они.

Чуть левее — шайка подростков. Шестеро: четверо парней, две девочки. Яркие, как панели старых игровых автоматов — техно-рейдж стиль, кастом-панки: волосы цвета вырвиглаз, одежда, будто сшитая из процессоров, цифровых шлейфов и отражателей. Хохочут, пинают кресла, перебрасываются комментами.

На первом ряду — Мадам Сюза. Легенда местных экранов. Была звездой, теперь — гостья уходящей эпохи. Сидит с достоинством, папироска в уголке губ, взгляд — сквозь экран, сквозь новостного диктора, прямо в своё прошлое.

У стены дремлет Дьюк. Местный алкаш из "Синего Краба". Приходит, что бы поспать. Здесь тепло, темно и никто не гонит.

Остальные непримечательные — кто в плащах, кто в рабочих куртках с нашивками.

Это кинотеатр «Давьер» — табличка с этим именем когда-то висела на фасаде солидного культурного центра где-то в четвертом поясе, пока её не сняли и не утащили сюда, на окраину восьмого. Теперь она криво приварена к двери на входе в совсем другое заведение.

Когда-то здесь действительно крутили плёнку и показывали премьеры, под названием которое уже никто и не помнит. Сейчас — исключительно пиратские копии, скачанные через найтвеб, пролезшие сквозь десятки фильтров и запретов. В качестве экрана — бывший цифровой билборд, некогда висевший криво на  здании, разобранный по частям и собранный заново уже в этих стенах.

Проекционная система — жуткая не то ли дело кибер-мутация, то ли техно-прогресс, что предстаёт перед нами из переработанных механов, обугленных электро-чайников, списанных оптических сенсоров и дешёвых линз, с начинкой, от которой бы содрогнулся любой инженер. Всё это тянется к обветшалому серверу, который не только крутит кино, но и подпольно фармит неодазиты.

Помещение, что раньше было залом кинотеатра, теперь больше похоже на тех.шахту, чем на кинотеатр. По потолку — жгуты проводов, стены в пятнах ржавчины и проводке, по полу — изолента, кабели, обломки старых механов и машин для попкорна.
Но Давьер живёт. Потому что людям всё ещё нужно куда-то приходить, чтобы на полтора часа отдохнуть от реальности.

— …за беспримерную отвагу, — звучал уже голос, холодный, чистый, поставленный.
На экране — залитый светом павильон.
Командиры, герои, выстроенные в ряд с идеально выглаженными мундирами и медалями, что звенели на груди, словно заранее отрепетировано.
На фоне — флаг Первого Легиона, а под ним — Президент Ронфил собственной персоной.

Он жмёт руку одному из капитанов, глядя в глаза с той самой улыбающейся доброжелательностью, что показывают в рекламных паузах.

— Мы гордимся вами. Вы — опора этого мира. —
Ронфил слегка наклоняется вперёд, будто хочет поделиться чем-то личным, и шепчет в микрофон:
— Благодаря вам, Метрополис всё ещё стоит.
Улыбка. Щёлк камеры. Аплодисменты.

Эдж не шевелился. Только взгляд, немного перекошенный — как будто он всё это уже слышал. Сотню раз. Сотню церемоний.
И на каждой — не было его. Не было Клайта.

Он вдавливался глубже в кресло, наблюдая, как зубы президента сверкают под софитами, а операторы перебегают с камеры на камеру, ловя самый «живой» момент.
Потом — снова рукопожатия. Снова медали.
Снова ложь, обёрнутая в вылизанный золотой кадр.

Он молча поднялся с кресла, нехотя.
В последний раз взглянул на экран — там Ронфил уже вручал очередную ленту молодому командиру с абсолютно пустым взглядом, как будто тот и сам не понимал, за что теперь стал «примером для нации».

Никаких вестей.
Никаких имён, которые он хотел бы услышать.

Эдж выдохнул сквозь зубы и пошёл.
Мимо рядов кресел, где подростки уже снова пихались локтями, где Дьюк посапывал, прикрывшись старым плащом, где мадам Сюза щёлкала папиросой, глядя в экран с безнадёжным интересом.
Те, кто обитал в «Давьере», даже не обернулись — тут люди уходят и возвращаются без драмы.

