Киноциклотека: Киберпанк

– Ну что, Ануарчик, собрался?

Стоявший у порога перед отпертой и чуть приоткрытой дверью Самат обращался скорее не к сыну, а к экипировавшей его жене. Прищуренные, уже лишенные былой остроты глаза мужчины были прикованы к смартфону в левой руке. Пальцем правой он елозил по экранчику, уточняя время сеанса в ближайшем кинотеатре. Можно было особенно не спешить, но Самат все же поторопил Алию, и та как раз застегивала молнию на дутой куртке Ануара.

– Да не упаковывай ты его так, не зима ведь еще. Ноябрь только начался.

Алия бросила на мужа саркастичный взгляд, как бы говоривший: поучи меня еще, как одевать нашего единственного ребенка. Самат посыл уловил и мысленно с ним согласился. Всю житейско-бытовую возню с сыном вроде кормежки, надзора за его здоровьем и времяпровождением, равно как и помощь в подготовке к урокам, были давно возложены на Алию, домохозяйку с двумя высшими образованиями. Себе глава семьи на правах ее основного добытчика («Я тут старший интендант», – говаривал он за столом или по возвращении домой с шопинга в какой-нибудь шмоточной лавке, тут же добавляя в адрес супруги: «А ты – начальник штаба» с тем намеком, что вакантную роль командира когда-нибудь займет Ануар) оставил воспитательные беседы и досуговые мероприятия. Поход в кино, в принципе, обеспечивал сочетание воспитательного компонента – так как Самат любил сопровождать что-либо, попадавшее в поле зрения, отрывисто-информативными и, как ему казалось, вескими нравоучительными ремарками – и досугового.

В этот раз он вознамерился совместить свободное время сына с собственным, сводив его на шестую серию «Терминатора», неделей ранее вброшенную в кинозалы. Мужчина давно не смотрел ничего на большом экране и по-детски предвкушал зрелище, урывками увиденное в трейлере на YouTube. Трейлер как будто обещал нечто более удобоваримое в сравнении с тем, что предлагала пятая часть. В нем содержался новый «плавленый» киборг, с которым вступала в схватку некая белокурая валькирия – весьма решительно швыряла копье из арматуры в супостата, напоминающего молодого марьячи в свободное от выступлений на свадьбах время, и вдобавок от души охаживала его кувалдой. В нем фигурировал старый добрый Арнольд, и вроде бы без глуповатых фокусов и ужимок из предыдущей картины, делавших его похожим не то на списанного в утиль телохранителя, не то на ветерана бодибилдинга, решившего на старость лет повеселить публику, попробовав себя в качестве телекомика (что было не так уж и далеко от правды жизни). И, главное, в нем удивительным гибридом сказочной феи и «бога (точнее, богини) из машины» восставала из почти тридцатилетнего небытия Линда Хэмилтон с усталым мудрым взглядом и морщинами, за которыми угадывалась вся та же храбрая воительница и защитница человечества. О, только ради настоящей, а не поддельной Сары Коннор уже стоило посмотреть кино!

Самат поймал себя на мысли, что «Терминатор: Темные судьбы» станет первой лентой франшизы, которую он посмотрит на большом экране. Кэмероновским шедеврам путь в широкий советский прокат был заказан, а на третью, четвертую и пятую части, дошедшие до казахстанских кинотеатров после их суверенного рыночного ренессанса, по разным причинам сходить не удалось. «Странно, – подумал Самат, – когда «Терминатор» еще являл собой дилогию, я был ребенком и даже близко не предполагал, что однажды пойду смотреть новую серию, и не в какой-то задрипанный видеосалон, где приходится довольствоваться сбивчивым переводом Живова или Горчакова поверх слабенькой видеокартинки, а в настоящий цивильный кинотеатр со стереозвуком и попкорном. Да не один пойду, а с родным сыном, которому будет примерно столько же лет, сколько было мне, когда мое ухо впервые взбудоражило удивительное название «Киборг-убийца». Сколько времени минуло, как неумолимо течет жизнь, течет, кипит и булькает, словно расплавленный металл, в который когда-то, в эру «конца истории», добровольно погрузился Т-800, чтобы никогда, казалось, не вынырнуть. Впрочем, не зря же он давал свое знаменитое обещание вернуться, и...»

