2115

Для атмосферности включите
Woodkid - Conquest of Spaces

Дымные клубы под напором вырывались из маленького, с виду абсолютного безобидного предмета, а я уже начала задыхаться - не то от шашки, не то от страха. Оливер, все это время неподвижно сидевший за моей спиной и не ослабляющий хватку, ногой дотянулся до рюкзака, носком поддел лямку и, оторвав тяжелую махину от земли, притянул ее к себе. Из боковых карманов были сразу же извлечены две тряпки и бутылка воды; Оливер смочил импровизированные маски и одну плотно прижал к моему лицу.

Примерно в этот момент я поняла, что что-то не так. Я не почувствовала прикосновения влажной тряпки в лицу, равно как и ладони Оливера, и тут же в моей голове что-то протяжно ухнуло. Я вздрогнула всем телом и зажмурилась.

- Прижми тряпку к лицу, - ничего не заметив, шепотом сказал парень. - Ханна, надо убираться отсюда, не тормози.

Даже перед закрытыми глазами все плыло, и я побоялась разомкнуть веки. В голове, как в главном колоколе на колокольне, нарастал звон, мозг как маленький пульсар вращался в черепной коробке, область над глазами налилась свинцом. Постепенно шепот Оливера стих в адской какофонии, и я закрыла уши руками, еле сдерживаясь чтобы не закричать.  Паровой молот успел еще несколько раз пройтись по барабанным перепонкам, прежде чем наступила мертвая тишина.

Реальность возвращалась глубокими, тяжелыми качками вправо и влево. Кожа болела, как будто ее натерли наждачной бумагой. Ресницы слиплись и не давали глазам открыться.

Оно, наверное, было к лучшему. Потому что следующее мгновение прорезал выстрел, почему-то несущий с собой запах жженой травы. Вместе с ощущением собственного тела возвращались и звуки: писк смущенных соек, сухой шелест травы, подвывания ветра... и будто бы осязаемый крик. Я была почти уверена, что это скрипит дверь, но чем больше нарастал тон, тем отчетливее я поняла, что не права. Женский голос. Отчаянный, пугающий и одинокий. Именно он заставил меня разомкнуть веки.

А прямо за ними было небо.

Большое.

Цветное, как палитра художника.

Тлеющее по краям.

Я восторженно замерла, забыв про дыхание, а крик вдалеке продолжал нарастать - и вдруг оборвался. Без особого усилия в моей стороны, как если бы меня поставили на ноги невидимые руки, я поднялась и огляделась по сторонам.

Прямо под розовеющим небом во все стороны простиралось желтое поле. На горизонте потемневшими зубьями вгрызались в небо каменные пики гор, а недалеко от них торчали их маленькие подобия - электровышки. Где-то там, вдалеке, лаяли собаки и гремели выстрелы; здравый разум кричал мне: "Не иди туда!", но, как и всегда, именно туда меня и влекло. Идти туда было страшно, но необходимо.

Шаг, второй, третий; каждый последующий давался легче предыдущего. Уже секунду спустя я бежала, почти летела над жухлой травой, и с каждым скачком вперед сердце билось все тревожнее. Вдалеке, у подножия горы, стоял военный джип, рядом - несколько людей в форме с длинными палками в руках. Только подойдя ближе, я поняла, что это были автоматы.

Трое мужчин в военной форме стояли кто как: один прислонился к машине, второй закинул оружие на плечо, а третий... третий приставил дуло ко лбу светловолосой девушки, которая стояла на коленях со связанными за спиной руками. Рядом с ней, в пыли, лежало обмякшее тело - едва я поняла это, меня будто ошпарило, и я старалась более не смотреть в ту сторону. Военный что-то говорил ей монотонным, негромким басом, но пленница лишь смотрела куда-то сквозь него, за его спину. На меня.

Светлые пряди, местами слипшиеся от грязи, обрамляли осунувшееся лицо с покорившимися своей судьбе измученными глазами. Дуло автомата дрожало, оставляя на бледной коже красные круги, но, лишь присмотревшись, я поняла, что оно было неподвижно - дрожала обреченная на смерть. Девушка заметила меня, и ее взгляд впился в меня - не с мольбой, а с предупреждением: "Уходи. Не надо".