Коридор встретил его запахом пыли и гари.
Тусклые лампы под потолком тикали, будто отчёт в обратную сторону. Стены были исписаны и изрисованы карикатурами: "Ультратоксичноебезумие.орг", " ПРОСНИСЬ", "NAZIRAG ".
Под ногами — гулкие шаги по старому металлу. Сбоку — облупившаяся коробка с надписью «НЕ ТРОГАТЬ», а рядом — чья-то забытая банка с холодным кофе, прилипшая ко всему, чему можно.

Он поднялся по узкой лестнице, один пролет, со скрипом, будто здание пыталось отговорить его.
У верхней площадки — та самая железная дверь, с облупившейся краской и сварной табличкой — кривой, погнутой, с надписью «Давьер», будто кто-то вешал её с сигаретой в зубах и плевать хотел на качество и внешний вид.

Эдж толкнул дверь плечом, та со скрипом от петель поддалась и открылась.

Холодный ветер и капли дождя ударили Эджу прямо в лицо, словно выдернув его из забвения.

Метрополис встречает его привычным барабанным сопровождением дождя  бьющим по навесам, неоновых табличках и запахом мокрой пыли и... Чего-то что уже явно было несвежим.
Это восьмой пояс. Здесь никто не верит в парады. Зато хорошо знают, какого быть на грани нищеты.

Дождь начал моросить. Лето дохаживало свои последние недели, но воздух уже был колючим, сырость быстро въедалась в кроссовки.

— Этот город убьет меня быстрее чем сетрафицированный из-за угла, — откинув голову назад, наблюдая как рядом пролетел визорный дрон.

По тротуару скользят прохожие: старик с тростью медленно перешагивает лужи, женщина с черными волосами что-то обсуждает с подростком, который торопливо проверяет часы.

8-й пояс напоминал спор двух эпох, где высотки рваной геометрии врастали в землю, словно их кто-то бросил с небес и не потрудился расправить. Между ними — старые таунхаусы, кирпичные, с облупившимися фасадами, будто доживали свой век в тени стальных великанов.

Кованые балконы, винтовые лестницы, обугленные окна, забитые досками, и тут же — переходы между домами, словно вросшие в бетон вены, тянущиеся на уровне пятого этажа. И всё это перед носом у R.A.U.

Вывески, застрявшие между режимами мигания, рекламировали то тоник от кашля, то новую систему охраны. А голограммы, будто уставшие, зависали в воздухе криво, отражаясь в лужах, словно в чьих-то затопленных глазах.

Эдж откидывал глазами стену с рекламами, как вдруг зацепился взглядом за один из экранов, что транслировал погоду.

СТРАНА: ВЕРСЕДАНТ.
ГОРОД: МЕТРОПОЛИС.
ДАТА И ВРЕМЯ: ПЯТНИЦА. 29 АВГУСТА 20:00.
ПОГОДА: ДОЖДЬ, ВЕТЕР. РЕКОМЕНДАЦИЯ: ИСПОЛЬЗУЙТЕ ЗОНТЫ. ОСТАВАЙТЕСЬ В ПОМЕЩЕНИЯХ. ПЕЙТЕ ГОРЯЧИЙ ЧАЙ.

Короткий импульс света, сквозь который пробился голос диктора — ровный, механически спокойный.
Эдж лишь чуть мотнул головой — как будто погоде вообще есть дело до зонтoв.

Рядом был самый массивный экран, что висит на одном из уже повторно реанимированных домов.

— Джейз Ронфил, Президент Верседанта, — дикторский голос за кадром старается быть торжественным, но устал.

На экране — Ронфил, как всегда в безупречном костюме, зубы сверкают, как только он начинает говорить. Фон — тщательно подобранный голографический задник: флаг Верседанта, мерцающий силуэт Элиона и сверкающие огни столицы.

Он поднимает руку, будто благословляет.

— И снова — добрый вечер, дорогие граждане Верседанта...
...и все те, кто ещё любит свою страну, так же как и Я.
Сегодня... особенный день.

Голос доброжелательный, почти отеческий.

— Я поздравляю вас с праздником Веры.
Веры в наших Элионов и Вейлов, Веры в Айю и Валу, Веры в детей, в друзей, в наших бойцов, и, главное —
в на-ше... бу-ддд-ддд…— голос хрипит.

Изображение начинает подёргиваться, пиксели плывут. Лицо президента слегка искажается, как будто оно съехало с шаблона.