Внезапно он вспомнил, что культпоходу может помешать установленное прокатчиками возрастное ограничение: фильм был «до шестнадцати», а Ануару едва стукнуло одиннадцать. Однако тут же сомнения были отметены здравым смыслом, как оный понимается и реализуется в Казахстане. Самат Данабеков слишком много времени – всю сознательную жизнь, не считая генетической памяти – провел в республике, чтобы не знать, как на ее просторах все устроено и с какой непринужденностью тут можно обходить разного рода досадные формальности. Особенно ему, маститому (и подчеркивающему теперь эту маститость вторым подбородком, растущим в синхронной гармонии с брюшком, устремившимся в рост еще раньше) главе пресс-службы крупного госхолдинга, которому не понадобилось много времени и сил, чтобы освоиться на новом месте после полученного карьерного повышения. Синекурой его должность назвать было нельзя, ибо для обретения синекуры в этой поцелованной одновременно богом и дьяволом стране требовались связи более высокого порядка, нежели имелись у Самата. Но в целом и общем большинство соратников по перу и микрофону, с которыми он начинал трудовой путь на нелегком, исполненном компромиссов и унижений поприще работника средств массовой информации (редуцированных в массе своей до уровня обслуги местного плутократического режима), могло лишь позавидовать бы его нынешнему положению.

Даже в послеполуденных пробках дорога до мультиплекса на представительной семейной «Тойоте» отняла менее получаса. Самат припарковал авто у обширного, как Букингемский дворец, здания торгово-развлекательного центра, проследовал с Ануаром внутрь и купил два билета с довеском в виде стандартного набора кинотеатральной провизии – пары больших бумажных стаканов кока-колы и ведерка попкорна. Как и ожидалось, проблем с нарушением установленного для аудитории фильма возрастного рейтинга не возникло. Осанкой, жестами, мимикой и расслабленностью тона одетый в недешевое пальто Самат так искусно изобразил несокрушимую начальственную спесь, что когда явно не достигший шестнадцатилетия мальчик примкнул к зрительской массе, на лицах молоденькой кассирши за билетной стойкой и престарелой билетерши на входе в кинозал не дрогнул ни единый мускул, будто обе являлись киборгами одной серии.

Отец и сын с комфортом посмотрели шумное и зрелищное, чего обычно и требуют от голливудского блокбастера, двухчасовое кино. Оно, как почти сразу подметил Самат, с решительной брезгливостью отправляло в мусорную корзину сюжетные конструкции и смысловые инсинуации сиквелов, созданных в новом веке (кажется, именно им была адресована гневная тирада позаимствованной из «Терминатора 2» молодой Сары Коннор: «Вы все мертвы, вас уже нет, черт вас дери!», открывавшая «Темные судьбы»). С не меньшей решительностью фильм восстанавливал главенство феминистского дискурса, заданного двумя нетленными работами Джеймса Кэмерона, под чьим продюсерским надзором, собственно, и появилась на свет шестая часть потрепанной в студийных передрягах франшизы.

Более того, феминизм здесь, хладнокровно хороня изувеченные образы Джона Коннора (этот якорный для всех предыдущих серий герой был демонстративно убит и оплакан в гватемальском прологе истории) и Кайла Риза (многострадальный отец Джона толком не удостоился даже уважительного упоминания), явственно оттопыривался сразу с трех сторон. Их воплощением значились: 1) не по годам волевая и на глазах расправляющая орлиные крылья мексиканка Даниэла Рамос, 2) присланная из будущего девица-солдат Грейс с ее невероятной андрогинной, почти инопланетной комплекцией и способностями киберпанковских репликантов, и наконец, 3) сама Сара, сохранившая былую пуленепробиваемость и огнеупорность и тяжело, но достойно переживающая утрату сына, а заодно и собственного статуса спасительницы человечества и матери постапокалиптического пророка.