- За предательство родины и военные преступления, шпионаж, отравление сознания граждан честной страны, Вы, Ханна Мередит Петерсон, приговариваетесь к смертной казни путем расстрела без права на обжалование приговора. У вас есть, что сказать напоследок? - монотонно проговорил конвоир, перезаряжая автомат. Девушка молчала, смотря на меня моими глазами, а потом вдруг выпалила:

- Я ни о чем не жалею.

Раздался выстрел.

Не желая смотреть, я отвернулась и бросилась бежать прочь, спотыкаясь о корни и траву, которые вдруг из мягкого ковра превратились в злые подножки. Один из них все же смог опутаться вокруг лодыжки, и, вскрикнув, я упала на жесткую землю.

Надо мной полетели пули. Когда их свист почти что перекрыл все прочее, я закрыла глаза внезапно ожившими руками. Ладони были испачканы в земле, но пахли кровью.

Вскрикнув, я отбосила от лица багровые пальцы, как если бы они были не мои. И в этот момент, во всей своей теперь пугающей красоте, на меня упало небо.

Оно вывернулось наизнанку и внутри оказалось черным, как сажа.

Звуки и образы пропали, но страх остался. Я всплывала на поверхность, вода струилась сквозь пальцы, но я боялась того, что могу увидеть там, над водой.

Но встретил меня лишь туман.

Безграничное пространство было сплошь сине-серого оттенка: и вода, из которой медленно выплывала моя голова, и небо (или потолок?). Я сморгнула влагу с ресниц и протерла глаза пальцами. Все вокруг было тихим, спокойным, равнодушным. Ничто не внушало страха.

Я отклонилась назад, принимая горизонтальное положение и ложась на теплую воду, которая так и манила отдохнуть, расслабиться. Ресницы сомкнулись сами собой, и откуда-то издалека зажурчал тихий, гладкий как шелк голос.

- Когда теряет равновесие твое сознание усталое,
Когда ступени этой лестницы уходят из-под ног, как палуба...

По воде прошла легкая волна, но я не спешила открывать глаза. Голос, немного подождав, продолжил:

- Когда плюет на человечество твое ночное одиночество,
Ты можешь рассуждать о вечности и сомневаться в непорочности
Идей, гипотез, восприятия произведения искусства
И даже самого зачатия Мадонной сына Иисуса, - голос ласково усмехнулся, а я моей голове промелькнул вопрос: кто же эти Мадонна и Иисус?

К этому моменту мое тело уже выплыло из нежных вод, парило над ними в неподвижном воздухе и начало опускаться вниз. Затылок коснулся чего-то мягкого, следом за ним - руки, спина, ноги... И мир вокруг меня снова начал приобретать оттенки реальности. Зашелестели страницы где-то у меня над головой, защебетали птицы. Едва слышным скрипом отозвались кровать - это я набрала полную грудь воздуха. Как ни странно, но, скорее всего, я была в своей комнате.

Между последними словами чтеца и его следующим придыханием прошло не больше секунды, но для меня она оказалась добрым часом. Я приоткрыла глаза, сначала зажмурившись от яркого света, и уже не слышала слов. Главной целью для меня было - открыть глаза как можно шире.

Первым я увидела его - Оливер развалился на стуле с книгой в руках, ноги сложив на крае моей кровати. Голос споткнулся и прервался, и я поняла, почему: его глаза с волнением смотрели на меня. Книга тут же была закрыта и безвременно отправлена на прикроватную полку, ноги съехали с края моей кровати, и вот уже Оливер нависал надо мной.

- Очнулась, - на выдохе произнес он и глубоко вздохнул. - Как ты себя чувствуешь? Голова кружится?

Я прислушалась в своим ощущениям, пару раз моргнув, но от моих бессознательных путешествий и недомоганий не осталось и следа. Не в силах расшевелить онемевший язык, я лишь отрицательно покачала головой. Оливер вздохнул и ногой пододвинул к себе стул.