— …щеее-б… С д… нм вр…ыы…

Голос уходит в треск. Камера ловит артефакт — Ронфил на долю секунды появляется с двумя лицами, оба улыбаются. Один — чуть шире, чем должен.

Фоновый звук будто кто-то ел микрофон, а потом включил миксер.
На экране появляются помехи — строка титров дёргается:
"Президент Джейз Ронфил | Вечернее обращение" - "Президент ДжзРофффф—"

День Веры...
Интересно, сколько из них по-настоящему верит?
Или просто повторяют снова и снова как мантру, — потому что так надо. — устало бурчит Эдж.

А ведь все было так хорошо...

Тысячу лет — безмятежность.
Энергия шла по жилам мира, ядра сияли, люди считали себя выше бед.
Дар создателей — который просто забыли.
Плоть, что светится в глубине, но уже никого не греет.
Ядро — как рубец на теле цивилизации. Помнят, но не используют.

Айя. Вала.
Война за эти святые энергии закончилась до нас. Победил комфорт.
Теперь энергия — это не путь, не сила, не ответственность.
Это просто защита от Серы. Щит, встроенный в кость.

Сера. Та, что была раньше слов.
Пробудилась, что бы устроить жатву.
Поглощая и стирая за собой целые города искажая саму суть жизни в образах её порождений зовущихся — Сетраксами.
И этого оказалось достаточно, что бы мир встал на колени.

Люди забыли, как держать себя в руках,
но отлично помнят, как держать стакан на празднике.

А в это время — праздничный эфир.
Искры на экранах, фанфары в новостях.
Пир во время...

Эдж моргнул, провёл ладонью по лицу и тихо выдохнул:

— В девятом поясе сущая вакханалия и разруха, у стен города собираются диверсанты из банд...
А они тут закатывают очередную пирушку для центральных поясов… — буркнул Эдж себе под нос, покачав головой.
— Какое же лицемерие... Даже билборд отремонтировать не могут...

Он шёл дальше. Лампы шипели. Асфальт под ногами казался тёплым и липким.
Мир вокруг будто слушал — и отвечал тишиной.

Свернув за угол, Эдж встретил знакомую сцену:
старые мусорные баки, облезлый бордюр и шипящий кондиционер над дверью какого-то магазина, давно не работавшего.

Там, среди расползающегося мусора, под редкие капли, ударяющиеся о крышку мусорного бака,
две крысы схлестнулись в яростной драке за энергетический батончик "Юмперо" —
пережёванный, испачканный, но всё ещё вызывающий яростное желание жить.

Дождь усилился. Капли, как дробь, били по металлическим крышам и забитым вентиляционным трубам, сбиваясь в грязные потоки, струящиеся по краям тротуаров. Эдж шёл неспешно, вдыхая воздух, пропитанный старым металлом, пылью и чем-то ещё — едва ощутимым... почти забытым.

В восьмом поясе не было привычной картины «улиц» — были коридоры между домами и разбитые дороги для энкаров. Всё смешалось. Здания цеплялись друг за друга кабелями, как будто боялись рассыпаться, если отпустить.

Он свернул в левый проулок между муравейниками-домами, прижатыми друг к другу — будто они держались друг за друга ржавыми балками, проводами и гнилыми трубами, лишь бы не рухнуть. Узкий проход выходил в старый сквер, где когда-то стояла мемориальная плита. Теперь — только отколотый кусок, давно переименованный народом в «Стену Плача».

Почерневший временем камень, неровно покрытый слоями старого воска и копотью от свечей. Поверх — десятки записок, заламинированных кусками пластика или просто намокших под дождём. Пожухлые фотографии — чьи-то лица, улыбки, детские портреты, из которых давно выцвели цвета. Где-то — пыльные игрушки, обрывки лент, военные жетоны, клочья одежды, впитавшие в себя запах улицы и времени.

Центральная надпись, выдранная остриём чего-то острого —
«ПОЧЕМУ ВЫ ИХ ЗАБЫЛИ» —
строка от Нацеров, как крик, врезавшийся в серую плоть камня. Эта надпись — след ярости, выбитый с усилием, будто каждое слово прокладывало несло в себе боли и памяти.