Данная троица выглядела притчевым воплощением разных возрастных ипостасей женщины – набирающая цвет юность, молодость в ее неповторимом зените и умудренная горьким опытом и разрыхленная страданиями зрелость у порога старости. Маскулинного противовеса этой мощной, самодостаточной, противоречивой, но единой в своем жизнеутверждающем пафосе триаде мир «Темных судеб» не предполагал. Чудовищный неуязвимый противник трех героинь – оборотень, липовый мексиканец, периодически раздваивающийся на деловитый ходячий каркас-автопилот и человекоподобную оболочку, выполненную из похожей на мазут мыслящей субстанции, – был сверхсовершенным терминатором, но не существом, имеющим, как перечисленные дамы, плоть, кровь и душу. То же и с их союзником Арнольдом, стареющим, седым, философичным, проникшимся благородным гуманизмом, подводящим итоги своего сюрреалистического киборгианского бытия и, что любопытно, готовым отдавать старые долги. Словом, остались только машины, но не мужчины, поскольку мужчины как таковые попросту не обладали качествами, необходимыми для выживания в завертевшейся межвременной экшн-мясорубке. Демонстрируя несостоятельность в битве с собственноручно созданным искусственным разумом, мужская половина общества, довольно позорно дезертируя, уступила миссию защиты жизни на земле ее, жизни, истинному хранителю. Вернее, хранительнице. Каковой и предстояло встать между последней цитаделью человечества и его врагом, сеющим гибель везде, где он появляется.

«Да, это банкротство, – скорбно размышлял Самат на выходе из кинозала, легонько подталкивая в спину Ануара. – Похоже, что мы, мужики, бездарно обосрались со всеми этими нашими геополитикой, войнами, аморальными законами, которые мы выдаем за заботу о морали, конформизмом, «высокими» технологиями, развлекухой, стяжательством и прочей дребеденью. Мы только разрушаем, а если и созидаем что-то, то это созидание все равно оборачивается разрушениями. Как ни крути, только женщина спасет погрязший в лжи и крови мир. А этот нефтяной терминатор-латинос... да он же, учитывая, что нефтедобывающая Мексика у многих ассоциируется с заползшим в коридоры власти криминалом и страданиями широких масс, почти идеальный символ петрократии – морально и интеллектуально ущербной, но прагматичной, хитрой, жестокой, безжалостной, изворотливой, живучей. Она хорошо вооружилась и не без успеха стремится опошлить и коррумпировать все, до чего может дотянуться, мимикрируя под нечто благопристойное и одурачивая всех вокруг сменой личин. И, подозреваю, что скоро из-под масок покажется истинное лицо этой нечисти...»

Он взглянул на Ануара и тяжко вздохнул от мысли, что в скором времени паренька ждет интеграция в эту выстроенную и выхолощенную оборотнями систему, которая обладает, несмотря на свой откровенный архаизм, достаточной силой, чтобы замедлять естественное качение колеса истории. И все же колесо истории никому не дано остановить, какие бы палки и бревна ни совали в него хтонические оборотни, подумал мужчина, и поэтому есть, наверное, надежда, что Ануару повезет стать более свободным человеком, чем были его родители, родители родителей и так далее по уже мертвым ветвям фамильного древа. Покуда существует женщина и женский взгляд на мир, не все потеряно. И, может, женщина-то и придаст импульс поступательного движения этому самому колесу, которое ее спутник-мужчина не то ленится, не то боится толкать вперед...

Когда отец с сыном вернулись домой, Алия выглянула из кухни в прихожую и шагнула им навстречу, вытирая о фартук влажные от каких-то хозяйственных дел ладони.

– Ну, как сходили? Как кино?

– Классно, мама! – выкрикнул Ануар.

Мальчик радовался, разумеется, не самому фильму, а его просмотру в компании с папой. А Самат подошел к жене и, к ее удивлению, взял ее за руки и негромко сказал:

– Спасибо тебе.

– За что, интересно?

– За то, что ты есть, – сказал Самат. – И за то, что наши судьбы не темные. Пусть порой и кажутся такими.