- Это я виноват. Я автоматически задержал дыхание как только увидел шашку и совсем не подумал, что у тебя нет этого рефлекса. Прости, - добавил он шепотом. Его кожа была бледной: наверное, я выглядела и того хуже.

- Ничего, Оливер. Тебя тоже зацепило? - мой голос оказался тихим и хриплым, и я даже не поверила, что я - его хозяйка.

- Не сильно, но я плохо помню, как добрался сюда. Те двое стреляли, но не в нас. Ни царапинки.

Голос Оливера затих в тишине комнаты, и я сжала и разжала кулаки, зажмурилась. Кажется, силы постепенно возвращались. Немного поднатужившись, я даже смогла сесть по-турецки на кровати. Через несколько минут я вспомнила, что хотела спросить.

- Что ты читал? До того как я... проснулась.

Оливер немного улыбнулся бледными губами - кажется, он отравился газом все-таки больше, чем говорил - и взял в руки потрепанный томик с чердака. Йозеф Бродски, да. Это был он.

- Этот стих на тех страницах, между которыми лежало письмо, - парень открыл книгу, и жирным шрифтом в верхней части листа было напечатано "Одиночество". Я пробежалась глазами по строкам, не сильно вникая в их смысл, но общее звучание стиха мне понравилось.

Понравились еще тихое шуршание страниц под пальцами, медовая, сладкая тишина в комнате, от которой трепетно дрожало сердце, и, конечно, то, что рядом со мной сидел человек, на руках вынесший меня из дымного ада. Я закрыла глаза и, кажется, даже немного качалась в такт биения своего своего сердца, когда почувствовала прикосновение к своей голове. Оливер прижался своей щекой к моей голове, и дыхание его шуршало где-то над моим ухом. Я хотела было замереть, но прямо здесь и прямо сейчас мое сердце заполнило чистое, безмятежное спокойствие, что я даже не стала открывать глаза.

Наконец мне было хорошо.

Наконец за окном солнце клонилось к горизонту, перелетая с ветки на ветку, щебетали птицы; наконец дрожь в руках и ногах прошла, уступив место сладкой неге; наконец ничто не давило на меня, кроме мягкого, но настойчивого присутствия Оливера гораздо ближе ко мне, чем все разы до этого.

И наконец Оливер, кажется, чувствовал то же самое.

- Я боялся, что не успею, - тихо сказал он, не отрываясь от моей головы. - Я так виноват перед тобой.

- Все хорошо, Оливер.

Он уткнулся носом в мои волосы и хотел сказать что-то еще, но его перебил щелчок провернувшегося во входной двери ключа. Домой пришли родители.

Его лицо оказалось в непозволительной близости с моим, когда он выпрямился и замер. Мы смотрели друг на друга с удивлением и легким беспокойством: как мы могли не уследить за временем? Я среагировала первая:

- Я спущусь к ним, а ты поднимайся наверх, - шепотом сказала я и выскользнула из-под его влияния, а потом и из комнаты.

Далее последовал вопрос о моем болезненном виде, более или менее правдоподобная ложь и вечер, полный лишь тихих вздохов об утраченном покое. Тогда я еще и не представляла, сколь долгое время пройдет прежде, чем я смогу вновь почувствовать себя в такой же безопасности.

Прим. автора: сдала. Сдала. СДАЛА. Теперь Ваш покорный слуга - не кто иной как студент лечебного факультета Новосибирского государственного медицинского университета. Бюджетка, между прочим С;

Осталось всего пять дней до того, как я окончательно успокоюсь и увижу приказ о своем зачислении, но как и обещала - новая глава. В качестве маленького подарка себе я купила мега-крутой блокнот под старину, так что туда я буду записывать новые идеи и, собственно, разрабатывать дальше 2115 (похвасталась, ага). А сейчас мне осталось всего 20 часов на автобусе, между которыми будет 9 часов в отеле, и я наконец ДОМА. И да начнется заслуженный отдых!

А как проходит ваше лето? Кто куда поступил, выпускники?)

П.С. сегодня будет еще приятный сюрприз, если я разберусь, как его через телефон приготовить XD