Слева, у самого края, мальчишка лет четырнадцати выводил свежие буквы баллончиком. Его капюшон промок, капли дождя стекали по шее, но он не замечал. Под рукой медленно проступала надпись:
«N37-1№16455[E]S»

Эдж остановился в нескольких шагах. Мальчик бросил быстрый взгляд, но не отреагировал, на его присутствие. Только опустил руку с баллончиком и тихо, почти с надеждой спросил:

— У тебя нет дазитов?.. Хотя бы 4. Если можешь.

Эдж не ответил сразу. Он вытащил из кармана свой T-lite, провёл пальцем по экрану, вызвав интерфейс передачи. Кивнул на браслет мальчика:

— Поднеси.

Тот неловко протянул руку. Лёгкий импульс — сопряжение установлено. Через секунду браслет мигнул:

+50 дазитов получено от: EDGE.TL-ID/1210

— Ого... Ты что богач?! — Шел прижал браслет к груди, будто это был трофей. И с подозрением посмотрев, спросил —, я тебе за это точно ничего не должен?

— Не-ет, всё в порядке, они твои — усмехнувшись ответил Эдж, пересматривая записи и выцарапанные имена.

— Ты кого-то потерял? — спросил мальчик с ноткой грусти.

— Брата. А ты? – прямо ответил Эдж.

— Отца, — тяжело вздохнув ответил.
— Мать бросила нас, когда мне было шесть. А папа, как мне сказали, погиб при выполнении задания. Меня хотели отправить в приют, но я сбежал. И сломал браслет, чтобы не нашли.

Эдж кивнул, осматривая парня с ног до головы.

Мальчик какое-то время молчал, потом спросил:

— Хочешь прогуляться немного? Здесь есть скамейка… если она ещё жива. – усмехнулся он.

— Пройдемся. — ответил прямо Эдж, с интересом, что ему сможет поведать новый знакомый.

Они шли молча, пока не добрались до проржавевшей металлической лавки под нависшей трубой. Шум воды и капли делали паузы в разговоре естественными.

— Меня, кстати, Шел зовут. А тебя?

— Эдж.— холодно ответил он.

— Рад встрече, Эдж. — с радостью ответил Шел.

— Взаимно. — Он кивнул на браслет. — А это где взял?

Шел с усмешкой вытянул запястье и показал поближе.

— Призраки из подгорода подарили. Видишь вот тут? — он ткнул пальцем в крошечный символ. — Метка «10 пояс».

— Десятый, — тихо повторил Эдж. — Как же ты их нашёл?

— Они меня нашли, — коротко ответил Шел. В голосе появилась усталость.

Эдж ждал, не торопил. И мальчик продолжил.

— Мы с папой жили в Дейтласе, в 7-м поясе. Когда я остался один — начал бродяжничать. Ночевал где придётся. В местных приютах для бездомных дают горячие ужины и ночлег.

Он замолчал на секунду. Потом, не поднимая взгляда:

— В одну из таких ночей туда ворвались… Серанты. Фанатики. Искали молодых — для своих ритуалов.
Я попытался сбежать. Несколько лестничных пролётов, один переулок — и упал в люк. Очнулся уже под капельницей, в каком-то другом приюте, с этим браслетом и запиской:
"Береги себя."

Эдж долго молчал. Лишь смотрел на мокрые бетонные потолки закоулков.

— Твои новые знакомые, возможно что-то в тебе видят, — наконец сказал он. — Раз уж решили тебя вытащить.

— Знаю. Два месяца искал. Но подгород — это лабиринт. Там есть проходы к миру за стеной, есть мёртвые зоны, даже заражённые ветки. Один раз я видел… чью-то тень. Или не тень.

— Мой отец говорил, что есть чертежи веток метро, в архивах 9-го пояса. Будет сложно, но ты постарайся.

Эдж достал из внутреннего кармана талон на два бедсбургера и большой Фарбит.

— На. На сытый желудок лучше думается.

Шел взял, прижал к себе.

— Блин, чувак… вот это да. Спасибо тебе!

— Взаимно, парень, — усмехнулся Эдж, поднимаясь со скамьи. — Не вешай нос.

— Ага! — торопилво, закричал Шел. — Ещё увидимся, Эдж! — уже сверкая подошвой ботинок и плеском об лужи, удаляясь проголосил Шел.

Шел, прижав талон к груди и улыбкой на всё лицо бежал не озираясь по сторонам — он знал, где ближайший «BADSER» и уже предвкушал горячий бедсбургер.

Силуэт Шела растворился в прощелине между двумя таунхаусами.